Меч

Глава 22 Жива

Врег стоял на пороге двери, наблюдая за ним. Такое чувство, будто он делал это на протяжении месяцев. В реальности же прошло далеко не так много времени, но оно ощущалось таким долгим, что он уже не мог измерить его днями и минутами.

Он знал, что осталось уже недолго. Элерианец уже не боролся. Он лежал на спине в ждущей позе, и сжатые ладони служили единственным явным выражением его напряжения.

Временами, наблюдая за ним, Врег даже задавался вопросом, не должны ли они ускорить его конец, облегчить его страдания.

Он этого не сделал. Не только потому, что это же Меч, но потому, что Врег знал — это тоже часть связующего процесса. Ты жил ради своего партнёра, ты умирал ради него/неё. Правильнее позволить ему прожить это до самого конца, каким бы неприятным он ни был.

И всё же на этом этапе оставаться рядом с ним удавалось лишь усилием воли.

Он помнил Меча ребёнком и молодым солдатом в своих рядах, когда он понятия не имел, кто он на самом деле, и не догадывался об истинной роли, которую сыграет во время войны. Опекун Меча, Менлим из рода Пурестред, хотел, чтобы молодой Сайримн сам заслужил признание, а не полагался на статус его души, чтобы завоевать уважение его братьев и сестёр.

Он преуспел… по крайней мере, отчасти.

Нензи, как его тогда называли, был пугающе хорошим солдатом, даже в таком юном возрасте. Врега почти раздражало, что сущий ребёнок может сделать такие вещи даже против закалённых боем мужчин. И дело не только в рукопашном бою или талантливом обращении с пистолетом — такое Врег и раньше встречал среди молодняка.

Нензи демонстрировал яркие инстинктивные способности к стратегии, даже если иногда это граничило с беспечностью. Он понимал психологию войны — Врег так и не определил, как обучить этому своих подопечных на таком уровне, на каком ему хотелось бы. Его видящие или приобретали данные знания со временем и опытом, или не приобретали вообще.

Но, по правде говоря, Врег также считал Нензи слегка засранцем.

Незрелый, часто злой, ищущий внимания, мстительный — даже мелочный — казалось, он интересовался только состязаниями в сексе, слишком готов был драться, и пил слишком много, даже когда должен быть при исполнении.

Во-первых, он был слишком молод.

Врег вообще не хотел такого ребёнка в своих рядах и отказался бы от него, будь он племянником кого-то другого. Он страдал от обычных проблем молодых видящих, плюс от нескольких менее обычных, особенно в тех качествах, которые демонстрировал Нензи. Его слишком легко можно было спровоцировать эмоциональными триггерами. По правде говоря, он был слишком травмирован, и в то время не понимал этих травм, и уж тем более не обсуждал их в сколько-нибудь связной манере.

Он не выказывал ни унции понимания настоящей работы, которую они вели, или её важности для расы Сарков — или для мира, если на то пошло.

Казалось, что половину всего своего времени Врег тратил на то, что дисциплинировал его, чёрт подери, или убирал за ним бардак, когда тот чрезмерно остро реагировал на мнимые обиды, или когда он попытался соблазнить девушку или супругу одного из его братьев или сестёр, за что ему едва не надавали по башке.

В то время Врег посчитал его одним из тех типов, которые сражаются во имя их цели лишь для того, чтобы иметь повод проливать кровь.

Позднее он узнал, что отчасти это было прикрытие.

Опекун Нензи проинструктировал его держать при себе мысли о войне и демонстрировать более инфантильные аспекты его личности. Он даже приказал ему ввязываться в драки, спать с девушками других солдат, красть у них, заявляться на собрания пьяным, совершать ошибки в полевой работе… так, чтобы его проступки не привели к гибели его самого или других в слишком больших количествах.

Менлим не хотел, чтобы стало очевидно, что у Нензи за плечами уже имеются обширные тренировки по меркам его юного возраста. Он также не хотел, чтобы его племянник сближался с кем-то из обычных чинов. Менлим хотел, чтобы он был изолированным, неприступным, не имел друзей. Он хотел, чтобы коллеги-разведчики и солдаты недолюбливали его. Он не хотел, чтобы кто-то скучал по нему во время его отсутствия. А если бы они начали задаваться вопросами, он хотел, чтобы они предполагали худшее.

В этом он преуспел.

