Монетка на счастье

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В библиотеке одного из домов на Керзон-стрит мистер Джордж Каннинг поднялся из-за стола навстречу вошедшему.

— С вашей стороны чрезвычайно любезно посетить меня, милорд.

— Сожалею, что не смог сделать этого раньше, — последовал ответ. — Ваше письмо мне переслали в имение, и, прочитав его, я тут же с почтовой каретой отправился в Лондон.

Своей внешностью собеседники представляли выгодный контраст друг другу. Джордж Каннинг, самый блестящий оратор в правительстве Питта[9], был порывисто театрален, каждое его движение, каждое слово сопровождалось выразительной жестикуляцией изящных рук с длинными пальцами. Гость же был, напротив, сдержан, непроницаем, он спокойно сел в удобное кресло и, не растрачивая попусту слов, не проявляя ни малейшего любопытства, ждал, что ему скажут.

— Вам может показаться странной моя просьба приехать ко мне, — начал мистер Каннинг, — а также и то, что в наш просвещенный век, в благословенном 1802 году срочное дело к тому же должно быть окутано завесой тайны. Но на то есть резоны.

— Я не сомневаюсь в этом, — последовал невозмутимый ответ.

— Как вам известно, в настоящее время я не имею никакого веса в палате общин, — сказал мистер Каннинг.

— Мне хорошо известно, — отвечал его гость, — что ваша отставка, вслед за отставкой мистера Питта, была не меньшей утратой для страны, чем уход премьера.

— Вы очень любезны. Но хотя я сейчас не занимаю официального поста, я, быть может, единственный, кто видит, какая смертельная опасность угрожает нации. Глупцы, нами правящие, полагают, что наступил мир; я же, напротив, убежден — Бонапарт добивался всего лишь передышки.

— Вы действительно так полагаете?

Мистер Каннинг с силой ударил кулаком по столу.

— Лорд Рейвен, я могу поклясться жизнью — это именно так. Но жалкий, малодушный, льстивый кабинет и его уступчивый миролюбивый глава — наш премьер-министр Генри Аддингтон верят лишь тому, чему хотят верить, а Первый Консул[10], по моему глубокому убеждению, водит их за нос.

— Ваши слова убедительно подтверждают и мое, не имеющее особого веса, мнение, — сказал лорд Рейвен. — Но, боюсь, мистер Каннинг, мы не в силах что-либо предпринять.

Джордж Каннинг встал из-за письменного стола и прошелся по комнате.

— Мы провели разоружение в непристойно короткий срок; через десять дней после подписания мира в первом же принятом бюджете Аддингтон отменил налог на доходы, введенный Питтом. При государственном долге, вдвое превышающем довоенный, это означает резкое сокращение вооруженных сил. Известно ли вам, что в прошлом году мы уволили сорок тысяч матросов и перевели на половинное жалованье сотни опытнейших офицеров? И это в то время, когда самая мощная военная сила, какую знала история, остается под ружьем по другую сторону Ла-Манша.

— Вы на самом деле полагаете, что Бонапарт замыслил напасть на Англию?

— Уверен в этом, — ответил Каннинг. — Он заключил сейчас мир, чтобы использовать полученную от нас передышку для строительства военных кораблей. По моим подсчетам, он может в год спускать на воду двадцать пять судов. Через шесть или семь лет у него будет около двухсот военных парусников, это сделает его столь же непобедимым на море, как и на суше.

— Питт осведомлен об этом?

— Я с ним в постоянном контакте. Он живет безвыездно в Уолмер Касл, занимается садом и делает вид, будто его не трогает, что Британии грозит беда. Но придет час, лорд Рейвен, придет час, и ждать осталось недолго, когда нация обратится к этому человеку за спасением.

— Тем временем, сэр, чем я могу быть полезен? — Лицо Каннинга озарилось улыбкой.

— Я ждал этого вопроса. Высший свет, бомонд, который мы оба так хорошо знаем, видит в вас любителя легкой жизни. Но я слышал ваши выступления в палате лордов и по-иному оцениваю вашу светлость как личность, ваши возможности.

