Между никогда и навечно

Глава 30

САВАННА

Я не вижу Леви всю неделю.

С Бринн мы встречались на каждодневных уроках игры на гитаре во время обеденного перерыва, оставаясь в безопасности моего трейлера, но от Леви я ничего не слышала.

Как одержимый влюбленный подросток, я высматриваю его на съемочной площадке. Не сплю по ночам, потому что снова и снова прокручиваю в голове то, что он сказал.

Ты всегда была моей «навечно». Ты всегда была моей той самой. Моей единственной.

Но как?

Мне хочется его увидеть. Проверить, будет ли также и при дневном свете. Когда он трезв и наши эмоции не зашкаливают. Завтра. Будет ли он по-прежнему хотеть меня завтра?

В обед в дверь моего трейлера стучат, и я ожидаю увидеть Бринн, но, открыв дверь, вместо нее вижу Дастина. Он отскакивает назад и какое-то время смотрит на меня, будто не ожидал, что за дверью с моим именем окажусь я. Уверена, мои серебристые волосы сбивают с толку, так как все привыкли к темному парику, но это все еще я. Я выгибаю бровь.

— Эм, Босс просила передать вам, что ей с большим сожалением и рас… раск… эм, раскаянием придется пропустить ваш сегодняшний урок игры на гитаре.

Слова слетают с его губ, будто были отрепетированы, и я весело ему улыбаюсь. Этот взрослый мужчина выполняет поручение и передает сообщение семилетнего ребенка. Она действительно не шутила, назвавшись боссом.

— Она сказала, почему?

Он пожимает плечами, открывая и закрывая рот, словно удивлен моим вопросом. Большего он не готов сказать. Как мило. Я привыкла к косноязычным людям вокруг себя, но обычно это не деревенские парни-строители ростом шесть футов три дюйма в касках и футболках с американским флагом.

— Что-то о шансе пообщаться по видеосвязи со своей подругой в Коннектикуте, поэтому она осталась в офисе. Иногда она так делает. Завтра она придет.

— Здорово. Спасибо за сообщение, Дасти. Ты молодец. Я обязательно передам это Боссу.

Его улыбка очаровательна.

— Спасибо, — говорит он и уходит.

Что он вообще здесь делает? Единственного человека из персонала Леви, которого я видела с начала съемок в доме, был сам Леви. Похоже, парень действительно проделал весь этот путь только для того, чтобы передать сообщение Бринн. Когда я улыбаюсь Рыжему, он тоже ухмыляется.

— Девчушка всех строит, — говорит он, и я хихикаю. Определенно. — Между прочим, тебе поступил еще один запрос на материалы. Хочешь его одобрить?

— Ага. — Я отмахиваюсь от смены темы. Он сам знает, что я одобрила бы все без вопросов. А затем у меня возникает мысль. — Эй, у нас сегодня более длинный обеденный перерыв, так как съемки начнутся позже. Хочешь прокатиться и посмотреть, что там, да как?

Рыжий делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Я знаю, о чем он думает. Это небезопасно. Вдруг кто увидит. Бла-бла-бла-бла. Но он также знает, что я все равно поступлю по-своему, поэтому, когда он нехотя встает, я хлопаю в ладоши, разворачиваюсь и выскакиваю за дверь.

Поездка вдаль от побережья пугает. С каждой преодоленной милей нервозность усиливается. Я начинаю ковырять ногти. Моя нога подпрыгивает. Я жажду чего-нибудь, чтобы успокоить свое тело. Какое-нибудь химическое, искусственное средство. Мне не хватает гитары. Даже храп Зигги на заднем сиденье не успокаивает.

— Мы не обязаны этого делать, малышка, — говорит Рыжий, не отрывая глаз от дороги. — Можем развернуться и просто перевести деньги.

Я отрицательно мотаю головой, но молчу. Мне это нужно. Наверное.

Остаток пути проходит в молчании, и когда Рыжий, наконец, сворачивает на мою старую улицу, я сижу прямо, как доска, и вдвойне напряженно. В поле зрения появляется район, на месте старых развалюх выросли новые дома, а вдоль улиц выстроилась куча белых рабочих грузовиков, фургонов и еще какой-то техники. На одном логотип компании какой-то сантехнической компании, на другой — по прокладке отопления, а на нескольких — фирмы-подрядчика «Восточное побережье».