Практически все в отряде Врега ненавидели Нензи. Врегу всё ещё не хватало смелости дразнить Меча теми годами, и тем более сказать ему, что они закатили вечеринку в честь его кончины. Главной темой той вечеринки было что-то вроде «ну и скатертью тебе дорожка, блядь».

Теперь, когда он знал, что худшие модели этого поведения происходили из бессмысленного фарса Менлима, Врег немного стыдился, что не сумел это разглядеть. Он стыдился ещё сильнее, потому что знал мужчину, который за этим стоял, и понимал, что Нензи пережил в эти годы, и как на него давила изоляция.

Но всё же — и Врег надеялся, что его мысли на этот счёт были не только рациональным обоснованием — поведение в те ранние годы не объясняло все изменения, которые он видел в Мече сейчас, по крайней мере, не с точки зрения Врега.

В промежуточные годы Нензи возмужал.

Врег осознал, что он превратился в совершенно другую личность.

Эта новая версия обладала ещё большим количеством черт, которые в то время определяли хорошего солдата, и намного меньшим количеством черт, которые в прошлом выставляли его в таком плачевном свете. Ещё до того, как он убил мальчика и воссоединился со своей элерианской сущностью, Врег осознал, что рад последовать за этой новой личностью, этим «Дигойзом» в опасную заварушку в Вашингтоне. В то время это безмерно удивило его, хотя он конечно же слышал, кем была жена этого мужчины.

Как и остальные, он предположил, что Дигойз её каким-то образом принудил, воспользовался её наивностью, чтобы поднять свой статус.

Теперь он так не считал.

Более того, отношения Меча с Мостом способствовали формированию уважения к мужчине, которым стал Нензи. Он стал тем, на кого Врег равнялся, кем он даже восхищался.

А ещё он стал его другом.

Медленно выдохнув, Врег провёл ладонью по лицу и осознал, что ему нужно побриться и, пожалуй, принять душ.

Немного еды тоже не помешает.

Он только-только начал выходить из комнаты, когда элерианец едва не заставил его выпрыгнуть из собственной шкуры.

— Боги! — Меч протянул руку, не поднимаясь с кровати. — Элли! Элли! Это ты?

Пугающее зрелище — словно смотреть на воскресший труп.

Врег поначалу моргнул, не в силах сдвинуться с места.

Затем он медленно вернулся в комнату, захлопнув за собой дверь.

Если он снова закричит, другим необязательно это слышать.

Видящий на постели задышал тяжелее. Слезы катились по его щекам, глаза словно ничего не видели, но он продолжал тянуться. Врег в неверии смотрел, как он выгибает позвоночник в какой-то отчаянной попытке что-то ощутить.

— Элли… — элерианец задыхался. — Элли… пожалуйста, будь там… пожалуйста, пусть это будешь ты…

Врег подошёл ближе к постели, пытаясь решить, должен ли он что-то предпринять. Это какой-то предсмертный хрип? Галлюцинация в момент гибели тела? Как раз когда он об этом подумал, его свет напоролся на другое присутствие.

Врег моргнул, остановившись как вкопанный.

Сделав это, он осознал, что присутствие ему знакомо. Знакомо — но этого не может быть. Он в неверии просканировал тело Меча. Что бы это ни было, оно обернулось вокруг его тела, душа его свет в попытках прильнуть ещё ближе. Врег гадал, не вернулась ли она каким-то образом из Барьерных мест для умерших — возможно, чтобы утешить его в последние минуты.

Но присутствие не уходило, становилось все сильнее.

Вскоре оно заполонило всю комнату, пролившись золотыми и белыми лентами света. Они кружились и разбрасывали искры ярче самого солнца, такие мягкие, что перехватывало дыхание.

Врег просканировал более глубоко. Слишком глубоко, как выяснилось — Дигойз тут же грубо вышвырнул его из этого пространства. Но даже это действие казалось более контролируемым, чем убийство одного из его разведчиков несколько дней назад.

Почтительно отступив на несколько шагов, Врег в шоке наблюдал с расстояния, видя, как женское присутствие всё крепче окутывает его друга.

Элерианец обхватил себя рукой, худой из-за потерянного веса. Он обнял свою грудь, слезы всё ещё катились по его лицу.

— Элли, — пробормотал он.

Он произнёс ласковое обращение на прекси. Затем ещё и ещё.

