Между никогда и навечно

Глава 27

ЛЕВИ

После того, как я обнаружил Бринн с Саванной, я отвел ее в офис к Шэрон.

Желание допросить Бринн о том, что она сказала Саванне и о чем они говорили, было слишком сильным. Будь я своей матерью, то наказал бы ее какой-нибудь архаичной и жестокой пыткой, которая обязательно оставила бы у нее неизгладимые шрамы. Я — не такой, как моя мать. И я поклялся никогда таким не становиться. Но, черт возьми, иногда я не совсем понимаю, как быть родителем.

Иногда мое единственное руководство — как им не быть. Мои родители тому отличный пример. Родители Джулианны были и того хуже, поэтому мы с Джулс часто неуклюже пробирались сквозь беспорядок, пытаясь справиться с воспитанием ребенка под нависающей над нами тенью болезни Джулс. Это было совсем не нормально, и Шэрон все время говорит мне, что я делаю все, что в моих силах. Этого должно быть достаточно, но иногда… ничего не получается.

Шэрон говорит мне, что они с Бринн собираются сегодня вечером в церковь на рыбное барбекю, о котором я совершенно забыл.

Мне приходится регулярно напоминать себе, что церковь, которую сейчас посещает Шэрон, — это не та коррумпированная организация, которой руководил мой отец. Она более приемлемая. Не одобряет жестокого обращения с детьми. Не отправляет «проблемных юных девушек» жить в опасные фальшивые приемные семьи просто для того, чтобы убрать их с глаз долой. Итак, пообещав им, что появлюсь на барбекю, я ухожу.

Я еду в район Ривер-Вью, чтобы проверить восстановительные работы. В одном из последних домов возникла проблема с водопроводом, так что я отправляю сообщение Шэрон, что ей придется обратиться к нашему частному спонсору. Мы ведем дела через юриста по недвижимости и бухгалтера, и до сих пор нам ни разу не отказали.

Я проживаю ту же рутину, что и предыдущие несколько дней. Офис, проверка хода работы, офис, кровать. Но к пятнице удача покидает меня.

Когда я возвращаюсь домой, солнце садится, но съемочная группа все еще усердно работает. Я прокрадываюсь через парадную дверь в отгороженную часть дома и выхожу на террасу.

Темные тучи на горизонте и вспышки молний придают воде бушующую, опасную ауру. Судя по действиям съемочной группы, они спешат отснять последнюю сцену, прежде чем на них обрушится дождь.

Внизу на пляже я могу разглядеть Саванну, идеальный силуэт ее тела резко выделяется на фоне воды, словно призывая надвигающуюся бурю. Я не слышу ее реплик, если она вообще говорит, но, стоя на террасе, наблюдаю за ней, пока в громкоговоритель не раздается крик: «СНЯТО». Когда съемочная группа начнет собираться и все потихоньку расходятся, мне следует развернуться и уйти в дом. Я должен продолжать избегать ее, как делал весь день.

Но я стою на месте.

Наблюдаю, как ее силуэт приближается, пока не вижу скудное черное бикини, в котором она снимается, демонстрирующее руку с фальшивыми татуировками. Интересно, оставили ли ей для фильма ее настоящую татуировку на спине или скрыли гримом?

Я смотрю на Сав, желая, чтобы она повернулась, чтобы я мог сам все увидеть. Чтобы утолить любопытство и усмирить влечение. Вместо этого, словно почувствовав мой взгляд, она поднимает голову и встречается со мной глазами. Останавливается и смотрит с бесстрастным лицом. Я смотрю в ответ. Когда она слегка кивает в сторону дома, я не мешкаю. Поворачиваюсь и спускаюсь по лестнице на террасу, встречаясь с ней через несколько секунд. Я знаю, что произойдет дальше, и что-то внутри меня годами жаждало этого разговора.

Когда Саванна открывает рот, ее вопрос вырывается быстро, словно он часами вертелся на кончике ее языка, пытаясь пробиться сквозь зубы и, наконец, получил свободу.

— Ты женился на ней, потому что она заболела?

— Да.

— Почему?

