Между никогда и навечно

Глава 29

САВАННА

— Какого хрена?

Раздраженный голос Рыжего будит меня на переднем сиденье автомобиля, и я сажусь прямо, видя впереди ворота моего арендованного дома. Мы планировали вернуться поздно, чтобы попытаться избежать излишнего внимания, и, судя по всему, план сработал. За исключением…

— О, боже, это Леви?

Я бросаюсь открывать дверцу машины, но Рыжий блокирует замки, и я поворачиваюсь к нему и рычу. Он жмет кнопку открывания ворот и въезжает во двор.

— Оставайся здесь, — командует он, словно Леви — какой-то сумасшедший сталкер.

Я закатываю глаза и снова пытаюсь открыть дверцу машины, но он активировал гребаную блокировку от детей. Будто я — ребенок.

Что ж, если он хочет обращаться со мной как с ребенком, то я буду вести себя как ребенок. Бесцеремонно перебравшись через центральную консоль, я вылезаю через дверцу со стороны водителя.

— Дай мне, бл*ть, поговорить с ней, — пьяно рычит Леви.

Я спешу обогнуть машину и вернуться к воротам.

— Уходи домой, или я вызову полицию, — предупреждает Рыжий, когда я подхожу к ним сзади.

— Никакой полиции, — возражаю я, и глаза Леви останавливаются на мне. — Что ты здесь делаешь, Купер? Ты пьян?

Леви лезет за чем-то в карман, и Рыжий в мгновение ока перехватывает руку Леви и заламывает ее за спину. Леви шипит от боли, а я охаю.

— Я хотел достать чертов телефон, — объясняет Леви.

Рыжий делает что-то такое, отчего Леви снова кряхтит, и мои губы кривятся в легкой улыбке при вспышке воспоминаний о Леви, Бобби, Рыжем и изоляторе для извращенцев в моем прежнем танцевальном клубе.

— Отпусти его, Рыжий.

Я хватаю моего телохранителя за запястье и дергаю. Он тут же отпускает Леви и отступает.

— Все в порядке. Дай мне поговорить с ним.

— Это не очень хорошая идея.

— Ох, ради всего святого, Рыжий, это Леви. Он не причинит мне вреда. Просто дай мне минутку с ним.

Во время всего разговора с Рыжим я чувствую, как Леви молча наблюдает за мной. По его голосу было слышно, что он выпил, но краем глаза я вижу его таким же прямым и устойчивый, как всегда. Руки скрещены на груди, пристальный взгляд устремлен на меня. На самом деле, это бесит. Даже пьяный, он все еще аккуратненький и правильный. Спокойный как никогда.

— Я остаюсь, — настаивает Рыжий.

Он не оставит меня наедине с этим пьяным идиотом, даже если этот идиот всего лишь пиписька из моего детства.

— Ладно, — со вздохом говорю я, затем проталкиваюсь мимо него и смотрю на Леви. — Чего ты хочешь, Купер? Два часа ночи, а от тебя разит винокурней.

Неправда. На самом деле от него приятно пахнет. Древесной стружкой и морской солью. Он хладнокровно проводит пальцами по волосам, затем засовывает руки в карманы. Но глаз с меня не сводит.

— Как Лос-Анджелес, Рок-звезда? Хорошо повеселилась со своей группой?

Я склоняю голову набок. Вопрос достаточно невинный. Даже дружелюбный. Похож на ловушку.

— Я отлично провела время. Мы получили две награды.

Леви кивает.

— Да, я видел. Бринн за всем этим наблюдала. Очень мило с твоей стороны передать ей привет.

— Так вот в чем дело? — спрашиваю я, закатив глаза. — Я не называла ее по имени. Тебе не о чем беспокоиться. Никто не свяжет ее с моей дурной репутацией.

Он никак не комментирует мое высказывание. Ни о моей печально известной репутации в таблоидах. Ни о том, насколько важно, чтобы он и Бринн не были замешаны в этом. Он просто смотрит, затем делает ко мне шаг и медленно проводит глазами по моему телу.

— Как твой жених? — При внезапной смене темы моя голова дергается назад, но он невозмутимо продолжает: — Ты передала ему мое сообщение? Мой вкус все еще оставался на твоих губах, когда он целовал тебя?

Я перевожу взгляд на Рыжего. Он ведет себя так, будто не слушает, но я знаю, что это так. Он очень любопытный. Я снова сосредотачиваюсь на Леви и сужаю глаза. Он ведет себя как ревнивый идиот.

— Я уже говорила тебе, Леви, Торрен мне не жених.

Он смеется мрачным, лишенным юмора смехом.

— Конечно, нет. Я думал, ты должна быть в завязке, Рок-звезда. Это тоже было ложью?

