Медь и серебро

Глава 10

Мать приехала без звонка. Просто нагрянула утром. Трезвонила минуты три, пока Ольга протирала глаза, набрасывала халат на маечку и короткие шорты. В приоткрытую дверь Лидия просунулась, как бродячая блудливая кошка, которая знает, что виновата, но всё рано лезет туда, где ей не особо рады. С опущенными глазами, с горестно поджатыми губами и вселенской скорбью на лице, она прошагала на кухню, плюхнулась на табурет.

– Что-то ты мне не рада.

Ольга запахнула халат, поставила чайник на огонь.

– А должна? Ты появляешься только если тебе что-то от меня надо. Напомнить твои слова?

– Я много чего говорила. Ты сейчас о чём?

– Когда мне исполнилось восемнадцать, ты заявила, что свою роль выполнила и ничего больше мне не должна. Вполне могу жить и обеспечивать себя сама. Продала дом, а меня выставила на улицу.

Лидия поморщилась, ей не понравилось это напоминание.

– Допустим не на улицу. Знала, что Данила Батькович тебя обязательно приютит. Мне срочно потребовались деньги, а кроме дома продать нечего. Такая удача бывает раз в жизни, акции комбината продавались по дешёвке. Назар посоветовал их приобрести, так я стала совладелицей стройкомбината. Теперь могу спокойно жить на дивиденды, не переживая за будущую старость. – Она обвела руками вокруг. – Видишь, я была права. Ты справилась сама. Вполне неплохо поживаешь. Неужели до сих пор дуешься на меня?

– Умный человек не обижается, а делает выводы. Я себя дурой не считаю, давно поняла: взывать к твоей совести пустое дело. Что тебе нужно? – нахмурилась Ольга. – Ты про меня два года не вспоминала. В последний раз явилась побитая, со сломанными пальцами. Отлежалась и снова вернулась к своему абъюзеру. – Оглядев мать с головы до ног – ушибов и синяков не обнаружила. – Вижу, шкурка целая. Значит, что-то от меня требуется.

– Почему сразу требуется? – Лидия вздохнула. – Хотя да, ты права: мне необходима твоя помощь. Посмотри на моё лицо. Как я выгляжу?

Ольга бросила взгляд на усталое лицо матери с тенями под глазами.

– На свои сорок пять.

– Вот. А раньше выглядела моложе. А всё почему?

– Мне это неинтересно. Говори уже зачем приехала?

– Я же сказала: помощь. Мне трудно одной ухаживать за матерью. – Лидия промокнула сухие глаза салфеткой. – В конце концов у тебя тоже есть обязанности по отношению к бабушке. Нельзя всё взваливать на мои плечи. Я уже с ног валюсь.

Ольга выключила чайник. Заварив чай, разлила его по кружкам. Одну поставила перед матерью.

– Можешь объяснить нормально. Что с бабушкой?

– Инсульт. Её выписали из больницы, но она не может самостоятельно ухаживать за собой. Почти полностью парализована. В общем, нужно за ней присматривать. Я целую неделю провела рядом с ней. Думала, чокнусь. Устала как раб на галерах. Мне нужен перерыв, отдых. Теперь твоя очередь быть с ней. Будем чередоваться. Я одна не вытяну.

– Ты только что хвасталась, что стала совладелицей стройкомбината, с деньгами проблем у тебя нет. Почему не заберёшь бабушку к себе, не наймёшь сиделку? Тогда не придётся ездить на хутор и присматривать за ней.

– Не могу. Назар панически боится больных. Не хочет, чтобы парализованный человек находился в его доме. Он разрешил мне побыть с матерью до её кончины.

Ольга вскинула голову.

– Кончины? Бабушке настолько плохо?

– В общем-то, да. Сиделку я наняла. Неужели ты думаешь, что я железная и смогла бы находиться у её постели день и ночь. Сиделка дежурит по ночам, а я с матерью днём. И всё равно невыносимо быть привязанной к одному месту. Чувствую себя заключённой. Это выматывает. Оля, – непривычным ласковым голосом проворковала Лидия, – всё-таки это бабушка. Твоя святая обязанность как её внучки присмотреть за ней.

Ольга усмехнулась.

– А она меня своей внучкой считала? За двадцать четыре года я только дважды была у неё в гостях. Хорошо запомнила её слова. Уже забыла, что она тебе заявила?

