Мертвый лед

Глава 9

Терпеть не могу, когда кто-то садится за руль моего внедорожника, но так уж вышло, что я до сих пор слишком взвинчена событиями, произошедшими несколько лет назад. Я чувствовала себя уязвимой, и это бесило меня. Так и хотелось выплеснуть на кого-то все свое отвращение к себе и ярость, и по вине моих внутренних проблем за рулем МОЕЙ машины так кстати сидел Натаниэль, отвозя меня на МОЮ же работу, и это казалось чертовски удобным поводом. Но это же Натаниэль, и я слишком люблю его, чтобы сорваться на нем, видимо поэтому другие мужчины моей жизни и выбрали его на роль моего водителя. Ненавижу, когда мной вот так манипулируют, но это работает, так что я сидела на пассажирском сиденье в темноте, скрестив руки и наблюдая за светом фар проезжающих машин, усмирив свой гнев. Я передвинула пистолет с поясницы на правый бок, чтобы не замешкаться, пока еду в машине. Обожаю свою новою кожаную кобуру для ношения оружия на поясе, хотя, если я и дальше буду крутить ее вокруг, она уже не будет гармонировать с моей одеждой так, как задумывалось. Кобура должна быть достаточно темной, чтобы случайно не попасться на глаза клиентам на кладбище. И это тоже раздражало. Какого черта я должна скрывать свое оружие от заказчиков, если они и так знают, что я маршал? С кем бы не хотелось мне сейчас поцапаться, так это с Натаниэлем. Мика и Жан-Клод, скорее всего, на это и рассчитывали. Черт.

Я наблюдала, как Натаниэль аккуратно и осторожно ведет машину. Ему очень не нравилось сидеть за рулем в ночное время суток, я знала об этом, и это еще больше усмиряло мое желание сорваться на нем. Натаниэль был частью нашего с Микой трио и одним из немногих, с кем, как все мы согласились, мы обменяемся кольцами. И вслед за этой мыслью, я вспомнила о том, что вертигры вынуждают нас включить одного из них в церемонию. От вспыхнувшего гнева по моей коже поползла сила, и вдалеке, словно во сне, я увидела тигров всех цветов, что носила в себе: белого, рыжего, черного, голубого и золотого. Они уставились на меня.

Натаниэль вздрогнул, ощутив всплеск силы и моих показавшихся зверей. Он попытался потереть руку, но от этого руль слишком резко дернулся, и машина вильнула, поэтому он снова вернулся к управлению двумя руками. Я не могу себе позволить так отвлекать его. Он был моим леопардом зова, и это делало нас куда более метафизически близкими, чем просто влюбленных. Я должна быть большим волевым доминантом и сдерживать свой гнев. Я просто не могу сейчас потакать своим слабостям. Да уж, мужчины моей жизни отлично манипулируют мной, оставив меня этой ночью с другим моим возлюбленным.

Сосредоточившись на том, чтобы отпустить свою злость, я взглянула на Натаниэля, напоминая себе, как сильно его люблю и как сильно жажду защитить его. Обрушить на него свою энергию и спровоцировать аварию — верх глупости, а я стараюсь не совершать глупых поступков. Натаниэль выглядел блеклым в полумраке машины: его толстая коса казалась просто коричневой, а кожа — серовато-белой, и лишь в свете проносящихся мимо фонарей можно было заметить богатый золотисто-каштановый оттенок его волос и чистую белоснежную, почти светящуюся кожу, присущую всем рыжим. Натаниэль лишь раз взглянул на меня, и случайный отблеск света вернул его глазам истинный светло-лавандовый цвет, как у ранней сирени.

— Ты хотя бы смотришь на меня. Это начало, — заметил Натаниэль и вновь сосредоточил свое внимание на дороге.

— Прости, но настроение было настолько паршивым, что молчать — это лучшее, что я могла сделать.

— Я знаю, — мягко ответил он, включая поворотник и перестраиваясь на другую полосу дороги с плотным потоком машин, их фары словно светящиеся бусы протянулись до самого конца пробки.

— Мне нравится, насколько ты понимаешь меня, и в то же время терпеть этого не могу. Бессмыслица, да?

— Для тебя нет, — ответил Натаниэль.

— Что это за ответ? — проворчала я, медленно глубоко вдыхая и так же медленно выдыхая от нового всплеска силы, расслабляя плечи. Я заставила себя сесть прямо и не сутулиться под тяжестью своего гнева.

Он хмуро покосился на меня, а ведь улыбка делала его привлекательнее, хотя и ненамного. Мало что могло испортить его красоту, и Натаниэль использовал по максимуму подаренное природой: упорно занимался в тренажерке, следил за тем, что ест, и отрастил волосы длинной до лодыжек. Хотя он наконец-то подстриг кончики, так что коса теперь не касалась щиколоток. Если бы у меня были такие длинные волосы, я бы задушилась на смерть, а он кажется таким грациозным, как и всегда. Но кошки вообще славятся этим, а он верлеопард, как и Мика. Я задумалась, всегда ли ему была присуща эта изящность.