Рыжий подъезжает к бордюру, и я опускаю козырек с зеркалом, еще раз проверяя бейсболку и очки-авиаторы. Сейчас я без парика, так что мои серебристые локоны могут меня выдать, но мою руку все еще украшают фальшивые татуировки. Если меня кто-то увидит, пусть так и будет. Возвращаться назад слишком поздно.

Я смотрю на Рыжего, быстро киваю, затем открываю дверцу и вылезаю из машины. Он приспускает окна, велит моей собаке вести себя прилично и выходит за мной.

Окинув взглядом Ривер-Вью, замечаю тротуары. В моем детстве тротуаров здесь не было. Уличных фонарей тоже. Я подхожу к одному из домов и смотрю на него. Боже, выглядит так мило. Так непохоже ни на что, стоявшее здесь до урагана.

Когда я прочитала о том, насколько сильный урон нанес ураган району, я ушла в недельный запой. Так много людей, моих давних соседей, мертвых, раненых или вынужденных переселенцев. Когда я, наконец, протрезвела, то попросила Рыжего найти мою маму, но ее имени в списке жертв не оказалось. Я заставила его искать каждый день в течение нескольких недель, и в следующем месяце деньги, которые я перечисляла на ее счет, прошли без проблем. Вложения копились последние два года, так что я почти уверена, что она выжила.

Несколько месяцев после урагана я чувствовала себя потерянной. Следила за новостями о расчистке местности и спасательных операциях, переселении жителей и восстановлении района. Когда я наткнулась на статью, где упоминалось, что фирма-подрядчик планирует реконструировать мой старый район, походило на то, будто я, наконец, увидела радугу.

Я попросила Рыжего связаться с этой фирмой и предложить финансирование восстановления — материалы, рабочую силу, всё. Мы открыли фиктивный счет и наняли адвоката, и с тех пор отправляем деньги анонимно. Я по максимуму держалась от всего этого на расстоянии. До сегодняшнего дня даже не знала, какая фирма занимается реконструкцией, но время от времени беспокоилась о том, выполняют ли подрядчики обещанное. Судя по всему, мои волнения были излишними. Район выглядит потрясающе. Даже красиво. Я почти завидую любой маленькой девочке, которая будет расти здесь в ближайшие годы.

— Никакого сравнения? — спрашивает Рыжий, подходя ко мне, пока я таращусь по сторонам.

— Абсолютно, — честно признаюсь я. — Дома, стоявшие здесь раньше, по сравнению с этими были лачугами. Сейчас они — настоящие дворцы.

У меня щиплет глаза, и мне приходится пробраться под солнцезащитные очки, чтобы стереть начавшие капать слезы. Не ожидала, что меня так растрогают эти изменения, но я не могу не думать, что где-то здесь есть знак. Некое послание вселенной о возрождении из обломков, об извлечении красоты из уродства.

Место, откуда я родом, всегда было для меня точкой напряженности. Даже на моей странице в Википедии моим родным городом значится Майами. Единственные хорошие воспоминания, которые у меня остались от этого маленького городка в Северной Каролине, связаны с Леви, а после того лета, когда мне было восемнадцать, эти воспоминания тоже были испорчены. Однако, вернувшись сюда, я не могу отделаться от мысли, что что-то меняется. Преобразуется или, возможно, раскрывается.

— Это кажется таким важным, — шепчу я Рыжему. — Похоже на исцеление.

В ответ доносится его согласное мычание, и я смаргиваю слезы, глядя на дом, пока влага не высыхает. Повернувшись, разглядываю остальные дома, замечая, что бригады работают в глубине квартала над парой недостроенных домов. Я не хочу их беспокоить. К тому же, я увидела то, ради чего приехала. Уже собираюсь вернуться к машине, когда меня останавливает голос, зовущий меня по имени.

— Саванна, — повторяет он, на этот раз ближе, и я медленно поворачиваюсь.

Мозг пытается быстро собрать разрозненные детали головоломки. Леви в джинсах, футболке и каске с планшетом в руках. На ногах темно-коричневые рабочие ботинки. На нагрудном кармане простой белый логотип. Мой взгляд фокусируется на нем.

Фирма-подрядчик «Восточное побережье».

Я снова смотрю на лицо Леви и вижу, что он изучает меня с таким же удивлением.

— Твоя компания — «Восточное побережье», — медленно говорю я. Он резко кивает.

— Ты — анонимный спонсор, — говорит он, и мой кивок повторяет его.