У меня отвисает челюсть, но он еще не закончил. Достав телефон, он начинает зачитывать вслух насмешливым и драматичным, как у ведущего ночного ток-шоу, голосом.

— «Ждет ли Сав Лавлесс очередной визит в реабилитационный центр? Вчера вечером группа «Бессердечный город» появилась на церемонии вручения наград Music Choice Awards, но, похоже, их солистка не смогла покинуть красную дорожку, не устроив скандала. Неужели она провалила еще одну попытку оставаться трезвой? Судя по пьяной и спотыкающейся походке, мы точно так не думаем. Смотрите наши эксклюзивные фото отвратительного падения Сав, походу чуть не убившую собственного телохранителя. Хорошо, что, ее жених, Торрен Кинг, оказался рядом, чтобы протянуть ей руку помощи. Будем надеяться, она не испортила Givenchy».

Мое сердце подскакивает к горлу, и мне требуется вся сдержанность, чтобы не схватить его телефон и не растоптать его. Эти таблоиды безжалостны, и им все равно, какую ложь распространять, пока она продается. Хаммонд, нахрен, прибьет меня. Бьюсь об заклад, в тот момент, когда я снова включу свой телефон, там будет одна лишь ругань, нагоняи и способы исправить ситуацию.

Бл*ть, если это испоганит отношения с лейблом…

И то, как хорошо я себя чувствовала в эти выходные.

— Все это неправда. Это все чушь собачья.

Я сжимаю руки в кулаки, чтобы они не тряслись, но не могу скрыть сердитую дрожь в голосе. Или боль. В кои-то веки я все делаю правильно, но все равно ошибаюсь.

— Я не пила. И ничего не принимала.

Он удивленно поднимает бровь.

— Значит, ты просто запуталась в своем платье? Которое едва прикрывало твою задницу.

— Нихрена подобного. Господи, Леви, сделай мне поблажку.

— Фото не лгут, Сав. И на них ты на полу. На них ты заигрываешь с Торреном, мать его, Кингом.

— Фото очень даже лгут, и если бы ты понимал хоть что-нибудь, ты бы это знал. На самом деле, все было не так. Это всегда не то, чем кажется. Ты ведешь себя как чертов идиот.

Леви подходит ближе, его голос понижается до чувственного шепота. Как у любовника, делящегося секретами, вот только тон угрожающий. Он проводит костяшками пальцев по моей руке, оставляя после себя мурашки, и продолжает говорить.

— Идиот, значит? То есть я все себе придумал? Ваши подходящие наряды. Как вы держитесь за ручки. Смеетесь. Прижимаетесь друг к другу на бархатных сиденьях. Как он заправляет волосы тебе за ухо.

Его пальцы касаются моей челюсти, затем он берет прядь моих волос и заправляет ее мне за ухо так нежно, что я почти не чувствую. Его дыхание слегка отдает виски и чем-то сладким. Цитрусовыми нотками. Апельсинами. Когда он обхватывает рукой мою шею и касается большим пальцем нижней губы, я жду, что он меня поцелует.

Но нет. Вместо этого он снова смотрит мне в глаза, и в его взгляде читается не что иное, как гнев.

— Вот, значит, как ты действуешь, Рок-звезда. Кончаешь мне на язык, а потом разворачиваешься и виснешь на его руке. Ты думала обо мне?

— Что?

Я слегка качаю головой в твердой, теплой хватке его руки, и его большой палец скользит по моей губе. Я так сбита с толку его близостью, расстроена, зла и возбуждена, что его слова не имеют смысла.

— Что? — спрашиваю я снова, и его ответная ухмылка почти жестокая.

Жестокая, но грустная.

— Когда его рот был на тебе. Ты думала обо мне?

Я отступаю на шаг, хмурясь и стискивая челюсти. Мое сердце колотится, а руки чешутся потянуться к нему, но он ведет себя как мудак.

— Между мной и Торреном ничего не было. Я же тебе сказала: он мне не жених. Он даже не мой парень.

— Это гребаное кричащее кольцо говорит об обратном, Сав.

Он переводит взгляд с меня на мой безымянный палец и обратно, и я мысленно ругаю себя за то, что не сняла кольцо, как только мы покинули аэропорт, но я так устала. Я носила его все выходные и не снимала на случай, если мы наткнемся на папарацци. Я почти забыла, что оно на мне.

— Это уловка, Леви. Я не…

— Саванна, — прерывает меня Рыжий, и я поворачиваюсь к нему. Он качает головой. — Ты подписала контракт.