— Ты всегда был таким грациозным, или это все верлеопардовские штучки?

Натаниэль улыбнулся, взглянув на меня.

— Не знаю насчет грации, но еще ребенком меня заметили в Юношеской Христианской Ассоциации[4] и отправили на гимнастику, так что у меня уже тогда было все в порядке с координацией, или как это назвать.

— Я не знала, что ты занимался гимнастикой.

— Занимался, пока у моей мамы не нашли рак. Сначала я на время переехал к тете, а потом мама умерла, а отчиму гимнастика казалась недостаточно мужественной. Он водил Николаса на бейсбол, надеялся и меня приобщить к нему, но я никогда не был хорош с мячом. Ловить могу, а вот подавать нет, так что тренер поставил меня на аутфилд слева и молился, чтобы я не создавал проблем, — сказал он, тихо рассмеявшись.

Казалось, у него было такое же нормальное детство, как и у многих других, но я-то знала, что он был свидетелем того, как отчим забил его старшего брата Николаса до смерти. Мы с ним даже разделили воспоминание о том, как мальчик кричит ему: «Беги, Натаниэль, беги!» — и Натаниэль побежал. А сбежав, бродяжничал и в десять лет начал продавать себя. Я никогда не интересовалась, что с ним было между семью и десятью годами.

Это было первое счастливое воспоминание об отчиме, и я с трудом могла соотнести отца, отдавшего сыновей в Малую Лигу[5], с тем монстром, который, как я видела, избивал мальчишек бейсбольной битой. Как это мог быть один и тот же человек? Как это мог творить один и тот же человек?

— Я никогда не слышала, чтобы ты говорил о нем что-то хорошее.

— Годы терапии, и я наконец могу признать, что мой отчим не всегда был монстром. Я не слишком хорошо помню, каким он был до болезни мамы, но тогда отчим начал пить и очень изменился. Он впадал в бешенство так же, как я перекидываюсь в леопарда. Когда перекидываешься в первый раз, ты не всегда контролируешь себя и на следующее утро не помнишь, что творил. Все равно что напиться, только вот оборотень вооружен и способен рвать в клочья и убивать людей.

— Ты же был с местными верлеопардами, когда впервые перекинулся, да? Твой старый лидер, Габриэль, может, и не настолько сильный доминант, как Мика, но мог сделать так, чтобы его кошки не убивали людей при обращении. Или ты хочешь сказать, что он снимал леопардов-новичков в своих снафф-фильмах[6]?

— Нет, даже Габриэль считал это недостойным главы парда. После такого предательства, мы могли обратиться к другой группе верлеопардов и просить их защиты и убежища. Одно из немногих правил, которому следуют все животные: заботиться о новичках, чтобы у них не было никаких сожалений, когда они впервые изменят форму.

— Вот как, хорошо. Габриэль был сексуальным садистом и натворил много ужасного, но ты говорил, что он заставил тебя слезть с наркоты, прежде чем обратить в верлеопарда. Поэтому я предположила, что он был поаккуратнее с тобой, когда ты впервые обернулся.

— Я знаю, как ты ненавидишь его. И знаю, что ты убила его, когда он пытался убить тебя. Но он не был абсолютным злом. Мало кто им является, это самое сложное в терапии. Настоящих злодеев очень мало, в основном это просто несчастные, которым тоже сделали больно. Обо мне уже давно никто так не заботился, как Габлиэль. Он забрал меня с улицы, вымыл и научил вести себя в обществе: в роскошных отелях, дорогих ресторанах, во всех тех местах, где людей сопровождает эскорт, а не шлюхи. Ты знала, что Жан-Клод помогал ему обучать меня манерам?

— Нет, не знала.

Он вдруг улыбнулся, перестраиваясь в длинный ряд машин к съезду с магистрали.

— Когда Габриэль впервые привез меня к Жан-Клоду, я думал, что мне нужно будет просто переспать с ним. А оказалось, это был кастинг в танцоры «Запретного плода». Мне казалось, что я знаю, как нужно раздеваться на сцене, но Жан-Клод показал мне разницу между тряской голой задницей под музыку и настоящим стриптизом. Так и слышу его слова: «Одно искусство, другое дешевка и безвкусица, а на моей сцене не место дешевым танцам.» Боже, Жан-Клод лучший во всем, что делает. Не видел никого, подобного ему.

— Он неповторим, — согласилась я.

Натаниэль рассмеялся.

— С танцорами он всегда вел себя как джентльмен. Жан-Клод говорил, что не сможет быть хорошим менеджером, если будет выделять фаворитов. Сначала он научил меня быть изящным и сексуальным на сцене, а затем как пользоваться вилкой и не подворачивать салфетку под воротник.

Я рассмеялась.

— Никогда не слышала, что Жан-Клод проявлял интерес к верлеопардам Габриэля.

