Молчаливая роза

Глава 19

Часом позже, вернувшись домой и прослушивая записи на автоответчике, Девон с удивлением обнаружила сообщение Джонатана, в котором он справлялся, не присоединится ли она к их с Алексом походу на балет. Девон сразу поняла, что эта инициатива исходит не от мальчика, поскольку тот не виделся с отцом с прошлого уик-энда.

С грустью вздохнув, она подумала о том, с каким удовольствием откликнулась бы на это предложение раньше — ей было любопытно взглянуть, как общаются отец с сыном. Но теперь существовала опасность, что в присутствии Алекса их маленький обман может открыться, а она не хотела, чтобы Джонатан раньше времени разоблачил ее, поскольку еще предстояло выяснить из первых рук, что же все-таки случилось во время пожара. Кроме того Девон пока не до конца доверяла своему неожиданному помощнику, а может быть, не доверяла себе самой. Как бы там ни было, она тут же позвонила Стаффорду и вежливо, но решительно отказалась от его предложения, сославшись на недостаток времени.

В течение уик-энда Девон коротала время, работая над романом «Следы» и слоняясь по магазинам в надежде подыскать подходящие подарки к рождественским праздникам. Она купила очаровательную кашемировую шаль для матери и пенковую трубку для отца, который временами позволял себе побаловаться табачком, поскольку сигарет больше не курил.

Очереди в больших универсальных магазинах оказались куда меньше, чем она ожидала. Но рождественская реклама и играющая повсюду веселая музыка неожиданно настроили Девон на грустный лад. Она вдруг снова ощутила себя всеми забытой и покинутой.

Правда заключалась в том, что ей очень не хватало Джонатана. Работать с ним — это было одно, а трогать его, ощущать на себе его губы и руки — совсем другое.

Конечно, он оказал ей весьма значительную помощь, И они в конце концов отлично поладили, занимаясь общим делом. Но ее сердце хотело других отношений — тех, что сложились между ними до размолвки. Увы, прошлого не воротишь. Она прекрасно понимала, что Джонатан ужасно разозлится, когда ее обман, в который был вовлечен его любимый сын, обнаружится. Такого предательства он ей никогда не простит.

Стараясь не думать о грядущем разоблачении, Девон вернулась в клинику во вторник днем, чтобы продолжить уроки рисования с Алексом, и сразу заметила, что мальчик обрадовался встрече с ней ничуть не меньше, чем она сама.

— Ну как «Щелкунчик»? — спросила Девон, подходя к его рабочему столику, чтобы просмотреть рисунки, сделанные Алексом за три последних дня.

— Мне очень понравилось, а папа сказал, что это была лучшая постановка из всех, что он видел. Жаль только, что вас не было с нами! — И мальчик с восторгом принялся рассказывать о маршировавших на сцене солдатиках и о воздушных феях, пересказав почти весь спектакль.

— Послушай, — сказала Девон, от души наслаждавшаяся его повествованием, — ты так здорово все описываешь, что тебе, возможно, есть смысл стать писателем, а не художником.

— Нет, я лучше стану бизнесменом, как папочка.

— Вот как? — Девон удивленно подняла брови.

— Конечно! Но рисовать я все равно не брошу. Буду заниматься этим для своего удовольствия.

— Это хорошо, Энди. Некоторые люди забывают выкроить время, чтобы сделать что-то для своего удовольствия, а ведь это очень важно — все равно, сколько бы тебе ни было лет. — Она подумала о Джонатане и о том, как много и тяжело он работал в самом начале своей карьеры. — Ну а теперь давай поговорим о том, что ты нарисовал за уик-энд.

— Я много чего нарисовал, но картинку, которую я готовлю в подарок для папочки, я буду заканчивать в первую очередь. — Он показал Девон лежавший перед ним набросок. Изображенная на рисунке яхта стояла у пристани, и прозрачная голубая пода нежно обнимала ее длинный стройный корпус.

— Вот это уже значительно лучше. Линии четкие и сделаны верной рукой. И перспектива определена правильно! — Девон даже засмеялась от удовольствия. — Все просто отлично, Энди.

Мальчик тоже широко улыбнулся, и у него на щеках появились очаровательные ямочки. Как здорово, должно быть, иметь такого малыша, подумала Девон. Она в очередной раз пожалела, что у них с Полом не было детей. Теперь, когда она рассталась с Майклом и готовилась окончательно рассориться с Джонатаном, существовала весьма большая вероятность того, что у нее никогда больше не будет семьи. Девон знала, что одинокие женщины часто заводят детей, но она слишком хорошо понимала, что такое родительская любовь, особенно когда тебя любят и лелеют и мать, и отец, и не могла себе представить, что ее собственный ребенок получит ровно вполовину меньше заботы и ласки.

Почувствовав, что Алекс на нее смотрит, Девон снова переключила внимание на его работы. Когда в ее руках оказался рисунок, на котором была изображена родовая усадьба Стаффордов, от ее внимания не укрылось, что мальчик занервничал. На картине особенно выделялись зеленые ставни на окнах и железная кованая решетка, опоясывавшая дом.

