Глава 30


Николас положил в рот кусочек жареной свинины и быстро прожевал. Он совершенно забыл о еде. Но когда выходил из библиотеки, его перехватил Блок.

— Теперь, когда вы в деревне, следует соблюдать деревенский распорядок дня, милорд, — с поклоном объявил он. — Сейчас уже около семи, и кухарке не терпится показать свое искусство.

Что оставалось делать несчастному, исстрадавшемуся по ласке молодожену? Наверное, удушить Блока. Прекрасное будет начало супружеской жизни!

После знакомства с кухаркой, миссис Клоппер, высокой, костлявой, в белоснежном, безупречно чистом переднике и с усиками, похожими на тонкую ниточку черного атласа, Блок проводил их в просторную столовую.

У Николаса не сохранилось теплых воспоминаний об этой душной мрачной комнате, но на столе, накрытом на двоих, стояли зажженные свечи.

— С завтрашнего дня, Блок, — решил он, — мы будем, есть в столовой для завтраков. В этой комнате так темно, что с полдюжины грабителей могут спокойно прятаться в углах. Не желаю обедать с оружием в руках.

— Как угодно, милорд, — поклонился Блок. — А теперь я принесу белый суп кухарки. Это новый обычай. Как вы помните, сначала она никогда не подает суп, но сегодня посчитала…

Розалинда, не слушая, вдыхала затхлый воздух и всматривалась в темные углы. Посреди стола стоял канделябр на двенадцать свечей, отбрасывавших странные тени на большую чашу с темным виноградом.

— Если бы Грейсон увидел этот стол, непременно заметил бы, что на нем уместилось бы не менее трех гробов, — заметила она.

— Если не более, — усмехнулся он, сжимая ее руку — все, до чего смог дотянуться. — Ешь, сколько захочешь, Розалинда, потому что я намереваюсь довести тебя до полного истощения.

Она улыбнулась, хотя он заметил, что ее глаза чуть прищурены, а лицо немного бледное.

Если бы кто-то спросил, понравился ли им обед, оба ответили бы утвердительно, но на самом деле они едва замечали, какие блюда приносил Блок.

— Я очень люблю инжирный пудинг, — пробормотала, наконец, Розалинда, накалывая на вилку кусочек.

— По-моему, это яблочное пирожное.

— О Господи!

— Инжир, яблоки, какая разница? Продолжай есть. Тебе понадобятся силы.

Она взяла еще кусочек.

— Кажется, ты прав, это яблоко. Николас, а вдруг твой дед вздумает навестить нас в твоей спальне?

— В нашей спальне. Если дед придет спеть нам колыбельную, мы послушаем, поаплодируем и вежливо попросим его уйти, иначе он будет шокирован до глубины души.

— Если колыбельная будет мне знакома, я спою вместе с ним, — решила Розалинда, украдкой бросив на него взгляд.

Она ощущала его нетерпение. Слышала это нетерпение в его голосе, хоть и звучавшем весело и беспечно. Несмотря на свое волнение, она понимала, что ступила на неизведанную территорию, и сейчас изнывала от предвкушения, смешанного со страхом.

— Николас… насчет этого… постели… Николас мгновенно насторожился: — Да?

Розалинда неопределенно повертела рукой.

— Все очень мирно и спокойно. Мы едим яблочные пирожные… но теперь я все время думаю о том, что ты будешь делать со мной, как только уведешь в спальню.

У него действительно имелись планы: чудесные планы.

— Ты уже просмотрела все картинки в книге, которую дала тетя Софи?

— Пыталась наскоро ее пролистать, но тетки не дали мне ни минуты покоя. Думаю, они были смущены и пожалели, что дали мне книгу. Но позволь заверить, я держалась стойко.

— Если хочешь, мы пойдем в спальню и посмотрим картинки вместе. Как тебе это понравится?

— Очень, то есть не думаю, что я смогу рассматривать картинки, если ты станешь заглядывать мне через плечо и видеть то, что вижу я. На парочках совсем нет одежды.

— Даже на джентльменах? Они тоже раздеты?

— Я просмотрела, сколько могла, пока тетя Софи осторожно пыталась выдернуть книгу у меня из рук. Мне удалось увидеть не меньше чем с полдюжины. На всякий случай я спрятала книгу в чемодане, под блузками, в надежде, что ее не стащат. И джентльмены…

Она нервно откашлялась.

— …они выглядели как-то странно. Совсем не похожи на маленьких мальчишек в Брендон-Хаусе.

— Что в них такого странного?

— Спереди внизу… торчало что-то большое и вздутое, словно из животов росли древесные сучья.

Николас рассмеялся:

— Похоже, художник был крайне высокого мнения о себе и желал произвести впечатление на женщин, поэтому и прибегнул к преувеличениям, чтобы донести свою мысль до читателей.

Розалинда, сцепив пальцы, подалась вперед:

— Какую мысль? Я ничего не понимаю. И больше не желаю говорить на эту тему. Не желаю нырять под стол, чтобы спрятать свое пламенеющее лицо. Страшно подумать, что может оказаться под этим столом, в темноте, когда к тому же там нет никаких ног, прогоняющих потусторонние создания.

Но Николас спокойно улыбнулся:

— Доедай свое пирожное, а потом пойдем в библиотеку и потребуем, чтобы дед не навещал нас в спальне. И будем наслаждаться друг другом. Обещаю, все будет хорошо. Я твой муж, и ты должна мне довериться.