— Обычно не проявлял, но я был не просто верлеопардом Габриэля, я был одним из танцоров Жан-Клода, а он всегда присматривает за нами, как может. Но у него были связаны руки, пока Райна и Габриэль были живы.

Райна была Лупой, главной самкой местной стаи вервольфов. Технически сейчас эту роль все еще выполняю я, но только потому что Ульфрик — король волков, Ричард Зиман — не выбрал новую пару среди настоящих вервольфов. Я до сих пор была их Больверком — исполнителем грязной работенки, и могла убивать членов стаи, чтобы обезопасить других. Когда оборотни выходят из-под контроля, число жертв стремительно растет. На самом деле все, что я не делала в качестве Больверка, я исполняла в роли легального палача — поджидала монстра, убивающего людей. Я могу принимать превентивные меры, пока другие копы не видят. Стараюсь не убивать никого, кто не нападает на меня или других, и надеюсь так и будет продолжаться.

Натаниэль повернул на маленькую темную улочку с меньшим потоком машин.

— Один из моих постоянных клиентов был богат, очень богат. Эти деньги он унаследовал, поэтому он не мог позволить, чтобы кто-то пронюхал о том, что я проститутка. Он хотел видеть меня не только в номере отеля, но и водить на приемы, где на столах было столько столовых приборов из серебра, что ты даже предположить не можешь, зачем все это для одного ужина. Дело не только в правильном использовании ложки и вилки, а в целом ином поведении и общении с людьми. Окружение Габриэля не слишком отличалось от моего, обычный пацан с улицы, пробившийся к власти, поэтому он обратился за советом к Жан-Клоду. Вот так и начались мои уроки этикета.

Я попыталась представить, как Жан-Клод учит Натаниэля-подростка быть леди, и не смогла. Он давал мне этот запутанный урок по использованию столовых приборов, так что я могла кушать те блюда, что хотел попробовать Жан-Клод, если бы только мог. Благодаря трем вампирским меткам, Жан-Клод может ощущать вкус через меня, если настроится. У нас бывали свидания, когда он просто наблюдал за тем, как я ем — только так он мог попробовать блюда вместе со мной. Если бы я не ела стейк целых шестьсот лет, я бы тоже была рада хоть этому.

Мой телефон зазвонил старомодным дззззынь, и я подпрыгнула, пискнув. Черт, мне точно нужно подобрать другой основной рингтон, от этого я вечно вздрагиваю. Натаниэль мудро замаскировал свой смех кашлем. Ему с Жан-Клодом это казалось милым. Мика считал, что мне просто нужно поменять звонок.

Я сняла телефон с зарядки на центральной консоли и ответила:

— Блейк. Что стряслось? — и это прозвучало раздраженно, как и всегда, когда я была напугана.

— Я выбрал неудачное время для звонка? — спросил Мэнни.

— Нет, нет, все в порядке. Мне нужно поговорить с тобой.

— Мы слишком давно знакомы, Анита, что случилось?

Мэнни был тем, кто взял меня на мою первую охоту на вампиров, научил пронзать их колом и отсекать головы. Он держал меня за руку, когда я теряла часть себя, изучая специфику нашей работы. Помогал отточить мой ритуал для поднятия зомби, потому что сам этим занимался.

— Это личное.

— Жан-Клод плохо обращается с тобой? — спросил он тем самым тоном, который слышишь от старших мужчин, когда они хотят по-отечески защитить тебя.

— Нет, с ним все хорошо. Просто иногда недостатки моей работы сказываются на достоинствах моей жизни, если ты понимаешь, о чем я, — это была правда, но такая завуалированная, что почти ложь. Но Мэнни пришлось довольствоваться той правдой, которой мог.

— Я был не в восторге, когда Розита заставила меня отказаться от охоты на вампиров, но моя жизнь и правда стала лучше. Ты могла бы просто поднимать мертвых, Анита. Я знаю, что ни один из нас не смог бы бросить это.

— Без случайного воскрешения мертвецов, — добавила я. Мы с Мэнни рассказывали друг другу о случайном проявлении наших сил. Моим первым случаем была собака. Его — младший двоюродный брат. Что общего между ними? Мы были к ним привязаны. Я хотела, чтобы моя собака вернулась, вот она и вернулась. А вот профессора колледжа, который покончил с собой и пришел к порогу моей комнаты в общежитии, объяснить сложнее. Но когда-то я была послушной маленькой католичкой и не хотела вечно гореть в аду, поэтому… это был очередной повод покаяться.

— Да, сила так или иначе найдет выход, но охота на монстров не твоя магия. С ней можно завязать.

Мэнни ничего не знал о Матери Всей Тьмы, об Отце Дня и о… многом другом. Розита взяла с меня обещание, что я больше не буду втягивать ее мужа в охоту на вампиров после того, как он едва не умер на последнем нашем деле. Мэнни все еще казнил вампиров в моргах, мертвых для мира и скованных, но Розита все равно переживала за него. В ту нашу последнюю охоту ему уже было за пятьдесят, и она сказала: «Он уже слишком стар для этого. Оставь моего старика в покое, пусть доживет до внуков.»