— Очень вам признателен.

Лорд Рейвен слегка поклонился, но губы его едва заметно скривила саркастическая усмешка.

Было видно, что он находит комплименты мистера Каннинга несколько забавными. Он откинулся в кресле, сохраняя полное спокойствие, и зорко, как ястреб, наблюдал за опытным государственным деятелем, добившимся видного положения благодаря своему едкому остроумию, которое, как говорили, могло пробить даже шкуру гиппопотама.

— Я узнал из надежных источников, — продолжал мистер Каннинг, — что вы собираетесь в Италию.

— В самом деле? — Лорд Рейвен удивленно поднял брови. — Ваш информатор, должно быть, принес вам эту новость на крыльях — ведь я сам узнал об этом лишь двое суток назад.

— Моим информатором был лорд Форнсетт.

— В таком случае эта информация вполне надежна. Его светлость в силу обстоятельств знает об истинном положении вещей.

— Догадываюсь, — улыбнулся мистер Каннинг. — Примите мои самые сердечные поздравления. Как я понял, о вашей помолвке с леди Берил Найт будет объявлено сразу по возвращении.

— Таковы наши планы, — подтвердил лорд Рейвен. — Но мне как-то не верится, сэр, что вы пригласили меня с единственной целью высказать свои добрые пожелания.

— Нет, конечно. Я хотел просить вас оказать услугу, но не мне, а нашей державе.

— Пока я буду в Италии?

— Пока вы будете в Италии.

— Какого рода услугу?

Мистер Каннинг взял со стола стопку бумаг.

— Вот донесения наших агентов о том, что Наполеон нарушает одно за другим условия договора, — сообщил он. — На мой взгляд, его бескровные победы в Европе вызывают еще большее беспокойство, чем если бы они были завоеваны при помощи пушек.

— Должен признать, — медленно произнес лорд Рейвен, — что правительство проявило крайнюю слабость, когда согласилось на переброску сил в Вест-Индию.

— Возмутительно, — подтвердил мистер Каннинг. — У меня здесь имеются свидетельства того, что агенты Бонапарта наводняют итальянские столицы[11], заключают соглашения и концессии, ведут наблюдение за портами, фортами и гаванями, сеют смуту среди самих итальянцев.

— Неужели это действительно так? — спросил лорд Рейвен.

— У меня нет оснований сомневаться в этих донесениях, — сказал мистер Каннинг. — Полковник Дайотт — быть может, вы с ним знакомы — недавно посетил Болонью и Турин. Он говорит, что гостиницы забиты французскими офицерами, живущими там бесплатно; в театрах нет спасения от грязных крикунов; балет превратился в непристойное зрелище — сплошь нагие женщины; монастыри в запустении, дворцы и парки разграблены, и повсюду насаждаются французские порядки по системе bon patriot[12].

— Это поистине вызывает негодование! — воскликнул лорд Рейвен. — Как, по-вашему, разумно ли с моей стороны пускаться в путешествие в Италию с леди Берил?

— Я думаю, ее светлость будет там в полной безопасности, — отвечал мистер Каннинг. — Как вам известно, герцогиня Девонширская и леди Элизабет Фостер недавно благополучно вернулись из такой же поездки, а многим из наших друзей вообще полюбился Париж. Единственное, о чем мне хотелось бы вас предупредить, — не задерживайтесь надолго. У меня нет веры в прочность этого мира.

— И если я доберусь до Италии, какое у вас для меня поручение?

— Я хотел бы знать правду, что там на самом деле происходит. Ваша матушка, кажется, живет сейчас в Риме?

— Да. Она отправилась туда в прошлом году. Она мечтала о южном солнце, и не успели на мирном договоре высохнуть чернила, как она уже была в пути к своим обожаемым апельсиновым рощам.

— Вдовствующая леди Рейвен, наверно, знакома со всеми важными лицами. В ее доме вы встретите нужных людей, имеющих прямые или косвенные сведения о том, что именно замышляет Бонапарт.