Он переключился на её язык, человеческий английский, всё ещё говоря так тихо, что Врег едва его слышал. Врег не подходил достаточно близко, чтобы попытаться перевести слова своим светом, но боль исказила черты элерианца, пока тот слушал её ответ.

Долгое время Врег наблюдал, как они говорят друг с другом.

При этом увиденное по-настоящему отложилось в его сознании.

Она жива. Мост не навещала его с того света.

Она жива.

Когда мысль отложилась в сознании, Врег почувствовал, как его охватывает какое-то подобие лихорадки. То, что вытекало из этого факта, бурлило в его мозгу, и лихорадка усилилась, превращаясь в тёмное чувство ярости.

Эти мудаки из Адипана поступили так с ним.

Они каким-то образом симулировали её смерть.

Он наблюдал за элерианцем и его супругой, видел, как лицо Меча морщится, затем смягчается, пока он удерживал её свет при себе, словно баюкал своё сердце в собственной груди. Он уже дышал более глубоко. Его свет двигался вокруг его длинного тела, словно вспоминая, как это делается.

Судя по его выражению, Элисон не являлась частью всего этого. Не она поступила так с ним, а значит, это сделано и против её воли тоже.

Пока Врег смотрел на них, его ярость взбурлила ещё жарче. Он наблюдал за трансформацией в свете его друга, чувствовал боль, исходившую от них двоих и доходившую даже до того места, где стоял он. Он сдерживал ярость каждой унцией самоконтроля, который у него имелся.

Эти мудаки заплатят.

Они заплатят, даже если Врегу придётся посвятить этому всю жизнь.

Джон смотрел на лидера Адипана, и его лицо застыло в выражении, от которого Балидору сложно было понять, осмыслил ли вообще человек его слова.

Радость, проступившая в его чертах от открытия, что она жива, померкла, когда разведчик продолжил говорить. В глазах Джона проступило смятение, даже растерянность, а потом они опять сделались такими же пустыми, как голая солдатская кровать.

Пустое недоумение почему-то казалось Балидору хуже откровенной злости.

— Что? — спросил Джон. — Что ты сделал?

— Это было необходимо, Джон, — сказал Балидор, слыша в своих словах оправдание. — Уверяю тебя, это так. Мне это не доставило удовольствия, поверь. Но теперь мы знаем границы наших возможностей.

— Границы наших возможностей? — в голосе Джона не звучало злобы, лишь опустошённость. — Я не могу тебе поверить. Я действительно не могу поверить, что ты это сделал.

Слезы навернулись на его глаза, когда он посмотрел на Балидора в следующий раз.

— Иисусе, 'Дор, — сказал он, наполовину задыхаясь. — Посмотри на неё!

Балидор не ответил.

Он заставил себя тоже перевести взгляд на элерианку.

Поезд, стуча по рельсам, слегка покачивал её тело. Они завезли её в вагон на каталке после встречи с людьми в Шанхае. Ему и другим видящим пришлось заранее, за час с лишним расчищать дорогу, принуждая людей не замечать ничего, пока они грузили её в один из частных вагонов, расположенных в конце длинного пассажирского поезда. Они скупили половину мест в поезде, и всё равно Балидор ощущал на себе их взгляды.

Прошло больше недели, а она всё ещё выглядела не лучшим образом.

Её волосы прилипли от пота к спине. Балидор знал, что душ может помочь, но всё же в весе её темно-светлых кудрей сохранялся какой-то нездоровый вид. Этот нездоровый вид был ещё заметнее в желтушном цвете её кожи. Пулевое ранение по большей части зажило, но на ней всё ещё оставалась повязка там, куда он выпустил пулю так, чтобы симулировать ранение в сердце, но всё же чуточку миновать жизненно важный орган.

Это поистине была самая рискованная часть иллюзии — сцена убийства.

Чтобы сделать это правильно, ему пришлось сильно приблизиться к настоящему убийству.

Она всё ещё выглядела опасной худой. После резервуара она имела склонность съёживаться, обхватывая себя, и Балидор в достаточной мере ощущал вокруг неё Дигойза, чтобы знать — она боролась с ошейником, чтобы дотянуться до него при каждой возможности. Наркотики помогали с этим, но лишь относительно, и они лишь замедляли её восстановление.

Балидор крепче скрестил руки, посмотрев на человека.

Он зло оттолкнул завитки чувства вины из своего света.

