Много шума из-за невесты

Глава 2

Прежде всего Терезе Эссекс бросилось в глаза то, что англичане играют в игрушки. В игрушки! Это соответствовало тому, что они слышали об англичанах. Рассказывали, что это, мол, тощие, слабосильные существа, которые никогда не становятся взрослыми и дрожат от холода при крепком ветре.

Однако это были всего лишь мужчины, пусть даже в английском варианте.

Тесс уже исполнилось шестнадцать лет, когда она вдруг поняла, что мужчины имеют весьма неоднозначные представления об игрушках. Бросив взгляд на Джози и прикоснувшись к плечу Имоджин, она выровняла шеренгу сестер. Аннабел уже стояла как следует: головка приподнята таким образом, чтобы дать возможность желающим полюбоваться блеском ее золотых волос.

При виде их четверки эти англичане были потрясены даже больше, чем это бывало обычно. Они буквально замерли на месте, уставившись на них с открытыми ртами. Что было, откровенно говоря, просто неприлично. Они не были похожи на тонконогие, худосочные создания, как она ожидала, наслушавшись всяких россказней об англичанах. Один из них смотрелся как картинка из журнала. Его густая черная шевелюра была причесана нарочито небрежно, что, видимо, соответствовало требованиям моды. Нельзя сказать, что он был джентльмен. Джентльмены не выглядят такими опасными. Второй был высокий, весьма мужественный. Пряди непослушных каштановых волос падали ему на лоб. Тесс про себя окрестила его Одиноким волком.

— Ну что ж, — сказала она наконец, когда пауза слишком затянулась, — мы, конечно, сожалеем, что прервали вас, тем более когда вы занимались столь важным делом. — Она чуть заметно подчеркнула последние слова. Чтобы дать понять, что они не просто хорошенькие шотландские девчонки, которых можно спровадить в дальнюю комнату и забыть. Они все-таки леди, пусть даже не модно одетые.

Более элегантный из них поклонился и, сделав шаг вперед, сказал:

— Какой приятный сюрприз! Рад познакомиться с вами, мисс Эссекс. И со всеми остальными тоже.

В его голосе чувствовалось что-то странное, как будто он с трудом сдерживал смех. Но он поцеловал ей руку по всем правилам светского этикета.

Потом наконец тот, что покрупнее, которого она мысленно назвала Одиноким волком, встряхнулся, как это делают собаки, выходя из лужи, и тоже подошел к ней.

— Прошу прощения за мою невежливость, — сказал он. — Я Рейф Джорден, герцог Холбрук. Боюсь, что я неправильно понял, какого вы возраста.

— Какого мы возраста? — переспросила Тесс, чуть приподняв брови. Потом она медленно обвела взглядом разрисованные стены, обилие игрушек, и смутная догадка заставила ее удивляться еще больше. — Так вы думали, что мы все еще дети?

Он кивнул и снова поклонился с непринужденностью человека, привыкшего вращаться в самых высших слоях общества, хотя и явно не утруждавшего себя причесыванием волос.

— Приношу вам свои глубочайшие извинения. Я ошибочно считал, что вы и ваши сестры находитесь в детском возрасте.

— В детском возрасте? — повторила Тесс. — Вы, должно быть, считали нас младенцами, которые едва научились ходить? — Только теперь ей стало окончательно понятно присутствие четырех молоденьких нянюшек в белых фартуках, которые, открыв рты, наблюдали за этой сценой, лошадок-качалок и кукол. — Разве папа не говорил вам…

Она замолчала, не договорив. Конечно, папа не сказал. Папа скорее сообщил бы о возрасте Скворца или о том, как берет препятствия Распутница, чем о возрасте своих дочерей.

Опекун взял ее за руку и улыбнулся так, что у нее, несмотря на чувство обиды, потеплело на сердце.

— Я по глупости забыл спросить об этом у вашего отца. Но я, конечно, не имел ни малейшего понятия о том, что мое опекунство может потребоваться. Кстати, примите мои соболезнования в связи с вашей утратой, мисс Эссекс.

Тесс взглянула на него. Глаза у него были какого-то необыкновенного серовато-синего цвета. И добрые, пусть даже он был похож на дикаря с острова Борнео.

— Да, да, конечно, — сказала она. — Позвольте представить вам моих сестер. Это Имоджин. Ей только что исполнилось двадцать лет. — Бывали моменты, когда ей казалось, что Имоджин красивее, чем Аннабел (а это уже о многом говорило). Аннабел унаследовала от матери шелковистые белокурые волосы и веселые глаза, но эти губы… Только у Имоджин губы имели такой изящный изгиб. Иногда это поражало мужчин, словно удар ниже пояса. Было довольно забавно наблюдать, как герцог ошеломленно поморгал глазами, но устоял.

