Между никогда и навечно

Глава 26

САВАННА

— Дом чертовски невероятный, — обращаюсь я к Рыжему, заходя в трейлер на обеденный перерыв.

— Во-первых, кухня точь-в-точь, как на площадке, а вид с террасы — двор, пляж, вода. Думаю, технически это не океан. Это устье реки до ее впадения в Атлантику, но, Боже, владелец дома, должно быть, миллионер.

Взобравшись на барный стул, подтягиваю к себе один из контейнеров с ланчем, открываю его и нахожу что-то вроде зеленого салата с ароматом перца и уксуса. Беру вилку, натыкаю пробный кусочек и засовываю в рот. Вкус приятный, поэтому я продолжаю есть и болтать.

— Я хотела пошнырять по дому, но мы были чертовски заняты, а потом мне не хотелось опоздать на встречу с ребенком, поэтому, как только объявили перерыв, я поспешила сюда.

Я засовываю в рот еще одну вилку салата, а Рыжий подходит к моему стулу и ставит передо мной белую коробку. На ней имя Зигги.

— Она стояла среди закусок для съемочной команды, — объясняет он. — Дакота сказала мне принести ее сюда.

Отложив вилку, открываю коробку и нахожу шесть самых аппетитных черничных кексов. Пахнут они божественно, и мой интерес к зеленому салату сразу же пропадает.

— О, боже, — говорю я, доставая кекс и откусывая.

Я мычу и откидываю голову назад, пока жую. Как чертовски вкусно. Зигги скулит, поэтому я неохотно отламываю ей кусочек. В конце концов, на коробке написано ее имя.

— Я когда-нибудь рассказывала тебе о черничном пироге? — спрашиваю я Рыжего, откусывая еще кекса.

Он отрицательно качает головой, поэтому я продолжаю:

— Городок, в котором я выросла — ну, где я жила, пока мне не исполнилось пятнадцать, а потом я сбежала, — там была одна ужасная старушенция. Просто мегера. Ненавидела меня до жути, хотя меня ненавидело большинство горожан, так что, плевать. Короче, она пекла изумительный черничный пирог. Приносила его на все городские мероприятия. На распродажу выпечки, рыбное барбекю и встречи в мэрии. И я пробиралась на каждое мероприятие, чтобы стянуть кусочек ее пирога.

Я кладу в рот еще кусочек, затем запиваю водой, прежде чем продолжить.

— Однажды она пыталась добиться, чтобы меня арестовали за кражу целого пирога с празднования скорого рождения внука мэра, но не смогла доказать, что это была я.

— А это была ты? — спрашивает он, и я ухмыляюсь.

— Ага.

Он качает головой, будто не стоило и удивляться, а я хмуро смотрю на коробку, где лежат еще пять идеальных кексов.

— Она ходила в церковь Леви, — говорю я коробке. — Приносила пирог раз в месяц на этот их странный воскресный обед, а Леви всегда тайком брал мне кусочек. Заворачивал его в бумажное полотенце и засовывал в пластиковый стаканчик, а в понедельник приносил мне в школу.

Я закрываю белую коробку и отодвигаю ее от себя, но не спускаю с нее глаз. Склоняю голову набок и рассматриваю. Не могу избавиться от чувства… надежды…

— Прилагалась ли записка или что-нибудь еще? Я имею в виду, к кексам. Тебе сказали, почему они предназначены мне?

Я смотрю на Рыжего, и он качает головой, поэтому я возвращаю взгляд на коробку. Прищуриваюсь, будто могу получить ответ от картона.

— Что случилось с леди? — спрашивает Рыжий, заставляя прервать мой зрительный контакт с коробкой, и я пожимаю плечами.

Хочу сказать, что она, вероятно, умерла и мне все равно, потому что она была злой сукой, но тут в дверь трейлера раздается стук. Вскочив со своего места, я поворачиваю ручку прежде, чем Рыжий успевает пошевелиться, и когда распахиваю дверь, за ней стоит улыбающаяся Бринн.

— Привет, Босс, — говорю я с улыбкой.

Скольжу взглядом ей за спину, но Леви не видно, поэтому я отхожу в сторону и жестом приглашаю ее войти.