Что мне было ответить? Я просто выполнила ее просьбу и потеряла своего наставника, учителя и напарника по делам нежити. Несколько из худших моих ран я получила, когда лишилась прикрытия Мэнни. Он стал старше, не стариком, но вот сейчас он готовится к свадьбе своей старшей дочери, а мог бы и пропустить ее, оставшись со мной.

— Ты в порядке, Анита?

— Прости, Мэнни, ты что-то сказал?

— Не похоже на тебя терять нить разговора. Что-то сильно потрясло тебя.

— Да уж, именно поэтому я тебе и позвонила.

Я взглянула на Натаниэля. Речь шла о текущем полицейском расследовании, но что я могла сделать? Попросить его заткнуть уши и напеть песенку? Если на то пошло, то и Мэнни не маршал. Он упустил свой шанс стать старейшиной сверхъестественного отдела маршалов, когда оставил охоту на вампиров. Я люблю Натаниэля, но мне не следует обсуждать при нем текущее полицейское расследование, к тому же ФБР будет не в восторге от моей излишней откровенности с любовником.

— Я помогу, если это в моих силах, ты же знаешь.

— Знаю, Мэнни. Просто обдумываю, как много я могу тебе рассказать, ведь значка у тебя нет, — я поняла, что это прозвучало слишком грубо, но на сегодня я исчерпала свой самоконтроль. И для предстоящего поднятия зомби в этом тоже нет ничего хорошего.

— Дело только в отсутствии у меня значка или рядом с тобой еще и Жан-Клод?

— Он остался в городе, а я поехала на работу. Мы деловые люди и не можем позволить себе проводить вместе каждую свободную минуту, — и это тоже прозвучало ворчливо, да и наплевать. Я устала от вопросов Мэнни о Жан-Клоде. Не то, чтобы они личные, просто ему не нравятся мои отношения с вампиром. Именно Мэнни научил меня тому, что вампиры не просто люди с клыками, а монстры. Только вот я выяснила, что это неправда, а Мэнни все еще верит в это. Парадокс: он завязал с охотой на вампиров, но все еще по-расистски ненавидит их, а я, казнив намного больше, считаю их людьми.

Натаниэль взглянул на меня, склонив голову на бок, словно спрашивая: «Что?»

— Если ты не можешь говорить со мной о деле, зачем тогда вообще звонишь? — спросил Мэнни.

— Верно, — выдохнула я и попыталась понять, чем мне стоит поделиться, а что стоит придержать. А еще не хочу растрепать секреты Мэнни, пусть даже Натаниэлю. Не потому что не доверяю своего возлюбленному, а потому что это были не мои тайны. Если полиция когда-нибудь узнает секреты Мэнни, он окажется за решеткой, а если ему не повезет с судьей, его могут казнить через несколько недель, или даже дней. Кое-что из того, что он совершал с Домингой Сальвадор, попадало под закон о злоупотреблении магией, что по умолчанию сулило смертную казнь, без всего этого «годы-в-роли-смертника» дерьма. Эти законы были разработаны для того, чтобы защитить человеческое общество от настолько могущественных существ, которых держать в тюрьме — значит рисковать еще большими жизнями. Мэнни не был настолько опасен, но закон в действии отличается от того, что написан на бумаге. И дело не в абсолютном правосудии, а в разном толковании этого закона и в том, у кого адвокат лучше. Цинично, да, но чем дольше я работаю в органах, тем лучше понимаю, что цинизм частенько является правдой.

— Помнишь Домингу Сальвадор?

— Ты же знаешь, что да, — его голос вдруг стал предельно серьезным.

— Я столкнулась с делом, где использовали силу, которой, как мне казалось, обладала только она.

— Какую именно силу? — уточнил он.

— Вспомни, где она планировала использовать мои магические способности.

— Рабочий вопрос, я сейчас вернусь, — сказал он, и я услышала его шаги. Он сейчас дома со своей семьей? Нарушила ли я теплую семейную сцену этой жутью?

Когда он снова заговорил, я поняла, что он был один:

— Ты о том, что ей нужна была твоя помощь в поднятии зомби для продажи как секс-рабов?

— Угу, об этом.

— Зомби всегда продавались как секс-рабы, Анита. Люди избавляются от них, когда они начинают гнить, но спрос на это есть. И ты, и я получаем такие предложения.

— И мы оба говорим нет.

— Конечно, мы говорим нет. Но есть и другие с нашим даром, и они не так разборчивы.

— Но я говорю не о таких зомби, Мэнни. Я говорю о тех, что она поднимала в самом конце. Тех самых, с испуганными глазами.

— Зомби не чувствуют страха, Анита.

— Нет, не чувствуют.

— Тогда о чем ты?

— Подумай, Мэнни.

— Она поднимала очень хороших, реалистичных зомби, но есть и другие, кто делает это так же хорошо. Твои сейчас выглядят как живые.

— Души, Мэнни, души.