Когда же Девон перевернула страницу, альбом едва не выпал из ее рук перед ней красовался тот же самый старый дом, но на этот раз он был объят пламенем. Красные и желтые языки огня упирались остриями в черное ночное небо.

— Пожар, — сказала она, совершенно упустив из виду, что Алекс ее слушав!.

— Скажите, папочка рассказывал вам об этом? — тихо спросил мальчик.

— Кое-что рассказывал. Видишь ли, я была в Стаффорде и видела то, что осталось от дома.

— Правда?

— Да. Я провела ночь в старинной стаффордской гостинице. — Девон старалась говорить спокойно, но внутри у нее все сжалось.

Алекс нервно облизнул губы.

— Это было ужасно.

Девон притворилась, что внимательно рассматривает рисунок. Она то подносила его к самым глазам, то отодвигала от себя как можно дальше.

— Я тебя понимаю. — Она снова перевернула страницу и замерла над провалившейся крышей уже ничем не сдерживаемое жадное пламя устремилось к самому небу. Но не это было главное. Среди языков пробившегося сквозь кровлю огня можно было различить набросок человеческого лица.

— Что это, Энди? — воскликнула Девон, указывая рукой на зыбкие очертания человека.

— Да так. Ничего особенного… — Мальчик прикусил нижнюю губу.

— Ничего особенного? Но тебе все-таки хотелось это нарисовать?

Алекс кивнул.

— Что ж, художник имеет право выражать себя.

— Что он имеет?

— Ну как объяснить? Считается, что художник изображает все то, что скрыто у него в душе. — Девон взглянула на мальчика, прикрывшись рисунками, словно шитом. — Ты ведь именно это нарисовал?

— Да.

— Стало быть, в ночь пожара ты увидел в огне человека?

— Так мне тогда показалось.

— Почему ты говоришь «показалось»? — Девон присела на стул, стоявший рядом с креслом мальчика. — Очень может быть, что ты видел этого человека на самом деле.

Алекс покачал головой, и было заметно, что он насторожился.

— Он просто мне привиделся, когда… когда меня ударило балкой.

— Это тебе папа сказал?

— Нет, но он думает, что все было именно так. И доктор Мейерс говорил мне то же самое, и вот теперь — доктор Реймонд. И все сестры так думают…

— Доктор Мейерс? — Именно это имя упоминал Джонатан.

— Да. Папочка отвез меня к нему после пожара. Он детский пси… пси… пси…

— Детский психолог? — помогла Девон мальчику.

— Ага. Как доктор Реймонд.

— Понятно. И они оба — и доктор Мейерс, и доктор Реймонд — утверждают, что человек в огне тебе лишь привиделся?

Алекс кивнул.

— Но ведь этот человек разговаривал с тобой?

Сердце Девон разрывалось от боли за ребенка.

Ей хотелось прижать его к себе, сказать ему, чтобы он ни о чем страшном не вспоминал. Но ей было необходимо знать правду. Кроме того, инстинкт подсказал ей, что и мальчику хочется, чтобы она знала, как все было.

— Мне все это только привиделось.

— Ну хорошо. Привиделось, приснилось — пусть. Но во сне… он с тобой разговаривал?

Алекс снова кивнул.

— И что же он сказал?

— Я не помню.

Девон протянула руку и накрыла ею маленькую ладошку Алекса. Потом она заговорила снова — тихо и проникновенно:

— Ты уверен, Энди? Или все дело в том, что тебе не хочется помнить?

— Все думают, что я должен про это забыть. Ведь это всего только сон.

Девон не хотелось оказывать давление на ребенка, но она отлично сознавала, что другого такого шанса ей может и не представиться.

— У меня тоже однажды был такой сон. — Она почувствовала как при ее словах пальцы мальчика вздрогнули. — И люди говорили мне то же самое — дескать, надо забыть о нем — и все. Но я не могла забыть. Я очень старалась, но не могла. И сейчас не могу.

Слезы потекли по худым бледным щекам Алекса, а маленькая ладошка, лежавшая в руке Девон, напряглась.

— Я тоже не могу забыть, — сказал он.

— Бедняжка. — Девон пододвинулась к Алексу и обняла его. Тонкие руки мальчика обхватили ее за шею; он прижался к ней всем телом и заплакал. Все его маленькое тело содрогалось от рыданий и от отчаянных усилий сдержать эти рыдания.

— Я думаю, — сказала Девон, — может, нам и не надо об этом забывать.

Она почувствовала, как Алекс стал отчаянно крутить головой.

— Это был сон, — произнес он наконец, уткнувшись носом ей в плечо.

— Никто не может сказать об этом с уверенностью, Алекс.

Там никого, кроме тебя, не было. Только ты можешь знать наверняка.

Алекс чуточку от нее отстранился.

— Вы правда так думаете?

— Да. Я, к примеру, верю, что все было на самом деле.

