Когда я решила открыть фотоателье, то не рассчитывала на большой успех. Думала клиентов будет от силы один-два в день, может, трое — и можно будет каждому уделить время. Чай, разговоры, спокойная работа.
На практике все выглядело так: толпа, очередь, бумага, испарившийся раствор, шум, гам, крики детей, забытый платок, три переснятых снимка из-за смазанной вспышки и Лия, бегающая в мыле вместе со мной.
— Нам нужна помощь, — сказала она вечером, с хрипотцой. — Иначе завтра я сбегу обратно в лавку, пусть там пыль и клопы, но хоть тише.
Я согласилась.
Помощник нашелся быстро. Вернее — помощница.
Марта — девица лет восемнадцати, с русыми кудрями, обветренными руками и решительным выражением лица. Подруга Лии из деревни, приехала в столицу искать работу — да все никак не везло. И тут удача наконец повернулась к ней лицом — в лице нас, конечно же.
— Я не знаю ничего про магию, — сразу предупредила она. — Но работать умею. Слушаю внимательно. И быстро учусь.
Я ей поверила — и не ошиблась.
Уже на третий день Марта ловко замешивала раствор, переносила снимки, протирала линзы, уговаривала нервных клиентов и шутила с детьми так, что те сами просили сфотографировать их.
Лия наконец выдохнула:
— Все. Мы выжили и, кажется, справились. Можно расслабиться.
Вечерами я возвращалась в лабораторию, наслаждаясь царящей там тишиной. Там пахло старым деревом, серой и травами, кипела жидкость в колбах, а Зериус тихо ворчал себе под нос.
Алхимик снова варил нечто важное. Бился над какой-то формулой, что-то чертил, бормотал, стирал. Потом снова писал. А в котле рядом с ним булькало нечто жуткое, неопределенного цвета.
— Не получилось? — осторожно спросила я, когда он выпрямился и вздохнул.
— Не получилось. В семьдесят четвертый раз. Или в восемьдесят втором, уже сам не помню.
— Может, ты что-то не так считаешь? Или формула неверная?
— Формула верна. Состав верен. Ингредиенты подобраны правильно. Но это не срабатывает. Как будто кто-то свыше мешает мне.
Я села на бочонок рядом.
— Можно вопрос? Только ответь честно. Зачем тебе философский камень? Ты ведь не пытаешься… получить бессмертие?
Он посмотрел на меня с грустной усмешкой.
— Бессмертие? Только дураки мечтают жить вечно. Представь: все, кого ты знаешь, умирают. Все меняется. А ты — остаешься. Навсегда. Без конца. Это не жизнь. Это затянувшееся наблюдение.
— Тогда зачем?
Он провел пальцем по ободку котла, будто вычерчивал круг.
— Я старик, Хелен. Я пожил свое. Многое потерял. Немногое сохранил. Но все, что я делал — растворится, если никто не вспомнит. Я не оставил потомков. Не стал великим при дворе. Не спас королевство.
Он взглянул на меня.
— Но если я создам философский камень — пусть даже нестабильный, пусть всего на минуту — обо мне вспомнят. Ученые. Маги. Люди. Кто-то скажет: «Был такой алхимик. Старый, вредный, но он сделал невозможное». И этого мне достаточно.
Я промолчала. Потому что слова сейчас были лишними.
Просто просидела с ним в полумраке лаборатории какое-то время, слушая, как пыхтит зелье. И думала, что иногда след в истории — это не перевороты и войны. А работа. Упорство. И мечта.
Моя — снимки. Его — формула. И все это — часть одного мира, которому я теперь тоже принадлежу.