Я стискиваю зубы. Он прав. Я не должна никому рассказывать о всякой фигне с моим лейблом, иначе на меня могут подать в суд. Но какого хрена, чувак. Я стону и поджимаю губы, склоняя голову набок, и играю в гляделки с Рыжим.

— Саванна. Не смей.

Вздохнув, я поворачиваюсь к Леви. Снова устанавливаю с ним зрительный контакт и убеждаюсь, что он понимает, что я говорю серьезно.

— Это рекламный ход. Лейбл заставляет меня носить кольцо, чтобы СМИ считали нас с Торреном помолвленными ради попытки избежать дальнейшего негатива в прессе, связанного с распадом группы. У нас не перерыв. Я заявила, что с меня довольно, но эти жадные до денег, держащие все под контролем ублюдки поставили мне ультиматум.

Рыжий вздыхает. Бедный парень. Он заслуживает повышения зарплаты. Я смотрю на него.

— Прости, Рыжий.

Он качает головой, но больше ничего не говорит.

— Зачем им это? Зачем тебе это? — спрашивает Леви, и я пожимаю плечами.

— Либо так, либо они объявят, что заменяют меня. Они хотят, чтобы «Бессердечный город» продолжил существование без меня, как будто я не вся гребаная группа.

От того, что я произнесла эти слова вслух, желудок скручивается узлами. После очередной порции лжи бульварной прессы я могла бы все окончательно испортить, но на время я выбрасываю эту мысль из головы.

— На принятие решения об уходе мне дали время до завершения съемок, но чтобы выиграть время, я должна носить кольцо.

Два с половиной месяца.

Мне дали два с половиной месяца.

Как быстро могут бежать дни? И как долго я уже здесь?

Леви пристально смотрит на меня, обдумывая мои слова. Я не могу распознать, что происходит у него в голове. Раньше я умела читать его эмоции, но сейчас, то ли из-за темноты, то ли из-за алкоголя или накала эмоций, я не понимаю, и это заставляет меня нервничать.

— Где ты взяла кольцо? — наконец спрашивает он, и каждый мускул в моем теле напрягается.

Я не отвечаю, и его ноздри раздуваются.

— Он сделал предложение, не так ли?

Когда я все еще не отвечаю, он усмехается.

— У этого подлого гребаного неудачника нет ни малейшего уважения к женщине. Никакого уважения к тебе. Все, что его волнует, это братский кодекс. Я в курсе, что таблоиды все время писали о вас двоих, но Господи Иисусе. Ты действительно такая глупая? Тебе совсем наплевать на себя?

Мой гнев вспыхивает от его тона, от того, что он говорит так, будто хоть что-то знает о ситуации. Он не знает. Он ничего не знает. Прошло восемь лет. Теперь все по-другому.

— Не делай вид, что знаешь что-то обо мне и Торрене, Леви. Ты его не знаешь.

— Я был там, когда он защищал парня, который напал на тебя, Саванна. Ты уже забыла об этом? Не вмешайся я, его брат изнасиловал бы тебя, и Торрен позволил бы ему, потому что он предпочел поверить этому е*лану, а не тебе.

Я не верю в это. Уже нет. У меня были годы, чтобы все обдумать, и я, правда, верю, что Торрен защитил бы меня, если бы увидел Шона в действии. Боже, звучит очень хреново, но мы были под кайфом, посылали смешанные сигналы, и Торрен изо всех сил пытался пойти против своей крови. Шон защищал его с рождения. Торрен всю жизнь равнялся на него. Меня же он знал меньше года. Он не желал верить в то, что брат поступил плохо.

Но как объяснить это Леви?

Я знаю, что он прав насчет Шона. Я знаю, каково это, когда кто-то не собирается останавливаться. Я испытала это в сильном, болезненном прикосновении Оскара. Испытала это в притворстве приемного отца и дурацких правилах, которым он заставлял меня следовать. Я испытала это в каждом взгляде Терри, что он бросал на меня. Сейчас я так близко знакома с этим ощущением, что могу его распознать, и с Шоном я чувствовала тоже самое, но с той ночи Торрен более чем заслужил мое доверие.

— То, что Шон сделал той ночью на пляже, — это полный пи*дец. Я согласна. Этого никогда не должно было случиться. Я это понимаю. Но когда я решила выгнать Шона из группы, Торрен поддержал меня. Он поддерживал меня, даже когда наша группа могла себе позволить спать только в фургоне. Даже когда нам пришлось переделать все наши песни, чтобы компенсировать потерю клавишных. Мы были никем, и он поддерживал меня. Повернулся спиной к старшему брату. Теперь его семья даже не разговаривает с ним.

Леви фыркает и качает головой.