– Я смотрю, ты мстительная и злопамятная.

– Не злопамятная, а помнящая обиды.

– Это одно и то же. Мало ли что она когда-то сказала. Всё в прошлом. Надо уметь прощать. Короче в десять утра сиделка уходит, ты должна её сменить. Побудешь с недельку в Камышовке, а я немного отдохну. Потом приеду. – Сделав глоток уже тёплого чая, Лидия поставила чашку на стол. Поднявшись, повесила ручку сумочки на плечо. – Мне пора. Назар ждёт.

Вскочив, Ольга загородила матери дорогу.

– Ты меня поставила перед фактом. Я не могу всё бросить и неделю торчать в Камышовке: у меня обязанности и работа.

– Поэтому я и приехала рано утром, дала тебе время собраться. К десяти всё разрулишь и поедешь к бабушке. – Обойдя дочь, Лидия направилась к входной двери.

– Ты не можешь так потупить. Мне надо подготовиться.

– Могу и сделаю. Я тебя восемнадцать лет кормила и поила, пришла пора отрабатывать. Не приедешь в Камышовку, бабушка останется одна. Это будет на твоей совести.

Ольга чертыхнулась. Зная мать, понимала, она так и поступит. Оставила её в покое, решила не тратить нервы и силы на то, на что не могла повлиять. Едва за Лидией закрылась дверь, позвонила Даниле Сергеевичу, объяснила ситуацию, попросила короткий отпуск за свой счёт. Отменила встречи с клиентами. Сообщила Денису. Собрав минимум необходимых вещей, села на мотоцикл и отправилась в Камышовку.

Последний раз в этом селе была летом после первого класса. У матери как раз завязался бурный роман с мужчиной, любящим романтические вечера со свечами, купаниями при луне, ролевыми игры с переодеваниями, посиделками за полночь. Восьмилетняя девочка сильно мешала любовникам, путалась у них под ногами, поэтому Лидия отвезла Ольгу к матери. Свой самый первый приезд в пятилетнем возрасте она помнила плохо, в памяти осталось лишь ощущение тоскливого душевного холода и одиночества. Бабушка не морила её голодом, хорошо и вкусно кормила, но совершенно не общалась с ней и почти не разговаривала. При попытках маленькой Оли задать вопрос отмахивалась.

– Ешь молча. У тебя два уха и один рот – надо больше слушать и меньше болтать. Как справишься с кашей, иди рисуй или играй с куклами. У меня нет на тебя ни времени, ни сил, ни желания.

Во второй приезд ничего не изменилось. Зинаиде Фирсовне на тот момент исполнился пятьдесят одни год, и бабушкой она не выглядела. Смотрелась постаревшей копией дочери: крепкая, высокая, стройная, с пышными волосами, внимательным, но неласковым взглядом зеленовато-голубых глаз и гладкой кожей почти без морщин.

– Зачем ты притащила её ко мне? Я же тебе говорила: сама разбирайся с этим ребёнком. Предупреждала, чтобы не больше привозила, – неласково встретила их Зинаида Фирсовна.

– А куда я её дену? – вскинулась Лидия. – Мы с Олежкой в Сочи на две недели собрались. Что я там с Олькой делать буду. Пожалуйста, ну, пожалуйста, присмотри за ней. Она тебя не побеспокоит, привыкла сама себя развлекать.

Зинаида Фирсовна вздохнула.

– Вот же дал бог непутёвую дочку! Который Олежка у тебя по счёту? Когда ты успокоишься?

– Пока молодая надо брать от жизни всё, – фыркнула Лидия. – Мне пора. Моё такси подъехало.

Четырнадцать дней у бабушки тянулись невыносимо долго. Вроде бы ничего Зинаида Фирсовна плохого ей не делала, но полное игнорирование, обращение с Ольгой как с невидимкой или пустым местом, досаждало сильнее материнских тычков, криков и попрёков. Уходя на работу в овощной ларёк, бабушка оставляла завтрак на столе, обед Ольга разогревала сама на маленькой электрической печке. К вечеру бабушка возвращалась, оглядывала дом, двор, и только убедившись, что внучка ничего не натворила, принималась готовить ужин. Часто на огонёк к ним заглядывала соседка тётя Даша, приносила ворох новостей. Худенькая, как щучка женщина, остроносая, черноглазая и черноволосая трещала сорокой, пересказывая собранные за день сплетни. Иногда Зинаида Фирсовна беззлобно её останавливала:

– Но это уж совсем неправда. Ты кашу-то в голове перемешивай, а то уже пригорает. Я понимаю: ты пересказываешь, что услышала, но тут слишком много от себя придумала.

