Любовь на капоте

33. Полина

База под Питером, где нам с Лешим предстояло провести целый месяц, оказалась огромной и прекрасно оборудованной. Здесь было все: тренировочный полигон, стадион с футбольным полем и беговой дорожкой, по совместительству – велотреком, вертолетная площадка, пара общежитий казарменного типа, несколько домиков, похожих на коттеджи, тренажерный зал и банно-оздоровительный комплекс.

Мужчин поселили в казармы, нам, женщинам, которых собралось с десяток, выделили коттедж на шесть комнат, так что мы расселились по двое. Занятия начались сразу же. Уже в день прибытия и заселения, после ужина, состоялось организационное собрание и первая лекция. Нас сразу предупредили, что обучение будет проводиться в интенсивном режиме, и никакой расхлябанности с нашей стороны не потерпят.

Жесткий график и серьезные нагрузки – дело для меня привычное, и первую неделю я справлялась с ними довольно успешно, несмотря на тоскливые мысли о Казанцеве. Один из важных навыков людей, работающих в службе спасения – умение отодвинуть личные проблемы на второй план и заниматься делом, не позволяя личному влиять на собственную эффективность.

Вот и я не позволяла себе давать слабину: заставляла себя думать не о том, кто остался там, в родном городе, а том, что происходит здесь и сейчас. Звонить Саше я не спешила: во-первых, уставала за день так, что к вечеру валилась с ног и было не до разговоров. Во-вторых, хотела дать любимому время остыть, подумать, осознать произошедшее.

Единственное, что угнетало – это отсутствие возможности узнать о том, как чувствует себя мой инструктор: мы еще не успели обзавестись общими знакомыми, не считая Жоры Галкина и администратора Виктора. Но звонить кому-то из них, чтобы узнать, как там поживает Казанцев, было бы как-то странно.

К концу первой недели со мной начало происходить что-то странное. Возможно, я переутомилась или подхватила инфекцию. Проявления болезни оказались нетипичными: мне все время хотелось спать, я постоянно чувствовала слабость и усталость, аппетит пропал, а запахи пищи начали вызывать не голодное бурчание в желудке, а тошноту. Самую большую досаду вызывало то, что все эти симптомы не проходили, а с каждым днем усиливались. Возможно, мне следовало обратиться в медпункт сразу, но я, как истинно русский человек, понадеялась на авось – что само пройдет.

В результате на двенадцатый день занятий, выйдя на беговую дорожку, чтобы пробежать утренний двухкилометровый кросс, я на первом же круге потеряла сознание. Вот так бежала-бежала, вроде даже и дыхание еще сбить не успела, и тут вдруг в глазах потемнело, и я, сделав несколько шагов в сторону, бочком повалилась на зеленую траву футбольного поля.

Очнулась уже в палате ближайшей больницы, куда меня, оказывается, доставили своим транспортом работники тренировочного центра.

– Что, очнулась, красавица? – надо мной стоял, ухмыляясь, немолодой врач с прокуренными до желтизны усами.

– И что со мной было? Обморок? – голос не слушался, пришлось задавать вопросы шепотом.

– Он самый, милая. Давление низковатое, обезвоживание легкое, да еще и сахар в крови на нижней границе нормы. Ты что – совсем не завтракала?

– Кто ж перед кроссом завтракает? – я изобразила пожатие плечами. – Потом же бегать невозможно: желудок вниз тянет.

– Ладно-ладно. Одного не понимаю, – врач задумчиво почесал свои усы. – Кто тебя, такую хилую и обморочную, на службу в МЧС принял, и как ты неделю нагрузок выдержала?

– Да не хилая я! И сознание впервые в жизни потеряла!

– Вот как? А последние месячные когда были? Приглашу-ка я гинеколога, пусть он тебя осмотрит.

Пока ждали гинеколога, я лежала и судорожно подсчитывала в уме: сколько дней прошло с последней менструации. По всему выходило, что очередные женские дни задерживаются больше чем на неделю. Возможно, виной тому стресс и усиленные нагрузки. Но сонливость, тошнота… Неужели я… беременна?

Гинеколог – женщина слегка за тридцать – усилила мои опасения:

– Допускаю, Полина, что ваша грудь слегка отекла из-за предменструального синдрома, но матка-то тоже увеличена. Так что давайте-ка сдадим кровь из вены и к концу рабочего дня уже будем знать все точно. А пока полежите тут, в терапии, под капельницей, отдохните, наберитесь сил и заодно подумайте, что будете делать, если наши с вами подозрения подтвердятся.

Наверное, мне и правда следовало бы подумать, вот только слабость и усталость оказались сильнее: я уснула прямо под капельницей и проспала все четыре часа, которые понадобились больничной лаборатории, чтобы сделать анализ и передать его результаты врачу-гинекологу.