В моей голове крутится так много мыслей, и я не способна понять ни одну из них, но чувствую облегчение. Тепло. Даже опьянение. Леви руководил восстановлением моего старого района. Леви настаивал на том, чтобы не экономить — только качественные материалы, квалифицированная рабочая сила, качественное жилье. Неужели Леви — мое послание от вселенной?

Прежде чем кто-либо из нас успевает что-то сказать, я слышу позади себя тарахтение автомобиля и звук заглушаемого двигателя. Вижу, как Леви скользит взглядом за мое плечо, и когда он снова переводит внимание на меня, с его лица сходит вся краска. Похоже, он хочет что-то сказать, но я поворачиваюсь к машине, припаркованной у обочины.

Ожидаю увидеть папарацци, но это еще один грузовик «Восточного побережья», с пассажирского сиденья которого соскакивает Бринн с двумя большими пакетами с фаст-фудом. При виде меня она улыбается, и я отвечаю ей тем же, пока грузовик не обходит женщина с пакетами фаст-фуда.

Мой желудок падает. Сердце останавливается. Я едва могу дышать.

— Папа, — кричит Бринн, подбегая к нам. — Мы привезли тебе и ребятам обед.

— Спасибо, Босс, — слышу я голос Леви.

— Привет, Сав! — здоровается Бринн, но я на нее не смотрю.

Я не могу оторвать глаз от женщины, и когда она замечает меня, то останавливается. Не двигается. Не делает ни шагу ближе. Просто смотрит на меня, и мой затуманенный мозг пытается отыскать еще детали головоломки.

— Мама?

Мой голос — не что иное, как хрип, тихий и потерянный. Я снова звучу как пятнадцатилетний подросток. Мама открывает рот, но тут же закрывает его, не говоря ни слова.

— Мама? Мисс Шэрон — ваша мама? — Бринн обращается к моей матери так фамильярно, что я чуть не падаю. — Почему Сав называет вас мамой, мисс Шэрон?

Мама не отвечает. Только слегка улыбается Бринн, а затем снова смотрит на меня. Она стоит неподвижно, как статуя, и я рассматриваю ее. Выглядит она моложе, чем я ее помню. Темные волосы собраны в хвост, тело наконец-то обрело вес и форму. Щеки не впалые. Глаза не ввалившиеся. Я фокусирую взгляд на ее руках, и, как будто зная, что я ищу, она поворачивает их, чтобы ясно показать сгиб локтя.

Никаких следов. Никаких видимых шрамов. Никаких признаков того, что она что-то принимает таким способом.

Потом я замечаю еще кое-что. На ней такая же футболка, как и у Леви. Такая же, как и у Дасти и остальных ребят из фирмы Леви, которых я видела на съемочной площадке. Нагрудный карман гордо венчает логотип «Восточного побережья». И когда еще одна деталь встает на место, я снова и снова чувствую пинки ботинка Терри со стальным носком.

Только на этот раз пинает не Терри.

Я перевожу взгляд на Леви.

— Она работает у тебя? — тихо спрашиваю я, и он снова кивает. — С каких пор?

Он сглатывает, прежде чем ответить, но это единственный признак того, что он обеспокоен моей реакцией. Его глаза остаются сосредоточенными на мне, лицо — суровым, а поза — неподвижной. Ни намека на стыд или раскаяние.

— После урагана.

Я моргаю, избавляясь от слез. Это похоже на предательство. На ложь или злонамеренно хранимую тайну. Она работает на него уже два года.

Два. Года.

Моя мать была частью жизни Леви. Частью жизни Бринн. И сейчас я, как никогда, чувствую себя аутсайдером. После всего, через что меня заставила пройти моя мать. После того, как она стала причиной моего вынужденного побега. После всего этого Леви дал ей работу? Впустил ее в свою жизнь?

Моя мать была врагом. Злодейкой. У нее не должно быть доступа к тому, чего я хотела больше всего, но не могла получить.

— Почему? — спрашиваю я Леви, но он не отвечает. Я понижаю голос до шепота. — Как ты мог?

Я поворачиваюсь и ухожу, молча проносясь мимо матери и Бринн. Быстро иду к машине, но когда достигаю ее, Леви оказывается прямо позади меня.

— Саванна, подожди, — зовет он, и я поворачиваюсь к нему.

— Она превратила мою жизнь в ад, Леви. Ставила меня в ситуации, которые мне так сильно навредили, что я до сих пор не оправилась. Ты сказал, что это я оказываю плохое влияние. Что тебя беспокоит мое присутствие рядом с Бриннли. Но против моей матери ты ничего не имеешь? Ты забыл, кто она? Забыл, кто, черт возьми, сделал меня такой? Как ты мог так поступить?