— Я не… — начал он, но замолчал, и я услышала его участившееся дыхание. — Хочешь сказать, что кто-то понял, как ловить души в ловушку и возвращать их в гниющие трупы так, чтобы разложение прекращалось?

— И освоил трюк с ее изъятием и возвращением назад, чтобы тело немного разложилось.

Он взмолился на испанском. Я поняла, что он молился Деве Марии, точнее даже Гваделупской Деве Марии. И когда он, наконец, снова заговорил на английском, его акцент был сильнее обычного.

— Это не может быть дело ее рук, Анита. Она мертва. Даже она не может вернуться после того, как ее разорвали и съели зомби.

Мэнни один из немногих, кому я рассказала о реальной смерти Доминги. Она пыталась вынудить меня принести в жертву невинного, чтобы поднять зомби. По счастливой случайности в круг вошли ее подельники, и я смогла убить их, подняв гораздо больше одного зомби с всплеском той силы, что подарила мне их смерть. Мэнни опасался за свою безопасность и безопасность своей семьи, поэтому я и рассказала ему правду. И насколько я знаю, он ни с кем этим не делился.

— Не думаю, что она восстала из могилы, Мэнни, но это может быть кто-то, кто ее знал. Когда я отказала Доминге, она привлекла к делу еще кого-то?

— Я не знаю. В тот день, когда я привел тебя увидеться с ней, мы встречались первый и последний раз за много лет.

— А кто знал бы, если бы она это сделала?

— Я не знаю.

— Думай, Мэнни, думай. Эти женщины подвергаются таким пыткам, какие никто не должен терпеть за пределами нижних кругов ада.

— Я подумаю над этим, Анита, но даже не представляю, кто теперь станет разговаривать со мной. Все знают, что это я привел полицию к дому Сеньоры, и только страх перед моей силой удерживает их от мести.

— Прости, Мэнни. Я не хочу подвергать тебя опасности своей просьбой о помощи.

— Хороший человек обязан помочь остановить зло, если он считает себя таковым, Анита. Не извиняйся за это.

— Просто я устала ставить под угрозу жизни людей. В смысле, иногда рядом со мной так опасно.

— Это не так, — возразил он.

— Нет?

— Анита, не знаю, с какой частью своего прошлого ты борешься, но это сражение тяжелее, потому что ты хороший человек. Ты борешься за правое дело.

— Спасибо, Мэнни.

— De nada[7].

Я улыбнулась.

— Если вспомнишь, с кем можно поговорить, или где-то увидишь этих ублюдков, дай мне знать.

— Дам.

— Ну а теперь возвращайся к своим семейным делам.

— Иду, Розита, — сказал он кому-то.

Затем я услышала несколько голосов, и наконец телефон взяла женщина:

— Анита, поздравляю с обручением! Я так рада, что ты наконец-то выходишь замуж.

— Спасибо, Розита. Теперь можешь не переживать, что я останусь старой девой.

— Женщина должна быть замужем, Анита, вот и все.

— Ты же знаешь, что я не согласна с этим.

— В любом случае, ты все равно выходишь замуж, — сказала она так, словно это подтверждало ее мнение.

Я вздохнула и рассмеялась.

— Мы останемся при своих мнениях, но да, я выхожу замуж, как только закончим с деталями.

— Если тебе нужна будет помощь, просто позвони.

— Вы же и так организовываете свадьбу Конни. Этого что, недостаточно?

— Свадьба Консуэлы почти готова.

— Поздравляю вас и ее.

— Gracias, я обошла все магазины для новобрачных, рестораны, была везде. Буду рада дать тебе список мест, которые были нам особенно полезны.

— Хорошо, это и правда может быть полезно. Спасибо.

Отдам список Жан-Клоду.

— Мэнни отправит его тебе на почту.

— Спасибо, Розита, — это наверно самый длинный разговор с женой Мэнни за все наше знакомство.

— Надеюсь, ты позволишь мне помочь. Я и забыла, как люблю свадьбы, — сказала она и рассмеялась, и это был ее лучший, счастливейший смех, что я слышала. Обычно Розита была строга и бескомпромиссна. Я попыталась представить, как Розита, которую я знаю, больше ста семидесяти сантиметров ростом и под сто пятьдесят килограмм, вот так по-девичьи смеется. Мэнни был ниже нее ростом и стройнее, они выглядели прямо как живая иллюстрация к детскому стишку про Джэка Спрэта[8]. Этот смех принадлежал той молодой девушке, которую Мэнни встретил в Мексике уже очень давно.

— И никаких проблем с тем, что я выхожу замуж за вампира? — спросила я, просто потому что не могла выбросить это из головы.

Она издала резкий звук.

— Я набожная католичка, ты же знаешь.

— Знаю. Церковь провозгласила всех вампиров бездушными проклятыми, поэтому я и решила, что у вас могут быть проблемы с моим женихом.

— А еще они отлучили от церкви тех, кто поднимает мертвых, но наш священник все равно позволяет Мэнни причащаться. Если об этом узнают, у него будут неприятности. Возможно, и твой мужчина хороший, что бы ни говорила церковь.