— Тот человек… в огне, он сказал мне, чтобы я оставался. — В голосе мальчика звучало неприкрытое страдание. — Вокруг меня бушевал огонь, но он сказал, чтобы я оставался. Я стал плакать… Я очень тогда испугался. Дым был такой… черный-черный, густой-густой. Я начал задыхаться и…

— Скажи, а твоя тетушка Стелл была там?

— Она лежала на полу и ползла ко мне. А потом остановилась, потому что уже не могла дышать. — Алекс взглянул на Девон. — Этот человек… в пламени… он все просил меня, чтобы я остался. А я не хотел, но уйти не мог. Я старался, но не мог. На меня рухнула балка и… это все, что я помню. Когда я очнулся в «скорой помощи» и рядом сидел папочка… он плакал. Он никогда не плачет, никогда. А тогда — плакал.

Слезы невольно набежали на глаза Девон, но она смахнула их и снова прижала к себе худенькое тело мальчика.

— Все хорошо, Алекс. Иногда и взрослые делают ошибки. Иногда они не верят людям, когда надо верить.

Алекс отер глаза рукой.

— А вы верите мне? Верите?

— Да, верю.

— Но почему тетушка Стелл его не видела? Если я его видел, то почему не видела она?

— Не могу тебе точно объяснить. Главное — это чтобы ты верил себе, а не тому, что говорят другие. Ты согласен?

Мальчик кивнул. Напряжение постепенно стало отпускать его.

— Вы не говорите папе, что я вам про это рассказал. Девон улыбнулась, хотя у нее болезненно перехватило горло.

— Я не скажу.

— И вы завтра придете? — Похоже, Алекс боялся, что, после того как он все ей рассказал, она потеряет к нему интерес.

— Ну конечно же, приду. Мы ведь должны закончить картину и вставить ее в рамку, чтобы к Рождеству у нас все было готово.

— Как вы думаете, папа когда-нибудь возьмет меня в море? — То, что мальчик так быстро переключился с одного предмета на другой, напомнило Девон, насколько он еще мал.

Она знала, что Джонатан когда-то любил путешествовать по водной глади под парусом, но теперь его маленький сын прикован к металлическому креслу на колесах. Согласится ли Джонатан взять с собой в плавание сына-калеку? В тайной надежде, что Джонатан на нее не слишком обидится, Девон ответила.

— Думаю, что возьмет, особенно если ты расскажешь ему, как сильно тебе хочется поплавать на яхте.

Алекс некоторое время раздумывал над ее словами.

— Да, я, наверное, попрошу его об этом… но только сначала подарю ему эту картину. — По лицу мальчика можно было заметить, что он не очень-то верил в положительный ответ.

— Вот и хорошо. — Девон окинула комнату, вбирая в себя взглядом окружавшую ее больничную обстановку. Хотя пледы на кроватях были веселых расцветок, а окна закрывали яркие шторы, это все-таки нельзя было назвать домом. Да и Джонатана не было рядом — его убедили, что лучше поменьше беспокоить мальчика своими визитами.

— Знаешь, Энди, я не возражаю, если ты будешь называть меня Девон. По-моему, мы с тобой уже достаточно хорошо для этого знакомы.

Алекс застенчиво улыбнулся.

— Это было бы здорово… Девон.

— Обещаешь мне и дальше относиться серьезно к своим занятиям?

— Обещаю. Рисовать мне очень нравится.

— Ну, в таком случае до завтра. — Девон слегка замешкалась, не зная, стоит ли ей обнять мальчика на прощание, но в этот момент Алекс показался ей таким хрупким и одиноким, что она не выдержала. Мальчик робко ответил на ее порыв.

— Пока. — Сказал он.

На глазах Девон вновь появились слезы, и она быстро отвернулась, чтобы Алекс ничего не заметил.

Всю дорогу до дома она думала о тех ужасах, через которые довелось пройти сыну Джонатана. Большинство детей, окажись они в положении Алекса, постарались бы поскорее забыть огненного человека и с большим удовольствием.

Джонатану опять потребовалось срочно Девон, и на этот раз он проявил крайнюю настойчивость.

— Мне кажется, мы договорились работать над этим делом вместе?

— Все так, но я занята.

— Думаю пора обсудить предстоящий разговор с Линдерманом и записать вопросы, которые мы ему зададим. Я заеду за тобой в семь.

— Но…

— Надень что-нибудь пошикарнее.

— Пошикарнее? Мы, кажется, намеревались поработать?

— У нас будет на это время и до обеда, и после. Мы обедаем вместе с Деброй Дагтон и Уэйном Каммингсом они крупные шишки в «Холидекс энтерпраизес». Мне нужны результаты последних исследований по келовару, и я хочу получить их лично и в неформальной обстановке. Кроме того, у Дебры день рождения.

Ей хватит смелости сказать Джонатану правду. Если она исповедается в своих грехах, он, возможно, ее простит. Конечно поначалу Джонатан рассердится — тут и сомнении никаких нет, но потом так или иначе будет вынужден воспринять истину как свершившийся факт. Как знать, может быть он позволив ей и впредь заниматься с Алексом рисованием?

