Мемуары рядового инквизитора. Господин королевский некромант

Глава 1

ПРОЛОГ.

- Збышко!

Он вздрогнул. Опять Зирка! Как она ему надоела!

- Збышко, подожди!

Юноша обернулся, сжимая в кулаке короткое охотничье копьецо так, словно это была тонкая шей той, которая сейчас поспевала за ним со всех ног.

- Збышко… ну Збышек же… - задыхалась девушка на бегу.

- Чего тебе?

Он постарался, чтобы его голос звучал ровно и даже устало-доброжелательно, но выражение глаз плохо вязалось с ним. Девушка с явным усилием одолела последние несколько шагов и остановилась, хватая ртом воздух.

- Ты куда?

- Ты бежала за мной от деревни только для того, чтобы спросить, куда я иду? – он покрепче перехватил копьецо, упираясь им в землю. Длиной оно было лишь на пару ладоней выше его макушки, и одна из них приходилась на широкий листовой наконечник. Обычное охотничье копье, которое удобно метать в лесу, целясь в теплый звериный бок.

Или в человека.

- Я, - Зирка смотрела на него снизу вверх и беспомощно улыбалась, - хотела сказать… ты… возьми меня с собой!

- Еще чего?

- Ты ведь не на охоту идешь, - сказала она, и улыбка исчезла с ее лица, уступив место чему-то новому. – Возьми меня с собой.

- С чего ты взяла, что я… Нет! Ни за что!

- Ну, Збы-ы-ышек, - протянула она. – Ну, пожалуйста…

- Нет. Я сказал.

Развернувшись, он зашагал прочь, ступая привычно легко и быстро, как тот, кто с раннего детства привык бродить по лесу в одиночку.

За спиной зашуршали торопливые шаги. Вот ведь настырная девчонка! И как от нее отделаться?

Зирка начала бегать за Збышеком чуть ли не с тех пор, как научилась ходить. Мальчишке тогда пошел шестой год, и он как-то сразу ощутил себя взрослым. Сначала малявка его только раздражала. Потом он к ней даже немного привык, но в последнее время, когда у нее стала расти грудь, присутствие девушки опять начало откровенно выводить из себя. Потому что Зирка – не иначе как с подачи своих родителей – вбила себе в голову, что они жених и невеста. Еще бы! У них столько общего! Они практически выросли вместе. И как им не пойти по жизни рука об руку?

Беда была в том, что Збышек шел своим путем. И глупая девчонка решила, что она тоже особенная. Она начала буквально преследовать своего «будущего мужа», ходила за ним по пятам, выслеживая, стоило Збышеку отлучиться из деревни. Вот как сегодня. Ну как она не могла понять, что ему не нужна жена! Он не знает, что с нею делать! И вообще…

Вообще, у него {действительно} была своя жизнь. И в эту жизнь не вписывалось ничего лишнего.

{Это} началось давно. Не с рождения. И не в шесть лет, когда он обзавелся вечно ноющим хвостиком. Ему тогда было лет тринадцать. Обычно в эту пору у мальчишек просыпается пока еще смутная тяга к девчонкам. Они начинают замечать, что у тех под рубашками проступают такие странные притягательные округлости. Рука сама так и тянется прикоснуться к тайне. А потом у них впервые ощущается шевеление в штанах, и они начинают стыдливо прикрывать чресла одеялом, стесняясь того, что может увидеть утром мать, если, рывком сдернув одеяло, поднимет с постели. Збышеку были чужды проблемы сверстников. В тринадцать лет ему начали приходить совсем другие сны.

Ему снилась зима. Всегда только зима. И бешеная скачка. Черный – всегда черный – конь мчался то через заснеженный лес, то спящим под снежным покрывалом полем, то пересекал уснувший город, где дома, казалось, съеживались под шапками снега на крышах. И не понять – то ли сам он скакал на коне, то ли сам он и был этим конем. Снилась бешеная скачка, холодный ветер в грудь, слезы из глаз, напряжение всех мышц могучего сильного тела – и огонь в ночи. Огонь, к которому он рвался в бешеном беге, и до которого никак не мог домчать. Лишь однажды, когда впереди возник чернее ночи провал оврага и он, не раздумывая, взвился над препятствием, ему с высоты полета на миг удалось увидеть скалу. На ней – что-то вроде остатков старого храма. И костер точно в центре.

И все. Видение было мимолетным, но таким отчетливым, что, проснувшись, Збышек точно понял, что лишь там, у этого огня, ему и удастся согреться.

И еще – что это место где-то существует. Его надо только найти.

Ответ пришел неожиданно. Родители… те люди, которых он когда-то считал родителями, узнав о его видениях, только переглянулись и вздохнули. А потом отвели его на болото, туда, где на небольшом островке посреди топи еще сохранялись развалины какого-то небольшого поселения.

«Ты нам не родной сын, - сказал тогда отец. – Мы лишь взяли тебя на воспитание. Здесь, на этом месте, много лет назад мы приняли тебя из рук твоей матери в присутствии твоего отца. Они…они не были обычными людьми. И, как знать, может быть, твое видение есть как раз свидетельство того, что они наконец-то зовут тебя к себе».

После этого Збигнев и решил уйти. И ему совсем не нравилось, что он идет не один.

Шарк… шарк… шарк…

И кто только придумал ежедневно подметать храм? Здесь же и так чисто, хоть ешь с пола? Нет, изволь дважды в день махать тут метелкой из свежей лаванды. Лаванду надо собирать в монастырском цветнике, выбирая только увядающие стебли. Дескать, так угодно Богине. Менять метлу стоит по мере изношенности, каждый раз проверяя, не обтрепались ли стебли. Одни измельчать и относить в компост, другие срывать на их место. А еще надо заготавливать на зиму лавандовые веники и развешивать их в кладовых. Ну и работенка!

Шарк… шарк… шарк…

Говорят, это не просто работа, это – послушание. Дескать, так учишься смирению, вниманию и терпению. Но пока что-то не заметно.

Шарк… шарк…

Надоело!

Томас выпрямился, опираясь на метлу. Он попал в «смертники» потому, что мать еще до его рождения дала обет – если после пяти дочек родится двойня, одного она отдаст богам. Младшего, разумеется, потому что старший… это старший. И когда Томас подрос, его за руку отвели сюда и оставили на попечение Богини Смерти. Почему именно Смерти? Просто мать тяжело рожала желанных двойняшей, едва не рассталась с жизнью, вот и уточнила – мол, одного, точно, богам. И именно Смерти, если останусь жива.

Иногда Томас, вспоминая эту историю, испытывал сожаление – пусть бы он лучше умер. Или умер бы его брат, с которым они, кстати, были мало похожи. Он был выше ростом, темнее волосом, у него был отцовский нос горбинкой, и гордый разворот плеч. Гансо был ниже на ладонь, с рыжеватыми волосами, материнским мягким профилем и, к тому же, играя зимой на льду, споткнулся и упал, да так неудачно, что сломал лодыжку и легкая хромота иногда сказывалась до сих пор.

