— Ты решила вытащить все скелеты из семейного шкафа? — поинтересовался Уорнер, который, не смотря на весь трагизм рассказа, оставался в приподнятом настроении.
Он оценил откровенность Мартиники, которой стоило неимоверных усилий рассказать историю своего происхождения. Но Паркер слишком много успел повидать во время своих путешествий, потому рассказ мисс Житан о своей прежней жизни, не показался ему столь ужасным, как считала сама девушка.
— Ты все еще хочешь проводить со мной как можно больше времени? — спросила Мартиника, опасаясь услышать его ответ.
— Глупенькая, конечно же. Какое мне дело до истории не первой свежести, которую действительно лучше похоронить со всеми остальными ее участниками. Ты большая герцогиня, чем многие мне известные титулованные особы с многовековой историей. Забудь о своем прошлом! Ты привлекательна, знатна и будешь богата — ты обязана быть звездой лондонского общества, если только пожелаешь этого. Одна половина будет открыто пресмыкаться перед тобой, другая за глаза обсуждать, но никто не посмеет высказать хоть толику презрения тебе в лицо, — при этом Уорнер поправил локон, выбившийся из прически, и нежно поцеловал ее. Мартиника растаяла от прикосновений его губ, из глаз ее хлынули слезы облегчения.
— Теперь, я, по крайней мере, понимаю, откуда у тебя столько сведений, которыми леди обычно не располагают, — пошутил в ответ Уорнер. От чего девушка усмехнулась сквозь слезы.
Доверие Мартиники сильно тронуло Уорнера, теперь он не мог и на секунду отвлечься от мыслей о ней. Всю неделю они разыгрывали перед гостями спектакль: молодая вдова внимала речам Эдуарда, слушала неуклюжие комплименты Уэльса, а Паркер сидел, уткнувшись в книгу в дальнем конце гостиной. Лорд Лесли по вечерам тоже начал присоединятся к остальным гостям, и, не смотря на сочувствие к его болезни, Уорнер начал испытывать безотчетное раздражение от вида этого молодого человека, который словно верный оруженосец преследовал вдовствующую герцогиню.
После того как Мартиника расправлялась со своими обязанностями хозяйки, она и Уорнер уединялись в библиотечном кабинете, о существовании которого остальные гости не подозревали, и вели долгие ничего не значащие беседы о литературе, театре, путешествиях Паркера. Ему было легко с этой женщиной, она будоражила не только его тело, но и ум, имела свой взгляд на многие политические и экономические вопросы, обсуждать которые с дамами он ранее считал признаком дурного тона. Их вкусы в литературе не только не совпадали, а и кардинально различались, но как интересно было выслушать диаметрально противоположную точку зрения, которая заставляла тебя на многие вещи взглянуть совершенно по-другому. Дополнительно к душевному подъему, Паркер в присутствии Мартиники постоянно испытывал сексуальное возбуждение: одного взгляда, неловкого вздоха или прикосновения ее руки хватало, чтобы привести его половой член в полную боевую готовность, но будучи не в состоянии удовлетворить свою потребность, Уорнер сильно страдал и терзался по ночам от бессонницы.
В один из вечеров он, покинув гостиную получасом позже Мартиники, по обыкновению отправился в библиотечный кабинет, но, к своему удивлению, молодой вдовы там не обнаружил. Уорнер решил подождать немного, присел в кресле, открыл книгу, но не мог сосредоточиться на ее содержании. Прошло больше пятнадцати минут, а он не смог перелистнуть ни одной страницы. Мучимый неясной тревогой, Уорнер бросил чтение и отправился к себе в комнату, перерыв весь свой платяной шкаф, он, наконец, нашел, спрятанный в глубине своего темно-синего камзола ключ от двери, разделяющей комнаты, который так и не вернул хозяйке. Не задумываясь ни над чем, он тут же открыл замок, перепрыгнул через комод, и тихонько прокрался в спальню Мартиники.
Девушка сидела посреди кровати в полупрозрачной ночной сорочке с распущенными волосами, которые темными волнами лились с ее плеч. В слабом свете свечей было заметно, что при появлении Паркера на лице у нее появилась загадочная улыбка, а тонкая белая рубашка излишне задралась вверх. В эту самую секунду в голове у вконец обезумевшего Уорнера возникло стойкое намерение жениться на этой весталке, чтобы каждую ночь его встречало в постели видение, подобное этому.