Розита продемонстрировала такие широкие взгляды, что я не знала, стоит ли мне зааплодировать ей или лучше спросить, какую группу взаимопомощи она посещает? Умнеет, как и я.

— К тому же это не просто какой-то вампир, это Жан-Клод, а он… — она пыталась подобрать верное слово и наконец нашла его: — hermoso.

Я рассмеялась, потому что это слово означает не просто «красивый», как принято говорить здесь, в Америке. Оно означает нечто удивительное, выходящее за рамки красоты.

— Я передам ему эти слова.

— О нет, не делай этого, Анита, — ее голос звучал смущенно. Представить не могу смущенную Розиту.

— Ладно, не буду. Просто скажу, что вы рады за нас.

— Да, рада. Жду не дождусь свадьбы, достойной такого предложения.

— Как и я, — ответила я, а в животе вновь свернулся тугой узел и вовсе не по поводу борьбы с преступностью. Предложение задало слишком высокую планку, и теперь все рассчитывают на грандиозную свадьбу, а ничто не сравнится с режимом Жан-Клода ты-будешь-без-ума-от-меня, даже сам Жан-Клод.

Мы попрощались, и я вновь осталась в машине наедине с Натаниэлем и шорохом колес по ночной дороге.

— Жена Мэнни сказала, что ждет не дождется свадьбы, достойной такого предложения.

— Да, это было что-то, — очень осторожно сказал Натаниэль, и его серьезный тон заставил меня посмотреть на него внимательнее.

— В чем дело? — спросила я.

— А в чем дело?

— Этот тон и эта нейтральная фраза.

Он вздохнул и закатил глаза.

— Мы еще не подъезжаем?

— Еще около четырех-пяти миль, и тогда надо будет сбросить скорость — кладбище легко пропустить в темноте. Не меняй тему.

— Ты уже и так расстроена, и это глупости.

— Что за глупости? — спросила я.

— Я был бы в восторге, если бы кто-то сделал для меня такое же ты-будешь-без-ума предложение, как Жан-Клод для тебя. Но мужчин не принято баловать романтическими поступками, они сами должны их совершать.

Я внимательно изучала его лицо.

— Ты имеешь в виду, что хотел бы эпичного роскошного предложения?

— Я имею в виду, что иногда неплохо быть девчонкой.

— Ты хозяйничаешь по дому и мечтаешь о ребенке. Думаю, из тебя девчонка лучше, чем из меня.

— Если я девчонка, тогда где мое эпичное роскошное предложение?

— Ты серьезно?

Его взгляд подсказал мне, что он был исключительно серьезен. Черт.

— Романтики ты ждешь только от меня или от нас с Микой?

— От Мики или от тебя, или от вас обоих. Для меня не важно, если ты серьезно.

— В свое время Мика сделал предложение нам обоим. И я бы вышла за вас двоих, если бы могла, я уже говорила об этом.

— Я знаю. Говорил же, что это глупости.

— Значит, если бы Жан-Клод с огромным кольцом подъехал на карете к тебе, тебе бы это понравилось?

Он кивнул.

— Да, но лучше, если бы это была бы ты или Мика.

— Ну, черт.

— Это не совсем те романтические чувства, на которые я рассчитывал, Анита.

— Прости, правда. Просто ты огорошил меня.

— Ты же сама сказала: я занимаюсь готовкой, уборкой, хожу по магазинам, и ты не хочешь ребенка от меня. Неужели немного романтики — это слишком много?

— Я маршал Соединенных Штатов Сверхъестественного Отдела. Я не смогу работать, если забеременею. Я не хочу беременеть. В моей жизни нет места ребенку.

— Мы могли бы усыновить.

— Тебе всего двадцать три. Зачем тебе ребенок сейчас?

— Но тебе тридцать. И я хочу, чтобы у нас был ребенок.

— У меня в запасе есть еще парочка годков, — ответила я, даже не пытаясь сдержать сарказм.

— Женщины в тридцать не старые, Анита, я знаю. Но у них есть дети. Когда ты размениваешь третий десяток, пора принимать решение.

— Женщины заводят детей и в сорок, и даже в пятьдесят.

— С помощью медицинских технологий.

— Моя тетка родила своего последнего ребенка в пятьдесят. И это было полной неожиданностью, и без чудесного вмешательства медиков.

Натаниэль взглянул меня.

— Правда?

— Правда, — кивнула я. — Доктор сказал ей, что она больше не сможет иметь детей, поэтому она перестала предохраняться. Он ошибся.

— Ладно, беру свои слова назад. Возможно, у нас больше времени. Пятьдесят. Обалдеть. Хорошие гены.

— Только если к пятидесяти у тебя не угаснет желание плодить детишек.

— Я остановлюсь на одном чуть раньше, — ответил он.

— На сегодня хватит, Натаниэль. На меня и так достаточно давят вертигры, которые хотят участвовать в церемонии обручения.