Шарк… шарк…

И вот это хромоногое ничтожество, этот рыжий коротышка теперь наследник всего отцовского состояния. Пусть оно и невелико – после того, как четырем из пяти сестер справили приданое, от него остались крохи – но оно давало желанную свободу. У отца остались две лавки, дом в городе и небольшой надел земли за городом, который он приобрел во времена оны и теперь сдавал в аренду. И все это при желании можно было преумножить и вернуть семье благосостояние – и все это в руках его никчемного старшего брата, вся заслуга которого в том, что он ухитрился родиться первым. А ведь, если верить словам матери, изначально {оба} брата спешили одновременно покинуть материнское лоно, поскольку одного из них предназначали не самой милосердной из богинь. И случай – вернее, рука повитухи, которая просто оттолкнула одного младенца и вытянула другого – расставил все по нынешним местам.

«Это я! Я должен был родиться первым! – время от времени напоминал себе Томас. – Это все должно было стать моим! А вместо этого – что я получил? Метлу и бесконечные «уроки послушания», как твердит отец-настоятель. Да чтоб их всех…»

Вздох.

Он был таким тихим, что его можно было не заметить, но одновременно с ним по храму пронесся легкий ветерок, поднимая невесть откуда взявшуюся осеннюю листву.

Осеннюю?

Листву?

В это время года?

Оцепенев от неожиданности, до белизны костяшек вцепившись пальцами в рукоятку метлы, послушник-«смертник», в миру носивший имя Томас, наблюдал, как пляшут по только что подметенному им полу сухие, уже свернувшиеся листья кленов и дубов. Как ими играет невозможный в замкнутом пространстве вихрь, как собирает их в кучи и разбрасывает снова, постепенно подтаскивая к подножию статуи Богини Смерти. И как там они ложатся у постамента постепенно увеличивающейся горкой. Один кленовый листок, подхваченный очередным порывом ветра, взвился чуть выше остальных и упал на сам постамент, спланировав точно на сандалию Смерти.

Проследив взглядом снизу вверх от наполовину скрытых подолом одеяния сандалий до головы изваяния, монах-«смертник» рухнул на колени, роняя метлу.

Статуя улыбалась.

ГЛАВА 1.

{Несколько лет спустя.}

Я последний раз посмотрел на стопку заявлений и отодвинул ее в сторону, сложив руки на столешнице.

- Можно начинать.

Дежурный аспирант покосился в мою сторону, потом перевел взгляд на ректора, дождался и его кивка и приоткрыл дверь в коридор.

- Первый…

Приемная комиссия Института некромантии в этом году заседала в расширенном составе. Впервые в ней присутствовало пятеро профессоров вместо обычных троих – самого ректора и двух преподавателей. На сей раз профессоров усилили деканом факультета целителей и инквизитором. К слову сказать, декан факультета была женщина. Первая женщина-декан, получившая это место по одной простой причине – целители-мужчины отказались сидеть за одним столом с вашим покорным слугой. И звание декана матушка Гросс получила только на время. После завершения приемных экзаменов она опять станет просто старшим преподавателем. Слишком многое в нашей жизни нуждается в переменах. И роль женщины в обществе – одна из них. У нас в Институте некромантии было уже пять женщин-преподавателей, но все они были рядовыми. И лишь матушка Гросс заслужила звание старшей, и то просто потому, что целителей-мужчин на всем факультете было только трое – сам декан, один из младших преподавателей и аспирант, а матушка Гросс к тому же была самой старшей из всех.

- Сколько их сегодня? – шепотом спросила она.

- Тридцать восемь, - я покосился на список фамилий. – Из шестидесяти семи.

- Такой большой отсев?

- Да. С остальными факультетами дело обстоит не лучше.

Да, в последнее время популярность оккультных наук возросла непомерно. Нам даже пришлось открыть два дополнительных факультета – целителей и ведунов, на который был такой большой наплыв желающих, что ректор как-то пошутил, что для этих двух факультетов впору создавать отдельные учебные заведения. Институт целителей и Колледж ведьмаков. Он действительно пытался подать прошение, но его величество ответил категорическим отказом. Мол, сейчас не время. Да и вообще, всю магическую молодежь стоит держать в одном месте. Под общим, так сказать, контролем. А что этой магической молодежи по факту оказывается чуть ли не в два раза больше, чем обучается, это никого не волнует. Нам {приходится} отсеивать почти половину абитуриентов просто потому, что больше вместить мы не в состоянии. И дело не только в переполненности общежитий и отсутствии преподавателей. В крайнем случае, многие студиозусы все равно селятся в городе, снимая углы, чердаки и мансарды. Дело в… качестве, так сказать, материала. И в общей моде.

Да, было время, когда число молодых некромантов, ведьмаков, целителей и прорицателей было весьма ограниченным. Правда, я его не застал. Когда ваш покорный слуга был просто никому не известным Згашем Груви и только делал свои первые шаги на поприще некромантии, спрос уже превышал предложение. Найти выпускнику моего года приличное место уже было сложно. Некоторые мои сокурсники до сих пор пребывали в статусе помощников с половинным жалованием, а кое-кто даже вообще забросил профессию, переквалифицировавшись в торговцев, оружейников и наемников. Нашлись те, кто ушел в монастырь и те, кто женился на богатой невесте и окунулся в светскую жизнь. Эти, кстати, часто поддерживали нас материально. По старой памяти.

Дело в том, что когда-то наша профессия была опасной для жизни. Дожить до сорока лет для некроманта было невероятной удачей. После Войны Трех Королей на земле расплодилось столько нечисти и нежити, что на какое-то время пришлось реабилитировать эту профессию. Тогда, зачищая материк от нечисти, некроманты частенько погибали в схватках. На их место тогда еще Колледж Некромагии слал все новых и новых адептов… пока все не закончилось.

С тех пор количество некромантов в мире медленно, но верно росло, а число их противников так же медленно, но верно уменьшалось. Восемнадцать лет назад баланс сил качнулся в другую сторону… и с тех пор пребывал в хрупком равновесии. А мы жили в постоянном напряжении, ожидая, когда же грянет гром.*

(*См. «Мемуары рядового инквизитора»)

Но сегодня был день приема новых абитуриентов. И первый уже переступил порог.

Мальчишка.

Впрочем, они все мальчишки. Кому семнадцать, кому восемнадцать, редко-редко кому около двадцати лет. Глупые, самонадеянные, порой талантливые, трудолюбивые или ленивые – но мальчишки. По крайней мере, с высоты моих без малого пятидесяти лет. Любой из них мог бы быть моим сыном, если бы… если бы я был обычным человеком.