Он должен быть на моей стороне. Мой враг — его враг. Как он мог подружиться с ней?

— Все не так просто.

— Все просто, — выдавливаю я. — Все очень просто. Она была ужасной матерью. Она сделала меня несчастной. Меня избивали, а она просто позволяла это, потому что больше заботилась о своем кайфе, чем о том, чтобы быть родителем. Терри ей был важнее родной дочери. Он бы изнасиловал меня, и она бы ему позволила. Я это знаю. А ты просто…

Что мне сказать? Он простил ее за то, что она со мной сделала? Как он мог ее простить? Это не ему решать.

— Ты должен был быть на моей стороне, — шепчу я сквозь стиснутые зубы.

Я не знаю, какая эмоция сильнее: гнев или печаль. Леви подходит ближе, пока я не прижимаюсь спиной к машине, и медленно поворачивает мою бейсболку козырьком назад. Затем снимает с меня солнцезащитные очки и кладет их на крышу машины, так что наши взгляды встречаются. Он берет меня за руки и притягивает их к своей груди. Я чувствую ровное сердцебиение, когда он прижимается лбом к моему лбу.

— Я всегда был на твоей стороне. Всегда.

— Тогда как ты мог так поступить? — Я толкаю его в грудь, но он твердо стоит на ногах. — Как ты мог простить ей то, что она сделала со мной?

— Все не так, Саванна.

— Тогда как? Просвети меня. Потому что это определенно не похоже на то, что ты держишь на нее обиду. Не похоже, что ты считаешь ее ответственной за то, как она обращалась со мной.

Леви вздыхает, затем отстраняется и снова встречается со мной взглядом, но рук моих по-прежнему не отпускает.

— Я не простил ее. Но она уже не та, что была раньше.

Я усмехаюсь и пытаюсь отвести взгляд, но он продолжает говорить, настойчиво и приглушенно. Я чувствую, как он все еще смотрит на меня, и, как магнит, его взгляд притягивает мой.

— Я нанял ее, когда всех эвакуировали из-за урагана. В то время твоя мама уже год была в завязке, прежде чем потеряла дом. Она изменила свой образ жизни, а потом ураган…

— Не надо. Мне все равно.

Я снова толкаю его, и на этот раз он отступает на шаг, давая мне возможность выпустить пар. В висках стучит от силы, с которой я хмуро смотрю на него, а челюсть болит от того, как крепко я ее сжимаю. Если я проверю ладони, бьюсь об заклад, найду на них порезы от ногтей из-за того, как сильно стискиваю кулаки.

— Ты не можешь ее очеловечивать. Не можешь вот так просто сделать ее жалостливым персонажем в истории моей жизни. Она не такая. Нет. Она злодейка. Она плохая, Леви. А ты просто… ты просто… приветствуешь ее? Встречаешь с распростертыми объятиями? Даешь ей работу? Позволяешь ей быть с твоим ребенком?

Леви качает головой.

— Не вмешивай сюда Бринн. Не осуждай мои решения как ее родителя.

— Как мне этого не делать? Ты видел, как Шэрон обращалась со мной. Сколько ночей ты оставлял меня ночевать у себя, потому что в моем доме было не безопасно? Сколько раз я плакала перед сном в твоей постели? Сколько синяков ты помнишь?

— Саванна, пожалуйста, просто поверь мне, когда я скажу, что все изменилось. Она изменилась. Всю прошлую ночь ты защищала Торрена, говоря, что он не тот человек, которым я его считаю. Почему этого не может быть с твоей…

— Это другое!

— Нет! Не все черное и белое, помнишь? Шэрон — наркоманка. Она была для тебя ужасной матерью. Будучи под кайфом, она была ужасным человеком, а ты заслуживала гораздо лучшего. Это факты. Но также факт и то, что Терри подсадил ее на наркоту и поддерживал ее зависимость, и он жестоко с ней обращался и использовал, и она была слишком испорчена, чтобы что-то с этим сделать. Ситуация твоей мамы — не твоя, а ее — это серый цвет. И она, как и ты, еще как-то ухитрилась вытащить себя с гребаного дна. Это заслуживает уважения.

Тишина тянется, пока мы смотрим друг на друга. Я держусь, держусь, держусь, а потом ломаюсь.

— Я не могу, — шепчу я, закрывая глаза из-за слез. — Я не могу простить ее, Леви.