— Не хотел, чтобы Бринн осталась одна, — честно отвечаю я. — Не хотел, чтобы Джулианне пришлось проходить через все одной — растить ребенка, одновременно проходя курс лечения от рака. Она такого не заслуживала. Бринн такого не заслуживала.

— Сколько лет было Бринн, когда Джулианна заболела?

— Два года в первый раз. Четыре — во второй.

Она пробегает глазами по моему лицу и, задавая следующий вопрос, ее голос звучит мягче. Более неуверенно, будто она боится ответа.

— Ты любил ее?

Саванна не уточняет, но ей и не нужно. Я знаю, что она говорит о Джулианне. Я качаю головой и отвечаю без колебаний:

— Не так.

Я не заканчиваю. Не говорю то, что хочу. Я не любил ее так, как любил тебя.

— Зачем тогда носишь кольцо?

Я пожимаю плечами.

— Оно делает Ларков счастливыми, пока они думают, что я все еще скорблю по их дочери. Удерживает людей от попыток свести меня с кем-то.

И удерживает женщин от мысли, что я позволю им стать кем-то большим. Потому что единственная женщина, с которой я когда-либо хотел большего, стоит прямо передо мной.

Я держу рот на замке, и молчание между нами затягивается.

Жду, что она скажет что-нибудь, что угодно, но она молчит. Просто смотрит на меня и ничего не говорит, и, кажется, что проходят годы. Чем больше длится тишина, тем сильнее напрягаются мои плечи. Тем сильнее я злюсь.

Я не знаю, чего хочу от нее в этот момент. Извинения? Признания? Будет ли хоть чего-то достаточно? Я просто хочу больше, чем она мне дает. Больше, чем получил за последние восемь лет. Я хочу большего, чем то, что у меня осталось после той крохотной квартирки в Майами, когда мне было восемнадцать. После серьезного решения без правильного ответа, и единственной любимой девушки, уходящей от меня во второй раз.

Когда Саванна, наконец, начинает говорить, я превращаюсь в зажженный фитиль, прикрепленный к динамиту, накапливаемому свою убойную силу почти десятилетие.

— Почему ты не связался со мной? Я могла бы помочь.

— И прервать твой гламурный образ жизни рок-звезды? Если помнишь, узнать о ребенке для тебя было слишком. Ты бы ни хрена не согласилась принять и ребенка, и рак.

Она стискивает зубы, и ее ноздри раздуваются.

— Ты несправедлив и знаешь это.

Я усмехаюсь.

— Что несправедливо, так это то, что ты оттолкнула меня, когда я умолял тебя этого не делать. Что несправедливо, так это то, что ты, услышав мое признание в любви, прогнала меня из дома. Я хотел тебя, Саванна. Я так тебя хотел, но ты не хотела меня настолько, чтобы принять все, что шло со мной в комплекте.

С каждым словом мой голос дрожит все сильнее и сильнее, и мне трудно удержаться от крика. Я бы принял ее со всем. Со всем ее багажом. Даже если бы она все еще работала стриптизершей в Майами — если бы это было единственным, кем она когда-либо являлась — я бы все равно хотел, чтобы она была моей. Даже если бы она так и не покинула дом своей матери. Даже если бы она осталась в нашем маленьком городке, я бы сбежал с ней после выпускного. Я бы позаботился о ее безопасности.

Ничего из этого, вообще, не случилось бы, останься она тогда.

Я так хотел, чтобы она была моей. Вот только она не хотела меня.

— Я сделала то, что должна была сделать ради нас обоих, — выплевывает она. — Мне не предоставили выбора. У тебя был ребенок. Для меня в твоей жизни не нашлось бы места…

— Чушь собачья. Это в твоей жизни не нашлось места для меня. В твоей захватывающей новой жизни. В твоих грандиозных, ярких карьерных планах. Ты не хотела иметь дело со мной и моим сложным будущим, пока разъезжала бы в турне, строя свое будущее. Ты сделала это не ради нас обоих. А ради себя. Ты даже не могла…

— Я не могла спасти тебя, Леви!

Она выкрикивает эти слова, затем сразу же сокращает расстояние между нами, понижая голос до резкого шепота. Я чувствую, как ее дыхание врезается в мою грудь, слова бьют, как бесшумные пули, вперемешку с потоком гневных слез.