– Самую малость добавила. Остальное правда, – уверяла соседка.

После её ухода бабушка иногда сокрушалась:

– Да уж вывалила на голову и побежала дальше.

Ольга как-то поинтересовалась:

– Если вам не нравится тётя Даша, зачем вы её слушаете?

– Кто тебе сказал, что не нравится? С Дашкой я дружу с юности. Она балаболка, но безвредная. Принимаю её такой, как она есть. – Зинаида Фирсовна усмехнулась. – Вырастешь, поймёшь: бывают люди, не умеющие излучать свет, тогда они бросают тень на всех кто поблизости.

Тогда Ольга ничего не поняла и, только став взрослой, сообразила, что она имела в виду. В отличие от бабушки сплетников и людей, разносящих слухи, она безвредными не считала. На неё саму часто наводили тень, и от этого было больно.

Даже ребёнком Ольга осознавала, Зинаида Фирсовна не просто не любит её, с трудом переносит. Видела, что другие бабушки обожают своих внуков, всячески их балуют. Невольно Оля сравнивала этих бабушек и свою, и не понимала, почему к ней такое отношение. Как-то спросила её об этом. Зинаида Фирсовна не на шутку разозлилась.

– Может, я как-то не так проявляю хорошее к тебе отношение? Ну уж извини, как умею. Я тебя не обижаю, ты накормлена.Чего тебе не хватает? Сюсюкаться не умею, и не стану. Хватит болтать, иди погуляй на улице с Вадькой, не мешай мне.

Вадька внук соседки тёти Даши. В их переулке кроме неё и шестилетнего Вадима других детей не имелось. Играть с ним было скучно. Говорил он от силы пару-тройку слов, больше невнятно мычал и целыми днями занимался тем, что перекладывал из коробки в коробку мелкие детальки конструктора. Оля выходила на улицу, но предпочитала или бродить по хутору в одиночестве, или сидя на берегу мелкой речушки наблюдать за плавающей живностью.

Лидия вернулась из Сочи, как и обещала, через две недели. Появившись у матери, похвасталась загаром и обновками. В ответ получила отповедь.

– Забери девчонку и больше не смей ко мне привозить. Куда хочешь девай, но ко мне не притаскивай. Если с тебя всё как с гуся вода, то для меня один её вид нож в сердце. Сил моих нет, на неё смотреть. Ты меня поняла?

– Поняла! – вскинулась Лидия. – Какие мы нежные. Могла бы уже привыкнуть к внучке.

– Какая она мне внучка? – сердито бросила Зинаида Фирсовна.

И вот теперь Ольга ехала присматривать за женщиной, которая не желала её видеть и не считала за внучку. В Камышовке она не была шестнадцать лет, подъезжая к хутору, поразилась произошедшим изменениям. Свернув с федеральной трассы на просёлочную, удивилась отличной асфальтированной дороге, сменившей прошлую грунтовку в ямах и выбоинах. По обеим сторонам дороги зелёными свечками стояли молодые дубы. На въезде в хутор теперь располагался большой магазин «Пятёрочка». Да и сама Камышовка сильно изменилась: вдоль домой проложили тротуары, облагородили улицы кустарниками и деревьями. В центре села появилась площадь с клумбами и сквер с лавочками. Проезжая, Ольга заметила пару детских площадок. А вот переулок Речной словно остался в прошлом . Маленький в десяток домов переулочек упирался в узкую речушку, впадающую в лиман. Здесь время остановилось. Ольге показалось, что грунтовая дорога прежняя, а вот деревья будто уменьшились, дома стали ниже и старее. Дом бабушки второй с конца улицы, она помнила высоким, с большими окнами и красивым резным фронтоном. Заведя мотоцикл во двор, с некоторой грустью посмотрела на обшарпанный, с облезшей краской фронтон, на давно некрашеные деревянные переплёты окон, покосившуюся крышу крыльца. Двор зарос травой, необрезанные с прошлого года кусты роз в палисаднике поднялись до самых окон. Толкнув скрипучую деревянную дверь, Ольга вошла в прихожую, разулась, сняла куртку, повесила сумку с колокольчиками на вешалку. Пройдя в гостиную, обнаружила женщину лет пятидесяти, дремавшую в кресле, приставленному к дверному проёму спальни. Сиделка, приятной располагающей внешности, круглолицая, розовощёкая, маленького роста, при появлении Ольги, открыла глаза, потянулась.