— Большое вам спасибо за то, что научите меня…

Бринн с кряхтением замолкает на полуслове, когда моя собака-угроза врезается прямо в нее, и они обе падают на пол. Бринн хихикает от атаки облизывания Зиггс, и я опираюсь на барную стойку и с веселой улыбкой наблюдаю, пока все не закончится.

— Извини, — говорю я ей, как только Зигги успокаивается, но Брин, кажется, не возражает.

— Все в порядке, я люблю собак. — Она подходит к дивану и садится. — Нам пришлось отдать свою, когда мама заболела во второй раз. Ого, у вас две гитары? Вы принесли одну для меня?

Бринн так небрежно упомянула о своей маме, прежде чем сменить тему и спросить о гитарах, но я замерла. Ее мама болела? При взгляде на Рыжего вижу, что он пристально наблюдает за Бринн. Мне хочется спросить об этом, попросить уточнить, чтобы узнать больше, но она уже перескочила на другую тему.

— Да, я попросила свою подругу Мэйбл прислать мне еще одну гитару, чтобы учить тебя на ней.

Бринн поворачивает ко мне голову, и ее глаза такие же большие, как в тот день, когда она заметила меня в кафе.

— Мэйбл? Мэйбл Росси? Ваша барабанщица Мэйбл Росси?

— Единственная и неповторимая, — подтверждаю я, и у нее отвисает челюсть.

— Как думаете, с ней я тоже смогу познакомиться?

Она так чертовски взволнована, что я целую минуту не могу подобрать слов. Просто перевожу взгляд с Бринн на Рыжего, который делает вид, что не слушает, а потом обратно.

— Не знаю, — медленно говорю я, затем пожимаю плечами. — Возможно.

Прежде чем она успевает что-то сказать, я снова переключаюсь на тему уроков игры на гитаре.

— Ладно, садись на диван, и мы начнем наш первый урок.

Бринн стремительно бросается к дивану. Это очаровательно. Но что еще более очаровательно, так это то, что Зиггару запрыгивает на диван рядом с ней и забирается к ней на колени. Моя шестидесятифунтовая дворняжка думает, что она комнатная собачка. Я даже не пытаюсь заставить ее слезть, потому что Бринн выглядит так, будто попала в рай, а Зиггс все равно меня не послушает. Дурашка.

Я беру «Yamaha» с подставки в углу и сажусь на столик перед Бринн и Зигги. Струны я уже сменила на более тонкие, для начинающих.

— Первый урок, Босс, это то, что во время урока босс — я, — говорю я твердо и игнорирую легкий смешок Рыжего. — Усекла?

Бринн серьезно кивает.

— Усекла.

— Хорошо. Итак, начнем с основ.

Положив гитару на колени, показываю составные части. Оскар так же учил меня играть. Я ненавижу этого слизняка, но всегда буду благодарна ему за то, что он вложил мне гитару в руки. Голова грифа, колкѝ, верхний порожек (Бринн не хихикает, как незрелая дурочка, вроде нас с Мэйбс, когда Оскар произнес это слово), гриф, струны, лады, корпус, пикгард, бридж и нижний порожек.

— Устроим тест, — говорю я ей, и она хихикает.

— В тестах я очень хороша.

— Могу поспорить. — Я ухмыляюсь. Ребенок чертовски умный. Бедняга Леви. Я смотрю на свою собаку. — Ладно, Зиггс, ты должна спуститься.

Она не шевелится.

— Вставай, дворняга. — Я толкаю ее в задницу. — Босс не научится играть, если ты не дашь ей держать гитару.

Я снова толкаю Зигги, и она ворчит. Бринн хихикает, и я со вздохом смотрю на Рыжего.

— Можешь ее вывести? — прошу я, он кивает и пытается схватить Зиггс за ошейник, но тут вмешивается Брин.

— Или мы можем пойти ко мне домой. Воспользуемся музыкальной комнатой. Мы никогда там не бываем, и она далеко от кухни, так что мешать мы не будем.

Я замираю. Смотрю на Рыжего, и тот чуть мотает головой, говоря: «нет». В его глазах отражается: «это плохая идея», поэтому, естественно, я отворачиваюсь от него. У Леви есть музыкальная комната? У меня есть шанс побывать в доме Леви? Эм, с чего бы мне отказываться от такого?

— Как далеко твой дом?