В конце концов Девон решала исполнить пожелание Джонатана и надеть что-нибудь шикарнее. Она остановилась на роскошном черном, с жемчужной вышивкой, костюме, черном кружевном поясе и черных чулках. Этот наряд позволял ей чувствовать себя женственней и сексуальной, именно такой, какой ей хотелось быть этим вечером. «И дело тут вовсе не в том, — сказала она себе, — что мне хочется снова залучить Джонатана к себе в постель».

Джонатан выбрал на этот раз черный костюм, подчеркивавший широкий разворот его плеч и узкие бедра. Он эффектно контрастировал с белоснежной рубашкой, манжеты которой были закреплены золотыми запонками с бриллиантами. Он чувствовал себя уверенно и собирайся сохранить эту уверенность на протяжении всего вечера.

Накинув сверху черное кашемировое пальто с бобровым воротником, он нажал кнопку вызова персонального лифта, и все время, пока лифт двигался вниз, раздумывал о том, что ждет его впереди. Требовать от Девон, чтобы она вернулась к нему в прежнем качестве, было рановато. С другой стороны, он осознавал, что его мужские достоинства действовали на Девон безотказно, и собирался использовать все свое обаяние, чтобы снова завоевать ее сердце. Стаффорд не сомневался, что ждать этого момента слишком долго ему не придется. Однако когда этот миг настанет, он должен быть во всеоружии.

— Добрый вечер, сэр. — Генри уже стоял у открытой дверцы длинного блестящего лимузина.

— Добрый вечер, Генри. Как ваша спина? Получше?

— Да, сэр, много лучше. Как это я не заметил, что мой внук вырос и мне уже не по силам подбрасывать его вверх?..

Джонатан улыбнулся.

— Отлично вас понимаю. Мой Алекс тоже очень быстро растет.

Тут Джонатан сдвинул брови и задумался. Он никак не мог смириться с мыслью, что его сын навеки прикован к проклятому креслу на колесах и никогда не сможет бегать, как другие дети.

Он забрался в машину и положил рядом с собой на заднее сиденье небольшой пакет с одеждой.

— По дороге остановитесь у клиники. Сегодня утром Алекс забыл захватить с собой чистое белье.

— Будет сделано, сэр.

Разумеется, Джонатан мог кому-нибудь поручить это дело, но он решил воспользоваться забывчивостью мальчика как предлогом, чтобы снова его повидать.

Автомобиль домчался до клиники довольно быстро, и Джонатан сразу же прошел к Алексу. Он застал мальчика в момент оживленной игры с соседом по палате Рейли Джонсоном. Они установили на полу две пластмассовые армии солдатиков и производили сложные стратегические маневры.

— Привет, папочка! — воскликнул Алекс и, оторвавшись от игры, подкатил к двери, чтобы встретить отца. Хотя они виделись только сегодня утром, их приветствия не были от этого менее теплыми и дружескими.

— Ты забыл свое белье. — Джонатан обнял мальчика за плечи и положил ему на колени захваченный из дому сверток.

— Спасибо, папочка.

Некоторое время Стаффорд, не перебивая, слушал рассказ сына о происшедших за день событиях, после чего дверь, как того и следовало ожидать, распахнулась.

— Добрый вечер, мистер Стаффорд, — произнесла недовольным голосом тучная медсестра. Визиты отца в неустановленное время расходились со строгим распорядком дня в клинике, о чем миссис Ливингстон всякий раз ставила его в известность.

— Алекс забыл прихватить чистое белье, а я как раз проезжал мимо.

— Вижу. — Медсестра продолжала стоять, словно чего-то ожидая.

— Уж лучше я пойду, сын. А ты иди играй дальше. — Обняв на прощание Алекса, Джонатан проследовал к двери. — Доброй ночи, миссис Ливингстон.

— Доброй ночи, мистер Стаффорд.

Джонатан прошагал мимо нее и двинулся в холл. Он уже почти дошел до массивных стеклянных дверей, когда за его спиной снова послышался голос миссис Ливингстон:

— Мистер Стаффорд…

— Слушаю вас. — Джонатан замедлил шаги, но не обернулся.

— Я просто хотела сказать, что ваш Алекс без ума от новой учительницы рисования миссис Джеймс. Я сначала думала — разрешать, не разрешать, но потом выяснилось, что мальчик прямо-таки жить не может без своих мелков и альбома для рисования.

Джонатан медленно развернулся и посмотрел на миссис Ливингстон в упор.

— Миссис Джеймс? — тихо повторил он имя учительницы. Его скулы свело, и он едва выговорил слова.

— Да. Линн Джеймс, которую вы послали, чтобы она учила Алекса рисованию. Она чрезвычайно милая особа.

— Девон Линн Джеймс?

— Да.

— Но как, — он изо всех сил старался сдерживаться, — как вы узнали, что ее послал именно я?

— Как, как. Она сама об этом сказала — и показала рекомендательные письма. Подписаны весьма влиятельными людьми сэр. Ну и Алекс, конечно сразу же ее узнал.