— Мы должны были сделать это, Джон, — произнёс он хрипло. — Мы должны были знать, убьёт ли её разделение. Мы не могли сказать ей. Не могли. Ты должен это понимать. Она бы одобрила этот принцип.

— Одобрила принцип? — с неверием переспросил Джон. — То, что ты планировал застрелить её? Затем засунуть в металлический ящик, пока она сгорает как свечка?

Нахмурившись, Балидор сделал жест одной рукой.

— Джон, ты должен понять. Мы не могли сообщить ей детали того, как и тем более когда мы можем это протестировать. Она не могла знать, учитывая её связь с…

— Это, блядь, безумие! — взорвался Джон. — Когда ты принял это решение? Когда ты решил сделать это, 'Дори?

— Джон, — предостерёг Балидор. — Она хотела знать, может ли она разорвать отношения с ним. Она хотела знать это больше, чем кто-либо из нас. Она просила Вэша попробовать сделать это, и учитывая то, что мы знаем теперь, очень хорошо, что сначала мы попытались именно так. Метод Вэша гарантированно убил бы её, Джон. По-настоящему убил бы. Или же нам пришлось бы каким-то способом затащить сюда Дигойза и помочь ему лично восстановить связь с ней.

Джон продолжал качать головой, не понимая.

— Как ты мог ей не сказать? — спросил он. — Как ты мог не предупредить её, что сделаешь это?

— Мы не могли, — сказал Балидор, резко щёлкнув языком. — Мы не могли, Джон! Ты должен это понять. Если бы она знала, Дигойз это почувствовал бы. Он послал бы на нас все силы, которые имелись в его распоряжении, и попытался бы всё остановить. И без того существовала угроза, что он мог прийти за ней…

— Ну, ради всего святого, 'Дор. Разве можно его за это винить?

— …а если бы это сработало, — перебил Балидор, подавляя нетерпение, — то было бы лучше, чтобы он не знал, что она жива.

— Лучше? — Джон уставился на него. — Лучше для кого? И как долго? Ты не думаешь, что в итоге он узнал бы?

Балидор нахмурился.

— Вероятно. Ну… определённо, в какой-то момент. Но тем временем она уже была бы в безопасности, Джон.

Он уставился на кровать, стискивая зубы.

— Она была бы свободна от него, — горько закончил он.

Когда человек вытер глаза, глядя на фигуру на кровати, Балидор испытал облегчение из-за того, что повременил и не стал сразу говорить Джону, что его приёмная сестра жива. Если бы Джон увидел её, когда они только вытащили её из резервуара, он отреагировал бы далеко не так.

Она действительно выглядела как труп.

Бледная, с худыми конечностями, похожая на существо из людских лагерей смерти, она едва дышала. Он поднял её из геля в резервуаре и осторожно вынес из камеры Барьерной конструкции, наполовину боясь ненароком поломать ей кости. Вытерев её кожу от геля, насколько это ему удалось, он положил её на кровать в одной из комнат лагеря и накрыл толстым одеялом.

Он смотрел, как её свет восстанавливает связь с живым миром.

Поначалу он беспокоился, что конструкция может замедлить её способность надлежащим образом соединиться с Барьером, но этого не произошло.

Это также не замедлило её воссоединение с супругом.

Казалось, через считанные секунды Балидор ощутил, как вокруг неё появилось присутствие.

Поначалу робкое, оно осторожным шёпотом пробежало по её телу.

Затем, прежде чем он успел подтвердить личность того, кто за ним стоял, свет заполонил комнату жаркой волной, такой яркой, что она шокировала aleimi Балидора.

Он рефлекторно сделал шаг назад, убравшись из ауры её света. Он едва моргнул, а другой уже завладел пространством.

Новое присутствие окутало её aleimi-тело с отчаянием, которое он буквально ощущал, от которого у него сдавило горло вопреки искрам злости, полыхнувшим в его свете. Дигойз скользнул в неё так, словно она была самой сущей необходимостью — водой после засухи.

Вопреки тому, какой она была хрупкой, он, казалось, прильнул к самому её существу, как будто положился на неё, опёрся.

Балидор стоял там совершенно неподвижно, видя, как затрепетали её веки.