Правда, Имоджин не обращала ни малейшего внимания на то, какое впечатление производит на мужчин, потому что она была влюблена. Она лишь улыбнулась герцогу и присела в изящном реверансе. Когда у отца появлялись деньги, он обычно на какое-то время нанимал для них гувернантку, так что они могли, если потребуется, произвести впечатление изысканностью манер.

— А это Аннабел, — сказала Тесс, прикоснувшись к руке сестры. — Ей двадцать два года. — Если Имоджин не обращала внимания на мужчин, то Аннабел, казалось, едва научившись ходить, уже умела флиртовать. И теперь она одарила герцога улыбкой, полной одновременно и невинности, и манящих обещаний. Она поздоровалась с ним, и голос ее прозвучал словно мед, чуть приправленный лимоном.

Однако у герцога, кажется, от такого тона колени не подогнулись.

— Мисс Аннабел, — сказал он, поднося к губам ее руку, — рад познакомиться с вами.

— И наконец Джозефина, — сказала Тесс. — Джози пятнадцать лет, и она еще учится.

— Я предпочла бы, чтобы вы не целовали мне руку, — торопливо сказала Джози.

— Позвольте представить вам моего друга, — сказал герцог, как будто и не услышав замечания Джози, однако поцеловать ей руку не попытался. — Это Гаррет Лангем, граф Мейн.

Аннабел улыбнулась Мейну восхищенной улыбкой, будто была четырехлетней девочкой, которую только что угостили кусочком именинного пирога. Аннабел всегда были по вкусу мужчины, у которых целы все конечности и к тому же имеется титул.

Мейн улыбнулся в ответ не менее восхищенной улыбкой, хотя Тесс подозревала, что его эмоции едва ли относились к предкам Аннабел.

Потом герцог вновь повернулся к Тесс.

— Мисс Эссекс, поскольку никого из вас все это, — он обвел жестом комнату, — явно не интересует, то, может быть, лучше пройти в гостиную? Боюсь, что экономке потребуется некоторое время, чтобы приготовить для вас спальни, но, наверное, ваши служанки ей помогут.

Тесс почувствовала, что краснеет.

— Мы не привезли с собой служанок.

— В таком случае, — опекун и глазом не моргнул, — с вашего позволения, подключим к работе этих четырех молодых женщин. — Он указал на нянюшек, все еще стоявших у стены с вытаращенными глазами. — Уверен, что экономка быстро обучит их новым обязанностям.

— Вам потребуется также дуэнья, — вставил свое слово Мейн, искоса взглянув на герцога. — Теперь, когда стало ясно, что потребность в детской отпала, дуэнья потребуется в срочном порядке. Сегодня же, Рейф.

Мысль об этом явно не приходила в голову опекуну.

— Черт возьми, придется написать леди Клэрис, — сказал он, взъерошив руками волосы, — и попросить ее навестить меня. Если только она пожелает иметь со мной дело после того, как я недавно несколько грубо обошелся с ней.

— Наверное, ты был пьян? — поинтересовался Мейн. Опекун криво усмехнулся:

— Вышвырнул ее вон — к счастью, обошлось без применения физической силы. Откровенно говоря, плохо помню. — Он вдруг осознал, что Тесс и остальные девушки смотрят на него. Он улыбнулся им, но без малейшего сожаления. — Теперь мои подопечные подумают, что я горький пьяница.

— Узнать тебя означает полюбить тебя, — саркастически изрек граф. — Уважаемые мисс, ваш опекун обойдется вечером без бренди только тогда, когда в аду расцветут розы.

— Поместье леди Клэрис соседствует с нашим, — сказал Холбрук, обращаясь к Тесс и пропустив мимо ушей язвительное замечание друга. — Надеюсь, что, если я напишу ей любезную записку, она простит меня и войдет в наше положение. Тем более что положение у нас безвыходное. Вы не можете провести ночь под этой крышей без дуэньи.

Однако Мейн все не унимался.

— Эта дама вдова, и она положила глаз на вашего опекуна, — сказал он, обращаясь к девушкам. — Мне кажется, она надеется когда-нибудь застать его таким пьяным, что он не заметит, как она объявит о предстоящем браке. К ее несчастью, Рейф с трудом поддается воздействию спиртного.

— Все это вздор, — проворчал герцог и снова запустил руки в волосы, придав прическе еще более безумный вид.

— Ее даже не смущает, что она лет на десять старше Рейфа, — продолжал Мейн. — Леди Клэрис не теряет оптимизма, несмотря на то что ее сын почти ровесник Рейфа.