— Прямо через дорогу.

Через дорогу — не далеко. Леви сказал, оставаться в пределах территории съемок, но «через дорогу» все же можно отнести туда. Кроме того, с тех пор, как мы сюда приехали, я видела только трех папарацци, и всех на пляже, на той стороне дома, где шли съемки. Я решаюсь и говорю:

— Да, давай. — Вскочив, жестом указываю на дверь. — Веди, Босс.

Беру «Yamaha» и натягиваю ремень через голову, так что корпус гитары лежит на спине, затем хватаю из угла свою потрепанную гитару. Бринн выскальзывает из-под собаки, а Зигги перекатывается на спину, как гигантский дохлый жук.

— Мне кажется, она обиделась, — смеется Бринн.

Я киваю. Она определенно дуется.

Бринн подходит к двери трейлера и прощается с Рыжим, поэтому я повторяю за ней: машу рукой и все такое. Рыжий смотрит на меня.

— Я знаю, что ты делаешь, — говорит он тихим голосом. — Нарушительница спокойствия.

Я ухмыляюсь.

— Обломщик веселья.

Я следую за Бринн к улице, затем смотрю с ней в обе стороны, прежде чем перейти дорогу, отчего хихикаю, потому что движение транспорта на всех этих улицах перекрыто. Хотя, разумно остерегаться носящихся гольф-каров или буйных ассистентов.

Когда Бринн направляется к дому, где мы снимали, мои ноги наливаются свинцовой тяжестью. Почти комично, как много мне требуется времени, чтобы свести все детали воедино.

Вместо того чтобы обойти съемочное оборудование и войти через раздвижные двери с террасы, Бринн ведет меня через передний двор. Мимо гигантского дерева с веревочными качелями, свисающими с его ветвей, вверх по ступеням, на переднее крыльцо, затем через парадную дверь. Ее движения знакомы и отработаны, и я рада, что она не разговаривает со мной, потому что я не знаю, смогу ли составить хоть одно связное предложение.

Припоминаю сказанное на днях Бринн. Его ребята построили все декорации для вашего фильма. Одна из них даже похожа на нашу кухню.

Нашу кухню.

Потому что этот дом — ее чертов дом. Дом Леви. Внезапно я испытываю еще больший трепет, чем этим утром; только сейчас я еще взволнована и нервничаю. Актеры и съемочная группа допускаются только в часть дома. Все остальное отгорожено зелеными экранами и переносными ширмами. Честно говоря, сейчас я не смогла бы удержаться, чтобы пошпионить, даже если бы захотела.

А я не хочу.

Я восхищаюсь каждой деталью архитектуры. Корончатой лепниной. Открытой планировкой. Высокими потолками и большими окнами. Дом великолепен, и я нутром знаю, что его спроектировал и построил Леви.

«Я спроектирую каждый дюйм только для тебя, — сказал он однажды. — Только для тебя».

Я останавливаюсь перед фото в рамке, висящей на стене. На нем Бринн и Джулианна. «Однажды» Леви ставшая его «единственной». Бринн на фотографии крошечная, лет четырех или пяти, они сидят на веревочных качелях, свисающих с большого дерева во дворе. Джулианна выглядит более худой, чем я помню, но ярко улыбается, держа Бриннли на коленях.

Я спроектирую каждый дюйм только для тебя.

Видимо, он забрал это обещание и отдал его другой.

Я ревную, хотя знаю, что не имею на это права. Это его семья. Его дочь. Мать его ребенка. Выбрав их, он поступил правильно. Сделал их своим приоритетом. Пока я не знаю, что случилось с Джулианной, но, судя по этой фотографии — фотографии, которую, я уверена, снял Леви, — она была счастлива и любима.

Оторвавшись от разглядывания, иду за Бринн, которая устраивает мне мини-экскурсию.

— Кухню и террасу вы уже видели. Это фойе. Это столовая, которой мы практически никогда не пользуемся. Это гостиная, которой мы тоже практически никогда не пользуемся. Это другая гостиная, в ней мы находимся постоянно, и она ведет на кухню, но вход туда нам перегородили из-за съемок вашего фильма.

Я киваю и притворяюсь, что слушаю, изо всех сил пытаясь прийти в себя, пока Бринн носится по дому. Она тормозит у подножия широкой лестницы, и я останавливаюсь вместе с ней.