— Разве ты не понимаешь? Я не могла спасти тебя. Была слишком занята, пытаясь спасти себя. И да, я знаю, что это эгоистично. Но знаешь ли ты, как тяжело было перейти от безразличия к тому, буду ли я жить или умру, к тому, чтобы действительно пытаться быть кем-то? Пытаться превратиться в ту, кого я не ненавижу, когда смотрю в зеркало? А потом…

Саванна проглатывает рыдание, резко смахивая слезы с лица, а затем дергает себя за каштановые локоны. Ее веки трепещут, закрываются, и она качает головой.

— Господи, Леви, я любила тебя. Любила больше всего на свете. Больше, чем всё это. Ты хоть представляешь, как было бы больно смотреть, что ты ставишь их на первое место? Представляешь, как тяжело мне было бы, когда ты, в конце концов, неизбежно вытеснил бы меня из своей идеальной жизни со своей идеальной женой и идеальным ребенком? Это убило бы меня, Леви. Это нахрен убило бы меня. Восемнадцать гребаных лет я была боксерской грушей. Никому ненужной. Бременем, ничего не значащим ни для кого, кроме тебя. И это должно было измениться, и мне не удалось бы с этим справиться. Так что, мне жаль, что в восемнадцать лет тебе пришлось столкнуться с последствиями своих действий. Мне жаль, что ты считаешь, что я тебя подвела, что была тебе плохим другом, но мне не жаль, что я спасла себя. И если из-за этого ты ненавидел меня последние восемь лет, что ж, пусть…

— Я должен был, — выдавливаю я, и она вздрагивает.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга. Воздух наполняют лишь завывание ветра, отдаленные звуки бури и наше учащенное дыхание.

Наконец, она прерывает молчание прерывистым, испуганным шепотом.

— Что ты имеешь в виду?

— Я должен был ненавидеть тебя, Саванна.

Я удерживаю ее взгляд. Ее глаза переполнены слезами, а в сгущающихся сумерках даже луна не может соперничать с мерцанием ее серебристой радужки.

Ураган. Шторм. Суровая сила природы.

Единственное, чего я когда-либо с нетерпением ждал.

— Я должен был ненавидеть тебя, иначе возненавидел бы их. Возложил бы на них вину за то, что они лишили меня тебя, за то, что забрали единственное, чего я когда-либо так отчаянно желал, а они такого не заслуживали. Ни одна из них, но особенно Бринн. Ради них, ради себя я должен был тебя ненавидеть. Я думал о тебе каждый божий день. Даже когда не хотел. Даже когда пытался не думать. Ты поселилась в моих снах. В моей голове, в моем сердце и в моей гребаной крови, Саванна. Я должен был ненавидеть тебя, иначе не смог бы жить. Даже немного. Даже самую малость.

Наши грудные клетки вздымаются, тяжелое дыхание смешивается в пространстве между нами. Усиливающийся ветер взъерошивает ее каштановые пряди, придавая ей тот свирепый вид, который я помню со времен нашей юности.

Бушующие темно-серые глаза. Дикие, неприрученные волосы.

Саванна Шоу всегда была моим идеальным штормом.

Как по сигналу, начинается дождь.

Легкие брызги омывают наши тела, напоминая мне, что Саванна в купальнике, не оставляющем ничего для воображения, прежде чем небо разверзается и обрушивает на нас ливень. Я хватаю ее за руку и тащу под крышу террасы. Дождь барабанит по деревянным доскам над нами, а наши ноги так громко стучат по камню, что я больше не слышу ее дыхания. Только резкий стук дождя и мое бешеное сердцебиение.

Я смотрю на воду, но дождь льет такой плотной стеной, что я едва могу разглядеть, где газон заднего двора переходит в береговую линию. Когда снова смотрю на Саванну, она дрожит, дождевые капли срываются с ее ресниц на щеки. На губы. Одна из капель скользит к ее бархатистой нижней губе и останавливается там, сверкая. Дразня. Провоцируя.

Я не могу хотеть ее снова. Не могу пробудить это желание. Не могу открыть свое проклятое сердце. Все это мне прекрасно известно. Я знаю, как сильно будет больно, когда это закончится, но, как одержимый, ни о чем не способен сейчас думать.