— Сначала он поддерживал тебя, а потом подкатил к тебе яйца. Он сделал то же, что и Шон? Он…

— Торрен — не Шон, Леви! Они — братья, но не одинаковые. Торрен даже не прикасался ко мне целых два года после того, как с Шоном все пошло наперекосяк. И даже потом был непреклонен в том, чтобы быть трезвыми. В том, чтобы я была трезвой.

Лицо Леви искажается, и мне приходится закрыть глаза, чтобы не видеть отвращения, которое обязательно в его выражении, когда прозвучит следующее откровение.

— Он не трогал меня, пока я не сделала первый шаг. Не накачивался наркотой, пока я его не уломала. Пока я его не убедила. Пока не уверяла снова и снова, что именно этого я и хочу. Каждая встреча, каждый контакт, сексуальный или любой другой, происходили по обоюдному согласию, и большую часть времени инициатором была я. Если кто и проявлял неуважение в этих отношениях, так это я, и это правда. Не все вокруг только черно-белое. В жизни существует очень много серого.

Сказав это вслух, я чувствую себя еще хуже.

Я использовала Торрена. Использовала его для собственного удобства. Для успокоения. Использовала его, чтобы чувствовать себя желанной. Чтобы не испытывать вину за то, что обдолбалась до отключки.

Ради меня Торрен отвернулся от родного брата, от всей своей семьи, и чем я ему отплатила? Запудрила мозги, разбила сердце и распустила группу, — единственную семью, которая у него есть. Единственную семью, которая есть у каждого из нас. Я была к нему так несправедлива. Он этого не заслужил.

— И, да, он сделал мне предложение, — выдавливаю я. — Но только потому, что я его подвела. Заставила поверить, что чувствую к нему больше, чем есть на самом деле. Он сделал мне предложение, но я отказала.

Тишина между нами наэлектризована, и я жду, тяжело дыша, чтобы Леви заговорил. Сказал или сделал что-нибудь, что освободит меня от паралича вины и стыда. Я ненавижу то, как поступила с Торреном. И с Мэйбл, и с Джоной. И с собой. Я так сильно хочу это исправить, и я, черт возьми, пытаюсь.

Леви берет мою левую руку, и когда я открываю глаза, вижу, что он смотрит на изумрудное кольцо. Он трет основание безымянного пальца, затем перекатывает камешек.

— Меня не волнует, что к этому привело, Саванна. Мне плевать. Это должно было быть моим. У меня твой первый поцелуй. Твой первый трах. А это? Это тоже должно было принадлежать мне. Это должно было быть моим, как и все остальное.

Он держит мою руку, будто мне требуется напоминание. Мне оно не нужно. Я точно знаю, о чем он говорит. В ушах шумит, сердце бьется быстрее. Грудь щемит. Это тоже должно было принадлежать мне.

— А как насчет меня? — хриплю я из-за подступающих слез. — А как же я, Леви? Ты можешь получить все мои «впервые», а что получу я? Объедки? То, что останется от тебя после того, как все остальное ты отдашь другой женщине? Я просто должна смириться с тем, что всегда буду твоим вторым выбором?

Я перевожу взгляд на его левую руку и черную силиконовую полоску, которую он до сих пор носит на безымянном пальце. Джулианна умерла два года назад. Он уверял, что никогда не любил ее, но по-прежнему носит кольцо.

Когда я снова смотрю ему в глаза, то напряженности в них достаточно, чтобы заставить меня пошатнуться. Во второй раз за сегодняшний вечер я думаю, что он мог бы поцеловать меня, и меня шокирует, как сильно я этого хочу. Даже сейчас, когда между нами все смешалось и запуталось, а время выбрано неудачно, я хочу его поцеловать.

Я жду этого. Жажду. Я знаю, сегодня он будет на вкус как виски. Как виски и апельсины.

Медленно Леви подносит мою руку к губам и нежно целует мою ладонь. Я чувствую его прикосновение каждым сантиметром своего тела. Оно такое сладкое и легкое, но все равно заводит меня. Выдержав мой взгляд, он, наконец, говорит, и чистые эмоции в его голосе разбивают мне сердце.

— Возможно, ты не всегда была моей первой, Саванна Шоу, но ты всегда была моей «навечно». Ты всегда была моей той самой. Моей единственной.

Он неспешно опускает мою руку и отступает. С увеличивающимся расстоянием тут же приходит холод.

— Как ты доберешься до дома? — спрашиваю я, и он ухмыляется.

— У меня есть машина. — Он отступает еще на несколько шагов, пока не оказывается у ворот. — Увидимся, Рок-звезда.

Затем он поворачивается и уходит, а я ошеломленно смотрю на его удаляющуюся спину, пока ее не поглощает темнота, а его шаги не стихают окончательно.