Она сделала глубокий вдох, пока другой элерианец изучал её aleimi. Последующий вдох оказался ещё более глубоким, наполнил её лёгкие. Всё это время то присутствие скользило через неё, касалось поначалу легонько, словно она была какой-то святыней, чёрт подери. Затем прикосновения становились всё более и более намеренными, и вновь Балидор ощущал в них отчаяние.

Балидор наблюдал, улавливая от них обоих проблески чувств, пока Дигойз подтверждал, что это действительно она. Он держал свой свет как можно более неподвижным, пока длились эти секунды. Он знал, что стоит допустить один неосторожный шаг — любое, что сделает его видимым в Барьере — и он умрёт прежде, чем сделает следующий вдох.

Он наблюдал, как два элерианца окутывают друг друга.

Он видел, как её лицо начинает разглаживаться, в выражении появляется такое безграничное облегчение, что его горло сдавило при взгляде на неё. Он смотрел, как разжимаются её пальцы, как голова опускается на подушку, которую он подложил. Её свет распространился ещё шире, глубже скользнув в присутствие, которое нависло на ней. Взаимодействие из отчаянного сделалось облегчённым и все более интимным, пока Элли почти не перевернулась на спину со слезами на глазах.

Она плакала, и Балидор увидел, как она кивает, а её губы шевелятся от лёгкого бормотания.

Балидор также вспомнил, что на ней уже не было ошейника.

Он осознал, что она говорила с этим сукиным сыном.

Заверяла его.

Боль исказила её черты, заставляя слезы ещё сильнее навернуться на глазах, пока они не скатились дорожками по её впалым щекам. Нахмурившись, она закусила губу и слушала что-то, что он говорил в ответ — затем выражение её лица расслабилось ещё сильнее, наполнилось завитком его света, когда он окутал её собой.

В этот раз её выражение сделалось таким открытым, что Балидор поймал себя на желании отвернуться.

Ему пришло в голову, что они могут перейти к ещё более интимным действиям, если он не предпримет какой-то попытки хотя бы немного их разделить.

И всё же он стоял там и смотрел, не вмешиваясь.

После долгого периода времени, в течение которого они говорили друг с другом, Балидор ощутил, как мужчина вливается в неё, затем удерживает на месте, словно пытаясь скрыть её от всех, кто ещё мог присутствовать в комнате. Он нависал над ней, сканируя окружение.

Балидор ощущал в этом жесте защиту и поймал себя на том, что невольно немного реагирует.

Он пытался решить, что делать. Он гадал, мог ли он рисковать и надевать на неё ошейник так скоро после того, как она едва не умерла от разделения. Или же ему лучше позволить этому маленькому воссоединению проиграться до конца, чем бы это ни грозило. Ошейник не разделит их полностью, но в достаточной мере заблокирует Дигойза, чтобы она не была полностью погружена в его свет.

По той же причине это разъярит его. Возможно, он даже полностью слетит с катушек, учитывая, через что они только что прошли.

Чёрт, да на неё это окажет тот же эффект.

Он всё ещё размышлял над этим, когда Сайримн отбросил притворство и начал открыто сканировать окружающее Барьерное пространство.

Пространство, где стоял Балидор.

Впервые он запаниковал. На мгновение в голове пронеслась мысль, что он наверняка труп, и видящий его заметит. Вопреки ослабленному состоянию Дигойза, Балидор не сомневался, что видящий попытается убить его на месте.

Но присутствие сделалось совершенно неподвижным, словно прислушиваясь.

На протяжении долгого времени оно, казалось, вообще не шевелилось. Оно свернулось вокруг Элисон, всё ещё углубляя связь с её светом, переплетая их нити, заверяя её так, что Балидор почти это ощущал.

Он также ощущал страх другого мужчины, ужас, который скрывался под этим желанием защитить. Это чувство было настолько сильным, что буквально парализовало элерианца, разделило его внимание и почти фрагментировало сознание. Он сосредотачивался на ней… затем вновь направлял внимание наружу, ища угрозы… затем в панике возвращался к ней… затем снова переключался.

Наблюдая за этим, Балидор решил, что мужчина его всё-таки не увидел.

И всё же страх его убедил.

Ему нужно надеть на неё ошейник. Немедленно. Или все они трупы. Он уже собирался подключиться к ВР-связи, чтобы попросить Дорже принести ошейник на верхний этаж…

Когда в Барьерном пространстве раздался голос.

«Балидор…» — произнёс он.

Голос говорил тихо, почти шёпотом.