— Я всего лишь сказал о романтичном предложении, а ты теперь чувствуешь, как на тебя из-за церемонии давит еще больше людей? Знаешь, давят-то не только на тебя. Они хотят обменяться кольцами и с Микой, и со мной тоже.

Я обдумала это пару мгновений.

— Мика в Цирке не говорил об этом в таком ключе.

— Он и не должен.

— О чем ты?

— Я бисексуал. Мика для меня не исключение, и обручение с еще одним мужчиной для него не то же самое, что для меня.

— Вот черт! Прости, Натаниэль, ты абсолютно прав. Для тебя он может быть новым любовником, Мика же не станет так его рассматривать. Значит на самом деле под ударом наша с тобой добродетель, если можно так выразиться.

— Не добродетель в опасности, Анита, а наше семейное счастье. И это гораздо важнее для меня.

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, считая до десяти. Когда это не сработало, я попыталась досчитать до двадцати, но дрожь внутри так и не прошла, поэтому я просто сказала:

— Мика назвал, кого бы он выбрал из тигров. А кого выбираешь ты?

Натаниэль взглянул на меня, а затем вновь сосредоточил внимание на дороге.

— Спасибо, что спросила. Знаю, что не хотела.

— Мне ясна твоя позиция насчет секса. Так кого бы ты хотел видеть в нашей постели?

— Смотря, что ты имеешь в виду, говоря «в нашей постели», — ответил он.

— Кончай скромничать, Натаниэль, после того как заставил меня спросить об этом.

Он улыбнулся.

— Справедливо. Ладно, Синрик готов делить тебя со мной или Микой лучше, чем кто-либо ожидает от Ники. Но Мика не делит постель с Ники. А я ни с одним из них не сплю, воспринимаю их больше как братьев или типа того.

— Ну а если выбирать в романтическом смысле, тогда кто?

— Чтобы сохранить семейный уют, или Ники, или Синрик. Они и так уже живут с нами.

— Но Ники не вертигр, это нам не поможет.

— Верно.

— Да давай уже, у тебя есть кто-то на примете.

— На примете двое, вроде бы.

— Ну так раскрой тайну.

— Дев. Он бисексуал и золотой тигр.

— Но разве он не с головой в семейной идиллии с Ашером и Кейном?

— Кейн бесится, когда приходится с кем-то делить Ашера. И Дев не разделяет БДСМ-наклонностей Ашера. С появлением Кейна он стал просто еще одним любовником.

— Думаешь, Дев скоро будет свободен?

— Не совсем, но он забавный и би, как и я.

— Ты говорил о двоих, так кто второй?

— Никого конкретного. Единственная вертигрица, с которой ты спала — Джейд, и мы все согласны, что у нее слишком много проблем. Но как насчет других женщин-вертигров в роли кандидаток? Она была бы любовницей для нас троих, а не только для двоих из нас…

Я нахмурилась.

— Джейд была катастрофой.

— Но не потому что она женщина.

— Может и нет, но мне по душе мужчины, Натаниэль, прости уж.

— Мы с тобой неплохо провели время, когда Джей-Джей приезжала к Джейсону. И она очень даже женщина.

Джей-Джей большую часть своей жизни была лесбиянкой, пока снова не встретилась с Джейсоном. В средней школе они встречались, а затем она почувствовала, что должна сделать выбор, к кому ее тянет сильнее: к мужчинам или женщинам. Джейсон уважал ее выбор и переключился на других девчонок. Но Джей-Джей так и не смогла его забыть, а для него она по-прежнему осталась той самой, не смотря на признание обоих, что моногамия не для них. В полигамности главное честность и любовь, они начали с меня, Натаниэля и Джейд.

Джей-Джей высокая, стройная, с подтянутым телом профессиональной балерины, занимавшейся искусством уже не первый год. Она была участницей одной из самых уважаемых танцевальных трупп, которые когда-либо существовали в Нью-Йорке. Джейсон, лучший друг Натаниэля и мой зверь зова, начал проводить там все больше времени, на этой неделе он тоже ездил к ней. Они даже очень серьезно говорили о том, что когда-нибудь он пройдет кастинг в эту танцевальную труппу. Если у него получится, то он станет первым оборотнем в коллективе людей. А пока существуют танцевальные труппы, полностью состоящие из оборотней или вампиров, или и тех, и других, но люди не хотят соперничать с теми, кто быстрее, сильнее и выносливее их из-за вируса ликантропии, который они подхватили, и никакие усердные репетиции и тренировки не позволят человеку сравниться с ними. Ни я, ни Жан-Клод не уверены, что сможем обойтись без Джейсона, ведь он работает помощником менеджера и одним из ведущих танцоров «Запретного плода», но мы оба желаем ему счастья. Джей-Джей — вторая женщина, что когда-либо была моей любовницей, и она нравилась мне гораздо больше той, кто вынуждал меня надеть кольцо ей на палец.