— Музыкальная комната дальше по коридору, но не хотите сначала увидеть мою комнату?

Она жестом указывает наверх, и я слежу за ее движением. За резными перилами открывается вид на другую стену, полную фотографий, и хотя мне хочется осмотреть все, не думаю, что на данный момент справлюсь с этим. Я знаю, что это дом Леви, всего две минуты, и уже потрясена до глубины души.

— Что наверху?

Бринн отвечает, загибая пальцы.

— Моя комната, гостевая, гостевая ванная, моя ванная, прачечная, кабинет и папина спальня.

Последний пункт становится для меня решающим. Я определенно не готова быть так близко к спальне Леви. Спальне, что он делил с Джулианной.

— Может быть, позже. Пойдем в музыкальную комнату и приступим к уроку.

Бринн кивает, поворачивается и бежит по коридору. Я иду следом, на этот раз не отрывая глаз от пола. Она поворачивает за угол и открывает дверь, и мы входим в помещение, похоже, со звукоизоляцией. Там пусто, за исключением зоны со стеклянными перегородками идеального размера для записывающего и микшерного оборудования. Я моргаю, когда на меня снисходит озарение.

— Как ты назвала эту комнату?

Брин плюхается на пол и скрещивает ноги в лодыжках.

— Папа называет ее музыкальной комнатой. — Я молча смотрю на нее, а она шевелит бровями. — Ладно, эм, начнем?

Я мотаю головой, чтобы разогнать туман в голове. Музыкальная комната. Почему Леви оборудовал музыкальную комнату — которая очень похожа на студию звукозаписи — в доме, который он построил для своей жены и ребенка?

Все еще в тумане сажусь рядом с Бринн, затем достаю из кармана телефон, чтобы проверить, сколько времени у нас осталось до завершения обеденного перерыва. Но вместо этого отвлекаюсь два пропущенных звонка и смс. Один пропущенный звонок и голосовая почта от Хаммонда (фу-у-у), другой пропущенный звонок и сообщение от Мэйбл. Сначала я открываю сообщение Мэйбл.

Мэйбс: Привет, перезвони мне, прежде чем говорить с Хэмом. Перезвони мне до того, как прослушаешь его голосовушку. Лейбл в ярости. Я расскажу подробно, чтобы ты не надрала ему задницу и не нарвалась на неприятности.

Я прищуриваюсь, глядя на экран, и поджимаю губы. Даже не знаю, что на этот раз сделала не так. Я вела себя наилучшим образом. Какого черта задумал Хаммонд?

Я: Насколько я в беде?

Мэйбс: Ненамного. Просто позвони мне, прежде чем говорить с Хэмом. Я объясню.

Вмешательство Мэйбл согревает сердце больше, чем леденящие кровь игры Хаммонда. Она присматривает за группой, но также и за мной. Я все еще чувствую себя частью группы и откладываю это чувство на потом. Несмотря на раздражение, я с улыбкой печатаю сообщение, где благодарю ее и уведомляю, что снимаюсь допоздна, но позвоню ей, как только выдастся свободная минутка, а потом засовываю телефон обратно в карман.

— Ладно, Босс, до возобновления съемок у нас примерно сорок пять минут. Начнем первый урок.

Я говорю Бринн сесть, разместить гитару на коленях, и показываю, как правильно ее держать, затем сажусь напротив и повторяю ее положение. Рассказываю, как считать струны и лады, показываю правильное расположение пальцев на нескольких аккордах. Она идеальная ученица и во всех отношениях дочь Леви в том, как внимательно она слушает и как безупречно выполняет каждое мое указание. Широкая улыбка, которая расцветает на ее лице каждый раз, когда ее бренчание получается созвучным моему, полна радости, и я чувствую, что заново переживаю важную часть своей жизни, о которой забыла.

Учиться игре на гитаре было захватывающе. Мой первый вкус свободы. Контроля. Моя первая здоровая отдушина, похожая на вышедшее из тьмы детства солнце. Вы постоянно слышите такие слова от музыкантов, и они могут показаться банальными, но это одно из самых верных утверждений, которые когда-либо слетали с моих уст — музыка спасла мне жизнь. Дала мне цель и направление. Все остальное, что пришло с ней, привело к моей гибели.