— Понятно…

Густые брови миссис Ливингстон сошлись на переносице — кажется, она почуяла что-то неладное.

— Надеюсь, я не позволила себе ничего предосудительного, сэр? Я это в том смысле, что все бумаги у нее были в порядке, в противном случае я бы обязательно вам позвонила. Просто мне не хотелось отвлекать вас по пустякам — все мы знаем, какой вы занятой человек.

В первый раз Джонатан заметил на лице миссис Ливингстон виноватое выражение, и если бы он не был вне себя от ярости, то, вероятно, от души порадовался бы этому. Он несколько раз глубоко вздохнул, и его руки, сжавшиеся было в кулаки, снова вернулись в нормальное состояние.

— Все в порядке, миссис Ливингстон, — по крайней мере в настоящий момент. Не удивляйтесь только, если вдруг миссис Джеймс откажется от места.

— Что-то я ничего не понимаю.

— Да и я, признаться, тоже. Но очень скоро пойму. Джонатан вернулся на заднее сиденье лимузина и с силой захлопнул дверцу. Схватив телефонную трубку, скрытую за полированной деревянной панелью, он набрал номер ресторана «Ле Бернардин» и с нетерпением забарабанил пальцами по оконному стеклу в ожидании, когда на другом конце отзовутся.

— Здравствуйте, это Джонатан Стаффорд. К моему большому сожалению, я не смогу воспользоваться гостеприимством вашего ресторана сегодня вечером. Неотложные дела, да. Что же касается миссис Даттон и мистера Каммингса, то они приедут к вам в течение ближайших тридцати минут. Передайте им мои извинения и поздравьте от моего имени миссис Даттон с днем рождения. Пошлите также им от моего имени бутылку шампанского «Дом Периньон» и запишите на мой счет, так же как и весь обед. Передайте им также, что я жду их завтра у себя в офисе в десять утра. — Джонатан положил трубку. — Проклятие! Черт бы побрал эту Девон!

Выйдя из машины перед домом Девон, Джонатан подошел к подъезду и с силой нажал на кнопку.

— Я уже спускаюсь, — услышал он сквозь шорох и помехи в переговорном устройстве.

— Подожди немного. Я бы хотел подняться к тебе, если ты не возражаешь. — Стаффорд старался говорить спокойно, хотя это давалось ему нелегко.

— Хорошо, я тебя впущу.

Дождавшись щелчка, Джонатан распахнул тяжелую дверь и помчался по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Оказавшись на втором этаже у дверей квартиры Девон, он поднял кулак, чтобы как следует грохнуть в дверь, но в последний момент передумал и сильно постучал костяшками пальцев.

Открыв дверь, Девон, стоя в дверном проеме, улыбнулась ему.

— Я почти готова. Осталось только надеть пальто.

Она была ослепительно красива и черт знает как сексуальна. Черный вечерний костюм, вышитый жемчугом, только подчеркивал ее великолепие. Он вдруг вспомнил, как эти красивые стройные ноги обнимали его бедра, а ее маленькие груди трепетали под его пальцами, в то время как он целовал ее припухшие алые губы, — и в паху у него все напряглось. Он все еще ее хотел, даже сейчас, в эту минуту гнева, зная, что она натворила.

— Пальто тебе не понадобится. — Его голос стал хриплым. — Мы не едем в ресторан.

— Не едем в ресторан?

— Именно.

— Что-то случилось? — В ее глазах появилась неуверенность.

— Сегодня, направляясь сюда, я заскочил в клинику. Там я кое-что узнал от миссис Ливингстон. Как я понимаю, теперь вы с ней добрые знакомые?

Девон замерла. Она знала, что день разоблачения когда-нибудь наступит, и все равно его слова прозвучали для нее как гром среди ясного неба.

— Ну, не такие уж добрые, — промямлила она.

— Как ты могла? — Его глаза переполнились болью. Девон еще не приходилось видеть Джонатана в таком состоянии. В первый раз со дня их знакомства она почувствовала, что напугана.

— Ты, значит, учинила допрос маленькому калеке, передвигающемуся в кресле на колесах?

— Этого не было! — крикнула Девон.

— Неужели? — Джонатан стал надвигаться на нее и теснил до тех пор, пока она не коснулась лопатками стены. Жар его дыхания опалил ей щеку.

— Я никогда не сделала бы ничего похожего на то, в чем ты меня обвиняешь!

Стаффорд презрительно скривил губы.

— Я думаю, ты готова на все, лишь бы покопаться в чужом грязном белье, а потом расписать это на страницах своей дрянной книжонки!

— Неправда!

— Ты называешь меня безжалостным, но я тебе в этом смысле и в подметки не гожусь.

Девон почувствовала, что приходит в отчаяние.

— Я же сказала тебе, что хочу поговорить с мальчиком, и только когда ты отказался мне это позволить, пошла на обман…

Его сильные руки ухватили ее за плечи и притиснули их к стене.