Сделав несколько чеканных, как на параде, шагов к столу, за которым восседала приемная комиссия, мальчишка сбился с шага и резко остановился, словно налетел на стену. Ну да, увидел мою алую с бордовым кантом рясу инквизитора. А ты как думал, милый? Тут тебе не там! Прошли те времена, когда некроманты и инквизиторы стояли по разные стороны баррикад. Да, они и теперь занимают противоположные позиции, но не так явно, как во времена моего ученичества. Я учился на первом курсе, когда произошла приснопамятная стычка между нашими старшекурсниками и слушателями института богословия. Закончилась она неожиданно – выяснилось, что ректор богословов сам заварил кашу, пытаясь уничтожить мой родной Колледж Некромагии. Как итог – расформирование института богословии, и появление в рядах преподавателей человека, который теперь, годы спустя, занял место того, кого прежде именовали бессменным и бессмертным ректором**.

(** См. «Колледж Некромагии. Самый плохой студент»)

С тех пор инквизиторы не просто в корне изменили свою позицию по отношению к чародеям вообще и некромантам в частности. Постепенное сближение дошло до того, что автор сих строк, когда-то простой провинциальный некромант Згаш Груви, надев ало-бордовую рясу инквизитора, теперь восседает в приемной комиссии Института Некромагии, потому что – вот ирония судьбы! – читает студиозусам курс космологии, заодно исполняя обязанности заместителя кафедры черной магии***. Увы, мой статус священника не дает мне права полностью посвятить себя преподаванию. Но и в покое меня не оставляют. Я, можно сказать, под двойным колпаком – у гильдии некромантов и в соборе инквизиции. А как иначе, если нынешний проректор собора – мой бывший наставник. И, если не трепыхаться и позволить событиям идти своим чередом, именно меня он бы рассчитывал видеть своим преемником.

(***Не так давно черная магия стала считаться просто дочерней наукой по отношению к некромантии, из-за чего ее ликвидировали как самостоятельную дисциплину. Короче говоря, черных магов Институт вот уже несколько лет как не выпускает. Прим. Згаша Груви)

- Итак, - произнес магистр Рихард Вагнер, наш вот уже пятый год ректор, - ваше имя.

- М-Мартин… Мартин Бойс, в-ваше… кхм… - замялся мальчишка, покраснев даже не до корней волос, а чуть ли не до кончиков ушей. Тем не менее, он замер по стойке «смирно», словно оловянный солдатик.

- Из Бойсов…

- Так точно. Из Бойсов Гримерских, ваше… милорд, - нашелся парнишка.

- Курт Бойс вам кто?

- Отец.

- А вы – старший сын?

- Да, - он кивнул четко, как на плацу.

- И вы, вместо того, чтобы унаследовать родовое поместье и в свое время принять от отца бразды правления, пойти по военной стезе и продолжить семейное дело, решили все бросить и поступать в Институт Некромагии?

- Да, - последовал новый кивок.

- А почему?

- Чувствую призвание, милорд…

- Магистр, - безо всякого выражения поправил Вагнер.

- Магистр, - согласился абитуриент. – Призвание к… к магии.

- А к военной стезе, стало быть, призвания вы не чувствуете?

- Никак нет! – отрапортовал он, едва не вытягиваясь в струнку и опустив руки по швам.

- Что ж, давайте ваши документы.

Чеканя шаг и стараясь не смотреть в мою сторону, что было делом сложным, ибо сидел я слева от ректора, Мартин Гримерский прошел к столу и положил на него несколько свернутых в трубочку листов. Это был пергамент, хотя и тонкой выделки – верный признак того, что семейство либо бедствует, либо считает, что в самом материале уже содержится какая-то остаточная жизненная сила, а, следовательно, пергамент способен защитить начертанные на нем письмена от постороннего глаза.

Мы с магистром переглянулись. Он явно подумал о том же самом и слегка задержал руку над документами. Пергамент в переписке сейчас использовался крайне редко – лишь главные документы, которые надлежало сохранить для потомков, составлялись на нем. А так же, как ни банально это звучит, многие магические книги и учебники для будущих некромантов, ведунов и целителей.

Да, сбоку на шнурке болталась явно самодельная печать с нечеткими символами – глаз, молния, что-то вроде звериного черепа. Все это должно было нести защитные функции, но Рихард Вагнер явно не ощущал ничего подобного и после еле заметной паузы взял документы, срывая защитную оплетку.

Мартин Гримерский при этом так ощутимо выдохнул, что стало ясно – мальчишка всерьез ждал, что произойдет нечто невероятное. Что, например? Что грянет гром, блеснет молния и… И ничего.

- Сколько вы заплатили за магическую защиту свитка? – небрежным тоном поинтересовался ректор, разворачивая бумагу.

- Десять… грошей, милорд… магистр.

- Десять, - кивнул Вагнер, - угу…

Я подавил свое любопытство и, отвернувшись от свитков, стал рассматривать абитуриента. На груди под одеждой ощущается какой-то амулет. Слабенький, но настоящий. А вот перстень на мизинце, хоть и несет на себе обережный символ, представляет собой простую мельхиоровую подделку. Не удивлюсь, если он куплен на ярмарке у бродячего торговца. Так-то мелочь, но в последние годы слишком вошло в моду у молодежи украшать себя такими вот «зачарованными» кольцами и браслетами. Как правило, изготавливают их простые ремесленники и продают с лотка. Лично мне от этого ни жарко, ни холодно. Просто я не так давно читал отчет о том, что этих подделок появилось {чересчур} много. Как нарочно…

- Напомните, Гример – это где? – не отрывая глаз от чтения документов, бросил Вагнер.

- Это… городок… к северу отсюда… - засмущался было мальчишка, но быстро поправился. – На северо-запад порядка восьмидесяти пяти лиг. Расположен в Гримерской долине… На гербе изображен Грим*.

(*Грим – или графгрим, здесь призрачный черный пес с огненными глазами, потусторонний дух, обитающий на кладбище. Является только к тем и там, где вот-вот должен кто-то умереть. Прим.авт.)

- Понятно. И вы сочли это знаком того, что вам уготована стезя… повелителя мертвых?

- Я… кхм…Однажды, когда мне было семь лет, я видел Грима, - помявшись, сообщил абитуриент. – Вблизи. И до сих пор жив.

- Понятно. Что ж, - ректор отложил его бумаги, - в таком случае давайте посмотрим, на что вы способны.

Юный Мартин Гримерский удивленно моргнул.

- Т-то есть, как «посмотрим»? – пролепетал он. – А разве я не принят?

- Пока еще нет.

- Но я выразил желание учиться! Я подал документы! Я приехал издалека! Целых восемьдесят пять лиг!

- Поверьте, иногда к нам приезжают и за сто лиг и даже за сто пятьдесят, - кивнул магистр Вагнер. – И точно также уезжают… Одного желания недостаточно. Нужно обладать определенными талантами.