— Вы думаете, он сам хорошо знает свои планы? — улыбнулся лорд Рейвен.

Мистер Каннинг с силой ударил кулаком по столу.

— По-моему, он хочет завоевать весь мир. За ним стоит тридцатимиллионная нация, опьяненная военными победами и жаждущая новых триумфов. Он провозгласил себя современным Карлом Великим[13], он сооружает на Вандомской площади колонну в честь своих подвигов, но не думайте, его не удовлетворяет достигнутое. Он желает большего. И единственное препятствие для него — наше несломленное могущество на море.

— Вы, безусловно, правы, мистер Каннинг.

— Жаль, у меня не так уж много единомышленников. Как я вам сказал, только один человек может нас спасти, — взволнованно произнес Каннинг, — это Уильям Питт.

— Нужно молить небо, чтобы страна призвала его, прежде чем станет слишком поздно, — поддержал лорд Рейвен. — Я же сделаю все, что смогу. Но не даю никаких обещаний. Все может быть много сложнее, чем представляется в тишине и покое этого уютного кабинета.

— Я был уверен, что смогу положиться на вас, милорд. Никто не заподозрит иной цели вашего визита в Италию, кроме как желания представить матушке свою нареченную.

— Тут, надеюсь, вы правы, — сказал лорд Рейвен. Он поднялся и протянул хозяину руку. — И от всей души надеюсь, что вы ошибаетесь в своих предположениях относительно мрачного будущего, хотя, черт возьми, в глубине души подозреваю — события могут подтвердить ваши слова.

— Благодарю, ваша светлость. — Каннинг отвесил театральный поклон.

Лорд Рейвен, скрывая лицо за поднятым воротником, вышел из его дома и уехал в карете, которая ждала его за углом на Шепердз Маркет.

Хотя было уже поздно, Лондон еще не спал. Под нависшей над городом пеленой густого дыма из труб ста шестидесяти тысяч домов и топок по темным улицам тянулись бесконечные вереницы ломовых подвод, фургонов с углем и роскошных карет. Шарманки и уличные музыканты не смолкали и в этот час и требовали с проходящих плату за свои труды. Продавцы горячей и холодной пищи на каждом углу во весь голос расхваливали свой товар.

У реки фейерверки озаряли темное небо, а вокруг напропалую веселилась шумная толпа. Ловкие воры под шумок очищали карманы зазевавшихся гуляк, не было видно обычной дневной публики, разумно полагавшей, что осторожность — не последнее из достоинств.

Карета лорда Рейвена подъехала к клубу Уайтс на Сент-Джемс-стрит. Войдя, его светлость увидел в гостиной обычную толпу завсегдатаев. Он заказал коньяку. Остановившись поговорить со знакомым, удобно расположившимся у окна, где только самые привилегированные могли занять место, он услышал громкий смех в другом конце зала. Какой-то спорщик высоким, не очень трезвым голосом отстаивал свою точку зрения.

— Кто это такой? — спросил лорд Рейвен.

— Джозеф Коукер, — был ответ.

— Никогда о нем не слышал, — коротко сообщил лорд Рейвен безо всякого намерения обсуждать незнакомого человека.

— Слышали, слышали, Рейвен. Он известен в палате общин как Фермер Джо. Постоянно жалуется, что фермерам отказывают во внимании, и заявляет, что первый долг истинного патриота — выращивать хлеб.

— Если он это утверждает, то он мудрый человек.

— Вы бы так не сказали, знай вы Фермера Джо. Он, может быть, хороший фермер, но отчаянный пустозвон. Послушайте, что он мелет.

Лорд Рейвен и его собеседник замолчали и стали слушать.

— Говорю вам, — сердито настаивал сэр Джозеф Коукер, — самые красивые девчонки — это английские доярки. У меня в поместье есть такие прелестницы, которые затмят самую знаменитую светскую львицу.

— Кощунственные речи! — рявкнул кто-то, и посыпались скабрезные намеки насчет того, чем Фермер Джо занимается со своими доярками и какую роль они играют у него на ферме.