Если бы я могла взять музыку и оставить позади все остальное, я была бы готова жить. Я просто не понимаю, как это сделать.

— Как я справляюсь? — спрашивает Бринн, когда мы заканчиваем.

— Ты все делала отлично. Я считаю, что у тебя прирожденный талант.

— Правда? — Ее глаза расширяются, и она слегка подпрыгивает на носочках. — Думаете, я смогу играть так же хорошо, как и вы?

Я улыбаюсь и честно отвечаю:

— Даже лучше, Босс.

Я выхожу за Бринн из музыкальной комнаты и иду по коридору в приподнятом после урока музыки настроении. Моя походка легка, несмотря на тяжесть двух акустических гитар, и мое внимание больше не приковано к полу из страха наткнуться на что-то, чего я не должна увидеть.

А потом я жалею об этом.

Бринн поворачивает к столовой, и я останавливаюсь при виде большой картины на стене. Во рту пересыхает, сердце останавливается, а глаза щиплет. Я смотрю на нее, не моргая.

— О, это мама, папа и я.

Голос Бринн доносится откуда-то сбоку, и краем глаза я замечаю движение, когда она возвращается и встает рядом со мной. Но я не отрываю глаз от семейного портрета. Не могу. Их будто приковало. Я могу умереть здесь, глядя на этот холст, и сейчас тот самый момент, когда я беспокоюсь, что попала в ад.

Я рассматриваю изображение, и хотя мне больно, взгляда не отвожу. Нездоровый интерес и склонность к самосаботажу выступают против меня единым фронтом, и я чуть не валюсь с ног от силы удара.

— Это… — я пытаюсь прочистить пересохшее горло и сформировать вопрос онемевшим языком. Сглатываю и облизываю губы, прежде чем повторить попытку. — Это их свадьба?

Ответ я знаю. Он очевиден. Леви в смокинге, а Джулианна в дорогом белом свадебном платье. В руках у нее великолепный букет. Ему соответствует его бутоньерка. Я знала, что они женаты. Леви до сих пор носит кольцо. Не это затуманило разум и вызвало нервозность.

Бринн — вот, что сбивает с толку.

На этой картине она малышка, а не младенец.

Пары нередко ждут несколько лет после рождения ребенка, чтобы вступить в брак — существует множество причин, почему это происходит постоянно, — но что-то в этом кажется важным по-другому. Зная родителей Леви и то, что я помню о родителях Джулианны, здесь что-то не сходится.

— Тебя заставят жениться на ней.

— Ни в коем случае, они так не поступят.

— Очень даже поступят.

— Неважно, чего хотят они. Я не буду этого делать.

Он выстоял? Неужели действительно им отказал, но его уломали? Может, свадьбу отложили из-за учебы в университете? Может, это было связано с недоступностью места проведения или внешним видом невесты?

Может, Джулс хотела похудеть?

Я рассматриваю ее. Выглядит красивой. В этом свадебном платье она — сущий ангел. Может, Леви сначала отказался, а потом полюбил ее. Может, был рад жениться на ней. Может…

— Да, это со свадьбы. После первого раза, как мама заболела.

Я отрываю взгляд от портрета и перевожу его на лицо Бринн. Она изучает картину с крохотной грустной улыбкой. Когда она снова говорит, ее голос звучит задумчиво, и я вспоминаю, что ей всего семь лет. Я постоянно забываю об этом. Она кажется намного старше, но она все еще ребенок.

— Мама заболела, и папа не хотел, чтобы мы оставались одни. Он вернулся сюда, и они поженились, а потом мы стали семьей.

Я с трудом сглатываю и пытаюсь осмыслить ее слова, но мой разум снова движется в замедленном темпе, и, кажется, что я ничего не понимаю. Бринн сказала не так много, но я чувствую, что вот-вот рухну под тяжестью того, о чем идет речь.

— Что случилось с твоей мамой, Бриннли?

Я задаю вопрос, но уже уверена, что знаю ответ.

— Она умерла.

— Когда?

— Два года, пять месяцев, две недели и три дня назад.

Она отсчитывает вплоть до дня, и в моей груди становится тесно от боли за нее. За Леви. Бедная девочка потеряла маму, и ей было всего пять лет?

