Любовь проходит? (СИ)

Глава 21. Притворщица

И интригующее:

«Спасибо, что сделал мою жизнь сладкой».

Хотя Катю оно не заинтриговало.

Она не вчитывалась в сообщения, ища какие-то доказательства в пользу мужа или наоборот подтверждения, что он изменяющая задница. В то, то супруг занимался сексом с кем-то кроме неё, она не допускала. Интуиция это или что-то ещё, но подозрений, что он трахал эту Олю, не зародилось.

Ей тридцать шесть, у неё сын подросток и серьёзная работа.

Она не может позволить себе попасть в тюрьму за нанесение тяжкого вреда здоровью мужа.

Нет, это бред.

Каким бы слизняком Костя не оказался, если она не пырнёт его ножом при свидетелях, уголовного дела на неё не заведут. Даже если она ему череп проломит, придя в сознание, он скажет, что сам упал.

Примет своё наказание и благородно промолчит.

Стоп. Она назвала его благородным?

БЛАГОРОДНЫМ!

Какого хрена?!

Стоит у окна, смотрит на машину дпсников во дворе и думает, что её муж благородный малый.

Это она так про слизняка, общающегося с бабой, которой он ещё осенью пообещал съехать от жены и сына?

Что ж это получается: она жалкая клуша в розовых очках?

Та самая жена, годами не замечавшая измен, и узнающая всё последней?

Как мамина подруга, верящая, что её муж уходит в загулы не сам, а из-за приворота.

— Меня от тебя тошнит, — произнесла Катя, не делая акцент, себя имеет в виду или супруга.

А что ей ещё остаётся?

— Никому нельзя доверять, — озвучила она следующий вывод, обратившись к запрыгнувшему на подоконник Кеше.

А потом раздался лязг открываемой двери. Семья снова в сборе!

— Фары целы, всё осмотрел, у нас ни царапинки, — объявил Костя. — Зато мужику из тридцать девятой половину морды смяло. А вторая тачка кредитная, прикинь, какое попадалово?

— Есть хочу, — сказал Саша.

Между допросом мужа, и готовкой Катя выбрала последнее.

Она не надеялась, что её будут кормить весь праздничный день, поэтому в холодильники был фарш и овощи, ей оставалось только их соединить и потушить.

Нарезая кабачок, она вспоминала другую кухню. В сравнении с тем, что они имеют сейчас, их съёмное жильё было откровенно убогим. Чистоту они поддерживали, но создать уют и красоту получалось плохо. Зато теперь у них всё красиво и комфортно. В таком доме нет места крикам и потасовкам.

Но сейчас она хотела бы перенестись назад. Туда, где в лифте будет вонять, соседи пьяно орать, а в ванне размножаться неубиваемый грибок. Там бы она могла кинуть в мужа кружкой, громко и чётко рассказать, какой он лживый козёл, толкнуть его, а если не отлетит к стене (не отлетит, он же тяжелее!), то бить его кулаками по груди и рёбрам, наставив десятком круглых синяков, чтобы он на утро стонал от боли. А ещё она могла бы его послать, выкинув его вещи в окно. Или собрать свои и поехать домой. Подобным она никогда не занималась, но в то время возможность для такого поведения была.

Не будь дома Сашки, Катя бы грязно ругалась и швырнула телефон в мужа.

А не будь это их собственным гнёздышком, она бы, превратившись в Халка, начала пинать, разбивать и переворачивать всё вокруг. Чего стесняться, если всё равно съезжать?

Блин. Её несёт.

Катя ведь не думает, что ушла бы от мужа, если бы у них не было ребёнка и квартиры?

Это безумие!

Они семья, а не чужие люди, которых связывает лишь общая недвижимость и единственный наследник.

— Идите ужинать!

За едой муж с сыном снова обсуждали аварию и то, как им повезло, что Костина машина не пострадала. А Екатерина кивала и угукала, неспособная на большее. Она не пыталась говорить, ощущая в горле ком, на шее удавку, в груди клокочущую ненависть, на щеках и ушах пожар, а в пальцах лютый холод.

Ей в жизни приходилось улыбаться, когда хочется плакать; смеяться, когда хочется выть; говорить, что всё хорошо, думая, что хуже быть не может. Не из любви к лицемерию, а ради пользы в работе и сохранения мира в отношениях с матерью.

Но этот ужин дался ей нелегко.

Мало того, что она была притворщицей, так ещё и поняла, что это продолжится.

Естественно, вечно держать всё в себе, играя роль глухой и слепой тетери, Катя не собиралась.

Но при Сашке она не могла высказать свои претензии мужу.

Во-первых, и без книг о детской психологии всем известно, что ссориться при ребёнке не стоит. Лучше разобраться наедине и, только приняв решение, известить о нём любимое дитятко.

А во-вторых, Катя сомневалась, что способна на конструктивный диалог. Как только она себя отпустит, то подбирать слова и контролировать звук не сможет. Никакого шипения, она будет громко разговаривать матом, размахивая руками.

Поэтому до конца дня она была притворщицей.

Настолько продуманной, что выйдя из ванной, спросила, не болит ли ни у кого живот, а потом пожаловалось на тяжесть.

А прежде чем лечь спать ещё и таблетку приняла, сказав мужу, о начинающейся мигрени.

Зачем?

Затем что ни одно восьмое марта не обходилось без зацеловывания. Так повелось изначально, и даже в беременность Костя в эту дату обцеловал её от пальцев ног до носа, не забыв делать акценты на стратегически важных местах.

А сейчас будет лишним.

Ката решила, что они спокойно лягут спать.

Ну, он точно, а она полночи будет думать, как дальше жить, строить гипотезы, на чём будут основываться Костины оправдания, и злиться.

Но муж не заснул.

То есть он лёг в постель. Полежал в темноте пять минут, а после забрался с головой под одеяло и отполз вниз.

— Живот и мигрень, помнишь?

— Тихонечко тебя полечу, лежи смирно, спящая красавица.

Человек привычки, тут же обосновала Катя поведение мужа. Не из любви и верности же он её ласкает. Это просто традиция.

Традиция, которая в новых обстоятельствах совершенно неуместна, поэтому Катя его оттолкнёт.

Вот только…

Ахх, когда он носом проводит по колену, а потом ещё и касается языком кожи с внутренней стороны. Чёрт!

Ладно. Непонятно, когда у неё в жизни секс в следующий раз случится. Глупо лишать себя оргазма от того, кто точно знает, как сделать тебе хорошо.