Не оставалось сомнений, что Фермер Джо отлично пообедал. Теперь он осушил еще один стакан портвейна, и красное лицо его приобрело багровый оттенок.

— Черт вас всех побери! Если вы думаете, что я хвастаюсь, я вам докажу — скотницы из Норфолка — самые хорошенькие на всех Британских островах, других таких не сыщешь.

— Сколько вы ставите? — спросил у него один из слушателей.

— Сто гиней, — последовал ответ.

— Несите сюда книгу, в которую записывают ставки пари! — крикнул кто-то. — Принимаете вызов Фермера Джо? Как насчет вас, Оукланд? Вы, Кемпбелл?

Те, к кому обратились, покачали головами.

— Вот уже двадцать лет, как я и не замечаю, что доярки — молодые женщины, — доверительно сообщил престарелый лорд Батерст сидевшему рядом господину примерно того же возраста, что и он.

— Сто гиней, — повторил сэр Джозеф. — Кто бьется со мной об заклад? Трусы. Сразу видно, вы, землевладельцы, не уделяете своим поместьям должного внимания.

То ли на него повлияла вторая рюмка коньяка, которую он в рассеянности проглотил, слушая этот спор, то ли вспомнились необычайно синие глаза и золотые пряди, соблазнительно разметанные ветром, лорд Рейвен не мог потом вспомнить, но, удивляясь себе, он вдруг услышал свои собственные слова:

— Принимаю пари. Я вам представлю доярку, которой ваши и в подметки не годятся.

Все головы обернулись к лорду Рейвену, и кто-то, смеясь, спросил:

— А вы вообще-то знаете, какие они из себя доярки, Рейвен? Это вам не соловьи, что заливаются на Баркли-сквер.

— Может, они и заливаются не хуже соловьев, когда Рейвен[14] на них каркнет вороном, — сострил один из слушателей.

— Если Рейвен покажет нам свою скотницу, клянусь, я тогда привезу в Лондон птичницу, будет присматривать за гусаками в палате общин, — добавил еще кто-то.

Раздался взрыв хохота, и сэр Джозеф подошел к его светлости.

— Значит, милорд, за вами сто гиней.

— Посмотрим, — ответил лорд Рейвен. — Где будет проходить состязание и кто будет судить?

Дело уладили в считанные минуты. Лорд Велели, мистер Гренвилл и полковник Пелли предложили себя на роль жюри, которое будет решать вопрос о достоинствах претенденток; один из членов клуба предложил свой дом на Сент-Джемс-сквер как самое подходящее для соревнования место.

— Единственная трудность заключается в том, что конкурс должен состояться на этой неделе, — во вторник я отправляюсь на континент.

— Засвидетельствовать свое почтение Маленькому капралу[15]?

— Если желаете знать, моя истинная цель — это вновь отведать настоящего коньяка, — сообщил лорд Рейвен.

— Итак, в какой день вам удобнее всего? — вмешался сэр Джозеф, недовольный, что перестал быть центром внимания.

— Суббота или воскресенье, — предложил лорд Рейвен.

— Чем раньше, тем лучше, — отозвался сэр Джозеф. — Мне не терпится получить сто гиней.

— Ваши сто гиней облегчат мои путевые расходы, — возразил лорд Рейвен и, как бы устав от долгого спора, покинул собравшихся и пошел наверх в зал для карточной игры.

После долгой игры в вист и солидного выигрыша он спустился к своей карете, которая ждала его, готовая к дальней поездке. Предназначенный для путешествий экипаж был запряжен шестью лошадьми и, развив должную скорость, быстро покинул пределы города и помчался по проезжей дороге в имение.

Лорд Рейвен удобно откинулся на мягком сиденье и закрыл глаза. Он хотел немного поспать, а затем, как обычно, забрать у кучера вожжи, чтобы самолично править лошадьми. Он не доверял никому на узких и извилистых проселочных дорогах — ночная темнота, колдобины и ухабы препятствуют быстрой езде, а ему надо срочно добраться до Рейвен Ройял.