– Здравствуй, ты, вероятно, внучка Зинаиды Фирсовны. Лидия предупредила что приедешь.

Ольга кивнула.

Сиделка заглянула в спальню.

– Больная спит. Такие лежачие, как она, часто путают день с ночью, поэтому не удивляйся, если она будет всё время дремать. Я её уже обиходила, протёрла тело влажными салфетками, поменяла памперс, сменила постельное бельё, дала лекарство.

– Мне что-то нужно делать, – поинтересовалась Ольга, прислушиваясь к приятной мелодии от сиделки.

– В обед, если удастся, покормишь супом пюре, дашь компот. Для этого приподнимешь больную, и пусть она с ложечки понемногу кушает. Компот нальёшь в кружку непроливайку. Если попросит пить, тоже с этой кружки попоишь.

– Лекарство какое-то давать?

– Нет. Приду вечером и всё сама дам.

– Бабушка разговаривает?

– Медленно, но говорить может. Другое дело, что не хочет. Даже телевизор не разрешает включать и никого видеть не желает. Если соседка будет рваться в дом, не пускай. Я однажды разрешила Дарье зайти, так у больной приступ начался. В общем, никакого шума. Можешь книжки читать, в телефоне сидеть, только не забывай присматривать за бабушкой.

– Поняла.

– Поняла она. Чего ж тогда ни разу бабку не проведала? Она месяц в больнице пролежала, а потом ещё месяц соцработники за ней ухаживали, никак дочке дозвониться не могли.

Ольга промолчала.

Сиделка махнула рукой.

– Ладно. Не моё это дело. Нынешняя молодёжь совсем без совести. Думаете, что вы вечные, никогда не постареете. Но время летит, не заметите, как превратитесь в таких же беспомощных, как она, – женщина кивнула в сторону комнаты больной.

Ольга сжала зубы, не желая грубить и объясняться.

– Как вас по имени отчеству?

– Клавдия Игоревна.

– Приятно познакомиться.

– Ты на меня не обижайся. Всю жизнь сиделкой работаю, насмотрелась на родственничков больных. Как ухаживать, так некому, а за наследством сразу очередь выстраивается.

– Я не претендую на наследство. Всё принадлежит моей матери, – буркнула Ольга.

Сиделка поднялась на ноги.

– До вечера. Извини за нотации, после бессонной ночи нервы ни к чёрту. Налетела на тебя коршуном. – Зевнув, она поправила платье на груди. – Если вдруг Зинаиде Фирсовне станет хуже, звони сразу в «Скорую», а потом мне. Я тут неподалёку живу. Сразу прибегу.

– Ваш телефон? – заикнулась Ольга.

Клавдия Игоревна достал из кармана белый квадратик визитки.

– Чуть не забыла. Держи.

Проводив сиделку, Ольга вымыла руки, умылась и нерешительно направилась в спальню к бабушке. Она что угодно ожидала увидеть, но только не сморщенную, худую, с посеревшим лицом мумию. Зинаида Фирсовна выглядела на все девяносто и не скажешь, что ей исполнилось шестьдесят девять лет. Платочек на макушке, белая ночная рубашка в мелкий цветочек, делали её похожей на привидение. Укрытая одеялом по пояс, сложив руки на груди, с заострившимся носом, впалыми щёками и провалившимся ртом она выглядела как покойница. Ольга вздрогнула. Ничего от прежней бабушки не осталось. У изголовья кровати притулился небольшой прета-лок. Уродливое лицо лучилось довольством, чёрные глаза оживлённо мерцали, брюхо подёргивалось, будто получало очередную порцию энергии. Голодный дух сожаления, вины и неисправленных ошибок был старым, его и хозяйку связывали прочные давние нити. Вглядываясь в прету, классифицируя его, Ольга не заметила, что Зинаида Фирсовна открыла глаза.