Балидор застыл, не донеся руку до уха. Вопреки стенам конструкции слово прозвучало так же ясно, как удар металлом по стеклу.

«Балидор, — тише произнёс голос. — Я знаю, что ты где-то там».

Разведчик задержал дыхание, стараясь держать свой свет невидимым. Он понизил свои вибрации до тех пор, пока не создалось ощущение, что он скорчился за толстым стеклом.

«Балидор, — произнёс Дигойз. — Я знаю, что ты достал её, потому что я знаю, что ты её туда поместил. Ты смотришь на нас прямо сейчас… возможно, даже слушаешь, хотя я сомневаюсь, что на такое хватит наглости даже тебе».

Он помедлил. Балидор ощутил от элерианца такой ожесточённый прилив эмоций, что вздрогнул.

«Может, я и не могу тебя видеть, — сказал Дигойз. — Но не сомневайся, дружище… я тебя найду».

Очередная пауза, очередной импульс чувств от яркого как солнце света.

«Если ты опять навредишь моей жене… если ты тронешь хоть волосок на её голове… ты себе не представляешь, какой ад я обрушу в таком случае. Не только на тебя, но и на всех ваших. Если придётся, я всю цивилизацию разнесу по кирпичику…»

Из завитка aleimi, который в защитном жесте нависал над Элли, полыхнуло пламя.

«Я иду, сукин ты сын», — сказал он ему.

«…Я иду».

Воспоминание ярко выжглось в свете Балидора даже сейчас.

Ему снился этот голос.

Слышать его вновь, после стольких лет — это всё равно что видеть оживший кошмар, шепчущий из пепла пламени, которое пылало на протяжении всей той войны, казавшейся бесконечной. Сайримн изменил всё — всё. Он разрушил любые шансы на мирное совместное проживание людей и видящих. Когда это случилось, Балидор подумал, что должно быть, пришло само Смещение. Даже теперь, когда это действительно случилось, он всё ещё не ощущал тьмы тех первых десятилетий последнего века.

Он никогда это не забывал. Он никогда это не забудет.

Балидор слышал тот же голос, пока выслеживал элерианца во время Первой Мировой Войны. С тех самых пор он время от времени слышал его в самых ярких кошмарах. Он действительно думал, что они убили его в тех полях в Баварии. Он смотрел на труп, думая, что смотрит на мёртвое тело Сайримна.

Но то был трюк Галейта, о котором Вэш предположительно тоже знал.

Они решили «нейтрализовать» его, а не убить окончательно.

Они верили в чёртовы пророчества. Они верили, что однажды он будет подлежать исправлению — что Мост его спасёт, превратит в какую-то силу добра.

Сам Балидор не пролил ни слезинки из-за смерти этого монстра.

Он видел, как Сайримн поджигает целые города. Он видел, как тот разрушает водопроводы и инфраструктуру, из-за чего население голодало месяцами; взрывает корабли и самолёты, полные солдат и даже гражданских.

Он видел машину смерти.

Сайримн был бездумным инструментом Дренгов, и ничем больше. Ничего хорошего не вышло из тех лет. Их главный побочный эффект — внушение страха целому поколению людей и их потомкам. Страха, который аукнулся остальному населению видящих в форме повсеместной расовой жестокости, порабощения и ужесточения законного подавления.

Предположительно, Дигойз теперь тоже помнил его — при условии, что его любовное послание к жене говорило правду в этом отношении.

Голос Джона выдернул Балидора из размышлений, как всплеск холодной воды в лицо. И всё же он упустил первую часть из слов человека.

— …она говорила? — спросил он. — Она была в сознании?

Балидор помедлил, собираясь с мыслями.

Нахмурившись, он показал отрицательный жест пальцами.

— Нет, — сказал он, затем поправился: — Ну. Очень немного, по крайней мере, с нами. Но это в основном наших рук дело, Джон. Мы должны были накачать её наркотиками.

— Наркотиками? Зачем? — потребовал человек.

— Зачем? — Балидор невольно издал сдавленный смешок. — Потому что её супруг нахер убьёт нас, когда найдёт, Джон, — произнёс он по-английски с акцентом.

— Ты уже надел на неё ошейник… — зло начал Джон.