Охваченный сладкой безмятежной дремой, он улыбнулся, представив себе замешательство сэра Джозефа, когда тот увидит в воскресенье на Сент-Джемс-сквер прекрасную доярку. Строго говоря, она, конечно, не из числа его собственных скотниц, но до воскресенья он это уладит. Переманить чужую работницу, предложив ей большую плату, — пустое дело.

Интересно, что она себе купила на его гинею? Ленты, наверно, или красивый чепчик, чтобы поразить до глубины души какого-нибудь деревенского паренька, — то-то раскроет рот, когда в воскресенье отправится с нею в церковь. Она выглядела такой юной! Какая свежесть по сравнению с напудренными и нарумяненными дамами Сент-Джемса! Губы у нее нежные, как лепестки розы, и он готов поклясться, от ее кожи исходил сладкий аромат жимолости.

Наверно, Фермер Джо прав, утверждая, что жить можно только в деревне. Цветочные ароматы и румяные уста доярок! Однако очень скоро они, несомненно, могут смертельно надоесть. И лорд Рейвен погрузился в сон.

На следующий день солнце было уже высоко, когда он, умело натягивая вожжи, гнал карету по подъездной аллее Рейвен Ройял. Он приехал позже, чем намеревался, и много позже, чем обычно, когда выезжал из Лондона на рассвете. Хотя на всех почтовых станциях между Лондоном и Оксфордом в конюшнях ждали его собственные лошади, на этот раз помешала досадная оказия — неподалеку от Хай Уиком у передней лошади отлетела подкова, пришлось будить кузнеца, чтобы он подковал ее.

Когда в последний раз меняли лошадей, его светлость позавтракал, и теперь свежая шестерка, которой он правил, резво бежала вперед, что несколько улучшало настроение, хотя потерянное время было уже не наверстать.

Стройные каштаны, один в один, осеняли подъезд к парадному входу Рейвен Ройял, навстречу бежали грумы забрать у его светлости вожжи, когда тот спрыгнет с облучка.

— Я сегодня позднее обычного, Бейтс, — сказал он дворецкому, отдавая ему шляпу и плащ.

— Да, милорд. Мы боялись, уж не приключилось ли чего с вашей светлостью.

В холле лорд Рейвен увидел еще один плащ и шляпу, и губы его сжались.

— Кто у нас? — спросил он.

— Гость, ваша светлость. Приехал час назад. Я уведомил его королевское высочество, что вы скоро должны быть, и он сказал, что подождет.

— Черт возьми, я собирался принять ванну, — сказал лорд Рейвен вполголоса, но покорно направился в столовую.

Принц сидел за столом и, как видно, только что отлично позавтракал. Он был тщательно и слишком роскошно для деревни одет, и в ярком утреннем свете ему можно было дать не сорок, а все пятьдесят.

Несмотря на модную прическу, напудренные перламутром щеки и безупречный корсет, его чрезмерная полнота бросалась в глаза. Принц, однако, находился в превосходном расположении духа.

— Доброе утро, Рейвен! Вряд ли вы ожидали увидеть меня здесь.

— Не ожидал, ваше высочество! Но позвольте выразить надежду, что в сей скромной обители в мое отсутствие вам был оказан достойный прием.

— Мне подали все, что нужно, благодарю вас, — ответил принц, указав на многочисленные блюда на столе и полупустую бутылку коньяка.

— Могу ли я узнать причину, по которой ваше королевское высочество удостоило чести наш весьма захолустный край? — спросил лорд Рейвен.

Принц рассмеялся.

— Нет. В Лондоне, конечно, все интересуются, где я?

— Все в полном недоумении, — солгал лорд Рейвен. — Разрешите, ваше высочество, присоединиться к вашему завтраку.

— Конечно! Конечно! — откликнулся принц. — Рекомендую вам паштет. Ваш повар превзошел себя.

— Это высокая похвала, — ответил лорд Рейвен. — Я увеличу ему жалованье.