— Но пусть она сама меня об этом попросит, — пронеслось в голове у Паркера, перед тем как он набросился на Мартинику со всей сдерживаемой так давно страстью. Исступленно целуя ее рот, шею, грудь сквозь сорочку, гладя и сжимая руками ее ягодицы.
— А я уж думала, ты решил отправиться спать, — прошептала ему на ухо девушка, увлекая его за собой на постель.
Мартинику съедало все эти дни неудовлетворенное желание, после того, что открыл ей Паркер, девушке все время хотелось повторения тех неземных ощущений. Во время их бесед между ними постоянно висело скрытое напряжение, невидимые флюиды наполняли воздух, заставляя мысли постоянно поворачивать в неприличное русло. Но кроме сексуального влечения, Мартиника ощущала к Паркеру чувство безмерного доверия и родства душ, а тот душевный подъем, что она испытывала в его присутствии, девушка не могла ни с чем перепутать. Она любит Уорнера, причем чувство ее вполне осознанное, зрелое, не имеющее ничего общего с прошлыми девичьими воздыханиями, которые мешали трезво смотреть на избранника. Мартиника замечает в Паркере все: и его излишнюю худощавость, и некоторое высокомерие в общении со всеми окружающими, которое все приписывают его невоспитанности, и сильно развитый интеллект, который пугает и завораживает одновременно. И тот факт, что он что-то недоговаривает, так же не укрылся от девушки. Но, не смотря на это, она доверяет Уорнеру как самой себе, не стесняется своих чувств и не ощущает страха перед будущим, потому как испытывает взаимность. Ему не нужно говорить о любви, обещать или клясться в вечной верности, Мартиника впервые почувствовала, что значит, когда ты говоришь с человеком сердцем: тебе итак известны все его мысли, а малейшее движение души не остается не замеченным.
Утомленные от любви, они лежали в объятиях друг друга, испытывая огромную радость от только что сделанных открытий, сердца их бились в унисон, а звуки неровного дыхания наполняли комнату…
— Женись на мне Паркер, — прошептала она, зарывшись носом в ямку у него на груди.
— Но тогда тебе не получить наследства Сомерсета. Ты отдаешь себе в этом отчет? — произнес он, глядя ей в глаза, боясь уловить хоть какой-то намек на сомнение.
— Пропади оно пропадом, хочу быть с тобой, — немного капризным тоном ответила Мартиника, но Паркер не уловил и тени сомнения на ее лице.
— Понимаешь ли, также, что скорей всего Паркер Уорнер не сможет обеспечить тебя так, как ты предполагаешь?
— Паркер, если вопрос только в деньгах! У меня есть немного средств, я оставила самой себе небольшой трастовый фонд — этого на первое время должно хватить. Возможно, ты просто не хочешь связывать свою жизнь со мной? — обеспокоенно поинтересовалась Мартиника, — Готов удовлетвориться ролью любовника богатой замужней дамы?
— Даже не думай о подобных глупостях! Хочу, но должен вначале убедиться, что ты понимаешь, чего просишь. И когда я говорил, что Паркер Уорнер обеспечит тебе несколько другую жизнь, я имел другое в виду…, — но не успел он договорить, как девушка его перебила.
— Вообще-то обычно это должны делать мужчины, но: я, вдовствующая герцогиня Сомерсет, находясь в твердом уме и при памяти, прошу вас, мистер Паркер Уорнер, сделать меня своей женой. Такая формулировка тебя устроит?
— Хорошо, родная! — Уорнера переполняло счастье. — Но я обязан еще кое-что уточнить. Ты мне доверяешь?
— Как самой себе, — ответила Мартиника, не задумываясь.
— Мне необходимо будет уладить некоторые вопросы, прежде чем я сделаю тебе официальное предложение. Я не знаю точно, сколько это займет времени, потому что это зависит от присутствия других людей в Лондоне. Но я, Паркер Уорнер, обещаю вам, вдовствующая герцогиня Сомерсет, что находясь в твердом уме и при памяти, принимаю ваше предложение, и вернусь к вам так быстро, как смогу, — торжественно объявил Уорнер, и переходя на более мягкий и игривый тон: — Я люблю тебя, Мартиника.