— Мейтленд значительно моложе меня, — возразил герцог.

— Ему около двадцати лет, — заявил Мейн, — а это значит, что леди Клэрис самое малое на пять лет старше тебя.

Тесс скорее почувствовала, чем услышала, тихое взволнованное восклицание Имоджин, и у нее упало сердце. Они общими усилиями пытались излечить Имоджин от безнадежного обожания лорда Мейтленда, а теперь он оказался их ближайшим соседом.

— Вы, случайно, говорите не о Дрейвене Мейтленде, ваша светлость? — спросила она, подчиняясь умоляющему взгляду Имоджин.

— Так вы знаете Мейтленда? — Тесс показалось, что мнение о лорде Мейтленде у их опекуна ничуть не лучше, чем у нее. — В таком случае вполне вероятно, что он будет сопровождать свою матушку. Я приглашу их обоих к ужину. Возможно, вы и ваши сестры пожелаете немного отдохнуть перед вечерней трапезой?

— С удовольствием, — сказала Тесс. Имоджин улыбалась как дурочка. Тесс заметила, что взгляд герцога задержался на ее улыбке, но он ничего не сказал.

— Пока ваши спальни не будут готовы, придется вам разместиться в розовых апартаментах, — сказал Холбрук и предложил Тесс руку, на которую она довольно неуклюже оперлась.

Англичане оказались полной противоположностью тому, чего она ожидала! Они были великолепны. Но ведь предполагалось, что англичане не могут быть великолепными. Все до сих пор слышанное ею об английских джентльменах давало основания предполагать, что это хрупкие создания: стоит чихнуть, как их словно ветром сдует. Правда, лорд Мейтленд был довольно крепкого телосложения. Новоявленный опекун тоже не вписывался в рамки расхожего образа. В нем совсем не было ничего герцогского. Он не облачался в атлас и бархат. На нем были довольно поношенные брюки и рубашка из самой обычной ткани, а вовсе не из атласа. Рукава ее были закатаны, как будто он собрался поработать на конюшне.

В его голосе не было ничего аристократического: приятный, но слегка хрипловатый, а манера говорить — довольно резкая. Вокруг глаз у него морщинки, и, судя по всему, ему было не меньше тридцати пяти лет. Бабником он не выглядел. Бабников Тесс распознавала за милю, а у него, хотя он и смотрел на них всех с интересом, глаза не загорались вожделением при виде их женских прелестей.

Однако, несмотря на его всклокоченные волосы, следы бурно прожитых лет на лице и совсем не франтоватый наряд, он не внушал страха.

Тесс почувствовала, как постепенно рассеивается напряжение, охватившее ее в ожидании первой встречи.

Этого крупного и сильного мужчину, который нанял четырех нянюшек для четырех маленьких девочек и который не обходится без стакана бренди, нечего было бояться.

Взглянув на его поношенную рубашку, Тесс сказала:

— Позвольте поблагодарить вас, ваша светлость, за то, что согласились стать нашим опекуном. — Она нервно глотнула воздух, однако надо было договорить до конца. — Отец был человеком недальновидным и иногда обременял знакомых просьбами.

Герцог, казалось, был искренне удивлен.

— Не думайте больше об этом, дорогая моя.

— Я говорю серьезно, — настаивала Тесс.

— Я тоже, — сказал герцог. — Я назван опекуном по меньшей мере в двадцати завещаниях, мисс Эссекс. Я все-таки герцог и никогда не видел причины отказать в подобной просьбе.

— Вот как? — едва смогла произнести потрясенная Тесс. Похоже, что не один ее отец воспользовался шапочным знакомством с Холбруком.

Тот, словно престарелый дядюшка, потрепал ее по руке.

— Не беспокойтесь, мисс Эссекс. Уверен, что все вопросы, связанные с опекунством, мы сможем уладить между собой. Найти гувернантку для Джози будет нетрудно. Найти дуэнью, с которой мы сможем сосуществовать, может оказаться сложнее. Но и это не повод для беспокойства.

Тесс казалось, что в последние несколько месяцев единственным чувством, которое она испытывала, было именно беспокойство. Преимущественно это было беспокойство по поводу того, будет ли опекун разумным, добрым человеком или окажется чокнутым лошадником. Однако на каждый нервный вопрос сестер Тесс без тени сомнения отвечала: «Я уверена, что он окажется достойным джентльменом. Ведь папа выбрал его, все тщательно обдумав заранее».

Видит Бог, это не было правдой. Папа, лежа на смертном одре, схватил ее за руку и сказал:

— Не тревожься, Тесс. Я выбрал лучшую кандидатуру на роль вашего опекуна. Я обратился к нему с этой просьбой сразу же после смерти Монктона. Я познакомился с Холбруком много лет назад.