- Но у меня есть талант!

- И отлично. Покажите его.

- Охотно, - мальчишка отступил на шаг. – Только пусть мне вернут оружие. Мой меч отобрали при входе. Я считаю, что это недопустимо для рыцаря и…

- Меч? – магистр оглянулся на нашего боевого мага, который здесь, в комиссии, представлял факультет ведьмаков. Тот слегка пожал плечами. – Разве вы поступаете на факультет ведьмачества и боевой магии?

- Нет. Я хочу быть некромантом.

- Тогда для демонстрации своих талантов меч вам не нужен.

- Но…- абитуриент даже развел руками, - как же я тогда вам покажу, на что способен?

Вместо ответа магистр кивком головы указал на небольшой столик сбоку. Там стоял обычный ящик с крышкой.

- Загляните внутрь. Достаньте то, что там лежит и принесите сюда, ко мне.

Мальчишка повиновался. Он решительно откинул крышку, сунул в ящик нос – и отпрянул, меняясь в лице.

- Но… это череп! – пролепетал он.

- Чей?

- Э-э… человеческий.

- Это я знаю и без вас, уважаемый Мартин Гримерский. Кому он принадлежал? Мужчине? Женщине? Ребенку? Примерный возраст? Причина смерти? Прочее? Что вы можете о нем сказать?

Абитуриент обратил свой взор в мою сторону. А что я? Я-то знал, кому принадлежало «наглядное пособие» и подсказывать не собирался.

- Э-это обязательно?

Я кивнул.

Мартин сморщился и заглянул в коробку. Сунув туда руку, попытался дотронуться до черепа.

- Э-э… ну… это человек, - начал он. – Взрослый человек. Он умер… давно.

- Когда? – сурово перебил ректор.

- Сто… нет, восемьдесят лет тому назад.

- Вот как? С чего вы взяли?

- Ну… он выглядит таким… древним.

Я прикусил губу, чтобы не улыбаться. Хотя смешного тут не было ни на грош. В свое время мне тоже предлагали пройти этот старый, как мир, тест «на черепе». Мне досталась старая женщина, сварливая настолько, что я, взяв его в руки, чуть не уронил «пособие», когда на меня обрушился поток площадной брани.

- И вы так легко определили возраст?

- Да что тут определять-то! Что я, костей не видел? Мы с отцом, когда охотились, нашли останки человека, которого волки загрызли зимой. Так что кости-то я видел…

- Хорошо. А в руки возьмете?

Мартин вздохнул и потянул из-за пояса перчатки. Толстые такие перчатки из хорошо выделанной кожи. Такие обычно натягивают под латные рукавицы, чтобы уберечь пальцы от случайной травмы при фехтовании.

- Без перчаток, - последовал короткий окрик Вагнера.

- Но… он же… а вдруг он заразный? Вдруг он из этого… ну… могильника, куда сваливают чумные трупы? – заартачился абитуриент.

- То есть, брать его голыми руками вы отказываетесь. Назвать хотя бы одну примету черепа – тоже. Даже в ящике рассмотреть его не удосужились, - с каждым словом холода в голосе Рихарда Вагнера становилось все больше, и он постепенно приподнимался из-за стола, на последнем слове выпрямившись окончательно. – Иначе, - отодвинул стул и сделал несколько шагов, - вы бы легко заметили…- он приблизился к столику и запустил внутрь руку, вынимая «наглядное пособие», - что это просто {муляж!}

Мартин Гримерский отпрянул и переменился в лице так, словно ректор извлек из ящика полуразложившийся труп.

- Это… так нечестно! – возопил он. – Вы меня обманули!

- Нет, - магистр повертел на ладони прекрасно изготовленную и раскрашенную «под кость» деревяшку. – Просто проверял. Обычная проверка на наличие некромантского дара. Ибо настоящий некромант сразу почувствует, что жизни – в человеческом понимании – здесь нет и не было. Унесите!

Мявшийся у двери аспирант подхватил ящичек и потащил к боковой двери.

- И принесите образец номер четыре! – крикнул ему вдогонку ректор и обернулся к незадачливому претенденту. – А с вами, молодой человек, мы вынуждены распрощаться. Заберите ваши документы…

- Нет! – вскрикнул тот. – Вы не можете меня просто так выгнать! Я мечтал! Я готовился! Я хочу стать некромантом! У меня есть талант!

- Главного таланта – чуять мертвых – у вас нет.

- Не может этого быть! Я вам не верю! Вы… - юноша напрягся, хватаясь за бедро, на котором привык носить меч.

В любое другое время такое могло закончиться для него плохо – при наличии этого самого меча ректор Института Некромагии имел право защищаться всеми доступными способами. А присутствие свидетелей еще и оправдывало его, буде с нападавшим мальчишкой что-то случится. То есть, Рихард Вагнер имел право его убить. И убил бы – я видел, как дернулись его пальцы, - но в ту же минуту с места встал наш боевой маг, бывший ведьмак мастер Цветан.

- Стойте.

Одним прыжком он легко, словно играючи, перенес свое тело через стол и замер перед опешившим от напора юнцом.

- Оружие!

Аспирант у двери замешкался и не сразу сообразил, что требуются две обточенные палки, торчавшие в козлах у порога.

Мартин Гримерский попятился, выставив ладони:

- Но я…

- Защищайтесь! – преподаватель боевой магии не дал ему и нескольких мгновений.

В первые минуты тренировочного боя казалось, что мастер Цветан сейчас убьет парня. Несмотря на то, что ему было далеко до его предшественника, буквально год назад ушедшего на покой, мастер работал превосходно. Я даже поймал себя на мысли, что ему-то я бы экзамена по фехтованию в свое время не сдал. Уже потом вспомнил, что у выходцев из знатных семей программа занятий несколько отличалась от программы, которую преподавали остальным. Сын ткача – автор этих строк – никак не мог оказаться равен сыну какого-нибудь барона или графа, которым умение владеть оружием еще недавно было важнее, чем искусство читать и писать. И мастер Цветан обрушил на Мартина Гримерского всю свою силу.

Тот отбивался сперва хаотично и отчаянно, но постепенно успокоился и даже пару раз перешел от глухой обороны в наступление. Палки стучали друг о друга сухо и звонко, кроме них слышалось только шарканье подошв о плиты пола и дыхание бойцов.

- Хар! – прозвучало наконец.

Это была привычная уже команда прекратить бой, и, сделав по инерции еще один замах, абитуриент опустил палку. Дышал он тяжело, но ровно и словно даже не вспотел.

Мастер Цветан обошел его кругом, разве что не щупая, как лошадиный барышник строптивого скакуна, и повернулся к ректору.

- Милорд, я его забираю.

- Что?