— Если бы ты была мужчиной, я бы избил тебя до полусмерти.

Девон сглотнула.

— Но я не мужчина. Я женщина. Женщина.

Глаза Джонатана полыхали яростью.

— Да уж… готов в этом присягнуть. Ты женщина — а я под твоим воздействием сделался болваном.

Девон едва не вскрикнула, когда рот Джонатана с силой приник к ее губам. Ему хотелось сделать ей больно, наказать ее… Она попыталась выскользнуть из его рук, но он зажал ее лицо между ладонями и, закинув ей голову назад, пробился языком в ее рот. Девон ощутила, как напряглись его мышцы, все его тело. Тем не менее он не сделал ей больно. Какую бы ненависть Джонатан в тот момент к ней ни испытывал, он старался трезво оценивать силу своего напора.

Внезапно Стаффорд понял, что прижимает к себе Девон не в силу охватившей его ярости, но в силу овладевшей им помимо его воли всепоглощающей страсти. Более того, Девон тоже поняла это и стала ему отвечать. Она отзывалась на призывы страсти протяжными стонами любви.

Девон знала, что их разделяет стена непонимания, но вдруг оказалось, что в настоящий момент это не имеет для нее значения — она ощущала лишь поднимавшуюся снизу вверх горячую волну желания.

— Джонатан, — прошептала она, когда он принялся целовать ее шею, а потом коснулся губами впадинки между ключицами, где, как загнанный зверек, лихорадочно пульсировала синяя жилка. Его руки расстегивали пуговицу за пуговицей на ее жакете, а потом взялись за застежки на бюстгальтере. Вот они, сдвинув в сторону кружевные чашки бюстгальтера, коснулись ее грудей и принялись ласкать их, прикасаться к соскам, которые от этих прикосновений припухли и затвердели.

— Я хочу тебя, — хрипло прошептал Джонатан прямо ей в ухо. — Если бы ты знала, как я тебя хочу.

Девон притянула голову Джонатана к себе, и они слились в долгом поцелуе. Она чувствовала, как руки Джонатана спускаются вниз, к подолу ее юбки, поднимают вверх ее край и обнажают бедра. Нащупав черный кружевной пояс, Джонатан на мгновение замер, а потом издал хриплый, глубокий стон. Его руки задвигались снова, они стягивали вниз крохотные черные трусики — единственное препятствие, отделявшее их от ее восхитительных глубин. Трусики упали на пол и Девон, сделав грациозное движение, переступила через них. Она почувствовала, как Джонатан провел рукой по внутренней стороне ее бедер. Потом его палец скользнул в тесную влажную пещерку.

— Какая горячая!

Девон громко застонала.

— А ведь тебе нравится. Нравится!

— Да, — прошептала она, не пытаясь уже себя останавливать.

— А так еще лучше? — Джонатан ввел в нее еще один палец одновременно поглаживая распустившийся бутон плоти перед входом в пещерку.

— Да… да… так.

Девон услышала, как, прожужжав, расстегнулась молния у него на брюках, после чего он приподнял ее бедра, так, чтобы ей было удобно охватить его талию ногами, и вошел в нее, стараясь проникнуть как можно дальше в ее заповедные глубины.

— О Господи!

Руки Джонатана, подхватив ее, помогали ей удерживаться в этой, казалось бы, такой неудобной позе, одновременно сообщая ритм ее телу и раз за разом снова опуская ее на пылающую мужскую плоть. Ими овладело безумие страсти. Девон мотала головой из стороны в сторону и громко стонала. Как раз в тот момент, когда она поняла, что Джонатан вот-вот взорвется, и сама уже начала подниматься к вершинам наслаждения, Джонатан остановился.

— Обними меня за шею покрепче, — скомандовал он. Когда Девон подчинилась, он отнес ее к маленькому антикварному столику и усадил. Он по-прежнему находился в ней, а ее ноги надежно охватывали его талию, сцепившись у него на пояснице замком. Джонатан стащил с нее жакет и черный кружевной бюстгальтер. Его сильные смуглые ладони легли на ее груди, и он снова задвигался в такт избранному ими ритму. Теперь Девон уже не стонала, а почти рыдала. Она выгнула спину и впилась ногтями в его плечи, но Джонатан продолжал свои движения, не останавливаясь ни на секунду.

— Вот так, вот так! — приговаривал он, по-видимому, сам не замечая этого.

Услышав эти слова, Девон почувствовала острую боль. Она проистекала из ее тяги к этому человеку, которая так долго оставалась под спудом и не получала удовлетворения.

— О, Джонатан, Джонатан… — Она взлетела на самую вершину телесных радостей, когда, казалось, и сама смерть не страшна. По ее венам растекалось жидкое пламя, а в глазах вспыхивали, чередуясь, оранжевые и белые сполохи. Последовавшая вслед за этим сладостная волна освобождения заставила все ее тело затрепетать.