Она сказала: «после первого раза, как мама заболела». Я снова смотрю на свадебный портрет.

Бринн было пять, когда ее мама умерла, а до этого она каждый год жила в стрессе из-за ее болезни. Даже представить не могу, как нечто подобное омрачило бы детство. Как повлияло бы на взросление. То, как Бринн ведет себя, как взрослая и серьезная, меня больше не забавляет. Мне больно. Даже искорка ее озорного юмора вызывает слезы.

Девочке пришлось слишком быстро повзрослеть.

Не в первый раз я чувствую с Бриннли такую сильную связь, что вздрагиваю. Сжимаю руки в кулаки, чтобы подавить желание дотронуться до нее и притянуть в свои объятия. Откинуть ее волосы назад и посмотреть в глаза — в глаза, точно такие же, как у ее мамы, — и сказать ей: я понимаю. Я понимаю.

На этом я решаю закончить разговор, прекратить заставлять ее заново переживать прошлое, но тут она продолжает:

— У мамы была остеосаркома. Это разновидность рака костей. Предполагаемый коэффициент выживаемости — 74 %, но когда рак вернулся, он уже был повсюду. Все произошло быстро.

Я не знаю, что сказать. Сожалею о твоей потере? Это действительно фигово? Ничего не кажется правильным. Я наблюдаю за ней, пытаясь отрыть в голове достойный ответ, когда в коридоре рядом со столовой раздаются шаги, и я знаю, кого увижу, еще до того, как его фигура нарисуется в дверном проеме.

— Бриннли, я же велел тебе держаться подальше от дома во время съемок.

Мы с Бринн одновременно поворачиваемся к нему. Он разговаривает с ней, но его суровый взгляд устремлен на меня.

— Прости, папа. Сав учила меня играть на гитаре в музыкальной комнате.

Я вижу, как напрягаются челюсти Леви, его глаза слегка вспыхивают. Кому-то другому выражение его лица показалось бы каменным, но даже после всех этих лет я по-прежнему могу читать его.

Он не хочет, чтобы я была в той комнате.

Он вообще не хочет, чтобы я была в этой части дома.

Он, вероятно, не хочет, чтобы я даже знала, что дом принадлежит ему, и он определенно не хочет, чтобы я пялилась на его свадебный портрет.

В любой другой день, в любой другой момент я бы переступила границу. Испытала пределы. Напирала бы и подталкивала его, просто чтобы посмотреть, как далеко смогу зайти. Но сейчас, в нынешнем неуравновешенном состоянии, я просто не могу этого сделать. Мне еще предстоит полдня съемок, и прямо сейчас я чувствую, что меня может стошнить.

Я хочу ответов. И я их получу.

Но сейчас мне нужно оставить это в покое.

Оторвав взгляд от Леви, с улыбкой перевожу его на Бринн.

— Спасибо за экскурсию, Босс. Не забудь порепетировать, увидимся завтра, хорошо?

— Хорошо, — говорит она тихо, лишь с легким намеком на тайную улыбку. Она определенно ожидает упреков после моего ухода, но не беспокоится. Я поворачиваюсь к Леви.

— Давай на следующей неделе будем планировать уроки на обеденный перерыв.

Он коротко кивает, но ничего не говорит, так что я неловко машу свободной от «Yamaha» рукой, и направляюсь к входной двери.

Сойдя с крыльца, иду прямо к большому дереву с веревочными качелями. Вглядываюсь в лиственный полог, замечая толстую крепкую ветку, к которой привязана веревка. Поворачиваюсь, чтобы рассмотреть сиденье качелей. Это обычная, потертая доска. Прикрепленные с обеих сторон веревки имеют пластиковые накладки размером с ладонь взрослого человека именно там, где можно держаться при раскачивании. Я протягиваю руку и провожу пальцами по одной из них.

Представляю Бринн и Джулианну на этих качелях, как на фото, но в действии, как на домашнем видео. Они смеются и улыбаются, а счастливый Леви наблюдает за ними с крыльца. У меня возникает странное желание сесть на качели, но я сопротивляюсь.

Вместо этого отступаю на шаг. Затем еще на один. Бросаю последний взгляд на лиственный полог, разворачиваюсь и возвращаюсь к своему трейлеру.