- У парня отменная реакция, поставлен глаз, шаг и рука, - бывший ведьмак легонько обозначил перечисленные части тела, дотрагиваясь до них. - С ним будет легко работать, хотя с ногами придется немного повозиться. Да и дыхалка может подвести… Но это дело поправимое. Главное – у него есть реакция. Думаю, как боевик он не совсем бесталантен.

Магистр Вагнер слегка пожал плечами, давая понять, что в принципе не против.

- Если он пройдет тестирование, - только и уточнил он. – Почему бы и нет?

- Боевик? – отмер Мартин Гримерский. – Это что значит?

- Это значит, что некромантом вам, юноша, скорее всего, действительно не стать, но вот боевого мага, крепкого такого среднего боевого мага я из вас сделать берусь. У меня в этом году набор сорок человек, попасть к нам проще, чем к некромантам, но…

- Но я не хочу! – отпрянул тот с таким видом, как будто ему предложили заняться мужеложеством прямо здесь и сейчас. – Я не могу…

- У вас есть задатки…

- Я не хочу! Я мечтал стать некромантом…

- Можете мечтать и дальше. Это даже похвально и делает вам честь. Мечты и цели – не всегда одно и то же. Мечты, по большому счету, то, что отличает настоящего человека от просто мыслящей твари, поскольку чаще всего люди склонны мечтать о несбыточном.

- Но если…

- Если мечтать о том, что можно реализовать, мечта становится целью.

- И моя цель, - как-то даже радостно подхватил мальчишка, - стать некромантом. Я ради этого и прибыл сюда. И каким-то боевиком я быть не желаю. Никогда!

- Но у вас к этому есть…

- Нет! – юнец швырнул палку к ногам мастера Цветана. – Или некромант – или никто!

- Тогда, - магистр Вагнер резким движением протянул ему свернутые в трубочку документы, - прощайте. Следующий! – гаркнул он, не дожидаясь, пока отказник покинет приемный зал.

Я тихо вздохнул, расслабившись. На какой-то миг мне показалось, что мальчишка сейчас кинется на ректора с кулаками. Я почувствовал его желание, столь сильное, что оно вполне могло бы трансформироваться в сгусток Силы. Но тот миг прошел. Дверь захлопнулась.

Рихард Вагнер сел на место. У стола стоял уже второй абитуриент и тоже протягивал ему свернутые в трубочку листы бумаги.

Приемные экзамены продолжались своим чередом.

{Еще недавно где-то…}

- Збышко, я устала!

Молчание.

- Ну, Збышко!

Молчание.

- Что ты все молчишь и молчишь? Хоть бы сказал, куда мы идем!

Молчание. Как глупая девчонка, навязавшаяся ему, не понимает, что он должен быть один? Что ему крайне необходимы тишина и одиночество, а она только раздражает своим нытьем и ворчанием? Что она ему не нужна, в конце-то концов!

- Збышко!

- Что? – парень развернулся, сжимая кулаки. Кого другого он бы уже ударил – ему этого так хотелось! – но к чему лупить глупую девчонку? Еще разорется, а он с младенчества не выносил чужих слез. Да и сам не плакал, по крайней мере, с тех пор, как себя помнил.

- Куда мы идем?

- Я иду туда, куда надо {мне.} Поняла?

- А куда надо тебе?

- Это – мое дело. Я тебя с собой не звал. Ты сама навязалась на мою голову! Помнишь?

- Помню, - Зирка отступила на шаг, втянула голову в плечи. – Но мне казалось, что…что это все… в общем, я не думала, что…

- Не думала! Ты вообще ни о чем не думала!

- Я не думала, что мы зайдем так далеко, - девушка шмыгнула носом. – Нас ведь будут искать…

- Тебя – да. Меня – нет!

- Почему?

- Потому, что я – чужой.

- Ты?

- Я приемыш. Ты не знала? – парень смотрел в сторону поверх ее плеча. – Мне было около года, когда родители отдали меня на воспитание. Не так давно я это узнал.

- И решил искать свою настоящую семью?

Парень поджал губы. Да, можно сказать и так. Настоящую семью. Но вряд ли отца и мать, которые с такой легкостью отказались от своего отпрыска. Нет, найти их он хотел – просто чтобы посмотреть им в глаза и плюнуть в эти лица. Ведь если его родители живы – зачем им его отдавать? Другое дело, когда они умирают и тогда сироту берут на воспитание. Но чтобы люди в здравом уме и твердой памяти так поступили со своим ребенком?

Конечно, можно было жить как все. Подумаешь, приемыш! Несколько лет назад нашли в болотах останки какой-то семьи – пятеро мертвых и чуть живой шестой. Шестым был ребенок. Его выходили, и хотя он попал в деревню не грудным младенцем и все знали, откуда он, к малолетнему чужаку относились нормально. Оправившись от болезни и смирившись с мыслью о потере родных, он довольно быстро привык к новой жизни. Но тут совсем другое дело. Староста, заменивший отца, не говорил прямо, кем были родители Збигнева – сказал только, что это имя ему дала мать – и старательно обходил все упоминания о его настоящей семье. «Мы не хотели, чтобы ты знал!» - были его последние слова.

Последние в жизни.

Он тряхнул головой, прогоняя воспоминание. Девчонка еще ничего не знает. Он ушел из деревни до того, как то, что случилось со старостой и его женой, стало известно общине.

Видят боги, он не хотел, чтобы так получилось! Но уж больно разозлило его упорство старика. «Так будет лучше для всех!» Для кого – всех? Он – не все. Он – это он и имеет право знать, откуда он родом! «Мы не хотели, чтобы ты…» Чтобы он – что? Стал таким, как его родители? С них он тоже спросит, когда настанет срок.

{Когда настанет срок… срок, который близок…}

- Збы-ы-ых…

Тихий шепот привлек его внимание, заставил очнуться, словно от глубокого сна или транса. Зирка пятилась, тараща белые от страха глаза.

-Что? – он сам не ожидал, как зло это прозвучало.

- Т-ты… у т-тебя стало такое лицо… - запинаясь, пролепетала девушка. – С-случилось что-то плохое, да? Ты что-то такое узнал про…

- Да, - процедил он. – Узнал… Иди домой.

Он уже почти успокоился. Заставил себя.

- Не могу, - вздохнула-всхлипнула девушка. – Мы уже зашли так далеко…

Да, зашли далеко. Збигнев оглянулся по сторонам. Они давно уже сошли с тропы и пробирались через лес напрямик, пробираясь сквозь заросли мелколистного кустарничка. Зирка даже не представляет, насколько далеко зашел он! И если для нее еще есть шанс, то с ним все кончено.

- Можно, я все-таки пойду с тобой? – девушка попыталась дотронуться до руки юноши.

- Ты уже идешь, - он отдернул кисть, не давая их пальцам соприкоснуться.

Не прибавил более ни слова, развернулся и продолжил путь.