В этот момент Джонатан тоже достиг пика наслаждения и излился в нее, содрогаясь и издавая протяжные стоны. И потом еще некоторое время они оставались в объятиях друг друга, словно образуя единое существо. Наконец Джонатан вышел из нее и, отстранившись, застегнул молнию на брюках. Его сильные руки подняли Девон, предварительно освободив ее ноги от черных туфель на высоких каблуках. Перенеся ее в спальню и уложив на край кровати, Джонатан сбросил с себя одежду. Девон тоже не теряла времени даром, успев за этот краткий промежуток времени стащить с себя юбку и отстегнуть и спустить с ног чулки.

Сорвав с постели покрывало, Джонатан отбросил его в сторону и забрался в постель, подмяв Девон под себя. Гнев подхлестнул бушевавшую в нем страсть, и его огромная плоть снова наполнилась кровью и затвердела, и он резким и сильным движением проник в нее. Руки Девон взлетели к его плечам и охватили их так, что она почувствовала напряжение его мышц, перекатывавшихся под кожей. Вновь всю ее охватил жар желания.

Девон казалось, что внутри у нее уживаются несколько сущностей. Одна из них, опиравшаяся на логику и разум, призывала немедленно остановиться и не допустить, чтобы ее сердце вновь попало в сладкий плен к Джонатану, другая же — чувственная и страстная — требовала, чтобы Девон растворилась в своем чувстве и отдалась на волю страстей, прилепилась к Джонатану и осталась с ним навсегда.

Именно эта страстная сущность в данный момент одерживала верх, отвечая на каждое движение Джонатана, принимая навязанный им ритм и все правила затеянной им любовной игры.

Когда же праздник их любви закончился, объявилась третья ее ипостась, мягкая и любящая, и Девон разразилась рыданиями, в то время как Джонатан, высвободившись из ее объятий и поднявшись на ноги, принялся натягивать на себя одежду.

— Больше ты в клинику не пойдешь. Я не позволю тебе этого сделать, — проговорил он обманчиво спокойным голосом.

Девон вытерла слезы, сожалея, что он видел это проявление ее слабости.

— Как знаешь. Я уже выяснила все, что хотела.

Пальцы Джонатана, застегивавшие ворот рубашки, замерли.

— Он рассказал тебе про пожар?

— Да, рассказал.

Джонатан, повернувшись, холодно взглянул на нее.

— И что же нового ты узнала?

Девон постаралась успокоиться и не дать ему почувствовать, что у нее внутри все дрожит.

— Ничего особенного по сравнению с тем, о чем уже писали в газетах…

— А еще?

— Он сказал, что ему никто не верит… а потом расплакался. Джонатан наклонился над ней, упершись ладонями в спинку кровати.

— Алекс заплакал? Это правда?

— Да, но в этом же нет ничего страшного, правда? Мне кажется, ему давно хотелось рассказать кому-нибудь об этом.

— Черт бы тебя побрал, Девон Как тебе в голову могло прийти такое — расспрашивать ребенка о том, что приковало его к инвалидному креслу, возможно, до конца жизни!

Девон присела на кровати, подтянув простыни вверх, чтобы прикрыть грудь. Она ощутила, как ее захлестывает чувство вины.

— Не верю я, чтобы это могло причинить мальчику вред. Мне кажется, ты его недооцениваешь, так же как и свою тетушку. Алекс — очень умный мальчик, и травма никак не сказалась на его интеллекте. То, что он прикован к инвалидному креслу, не означает, что с ним нельзя поговорить по душам.

Но Джонатан злился все больше.

— Он же мой сын, как ты не понимаешь! Он для меня — все. А ты за моей спиной проникла в больницу и вызвала его на разговор, который, возможно, отразится на его здоровье. Ты предала меня.

— Неправда! Я люблю тебя Теперь она знала об этом наверняка, точно так же как знала, что теряет его. — У нее перехватило горло. — Я не сделала Алексу ничего дурного. Мы просто разговаривали. Сам подумай, чем это могло ему повредить?

Джонатан некоторое время с подозрением изучал ее лицо.

— Пытаешься меня уверить, будто не понимаешь, о чем речь?

— Не понимаю, о чем речь? Что все это значит? — Девон и в самом деле чувствовала, что совсем запуталась.

— Разве ты не знала, что паралич Алекса — результат травмы, полученной при пожаре? Ты просто обязана была знать.

— Да о чем ты, в конце концов?

— Я говорю о так называемом истерическом параличе. В жизни не поверю, чтобы мы не касались этого вопроса.

— Объясни, в чем дело. Я и правда не имею представления, что это значит.

Целую минуту Джонатан простоял в молчании, с удивлением рассматривая Девон. Наконец он провел рукой по волосам, что выражало глубокое раздумье, и произнес.

— Дело в том, что рухнувшая на Алекса балка действительно повредила его позвоночник, и это поначалу рассматривали как главную причину паралича. Однако шесть месяцев назад на врачебном консилиуме доктора пришли к другому мнению. Большинством голосов они согласились, что болезнь Алекса вызвана психическими причинами, а не механическим повреждением, как предполагалось вначале. Вот почему его держат в клинике. Ты должна была об этом знать.