После капельницы, назначенной желтоусым врачом-терапевтом, аппетит ко мне вернулся, так что, когда в отдельную палату, куда меня поместили, вошла врач-гинеколог, я как раз с удовольствием поглощала больничный обед: картофельное пюре на воде и тефтелю со вкусом хлеба.

– Ага. Смотрю, аппетит к будущей мамочке вернулся, – без предисловий, в лоб огорошила меня новостью доктор, и я подавилась, закашлялась и пару минут не могла ничего сказать: любая попытка заговорить вызывала новый приступ кашля.

– Попей водички, Полина, попей водички, – хлопотала вокруг меня испуганная женщина, подавала воду, шлепала ладонью между лопаток. – Ну, что? Уже лучше?

Опасаясь говорить, я просто кивнула головой.

– Тогда послушай, что я тебе скажу. Что бы ты ни решила – курсы твои в любом случае закончены, так что до утра еще понаблюдаем тебя, завтра берешь выписку, рекомендации и едешь домой.

Новости были слишком ошеломительными, чтобы сразу понять, что я чувствую, поэтому слова гинеколога я встретила молчанием.

– Что молчишь? – поинтересовалась докторша.

Я развела руками: не знаю, что сказать.

– Ладно. Понятно. Тебе нужно прийти в себя.

Я слабо кивнула, соглашаясь с этим утверждением.

– Что ж, тогда отдыхай. Вечером к тебе заглянет дежурный врач. Если будут какие-то жалобы – говори, не стесняйся.

Я снова кивнула, и врач с чувством выполненного долга еще раз попрощалась и ушла.

После еды на меня снова навалилась усталость, и я опять уснула.

Вечером, уже после ужина, ко мне приехал Леший: его отпустили на пару часов специально, чтобы навестить меня и узнать о моем самочувствии.

– Ну, что, Кума? Как оно – в больничке прохлаждаться, пока твои боевые товарищи потеют на полигоне и сушат мозги на лекциях? Кайфово? – друг, как всегда, шутил, но в глубине его глаз отчетливо горела тревога за меня.

– Да лучше б я с вами потела и мозги сушила, чем больничной баландой давиться и запахами местными дышать.

– Тогда давай, поправляйся скорее и возвращайся в строй! Что тебе сказали? Когда отпустят?

– Выпишут – завтра, но на курсы я не вернусь.

– Что-то серьезное? – Леший не выдержал: схватил и сжал мою руку. – Мать, ты давай не пугай, а? Что я нашим скажу? Что не уберег?

– Да я не больна, Леша.

– Тогда что? – кум аж лоб наморщил от непонимания.

– Как-то странно говорить об этом тебе первому, но… в общем, я беременна.

– Что? Ты? Как? От кого?! – кум выглядел ошарашенным до крайности.

– Я. Обычным путем. От Казанцева. – ответила я разом на все три вопроса.

– О-бал-деть. Слушай, Кума, мы тебя в школу экстремального вождения не за этим посылали!

– Ну, извини. Так сложилось. Сама не знаю, что теперь делать…

– Как это – что делать?! Рожать! Я, между прочим, давно крестным отцом стать готов!

– Что рожать буду – даже не сомневайся. Но с Казанцевым мы перед отъездом разругались. И вот как теперь быть? То ли мириться, то ли уходить с курсов. Хорошо, что в ЭргоДрайве оплата помесячная: можно просто расторгнуть договор.

При мысли о Саше в горле встал ком, в глазах защипало: соскучилась я по нему ужасно. Как же я была бы счастлива, если бы сейчас на месте Лешего сидел мой инструктор!

– Полинка, подруга! Я тебе в этих вопросах не советчик, но мне кажется, что, даже если ты не намерена мириться с отцом своего ребенка, о самом факте беременности он имеет право знать. Так что встреться с ним, поговори.

– Да. Ты прав, Леша. Приеду домой – позвоню ему.

– Вот и умничка! – кум повеселел, разулыбался. – Прикинь, как Стас подпрыгнет, когда узнает, что скоро еще раз дядей станет?

– Когда это ты видел подпрыгивающего Стаса? – засмеялась я. – Вот уж кого только пожарная сирена расшевелить способна.

***

На следующий день меня, как и обещала врач-гинеколог, снабдили выпиской, больничным листом и, вручив личные вещи, отправили восвояси. До тренировочной базы, к счастью, добираться самостоятельно не пришлось: за мной прислали машину.