Был уже поздний вечер, когда мы отпустили последнего абитуриента. Раз в год происходит такое – приемная комиссия. День подачи заявлений и проверка – подходит ли новичок, достоин ли он обучения в Институте Некромагии. Обычно это самое напряженное время и зачастую День Приема растягивается на несколько дней. Сегодня, например, мы принимали тех, кто мечтал стать некромантами. Завтра настанет пора для целителей. Третий день будет отдан боевым магам и ведьмакам и четвертый, последний – ведунам. Основных факультетов всего четыре, но кафедр немного больше. На пятый день для тех, чьи документы приняли, будет проходить тестирование. На шестой – практическая часть. Потом еще один день – на решение спорных вопросов и пересдача тестов для тех, кто набрал пограничное количество баллов, и восьмой день – объявление итогов. Счастливчики кинутся занимать места в общежитии, а те, от кого отвернулась удача, поедут домой. Большинство уже сюда никогда не вернется, поскольку магический дар – он либо есть, либо его нет. И если его нет, за год его не обретешь. Вот развить слабый – это да, это можно. Но практика показывает, что такие упрямцы потом оказываются самыми слабыми учениками.

- Коллеги, прошу всех ко мне, - ректор широким жестом указал на двери своего кабинета. – Отметим, так сказать.

Мы свернули к нему. Стол был уже накрыт – холодные закуски, выпечка, немного вина. Мастер Цветан сразу, не чинясь, отрезал себе окорок и положил кусок на половину каравая. Я пригубил белого вина и цапнул кусок сыра. Мне сегодня почти не пришлось напрягаться. Вот когда дело дойдет до ведунов и практической части, там – да. Там я выложусь по полной.

Это была традиция – после экзаменов подкреплять силы. Чаще всего стол накрывал ректор. Во-первых, потому, что он все-таки начальство, а во-вторых, женившись на наследнице рода герцогов Ноншмантаней, он был самым богатым преподавателем Института. Пожалуй, потягаться с ним мог только я, и то мои доходы были собраны, так сказать, с миру по нитке. Во-первых, я имел небольшой доход как опекун юной Луны Байт – как-никак, к появлению на свет этой девушки я имел непосредственное отношение, она была моей внебрачной дочерью. И даже сейчас, после того, как она в прошлом году вышла замуж, сохранил за собой право распоряжаться частью ее состояния. Во-вторых, как вошедший в род Масов побратим Анджелина, я тоже считался графом – правда, без права передачи титула своим детям – и мог рассчитывать на кое-какие доходы. Ну и, в-третьих, как один из инквизиторов я пользовался правом бесплатного проживания и питания на территории любого монастыря. Собственно, в монастыре я и жил, экономя на квартплате, почему и засобирался домой одним из первых.

- Коллеги, - я допил второй бокал, зажевал его кусочком ветчины и коротко поклонился сразу всем, - прошу прощения, но мне пора.

- На вечернюю молитву спешите, отец Груви? – поддела меня целительница.

- На вечернюю молитву я, скорее всего, опоздал, - ответил небрежно. – Но ничего страшного. Наверстаю на полуночной. В крайнем случае, отстрою всенощную.

- Ах, да, вам же привычно, - улыбнулась матушка Гросс.

- Можете не сомневаться. В крайнем случае, воспользуюсь нашим институтским лазаретом.

- Всегда мечтала заполучить в пациенты инквизитора…

- Несомненно, для того, чтобы протестировать новые лекарственные сборы?

- А как же! – с каждой репликой улыбка моей собеседницы становилась все шире. – Не на студиозусах же опыты ставить?

- Да-да. Дети – наше будущее!

- Будущий фронт работ!

- И головная боль в придачу!

- Особенно когда их так много!

- А вам хочется, чтобы их было поменьше?

- Смотря, где и смотря, у кого. Если судить по результатам сегодняшнего заседания, кому-то весь новый учебный год придется слегка затянуть поясок!

- Ну, вы-то без работы вряд ли останетесь!

- Как и вы!

- Вашими молитвами!

- Только ли молитвами, святой отец?

- Коллеги…

Негромкий голос ректора заставил нас прервать пикировку. Так уж получилось, что мы с матушкой Гросс почти любой диалог могли перевести в обмен любезностями на грани вызова на дуэль. По счастью, она была женщиной, существом, на которое не обижаются, да и я не являлся лордами – мое графское достоинство не в счет, - и дальше перепалок дело не заходило. Но что поделать! Некроманты и целители издавна находились на ножах, ибо одни, если можно так сказать, пользовались ошибками других.

Ссориться в самом начале учебного года – не слишком-то хорошее занятие, поэтому я поспешил откланяться и покинул кабинет. Без меня целительница вряд ли решится бы кого-нибудь задирать – ведь сам ректор, магистр Рихард Вагнер, тоже был некромантом. А кому охота заполучить такого врага?

Занятия в Институте по традиции начинались в конце полевого сезона, то есть, в первых числах листопаденя-месяца. То есть, между экзаменами и первой лекцией, как правило, проходило полтора месяца, достаточных для того, чтобы студиозусы успели помочь родным по хозяйству, завершить все дела «во внешнем мире» и спокойно прибыть в столицу.

Выйдя за ворота Института, я невольно остановился, запрокинув голову к небу. Стояло позднее лето. Середина зарева-месяца. Дни стояли еще теплые, но ночами уже местами холодало. День сегодня был безоблачный, и на ночном небе высыпали крупные звезды. Взгляд привычно находил созвездия – Дикий Кот, Крылатый Конь, Девушка, Сноп, Дракон, Гончие Псы, Медведица с Медвежонком, Пастух… Все такое знакомое, привычное. Память услужливо подсказывала не только самые главные звезды в созвездиях, но и подкидывала основные схемы – на какую из них в какой период времени надо ориентировать пентаграмму. Пентаграммостроение – отдельная, самостоятельная дисциплина, которая включает в себя не только навыки чертежника, но и изучение звездного неба. Студиозусы обязаны несколько ночей каждого месяца проводить на дежурстве на башне, наблюдая движение светил, составляя графики лунных и солнечных затмений и прохождение планет. Ну и астрология тоже не остается в стороне. Знак зодиака в свете последних исследований тоже начали принимать во внимание. Не говоря уж о такой «мелочи», как убывает сегодня Луна или, наоборот, растет. Как преподаватель космогонии и богословия – а как вы думали, современный некромант просто обязан разбираться в божествах и духах земли и неба! – я был связан с этой дисциплиной. Ирония судьбы заключалась в том, что в свое время пентаграммостроение я сдал чуть ли не с четвертой попытки. Спас меня единственный легкий билет, наверняка нарочно подсунутый преподавателем, который просто пожалел тупицу. Старик ушел на пенсию до того, как я волей судьбы вернулся в Институт* и я не смог с ним встретиться.