Чувствую, как он снова сокращает расстояние, вновь беря меня за руки.

— Я не прошу тебя об этом. Но она важна для Бринн, а Бринн заслуживает людей, которые ее любят. Моя мать не изменилась. А родители Джулс… они еще хуже. Они ужасны, и даже Джулианна не хотела, чтобы они были рядом с Бринн. Но Шэрон… Шэрон заботится о ней. Шэрон любит ее. Бринн уже слишком много потеряла. Она заслуживает большего, чем одного меня.

Мое сердце замирает. Я знаю, что он прав.

И в любом случае это не имеет значения, не так ли? Через два коротких месяца я вернусь в Лос-Анджелес и, скорее всего, больше никогда не увижу этих людей. Ни Леви. Ни Бринн. Ни Шэрон. От этой мысли у меня болит все тело. Почему каждый раз, когда я приближаюсь к Леви, вселенная вырывает его у меня? Это больная е*анутая шутка. Игра. Меня так это злит, и все, что я хочу сделать, это наброситься на кого-нибудь. Ударить сильнее. Но я так устала злиться.

И все же…

Здесь должно скрываться нечто большее, верно? Леви восстанавливает мой старый район. Устроил мою маму на работу, когда она все потеряла. В построенном им доме оборудовал музыкальную комнату. Сказал, что никогда не любил Джулианну. Что женился на ней, потому что она была больна.

Неужели причина лишь в том, что он хороший парень с комплексом спасителя?

Но он сказал, что я всегда была его. Что я всегда была его «навечно».

Когда-то я думала, что приму Леви Купера любым возможным способом, если это будет означать, что в его мире для меня найдется место. Остается ли сейчас это утверждение по-прежнему верным? Найдется ли для него место в моем мире?

Я делаю глубокий вдох и толкаю Леви в грудь, заставляя его отступить на шаг.

— Прошлой ночью ты сказал, что я твоя «навечно», — прямо говорю я, и с его лица сходят все эмоции. — Ты говорил серьезно или просто ляпнул по-пьяни? Наплел красивую ложь под действием виски?

Он не отвечает. Его челюсть напрягается, мышца на щеке дергается. Я прищуриваюсь.

— Нечего сказать, Купер? Бросаешься громкими словами, но при свете дня молчишь?

Он смотрит на меня так, будто думает, что я пытаюсь загнать его в угол. Заставить его выбирать между мной и Шэрон. Мной и Бринн. Я бы так не поступила. Я просто устала от лжи и секретов.

— Неважно, что я сказал, — наконец говорит он. — Это никогда не сработает. Как только съемки закончатся, ты вернешься в Голливуд к твоей жизни, а я останусь здесь с моей.

Твоя жизнь. Моя жизнь. Не наша. Никогда не наша.

— Ты спроектировал этот дом для меня? — спрашиваю я, меняя тактику.

Еще одно моргание. Еще одно подергивание мышц. Ни одного слова.

— Когда ты его построил, Леви?

Он сглатывает, и я могу сказать, что он колеблется. Когда он открывает рот, чтобы заговорить, я опираюсь на машину на случай, если не выдержу его слов.

— Прошло около года ремиссии Джулианны перед тем, как она заболела во второй раз. Я построил его в то время.

— Она помогала тебе спроектировать его? С момента вашей свадьбы?

Леви качает головой.

— Мы жили отдельно.

— Почему там музыкальная комната?

Он не отвечает.

— Ты собирался с ней развестись?

Все еще нет ответа.

— Дай мне хоть что-нибудь, Леви. Пожалуйста. Просто дай мне хоть что-нибудь.

Все еще никакого ответа. Я издаю смешок. Грустный и усталый. Я открываю дверцу машины позади себя и широко ее распахиваю. Убеждаюсь, что, когда мы снова встречаемся с ним взглядами, мой — суровый. Я ничего не чувствую. Ничего не показываю.

— Ты — трус, Леви Купер. И всегда был трусом. В этом ни капли серого цвета.

Забравшись в машину, я спокойно закрываю дверцу и смотрю вперед, пока Рыжий не садится на водительское сиденье. Прежде чем заговорить, он ждет, пока мы выедем обратно на межштатную автомагистраль.

— Ты в порядке, малышка?

Я откидываю голову на подголовник и закрываю глаза. Мои «авиаторы» остались у Леви. Я вздыхаю и честно отвечаю:

— Нет, я так не думаю.