Не сводя глаз с дождевой капли, я открываю рот и хрипло произношу те единственные слова, которые может сформулировать мой мозг.

— Саванна, можно тебя поцеловать?

Ее губы открываются на вдохе. Капля дрожит.

— Да, — шепчет она, и я касаюсь ее губ еще до того, как упадет капля.

В момент соприкосновения, мое тело облегченно расслабляется, восемь лет напряжения сгорают в пожаре этого поцелуя. Я стону и обхватываю рукой ее шею, прижимая к себе, удерживая так близко, чтобы полностью ощутить ее вкус. Она хнычет мне в рот и проникает руками под мою футболку. Языком я уговариваю ее губы открыться, и они без колебаний подчиняются.

Этот момент мне не забыть никогда. Он будет преследовать меня в кошмарах еще многие годы.

Я тесню ее назад и прижимаю к стене дома. Передвигаюсь от ее губ к уху, к нежной коже шеи над пульсирующей точкой. Посасываю это местечко, а она стонет, прижимаясь ко мне всем телом и наклоняя голову набок. Облегчая мне доступа. Исполняя мои желания.

Когда мое имя слетает с ее губ с тихим всхлипом, моя сдержанность рушится.

Я провожу зубами от ее шеи к ключице, затем всасываю выпуклость груди. Кусаю, заставляя ее вскрикнуть, затем сосу достаточно сильно, чтобы знать, что завтра ей понадобится больше времени на грим, чтобы скрыть оставленный мною след.

Сав перемещает руки к моим волосам, впивается в кожу головы, а я отодвигаю чашечку бикини в сторону и сосу сосок.

— Леви, — со стоном выдыхает она мое имя и притягивает меня ближе с каждым вздохом. — Леви. Леви.

Я быстро осыпаю поцелуями ее грудь, живот, опускаюсь на колени и кусаю мягкую плоть бедер. Обхватываю ее лодыжку, а затем смотрю ей в глаза. Не говоря ни слова, раздвигаю ее ноги, чтобы поместиться между ними. Она прикусывает нижнюю губу, наблюдая за мной из-под полуопущенных век, дикими, полными вожделения глазами, и подается ко мне тазом. Невысказанное, безошибочное приглашение, и я его принимаю.

Накрываю ее киску ртом, и от моего горячего дыхания, ласкающего ее чувствительную кожу через мокрую ткань плавок, Сав содрогается всем телом.

— Ох, бл*ть, — шепчет она. — Ох, бл*ть, Леви.

Подцепив пальцем промежность трусиков, оттягиваю их в сторону, и пожираю глазами обнаженную киску. Бледная кожа в контрасте с темным бикини практически светится в лунном свете, мерцая и блестя от дождевой воды. Легонько дую на клитор, просто чтобы увидеть, как по ее коже побегут мурашки.

— Пожалуйста, Леви.

Я отрываю глаза от ее киски и перевожу их на ее лицо.

— Пожалуйста, что, Саванна?

Провожу по ней пальцем, покрывая кончик ее возбуждением, а затем двигаюсь к клитору и массирую его небольшими круговыми движениями.

— Да, — выдыхает она, и я останавливаюсь. — Нет, Леви, не останавливайся.

— Пожалуйста, что, Саванна?

На этот раз я повторяю слова медленнее, мой голос настолько охрип, что я едва его узнаю, но он отчетливо слышен, несмотря на шум дождя. Она с трудом дышит, глядя на меня сверху вниз, ее грудь вздымается и быстро опускается в такт с дыханием. Сильнее сжав мои волосы, Саванна слегка откидывает мою голову назад.

— Хочу почувствовать твой рот. Пожалуйста.

Наш зрительный контакт не прерывается до тех пор, пока я не накрываю ртом ее киску, и Сав со вздохом не закрывает глаза. В тот момент, когда ее вкус касается моего языка, я стону и один раз облизываю ее, прежде чем пососать клитор.

У нее вкус соленой воды, дождя и чего-то определенно присущего только Саванне. Мой шторм. Мой хаос. Я мычу против нее, снова проводя языком по клитору, прежде чем начать все сначала и зализать ее до исступления.