(*См. «Мемуары рядового инквизитора. Учитель под прикрытием»)

Звезды сияли на небе холодно и ярко. Я машинально отметил расположение некоторых из них и подумал, что на первом занятии в новом году стоит, пожалуй, начать с описания именно этих. Особенно вот этой, справа, бледно-розовой.

Этой…

Яркой…

Справа…

Но прежде там не было звезд! Я точно помню карту неба. В том секторе обычно можно наблюдать Венеру, но сейчас для нее слишком поздно, Вечерняя Звезда уже ушла с небосклона, чтобы вернуться только через несколько часов. А кто же это тогда?

«Знамение!» - мелькнуло в голове. В прошлом время от времени такое случалось – на небе вспыхивала новая звезда, и всякий раз это означало какие-то перемены в жизни. Например, последние пятнадцать лет Империя вела почти непрерывные войны на границах с южными соседями – кое-кому не давала покоя сложившаяся политическая обстановка после смерти короля Болекрута Четвертого. И этой затяжной войне – как и смерти короля – предшествовали другие знамения. Но война вроде как закончена, несколько дней тому назад на всех площадях Зверина и прочих крупных городов торжественно зачитывали манифест. Я сам днями получил письмо от Анджелина Маса, своего названного брата. Он был легко ранен в одном из боев, но дотерпел в лагере до финала. И мы были твердо уверены, что настает мир. А теперь вот эта звезда… Когда она появилась? Вряд ли только что, хотя… кто знает… Астрономов у нас не так много в стране, по сути дела, я знаю только двоих – один как раз преподает астрономию на моей кафедре, а второй обитает в Обители Инквизиции. Все остальные – за границей. Если новая звезда появилась не сию минуту, они наверняка успели ее заметить и описать. Значит, в ближайшие дни стоит потревожить их покой, а заодно списаться с заграничными исследователями и, когда придут ответы, срочно переделать звездные карты и произвести новые расчеты. А заодно и скорректировать программу преподавания.

Но кое-что я могу сделать уже сейчас. А именно – навестить жену.

Моя жена – Смерть, если кто помнит. Супруги Смерти – это не легенда. В каждом поколении некромантов богиня Смерти выбирает себе смертного супруга. Орден монахов-«смертников», члены которого служат в храмах этой богини, проводя поминальные службы, оказывая ритуальные услуги людям и присматривая за кладбищами, считает себя «женихами Смерти» и сильно ревнуют к нам, некромантам. Поскольку – вот ирония! – к монахам-то сия грозная богиня не благоволит и, насколько помню, за все время существования ордена лишь один из них, самый первый, Супругом Смерти все-таки стал. Увы, сей статус не дает мне никаких особых преимуществ – я не обладаю феноменальным долголетием, я не владею силами, способными потрясти основы Мироздания, я даже могу заболеть и получить травму, как обычный человек. Супруг Смерти всегда смертен. Просто лет ему отпущено чуть-чуть больше, чем остальным. Удачи тоже отмерено «с горкой», да и болезнь болезни рознь. Например, там, где вокруг все будут умирать от гриппа, я отделаюсь насморком. Да и от чумы я, скорее всего, выздоровею, и заражение крови при ранениях мне не грозит. Зато, упав с большой высоты, тоже могу переломать себе все кости. А когда придет пора умирать, скончаюсь я тихо-мирно, в своей постели, во сне, без боли и страданий, в прямом смысле слова с поцелуем на устах. Но это так, к слову.

Но вот что у меня отнято, так это семейная жизнь. Супруг Смерти не имеет права сочетаться браком с обычной земной женщиной. Если же он решит просто завести любовницу, то такая связь, как правило, оканчивается плачевно – женщина умирает. И ей здорово везет, если она умирает при родах. А то ведь и упомянутой чумой может заболеть и скончаться в числе первых. Что поделать? Смерть ревнива. И мое монастырское житье в какой-то мере вынужденная мера, так сказать, добровольная самоизоляция. Да, у меня есть внебрачная дочь, Луна Байт. Но, во-первых, я зачал ее до того, как Смерть выбрала меня себе в смертные супруги, а во-вторых, с ее матерью, вдовствующей графиней Байт, я с тех пор практически не имел дела. Все остальные мои связи с обычными женщинами были до того мимолетны, что я даже не все имена могу вспомнить.

До Храма Богини Смерти идти оказалось не близко – пока я добрался до старого кладбища, уже сгустилась глубокая ночь. Сигнал к тушению огней застал меня на полпути к цели, и на площади перед кладбищем меня даже остановил патруль. По счастью, моя ряса инквизитора послужила отменным пропуском – стражи ночного порядка не стали задавать лишних вопросов, лишь предложили свои услуги. Мол, коли вы идете по следу какого-нибудь злодея, мы бы могли оказать поддержку. В оцеплении постоять, например. Пришлось выкручиваться – мол, плановая проверка, тоже патрулирую ночные улицы как бы чего не вышло. Вы ловите воров и просто бродяг, а я слежу, чтобы люди ночами спали, а не творили черные мессы. Не станешь же говорить им правду! Супруг Смерти при жизни должен оставаться легендой. Лишь после кончины его имя можно предать огласке, ибо бывали случаи, когда на «счастливчиков» конкуренты устраивали настоящую охоту.

У меня был ключ от кладбищенской калитки, так что внутрь ограды проник без труда. Проходя мимо рядов заброшенных могил – заброшенных родственниками, но никак не «смертниками» - машинально отметил несколько перспективных. Старое кладбище вот уже более сорока лет служило полигоном для практических занятий будущим некромантам. Последние лет пятнадцать тут никого не хоронили просто так. Институт даже приплачивал за то, чтобы в старые склепы подкладывали кое-кого из дальних родственников покойников. Да-да, чтобы студиозусам было, на ком тренироваться.

Темная громада Храма Смерти виднелась за деревьями. Дверей в нем не было – к смерти, по поверью, можно прийти в любое время.

Внутри было темно, только слабо мерцали лампадки, выставленные в ряд у постамента, на котором белела во мраке алебастровая статуя богини. Хорошо, что я некромант и с годами ночное зрение не притупилось. Я видел белое лицо своей жены – вернее, статуи, которая ее символизировала, и пытался воссоздать в памяти ее облик.

Мы со Смертью были близки всего несколько раз. Гораздо чаще наши встречи походили на такие вот ночные бдения – я в одиночестве молился у подножия изваяния, а она присутствовала только голосом. А как много бы я дал за простое участие. За прохладную ладонь на щеке, за прикосновение губ, за объятие…

Я преклонил колени.

- Здравствуй.

Тишина. Взгляд мой упал на ноги статуи – на тонкие пальчики, высовывающиеся из-под подола длинной вдовьей накидки.

- Вот и я… Я пришел.

Тишина. Только где-то шуршат крысы.

- Прости, я не знаю, о чем с тобой говорить… после стольких лет. Все одно и то же. Ты – там, я – здесь. Ты в моем сердце, но… Ты так далеко…

Тишина. Правда, крысы перестали шуршать.