— Почему он никогда не приезжал к нам, папа?

— Больше я с ним никогда не виделся, — ответил отец, который выглядел таким бледным даже на фоне белой подушки, что сердце Тесс сжалось от страха. — Не тревожься, девочка. Я время от времени встречал его имя в «Спортинг мэгэзин». Уж он как следует позаботится о Распутнице, Колокольчике и обо всех остальных. Он сам мне это обещал. Написал мне об этом. А я послал ему Скворца, чтобы скрепить нашу сделку.

— Уверена, что он это сделает, папа, — сказала Тесс, осторожно положив на постель беспомощную руку отца, когда тот задремал. Итак, значит, этот герцог позаботится о папиных горячо любимых лошадях, но что будет с дочерьми?

Отец снова открыл глаза.

— С Холбруком вы не пропадете, Тесс. А ты позаботься о них ради меня, хорошо?

Она снова взяла его за руку, с трудом сдерживая слезы.

— Мне кажется, будто я смотрю на тебя сквозь завесу падающего снега, — шепотом произнес он.

— Ах, папа, — тоже шепотом сказала Тесс, — я так люблю тебя.

Он покачал головой, видимо, собираясь с силами.

— Не сомневаюсь, что я встречусь там с вашей мамой. — Губы его дрогнули в улыбке. Отец очень любил, когда предстояло какое-нибудь приятное событие. Иногда Тесс казалось, что он бывал более счастлив за неделю до скачек, когда можно было что-то предвкушать, чем тогда, когда его лошади выигрывали призы. Правда, такое случалось не слишком часто.

— Да, папа. — Она смахнула текущие по щекам слезы.

— Девочка моя, — сказал он, и Тесс не поняла, обращается ли он к ней или к ее маме. Но потом вдруг услышала: — Не забудь, что Распутница любит яблочное пойло. — И дальше: — Позаботься о них, Тесс.

— Я все сделаю, папа. Сразу же по прибытии сообщу его светлости о том, что у Распутницы слабый желудок.

— Я не это имел в виду, Тереза, — сказал он и улыбнулся на сей раз ей, а не матери. — Аннабел слишком красива. А Джози такая милая. — Он на мгновение замолчал, потом продолжил: — Мейтленд не подходит для Имоджин. Этот парень — настоящий дикарь. А ты… Тесс. Эти яблоки…

Потом он снова задремал. И хотя Тесс и ее сестры говорили отцу о конюшнях, пока не охрипли, а Джози даже притащила в спальню миску дымящегося яблочного пойла в надежде, что знакомый запах взбодрит отца, он так больше и не проснулся.

Похороны прошли как в тумане. Приехал их толстый родственник, унаследовавший поместье. Он явился в сопровождении квохчущей жены и двух незамужних тетушек. Тесс сделала все, что смогла, чтобы они чувствовали себя уютно в доме, где не было даже приличной перины. Когда наконец прибыл секретарь герцога, чтобы объявить об их судьбе, Тесс постаралась не забросать его вопросами о хозяине, а терпеливо ждала. По истечении недели пребывания у них секретаря, который очень тщательно занимался организацией максимально комфортной доставки отцовских лошадей в Англию, в вопросах отпала необходимость. Лошади отбыли прежде, чем сестры. Разве тем самым их незнакомый опекун не показал со всей ясностью, кому он отдает предпочтение?

Поэтому, даже когда Тесс успокаивала Джози или приказывала Имоджин перестать говорить о Дрейвене Мейтленде, угрожая задушить ее с помощью последней ленточки, оставшейся у Аннабел, она продолжала тревожиться. В конце концов тревога, смешавшись с горем утраты, превратилась в перманентное состояние Тесс.

Она не желала больше никогда иметь что-либо общее с человеком, помешанным на лошадях. И вот по иронии судьбы их будущее теперь полностью зависело именно от такого человека. Это вызывало у нее гнев по отношению к дорогому папочке, из-за чего она чувствовала себя виноватой, а чувство вины, в свою очередь, вызывало раздражение. Глядя теперь на герцога Холбрука, Тесс уже не сомневалась в том, что опекун и впрямь принадлежит к плеяде чокнутых лошадников. Стоило лишь взглянуть на его всклокоченные волосы и потрепанную одежду.

Но при этом он был добрым. И не был распутником.

В отличие от отца он не забывал об их комфорте. Он наверняка не был обязан приглашать их жить в своем доме и обращаться с ними так, словно они действительно приходятся ему родней.

Возможно, она поторопилась с выводами. Может быть, у каждого из полоумных лошадников это помешательство проявляется по-своему?