— Быть может, вы уступите его мне? Мне нужен новый повар в Карлтон-хаус.

— Я лично всегда к вашим услугам, ваше высочество, но это не включает услуги моего повара.

Принц улыбнулся и налил себе коньяку.

— За Несравненную! — провозгласил он. — Хотя, черт побери, это определение принадлежит Вигору.

— А Вигор тоже здесь? — спросил лорд Рейвен.

— Именно, — ответил принц, мрачнея. — Боже, до чего я не терплю этого человека, а мы в одной гостинице, и я не могу от него отделаться. Весь этот месяц он пытался меня обойти, но вчера я нарушил его планы. Он собирался тайком уехать, чтобы встретиться с ней, прежде чем я сюда доберусь, но я приказал ему сопровождать меня в моей собственной карете. Он весь побелел, услышав приказание, но что ему оставалось, кроме как подчиниться?

— Хвалю вас, ваше высочество, — улыбнулся Рейвен. — Самое мудрое — всегда держать соперника в поле зрения.

— Точно так же думаю и я, — сказал принц. — Но знаете, Рейвен, случилось нечто поразительное. Одной из лошадей в копыто попал камешек. Это произошло сразу же, как мы сбились с пути, — мы, я думаю, поехали не по той проселочной дороге. Как бы то ни было, карету пришлось остановить. Мне Вигор надоел смертельно, и я вышел размять ноги. Иду я, вспоминая, если уж правду говорить, миссис Уикем, как вдруг из-за дерева на меня налетает какая-то девчонка. И, верите ли, Рейвен, это был вылитый портрет самой Элоизы.

— Подумать только! — отозвался лорд Рейвен, отрезая себе кусок кабаньей головы.

— Вы бы не поверили, что такое может быть, — продолжал царственный гость. — Тот же изящный овал лица, синие глаза и темные ресницы, те же золотые волосы. Конечно, у нее не было модной прически, как у миссис Уикем, волосы просто спадали прядями на щеки, чистое золото, словно весенние нарциссы. Кстати, недурное сравнение, правда? Весьма поэтичное.

Принц наслаждался произведенным на лорда Рейвена впечатлением — тот отложил нож и вилку и слушал как завороженный.

— Кто она? — спросил он наконец. — И где вы ее видели?

— Мой дорогой Рейвен, я только что вам сказал — по дороге к дому миссис Уикем, рядом с подъездной аллеей. На минуту мне показалось, будто это Элоиза, и, когда я стал звать Вигора, чтобы и он поглядел на нее, она от меня вырвалась и убежала в лес. Самое удивительное, когда я рассказал Элоизе, она не поверила. Она решила, мне померещилось, ведь во всей округе нет никого похожего на нее. В то же время у меня было чувство, что она что-то недоговаривает. Если хотите знать, ее отец, наверное, был в молодости изрядный повеса. Эта девушка, очевидно, состоит с Элоизой в кровном родстве, но, подозреваю, она — незаконнорожденная, дети любви всегда отличаются редкой красотой.

— Чрезвычайно любопытно, ваше высочество. И мне хотелось бы взглянуть на эту девушку.

— Ну, слава богу, хоть вы верите, что я говорю правду! — воскликнул принц. — Элоиза полагает, мне это либо приснилось, либо я слишком много выпил. Болван Вигор, конечно, взял ее сторону: заявил, что хоть и видел крошку мельком, но может утверждать — в ней нет ни малейшего сходства с нашей красавицей. Однако, клянусь вам, я не ошибся. Вы мне верите?

— Безоговорочно, ваше высочество.

— Я вижу, вы славный малый, Рейвен, — похвалил принц. — Однако мне пора. Заехал к вам позавтракать из-за Вигора — мне претит созерцать его физиономию, да еще рано поутру. Поеду, навещу Несравненную. Надеюсь, ее обрадует мой визит.

— Не сомневаюсь, — подтвердил лорд Рейвен.

— Прекрасно, благодарю за гостеприимство, — сказал принц, тяжело поднимаясь из-за стола.