Обдумав его слова, она, к изумлению Николаса, спросила:

— Послушай, ты знаешь, почему кресло деда упало, когда я пела песню?

О, он уже успел поразмыслить над этим.

— Мы обсудим это завтра. Но не раньше полудня.

В комнату вошел Блок с канделябром.

— Думаю, вы захотите выпить портвейна в одиночестве милорд.

Действительно ли в его голосе звучали иронические нотки?

Николас сложил салфетку и бросил рядом с тарелкой:

— Нет, спасибо, Блок. Мы идем наверх. В доме все спокойно?

— Да, милорд. Позвольте сказать, что со стороны мистера Причарда было крайне тактично оставить вас вдвоем, тем более что это ваш первый вечер в Уайверли-Чейз и первый вечер вместе в качестве супружеской пары.

— Нет, Блок, не позволю. Розалинда подавилась смешком.

— Пожалуйста, Блок, поблагодарите кухарку за прекрасный ужин. Милорд?

Николас отодвинул ее стул и взял жену за руку.

— Спокойной ночи, Блок. Да, и попросите мистера Причарда нанять еще слуг. Вряд ли кухарке понравилось самой мыть кастрюли и сковороды. Я лично поговорю с каждым. И развею всякую боязнь призраков.

— Прекрасно, милорд, но у меня вряд ли это получится. Видите ли, по деревне пошли разговоры — люди вспоминают вашего деда и тот факт, что тело не было найдено.

— Уверяю, когда дед умер, его бренные останки были похоронены. И какой ему толк от них в потустороннем мире?

— Ах, милорд, тогда вы были совсем ребенком и ничего не помните. Зато я помню. Очень хорошо помню, что сказал тот, кто все знает.

— Это еще кто?

— Врач. Доктор Бланкеншип, милорд, суетливый коротышка с пшеничными волосами и такими прозрачными глазами, что никто не мог определить, куда и на кого он смотрит. Это он потихоньку сказал своей сестре, что, когда наносил последний визит, старый граф не лежал в гробу, как тому следовало быть. Вы, милорд, уже успели сбежать из дому.

— Я помню Бланкеншипа. Что с ним произошло?

— Уехал во Францию, милорд.

— И поделом ему! — воскликнула Розалинда. — Всякий, кто распускает подобные слухи, заслуживает отправки во Францию!

Блок кивнул.

— Должен признать, доктор Бланкеншип всегда считался чудаком. Однако его рассказ о пропаже тела старого графа привлек всеобщее внимание. И все же, несмотря на сложности, несмотря на то, что я предвижу неудачу, мы попытаемся нанять слуг.

— А где сейчас сестра доктора Бланкеншипа?

— Так и живет в деревне, в доме брата. По-прежнему рассказывает старую историю. Похоже, жители деревни никогда не устают ее слушать. Правда, она так стара, что почти ничего не соображает.

Блок проводил их до библиотеки и, стоя у двери, наблюдал, как они что-то говорят пустому креслу у камина.

Когда они вышли, Блок откашлялся, прежде чем снова пойти в атаку:

— Ли По, милорд.

— Что там с Ли По?

— Кухарка, милорд. За ужином она попросила его приготовить для нее китайское блюдо.

— Понятно.

— Он ответил, что прекрасно умеет готовить лапшу, но и только. На что кухарка ответила, что, как она слышала, язычники едят сырых осьминогов и живых кальмаров, в то время как те пытаются уползти с тарелки. Ли По рассмеялся, милорд, и сообщил, что всегда позволял осьминогам и кальмарам уползти с тарелки, но многие успевали запутаться в лапше.

Кухарка была очарована и даже сделала ему глазки. Подобного не случалось с той поры, как ей было восемнадцать и она воображала себя влюбленной в Уилл и, сына мясника.

Блок вздохнул:

— Не знаю, что она теперь будет делать. Но это еще не все! Мэриголд захотела дотронуться до него.

Он позволил ей провести пальцем по своей щеке, чтобы посмотреть, не останется ли на пальце желтая краска. Не осталась. Она прошептала, что у него очень гладкая кожа, мягкая, как… словом, боюсь, что между кухаркой и Мэриголд назревает соперничество за благосклонность Ли По.

— Он давно привык к женскому вниманию. Не стоит волноваться, — утешил Николас. — Однажды даже поразил императрицу изысканным покроем своего одеяния из соболя.

Однако, говоря это, Николас нахмурился. Ли По также обладал талантом управлять событиями. Однажды он сказал Николасу, что они так прекрасно ладят, потому что умеют выжить в тех обстоятельствах, когда остальные попросту погибают. И что их способности намного выше, чем у обычных людей. Николасу не хотелось думать о том, что имел в виду Ли По.

Когда они подходили к спальне, Николас уже еле сдерживал возбуждение. Розалинда семенила рядом. Он так ясно представлял ее, голую. И она…

Последние десять шагов он бежал, таща ее за собой. Захлопнул дверь, подумал немного и запер, хотя оставил ключ в скважине.

— Никакие замки не остановят деда, если он решит покинуть библиотеку.

— В последний раз его там не было.

— Может, он спал? — предположил Николас. Розалинда, не отвечая, уставилась на широкую кровать.


Загрузка...