- Ты… здесь?

Что-то шевельнулось. Показалось или статуя немного дрогнула? Я поднял глаза. С колен было легко рассмотреть ее опущенное лицо и обращенные на меня глаза.

Да, зрение не обманывало. Она смотрела на меня. Смотрела и видела.

- Э-э… здравствуй?

{Здравствуй!}

Сердце замерло, пропуская удар. Я уже больше года не слышал голоса моей жены. Даже стал забывать…

{Забывать… Вот каковы мужчины! Стоит только отвернуться, и они тут же…}

- Я не изменял тебе, если ты об этом! Можешь покопаться в моей памяти, если уж на то пошло. Ты так легко читаешь мои мысли…

{А ты обиделся? Надо же…}

Пришлось стиснуть кулаки, чтобы хоть так сдержать эмоции.

- Нет. Я просто постарел.

{Бедный старичок…}

- Мы с тобой… я твой Супруг больше двадцати лет.

{Ну и что?}

- Люди меняются, Мара. Это ты всегда молода и прекрасна. И недалек тот день, когда ты сменишь меня на более молодого и достойного.

{Этот день еще не настал. И тот, к кому ты меня ревнуешь… он еще не родился.}

- Приятно слышать. Значит, у меня в запасе минимум два десятка лет?

{Не обязательно.}

- Неприятно слышать… А как он? – поспешил сменить тему.

{Ты о ком?} – алебастровое лицо «потекло», стало меняться. Сквозь лицо статуи стал проступать истинный облик богини.

- Будто не знаешь. О нашем сыне. Ты… видела его?

{Еще нет. Он ведь жив…}

- Прости. Но мне казалось…

{И не должна видеть. Ты ведь знаешь, кем он должен стать.}

Знаю. И эта мысль сводит меня с ума.

Мой сын. Сын смертного человека и богини. Такие люди рождаются раз в тысячу лет и совершают деяния, остающиеся в памяти поколений. Но это не всегда подвиги – не менее цепко людская память хранит и преступления, совершенные против человечества. И кем станет тот юноша, которого я последний раз видел годовалым младенцем? Судя по тому, что его преследовал сам Радогаст, ничего хорошего миру не светит.*

(*См. «Мемуары рядового инквизитора». Часть 1)

{Так было предначертано,} - снова послышался голос Смерти. – {Это должно было случиться…}

- Спасибо, утешила.

{Не тебе спорить с богами. }

Я промолчал. Да, я по-прежнему любил свою жену, но вот эта ее слепая материнская вера в то, что наш сын идет по верному пути…

- Я человек. И мой сын – тоже.

{Он – не человек. Ты это знаешь. }

- Но и не бог.

Я покинул храм с тяжелым чувством. Наш разговор не привел ни к чему. Скажу больше – в какой-то момент мы чуть было не поругались. Смерть настаивала на том, чтобы по-прежнему хранить местопребывания моего сына в тайне даже от меня. От его родного отца… Интересно, что выросло из мальчика? Сколько ему сейчас? Те события имели место шестнадцать лет тому назад. Нет, чуть больше. Почти семнадцать. Ему тогда исполнилось около года. Значит, скоро моему сыну стукнет восемнадцать, если уже не… Я ведь так и не спросил, когда у него день рождения. Полубоги живут и взрослеют не так, как люди.

Город спал. Где-то стучала колотушка ночного сторожа, обходившего район. Где-то грохотали сапоги ночной стражи. Один раз я заметил, как за угол шмыгнула двуногая тень. Столица продолжала жить своей ночной жизнью, еще ничего не зная о своем будущем. О будущем вообще никто ничего не знает кроме того, что оно непременно будет. Не для всех, но будет. Это факт.

С главной башни ратуши долетел слабый удар колокола, я прибавил шагу. Час ночи! Тревоги тревогами, но потребности тела никто не отменял. Завтра утром в половине девятого мне надлежит занять свое место в приемной комиссии. А до этого – посетить утреннюю молитву, получить благословение настоятеля, написать пару писем и забежать к брату-библиотекарю, чтобы сделать заказ на парочку редких книг. Вечером никуда не пойду, посижу, почитаю. Может, отыщу ответы на свои вопросы.

По иронии судьбы, монастырь располагался буквально в двух шагах от Института Некромагии, на соседней улице, так что без захода на кладбище добраться до него было делом десяти минут. Темная каменная стена выросла передо мной, стоило одолеть изгиб узкой подгорной улочки. Справа и слева теснились невысокие частные домики, некоторые из них стояли необитаемыми и понемногу превращались в руины. Что поделать, близость к инквизиторам – не лучшее соседство. Горелым мясом у нас, конечно, не воняет и еретики не вопят, но все равно привычка – вторая натура.

Соваться к главным воротам смысла не имелось – брат-привратник, конечно, отопрет, но перед этим будет долго допрашивать, а утром непременно доложит о том, что брат Груви опять пропустил вечернюю молитву и полночи где-то шлялся. Конечно, отец-настоятель сквозь пальцы смотрит на мои «прогулки», но даже божественному терпению однажды приходит конец. Вот запрут меня в келье на месяц-другой в разгар учебного года, и что? А я в этом году курирую выпускной курс. Мне нельзя даже простудиться на седмицу.

Поэтому я сразу прошел мимо, сворачивая к калитке, которой пользовались чаще всего доносчики, не желающие, чтобы обвиненный в ереси сосед знал, кто донес на него отцам-дознавателям. Но сделал всего несколько шагов, когда сбоку у стены шевельнулась тень, и чей-то голос хрипло окликнул:

- Мастер Груви?

Я невольно чертыхнулся. Надо же! Старею, теряю хватку. Не заметить человека! С другой стороны, не упыря же упустил! И все равно…

Я развернулся на пятках, невольно хватаясь за пояс. Оружия инквизиторам не положено, но я вопреки статусу, если случалось выйти в город, цеплял к поясу фальшион*.

(*Фальшион – здесь большой, до локтя длиной, нож. Оружие студентов и простонародья. Згаш Груви, будучи некромантом, мог позволить себе носить короткий меч, но, приняв сан, вынужден был отказаться от права носить благородное оружие. Прим.авт.)

- Кто вы такой?

От стены отделилась стройная фигура в мужской одежде.

- Вы – мастер… магистр Груви?

Моим собеседником оказался юноша лет девятнадцати-двадцати. При свете звезд я мог рассмотреть его тонкое лицо с правильными чертами. Не скажу, что кого-то они мне напоминали, но…

- Да, это я. Могу я узнать, кто вы такой и что вам от меня угодно?

- Я, - он смутился, стрельнул глазами куда-то вбок, но тут же вскинул голову, как норовистый конек. – Меня зовут Родольф Беркана. Я – ваш сын.