Девон тут же попыталась представить, насколько вписывается в ее представление о случившемся то, что он сказал.

— По большому счету мы никогда серьезно не говорили об Алексе и не обсуждали его проблем. Я продолжала двигаться своей дорогой, стараясь не затрагивать эту тему, а если и пыталась, ты всякий раз начинал злиться. И вот теперь ты говоришь, что Алекса приковало к креслу появление того загадочного существа в пламени пожара, а вовсе не травма позвоночника?

— Я хочу только объяснить тебе, что причина паралича ментальная, а не физическая. — Неожиданно лицо Джонатана показалось Девон усталым и измученным. — Это называется «посттравматический шок». Я думал, ты знаешь… Теперь ты понимаешь, почему я был против всяких разговоров с Алексом на эту тему?

По мере того как Девон вникала в смысл сказанного, у нее все сильнее и сильнее сжималось что-то внутри.

— Господи, Джонатан, неужели ты полагаешь, что я пошла бы на такой шаг, если бы имела хоть малейшее представление об этом? — На ее глаза снова навернулись слезы. — За кого ты меня принимаешь? Да, я хотела и хочу написать книгу, но я бы в жизни не сделала ничего — ты слышишь? — ничего, что могло бы хотя как-то повредить ребенку!

Джонатан стоял у кровати, сжав кулаки. Выражение его лица менялось чуть ли не каждую секунду — от явного недоверия до полного согласия с ее словами. Наконец он несколько успокоился и присел на край постели.

— Я очень сожалею обо всем. Господь свидетель, как я сожалею. Я ведь знал, что не в твоем характере совершать подлые поступки, и должен был понять, что ты не в курсе событий. Ну отчего мне казалось, будто я все тебе рассказал?

Девон потянулась к Джонатану, и он не оттолкнул ее. Она прижалась к нему, и слезы снова потекли по ее щекам.

— Джонатан. Я… — Я так тебя люблю, — хотела она сказать, но отчего-то не смогла заставить себя выговорить эти слова — слишком еще они были непривычными для нее. Поэтому Девон закончила так: — Если бы я знала правду о болезни Алекса, я бы ни за что не поехала в клинику и нашла другой способ выяснить, что случилось с мальчиком во время пожара, а может, вообще выбросила бы это из головы.

— Я верю тебе. Теперь я понял, что только меня надо винить за случившееся. — Джонатан слегка отодвинул Девон от себя и отер слезы с ее щек. Потом он поглядел ей прямо в глаза. — Я ни о чем не жалею. — Он протянул руку и положил, ей на грудь, лаская через тонкую ткань простыни. — Я хотел тебя всегда, каждую минуту, пока мы были в ссоре. Я желал тебя до такой степени, что буквально сходил с ума. И я хочу тебя сейчас, сию же минуту.

— Значит, ты на меня больше не злишься?

На губах Джонатана появилась добродушная ухмылка.

— Конечно же, я на тебя сердит. Ты сделала именно то что я просил тебя не делать. Ты упряма, тупоголова, и от тебя одни неприятности. И при всем том я бог знает как по тебе скучал.

Девон взяла его лицо в ладони, нагнулась и поцеловала его.

— Я тоже по тебе скучала. Честно. Даже больше, чем мог себе представить. Ну а теперь расскажи, как дела у Алекса? С ним все хорошо?

Стаффорд кивнул.

— Я был у него сегодня вечером. Он чувствовал себя отлично. Я действительно не заметил, чтобы беседа с тобой причинила ему хотя бы малейший вред.

— Слава Создателю. — Девон закрыла глаза и прижалась к Джонатану. — Я рассчитывала завтра снова к нему отправиться — но только для того, чтобы поучить рисованию. Я обещала ему это, и мне бы не хотелось нарушать слово.

— Миссис Ливингстон говорит, что Алекс без ума от твоих уроков. Теперь, когда ты знаешь все, с твоей стороны было бы жестоко, если бы ты не пришла к нему — хотя бы для того, чтобы дать еще несколько уроков. — Джонатан поднялся и принялся расстегивать запонки, которые только что вдел в манжеты. Затем он скинул рубашку.

— Ты остаешься?

— Сегодня вечером меня сможет выгнать отсюда разве что полиция.

Девон засмеялась. Она вдруг ясно ощутила, что любит этого человека — и будет любить до скончания века.

— Вопрос о полиции останется открытым до тех пор, пока ты не заплатишь мне за моральный ущерб. А то ворвался в квартиру, как разъяренный бык!

— Мне кажется, я знаю, какой валютой мне удастся с тобой расплатиться. — Приблизившись, Джонатан провел кончиком языка по ее шее, между грудей, по животу, потом передвинулся вниз, туда, где за плоскогорьем живота скрывалась заветная расщелина. Девон ощутила дрожь удовольствия и напрочь забыла про полицию. Она лишь надеялась, что соседи не услышат ее громкие стоны и не вызовут подмогу по собственной инициативе, чтобы спасти писательницу от неведомого мучителя.