Единственный рейс в мой родной город вылетал из Питера ежедневно около четырех часов пополудни, свободные места на него были, так что я забронировала билет на самолет и принялась спешно собирать чемодан: чтобы успеть на регистрацию, следовало поторапливаться.

Пока автобус-экспресс нес меня прочь от тренировочной базы, я собралась с духом и, наконец, набрала номер Казанцева. За стеклами автобуса накрапывал редкий дождик, а я сидела одна на сдвоенном сиденье и слушала длинные гудки, дожидаясь ответа. Сердце набрало разгон и стучало по ребрам. Дыхание сорвалось.

«Дыши ровно, Полина. Возьми себя в руки. Ты просто сообщишь, что возвращаешься, и договоришься о встрече», – уговаривала себя я.

Этот аутотренинг, как и все предшествующие волнения, оказался напрасным: Александр Аркадьевич не ответил ни на первый звонок, ни на десяток последующих. Перед самым вылетом я надиктовала голосовое сообщение в надежде, что, пока самолет будет в воздухе, Казанцев все же увидит пропущенные вызова и прослушает мое обращение.

Вот только… чем ближе становился родной город, тем тяжелее делалось у меня на душе, и я никак не могла понять – отчего. В голову лезли мрачные мысли и навязчивая строчка из какого-то полузнакомого стихотворения: «с любимыми не расставайтесь… с любимыми не расставайтесь…»

В аэропорту родного города меня встретил Стас. Отобрал сумки, облапил, прижал на пару мгновений к своей широкой груди.

– Что, сестренка? Не задалось у тебя в этот раз с курсами? Приболела? – спросил с легким беспокойством.

– Да, есть немного. Но давай об этом уже дома, хорошо?

– Как скажешь, Поль. Поехали тогда.

Едва загрузившись в шоколадно-коричневый Рено Дастер Стаса, я снова схватилась за телефон: мне не терпелось узнать, появился ли на связи мой инструктор, услышал ли он мое сообщение? Увы! От Казанцева по-прежнему не было ни ответа, ни привета. И тогда я решилась: набрала телефон администратора школы «ЭргоДрайв».

Несмотря на довольно позднее время – восьмой час вечера – Виктор оказался на месте и трубку взял буквально на втором гудке.

– Школа экстремального вождения, Виктор, слушаю вас, – представился, как обычно.

– Витя, привет, это Полина Лисицына.

– Полина?.. – на другом конце провода возникла напряженная пауза.

– Да, Вить, я. Не могу дозвониться до Александра Аркадьевича. Ты мне подскажешь, где он и как его найти?

– Полина, Александр Аркадьевич… он… в больнице.

– Что? В какой? Что с ним случилось?! – я почти кричала в трубку и не замечала этого. – Скажи мне, что с ним?!

– Он… попал в аварию. Разбился. Сильно. Состояние очень тяжелое. – Голос Виктора звучал так мрачно, что у меня сжалось сердце.

– Когда это случилось, Витя? В какой он больнице? – теперь я уже не кричала, а говорила еле слышно, с трудом удерживая телефон ослабевшими пальцами.

– Три дня назад по дороге в аэропорт. Его отвезли во вторую городскую больницу, сейчас он там, в реанимации.

– Я сейчас же еду туда!

– Полина… Мы звонили утром – он был без сознания.

– Витя, я разберусь. Поговорю с дежурным врачом. Узнаю, что нужно…

– Мы с Георгием все собрали и передали, ты не сомневайся. Знаешь, Александр Аркадьевич очень переживал, когда ты уехала. Ходил мрачнее тучи.

– А в аэропорт он зачем поехал? – спросила я и замерла в ожидании ответа: только бы не оказалось, что это я стала невольной причиной трагедии!

– Он ехал встречать наших коллег – экстремальных гонщиков из Перми.

– А… понятно. Ладно, Витя. Я перезвоню тебе завтра, хорошо? Будем теперь постоянно на связи, пока Саша в больнице…

– Да, Полина, звони.

Я сбросила вызов, безвольно уронила руки на колени, откинула голову на спинку сиденья и прикрыла глаза.

– Так что, куда едем? – мягко поинтересовался брат. – Что там с твоим инструктором?

– Саша разбился на машине. Едем к нему, во вторую городскую.

– А ты не слишком устала с дороги? Может, завтра? – уточнил мой заботливый брат.

– Сейчас. Иначе я не смогу уснуть.

– Ладно, как скажешь, – кивнул Станислав и замолчал.

У меня тоже не было сил говорить. И слез отчего-то тоже не было. Только пустота – огромная, безмолвная и бесцветная. А еще – страх не успеть, не застать Сашу живым, не сказать ему о своей любви, о нашем ребенке…

«Только дождись меня, Казанцев! Дождись, пожалуйста!..»