— Не могу не согласиться. И если бы Джей-Джей была вертигром, я бы рассмотрела ее кандидатуру, но она человек. Потрясающе, мы не приблизились в поисках тигра, который нравился бы нам всем настолько, чтобы обручиться с ним.

— Нам всем нравится Синрик.

Если только Мика не сказал ему, то Натаниэль не в курсе о том, что я чувствую к Синрику, поэтому я не знала, что ответить. Он либо знает обо всем и специально подталкивает меня, либо не знает, и это просто искреннее замечание. Я не могла попросить его не сыпать соль на рану и не была готова говорить об этом, не так быстро, даже с Натаниэлем. Я согласилась обсудить других тигров, только чтобы он не говорил о Синрике. Не очень умно, но иногда ты творишь ужасные глупости, избегая того, что тебе неприятно.

— Да, но ты же сам сказал, что ни ты, ни Мика с ним не спите, значит, это будет только мой любовник. Ты прав, я должна хотя бы присмотреться к другим вертиграм.

— То есть к вертигрицам?

— К вертиграм, кто знает, может, среди них есть кто-то получше Дева и Синрика. Но да, и к вертигрицам тоже.

— Правда? — спросил Натаниэль, вдруг показавшись еще моложе, чем был.

— Да, правда, и ты проехал мимо въезда на кладбище.

Он ударил по тормозам, и только благодаря ремню безопасности я не впечаталась в приборную панель.

— Прости, правда, — выпалил он.

Я с трудом усмирила пытавшееся выпрыгнуть сердце. Моя мать погибла в автомобильной аварии, поэтому такие моменты больше, чем просто пугали меня.

— Когда поедем домой, за руль сяду я, — хрипло проговорила я.

— Хорошо, что на этой проселочной дороге не такое активное движение, — сказал он, машина перегородила большую часть дороги, уперевшись фарами в низкую каменную стену.

— Да уж, а теперь медленно сдай назад, осторожно, и не превышай пяти миль в час, когда мы въедем на кладбище. Дорожки очень узкие и покрыты гравием.

— Я очень извиняюсь, Анита.

— Натаниэль, убирайся с этой темной дороги, пока никто не протаранил нас, съезжая с холма.

Натаниэль не стал спорить, осторожно и медленно сдал назад и аккуратно протиснулся через узкий проезд. Интересно, как Ники с Дино проехали здесь на фургоне с коровой в прицепе. Это, должно быть, было непросто, но они справились, иначе Ники звонил бы мне прямо сейчас. Я доверяла Ники, и он был единственным, кого еще я могла бы полюбить, но ни один из мужчин моей жизни не чувствовал этого к нему. Почему мы должны выбрать вертигра? Потому что я уничтожила Отца Тигров, известного так же как Отец Дня, и убила Мать Всей Тьмы, что, согласно пророчеству, и должен был сделать следующий вампир, властвующий над всеми тиграми. Забавно, но если спустя тысячи лет покажется, что пророчество начинает сбываться, оно набирает силу и мощь, в него начинают верить. То, что человек-слуга Жан-Клода (это я) и его королева (снова я) уничтожила двух богов, вовсе не означает, что это я убила их. Вампиры считают оба убийства делом рук моего мастера, Жан-Клода. И нам придется включить в нашу церемонию одного из вертигров, потому что в остальной части пророчества говорится о свадьбе тигра и короля с королевой. Метафизическое сообщество было уверено, что заключенный союз с вертигром стал бы завершением пророчества и последним гвоздем в крышке гроба Матери Всей Тьмы. Иначе останется лазейка, что позволит ей вернуться из могилы. Очень мило, когда дело касается по-настоящему крутого дерьма, всегда есть лазейка. Я поглощала ее сущность, а она пыталась взять контроль над моим телом. Нашла коса на камень, и я выиграла, но все маленькие вампирчики и пушистики были уверены, что победу надо закрепить, поэтому мы с Жан-Клодом должны были «окольцевать» одного из тигров, что помогли нам уничтожить Мать Всей Тьмы. Не задетое самолюбие наших любовников, ни настоящих, ни бывших, заставило нас согласиться включить одного из вертигров в церемонию, а вся страна, желающая видеть Жан-Клода своим торжествующим королем. Даже сразив символического дракона, я была всего лишь королевой. Я была той, кого прокатили на карете, и кто потерял голову от принца, даже если в одной руке я держала окровавленный меч, а в другой — голову Горгоны. В глазах вампиров, особенно древних, я была принцессой, не способной защитить ни себя, ни других. Они принимали меня за кого-то другого.

— Я не та принцесса, которая нужна им, — я даже не подозревала, что сказала это вслух, пока Натаниэль не переспросил:

— Ты о чем?

— Ни о чем. Вот машины. Паркуйся, пора поколдовать и заработать неприлично много денег.

— Чтобы ты смогла потратить их на то, чтобы свести меня с ума, — добавил он, проезжая вперед, стараясь не задеть ни одну из старых могил по обочинам дороги.

— Ты не можешь просто забыть об этом?

— Неа, — протянул он, останавливаясь.