— Да. Да, Леви, — шепчет она, слегка покачивая бедрами.

Когда я ввожу в нее два пальца, она стонет и сжимается вокруг них. Мой член сильно напрягается в джинсах, вжимаясь в молнию почти до боли. Мне хочется сжать его, погладить, чтобы облегчить боль, но я не могу оторвать рук от Саванны. Одной я двигаю вверх и вниз по ее телу, стискивая ее бедро и сильно прижимая к себе, в то время как другой медленно и ритмично трахаю ее киску.

Обрабатывая ее пальцами, одновременно ударяю языком и сосу клитор, задевая его зубами. Свободной рукой веду вверх по ее телу и накрываю ладонью грудь, мну и пощипываю сосок. Три отдельных ощущения, три отдельных движения, и если бы я мог, дал бы ей больше. Я дал бы ей всё.

Она стонет громче и смотрит мне в глаза. Пальцами чувствую, как она начинает пульсировать. Ее тело начинает дрожать. Поэтому большим пальцем быстро массирую клитор и с трепетом наблюдаю, как ее губы приоткрываются, испуская задыхающийся стон.

— Вот так, — напеваю я над ее киской между движениями языка, не прекращая трахать ее пальцами. Ублажая руками и ртом, удерживаю ее взгляд и говорю: — Вот так, Сав. Отдайся мне. Подари мне свой оргазм. Он — мой.

Я набираю скорость, толкаясь и массируя с большей энергией.

— Отдайся мне, — рычу я снова. — Отдай то, что принадлежит мне.

Она кончает с дрожащим, задыхающимся криком, пульсируя вокруг моих пальцев и пропитывая мою руку своим удовольствием. Затем замирает, тяжело дыша и откинув голову на стену дома.

Я вытаскиваю из нее пальцы, поправляю бикини, чтобы прикрыть ее и встаю перед ней.

Когда наши глаза встречаются, я не скрываю ухмылки.

— Что? — спрашивает она, затаив дыхание. — Что?

Я поднимаю бровь, провожу взглядом вниз по ее телу к ее киске и обратно, а затем пожимаю плечами.

— Кажется, я впервые вижу, как ты делаешь то, что тебе говорят.

Ее глаза вспыхивают, челюсть отвисает, и я вижу, как она пытается бороться с улыбкой. Битву она проигрывает, но по озорным искоркам в ее глазах могу сказать, что ею уже разработан план по возвращению себе преимущества.

Она тянется ко мне и цепляет пальцами пояс моих джинсов, затем резко дергает на себя. Наши губы соприкасаются, языки мгновенно переплетаются, пока она не начинает стонать мне в рот и гладить мой член через джинсовую ткань.

— Бл*ть, — стону ей в рот, когда она ласкает меня, и толкаюсь ей в руку.

Уперевшись ладонями в стену по обе стороны от ее головы, слегка отстраняюсь, наблюдая, как ее талантливые пальцы расстегивают пуговицу на джинсах, а затем молнию. От участившегося дыхания моя грудь вздымается и опускается в ожидании от Сав большего, но она не спешит.

Подняв глаза к ее лицу, вижу, что она смотрит на меня с ухмылкой. Я шиплю, когда она дразняще проводит ногтями по напряженным мышцам моего живота вдоль резинки боксеров. Она выгибает бровь, затем кончики пальцев спускаются ниже, дразня основание члена. Я резко втягиваю воздух, а затем встречаю вызов в ее глазах своим собственным.

— Не стесняйся, детка. Если хочешь — бери.

То, как приоткрываются ее губы, а затем зубы впиваются в пухлую нижнюю губку, наполняет меня желанием взять дело в свои руки. Поставить ее на колени и толкнуться ей в горло. Окрасить спермой эти сексуальные губы.

Я отрываю одну руку от стены и обхватываю ее шею сбоку, грубо потирая ее челюсть большим пальцем, после чего проталкиваю его между ее губ. Она проводит языком по подушечке пальца и прикусывает ее, заставляя меня стонать.