— Джон, — Балидор растерянно посмотрел на него. — Ты действительно не представляешь, какая опасность нам грозит? Всем нам, Джон. Даже тебе, — видя, как похолодели глаза человека, он прикусил губу и сделал жест той же рукой. — Тебе лучше уехать. Обратно в Штаты… или в Европу. Она бы захотела, чтобы ты уехал. Она бы захотела, чтобы ты держался подальше от этого.

— Я её не оставлю, 'Дори!

— Почему нет? — раздражённо переспросил он. — Это храбрые слова, Джон, но не очень практичные. Какую ты ей принесёшь пользу? Как ты можешь ей помочь с…

— Какую я принесу пользу? — Джон шагнул ближе, и его свет заискрил настоящей злостью. — Балидор, Элли не просто какая-то пешка в твоей войне против Сайримна. Ей нужны рядом люди, которым она может доверять. И неважно, считаемся ли мы «полезными» по твоему чёртову святому кредо или нет.

Лицо Балидора ожесточилось.

— Хочешь сказать, что мне она не может доверять, Джон?

— Я хочу сказать, что, по-моему, ты бы её убил, — сказал Джон. — По-настоящему. Если бы ты решил, что таков твой священный блядский долг, то, по-моему, ты бы застрелил её в сердце, Балидор.

— И? — переспросил Балидор, сжав зубы. — Надеюсь, ты бы сделал то же самое, Джон, если бы того требовало всеобщее благо!

— Ого, — выдал Джон, взмахнув рукой по преувеличенно злой дуге. — …и ты только что сказал всё за меня.

Когда Балидор щёлкнул языком, Джон повысил голос.

— Иисусе, 'Дор! Всеобщее благо? Ты говоришь совсем как он, ты это осознаешь? Именно так сказал бы новый улучшенный Ревик. Вот только он не стал бы жертвовать Элли для какого-то дурацкого идеала, — он сжал руки в кулаки вдоль боков. — Ты действительно настолько фанатик, чтобы застрелить своего друга, 'Дор? Серьёзно?

Балидор начал отвечать, затем передумал.

Он поймал себя на том, что смотрит на исхудалое тело на кровати. Когда он заговорил в следующий раз, его голос прозвучал холодно. Холоднее, чем он намеревался.

— Она мне не друг, Джон. Она — моя работа, — он встретился взглядом с человеком и стиснул челюсти. — И тебе стоит хорошенько подумать о том, чего на самом деле хотелось бы твоему «другу»… и послужит ли это её собственным интересам. Она знает, что нам нужно победить Сайримна. Она это знает. Она понимает, насколько он опасен. Она знает это вопреки её личным чувствам. Она примет непростые решения в отношении него, если потребуется. Не ошибись в этом.

Джон просто уставился на него.

— Ты думаешь, она хотела бы, чтобы Ревик так страдал? Она хочет вернуть его, 'Дори, а не нейтрализовать. Какую часть ты не понимаешь? Всё дело в том, что она готова сделать для дорогих ей людей, — его лицо исказилось злостью. — Иисусе. Если ты хочешь освободить её от него, это не значит, что она тоже этого хочет. Она пыталась спасти его! Она бы убила себя, чтобы спасти его, разве ты не понимаешь? Неужели ты настолько туп, что не видишь, как много он для неё значит, даже будучи Сайримном?

На это у Балидора не было хорошего ответа. В основном потому, что как бы ему ни было ненавистно в этом признаваться, он хотя бы отчасти согласен с человеком.

Когда он признался себе в этом, то тошнотворное ужасное ощущение вернулось, отчего стало сложно продумать свои мотивы или даже видеть её мотивы ясно.

Он позволял своим суждениям затмиться. Он терял возможность мыслить на перспективу, а значит, и способность эффективно выполнять свою работу.

Он обещал ей, что не сделает этого. Он обещал ей.

Но у него не было времени размышлять над этим.

Поезд начинал замедляться, и следующая станция — их конечная остановка. Конечная во многих отношениях, поскольку это их последний настоящий вариант убежища, по крайней мере, в мире видящих.

Балидору понадобится сосредоточить все свои навыки дипломата и переговорщика, чтобы получить доступ во внутреннее святилище. Он всё ещё боялся, что им попросту откажут, даже после подтверждения личности Элли. Если это случится, у Балидора закончатся варианты.

Это их последняя настоящая надежда пережить эту историю — для всех них, на самом деле.

Но, сухо подумал Балидор, в первую очередь для него самого.