Ни особый покрой сюртука, ни корсет, зашнурованный так туго, что мешал наследнику престола дышать, не могли скрыть тучного живота. Он толстеет, подумал лорд Рейвен. Он скоро растеряет остатки своей прославленной красоты, если не обуздает как-то склонность к полноте, увеличивающейся с каждым годом.

В почтительном поклоне лорд Рейвен склонился над рукой принца, затем проводил его и усадил в карету. Карета с форейторами и сопровождающими вскоре скрылась за деревьями, и лорд Рейвен поднялся по ступеням в холл.

— Приготовьте мне ванну, Бейтс, — сказал он. — И горячую, иначе вам не поздоровится.

День уже клонился к вечеру, когда лорд Рейвен повернул коня домой, признав свое поражение. Он объездил все фермы в округе. Он заехал к миссис Уикем, которая рассмеялась ему в лицо, сказав, что он такой же сумасшедший, как и сам принц.

— Наверно, вам все время попадается на глаза здешнее привидение, — предположила она. — В семье моего мужа все клятвенно уверяли: это монахиня бродит, стеная и заламывая руки, по кладбищу. Никогда не слышала, что у нее со мной сходство.

Лорд Рейвен поцеловал ей руку и поехал прочь. Бесполезно, думал он в неожиданном раздражении, не оттого, что проиграл сто гиней, а представляя себе самодовольную физиономию сэра Джозефа Коукера при объявлении его выигрыша.

Да, он свалял большого дурака. Поиски пора прекратить, надо ехать к Берил. Он ей поведает эту историю. Она посмеется. История как раз для Берил с ее озорным чувством юмора.

Лорд Рейвен направился к Замку, но не к парадному входу, а к конюшне. Он сам поставил туда коня — больше всего на свете лорд Рейвен любил своих лошадей, а грумы у лорда Форнсетта лентяи и норовят увильнуть от своих обязанностей, необходимо проследить, чтобы коня обиходили как следует.

Тоном, какого нельзя ослушаться, он велел старшему груму обтереть лошадь, а затем направился через сад к боковой двери.

Вечерело, и лорд Рейвен чувствовал усталость. Он почти не спал ночью и весь день провел в седле, даже при его железной выносливости это давало себя знать. Вдруг он встрепенулся и насторожился, словно гончая, внезапно увидевшая впереди добычу.

По мощеной дорожке ему навстречу спешила девушка с охапкой нарциссов, которые должно быть нарвала на краю газона, где они росли в великом множестве.

Она напевала что-то про себя и не заметила лорда Рейвена, пока они не оказались лицом к лицу. Тут она остановилась как вкопанная, и у нее вырвалось восклицание смешанного удивления и страха, синие глаза широко раскрылись.

— Вот ты где! — проговорил лорд Рейвен. — Нашлась все-таки. Где ты прячешься? Известно ли тебе, что я тут почти всю округу изъездил, разыскивая тебя?

— Вы искали меня?

Голос у нее был совсем тихий и речь на удивление правильная; под его взглядом лицо, побледневшее, когда она его увидела, покрылось очаровательным румянцем.

— Повсюду, — ответил лорд Рейвен. — Кто ты? Как тебя зовут?

— Я…

Голос у нее вдруг замер, он понял, что, наверное, испугал ее, и добавил ласково:

— Надеюсь, ты меня помнишь. Ты потратила гинею, которую я вчера тебе дал? Что-нибудь себе купила? Наверно, ленты или новый чепчик — очаровывать молодого фермера. Он, как я тебе вчера и сказал, настоящий счастливчик.

Милорд не отрывал глаз от губ девушки, вспоминая, какие они нежные, словно лепестки розы. И вдруг, прежде чем он успел ее задержать, юная красавица со всех ног кинулась прочь.

— Стой! Послушай! Не убегай! Эй! — кричал он ей вслед.

Но было поздно. Не разбирая дороги, она мчалась к Замку, а у его ног на камнях мощеной дорожки осталась охапка золотых нарциссов.