Я прижимаюсь лбом к ее лбу, а она обхватывает своей нежной рукой мой член и сжимает его. Я чертовски пульсирую, тоскуя по ней. По ее рукам на моей коже. По ее рту.

— Вытащи.

Она не колеблется. Приспускает боксеры и берет член в руку. Ее горячие, нежные ладони и пальцы обхватывают его, лаская так, что я могу сломаться. Я перемещаю руку к ее затылку и сжимаю. Я на полдыхания от того, чтобы поставить ее на колени, когда меня прерывает голос.

— Мисс Лавлесс. Вы нужны в костюмерной и гримерке.

Я перевожу взгляд на незваного гостя и ухмыляюсь, прикрывая Саванну своим телом. Это ее телохранитель, и, надо отдать ему должное, он стоит к нам спиной. Саванна вздыхает, и я чувствую, как ее хватка ослабевает.

— Дай мне пять минут, — отзывается она, а затем отпускает меня, и я делаю то же самое.

Я отступаю и заправляю стояк обратно в джинсы, попутно застегивая ширинку. Глаза Сав дикие и умоляющие, когда она вглядывается в меня. Наше дыхание по-прежнему неровное. Мы все еще в отчаянии и нужде.

Я хочу сказать ей, чтобы она вернулась. Сделала все, что ей нужно, а позже вернулась ко мне. В этот дом, который должен был принадлежать ей, но так и не стал таковым. Я хочу, наконец, узнать, каково это — быть с ней в этом доме, чувствовать там ее присутствие. Как и должно было быть. Я хочу обладать каждым ее дюймом в доме, который я построил в память о ней. Я хочу обладать ею.

— Мне нужно идти, — тихо говорит она, прежде чем я успеваю что-то сказать. Она указывает на свой мокрый спутанный парик, затем на фальшивые татуировки. — Об этом должны позаботиться.

Я хочу сказать ей, чтобы она вернулась сюда, в мой дом, но не делаю этого. Вместо этого резко киваю и смотрю на нее, как она смотрит на меня. Она изучает мое лицо.

— Завтра мне нужно ехать в Лос-Анджелес. — Я вопросительно поднимаю бровь, и она фыркает. — Будет награждение. Группа номинирована, и мы выступаем на церемонии.

Я скрещиваю руки на груди.

— В Лос-Анджелесе с Торреном Кингом? — пытаюсь говорить без эмоций, но ничего не получается. Я не могу произнести его имя без отвращения в каждом слоге.

Саванна закатывает глаза.

— Да, Леви, с Торреном. Торрен в моей группе, так что он тоже будет.

Я смотрю на нее, а она смотрит в ответ: брови сильно нахмурены, в глазах вызов. Торрен Кинг. Ее бас-гитарист, бывший любовник и предполагаемый жених. Последние восемь лет он проводил с ней каждый день. Возможно, сейчас он знает ее лучше, чем я.

Эта мысль больше, чем любая другая, пробуждает во мне жажду убийства.

Я опускаю взгляд на ее тело, осматривая в тусклом сумеречном свете каждый дюйм обнаженной кожи. Дождь все еще стучит, и я чувствую присутствие ее телохранителя, маячащего в стороне, но не отрываю взгляда от Саванны и снова сокращаю расстояние между нами.

Глядя ей в глаза, сжимаю ее подбородок большим и указательным пальцами и поднимаю ее лицо вверх, чтобы приблизить к своему лицу. Она не уколняется. Не отбивается от меня. Ее ноздри раздуваются, но глаза не отрываются от моих.

Свободной рукой я медленно обхватываю ее киску. Вопросительно приподнимаю бровь, и она приглашающе подается ко мне бедрами. Я провожу пальцами по ее киске, покрывая их свидетельством своих недавних ласк. Затем поднимаю руку и размазываю влагу по ее губам, толкая пальцы в рот и заставляя ее сосать. Наклонившись, прижимаюсь губами к ее уху.

— Когда будешь с ним, помни, как сильно я заставил тебя кончить сегодня. Если он посмеет тебя поцеловать, помни, что этот вкус был моей заслугой.

Я отпускаю ее и делаю шаг назад, оставляя ее задыхающейся и безмолвной под крышей моей террасы.