Потихоньку мы обустроились. Негоциант и его супруга проводили нас в меблированные комнаты, где можно было остановиться. И, как я поняла, речь шла даже не о безопасности — а о таком месте, в котором нам можно было остановиться по статусу.
Хозяйка приняла нас как родных, — имперцы вообще были людьми гостеприимными, радушными и любезными. Все, кто нам встречались, старались нам помочь.
Четыре комнаты, которые мы сняли, были чистенькими и неплохо обставленными, столовались мы у хозяйки, мальчишек я в свободное время занимала рассказами по истории России или отправляла фехтовать в специально оборудованные для этого залы — по принципу, чем бы ребенок не занимался, лишь бы утомился как следует.
А я… Я осталась предоставленной самой себе. Читать целыми днями было скучно, Интернета не было, всяческими рукоделиями — как мне было положено в этом мире — я заниматься не умела. Да и потребности такой не испытывала. Иголка в руках, а также крючок или спицы, рождали во мне как чувства бурного протеста, так и дикого раздражения. К ним прибавлялось еще и желание в кого-нибудь это богатство воткнуть. В общем, прощай нервная система.
Преподавателей-женщин в этом мире не было, да и чему я могла учить? Русской истории?
Было скучно.
Чтобы как-то занять себя, я много гуляла по городу Роттервику, узнавая столицу империи. Город был красивый. Узкие, мощеные серым булыжником улочки, вытянутые вверх дома с красной черепицей и яркая, сочная — словно и не осень — зелень парков и скверов, которых тут было множество. Неспешно несущая воды река, что разделяла город на Нижний город — в нем жили люди попроще — и Верхний. Там за узорчатыми чугунными оградами стояли особняки аристократов и находились правительственные здания. И императорский дворец. На который, правда, я смотрела издали.
А осень, тем временем, шла своим чередом. И в это воскресенье мы с мальчишками решили отправиться на прогулку в парк неподалеку. Парк этот примыкал к летней резиденции императора, но гражданам империи дворянского происхождения вход в него был разрешен. Все-таки я не понимала, как имперцы понимали у кого какое происхождение. Документов, действительно, никто ни у кого не спрашивал. Однако во всех случаях меня и мальчишек именовали дворянами. Интересно.
Когда я удивлялась — почему это происходит, Рэм смеялся и отвечал мне:
— По манере поведения, миледи Вероника!
Я и мальчишки спокойно миновали ворота императорского парка. Остановились полюбоваться фигурами воинственных грифонов, что увенчивали ворота парка и через равные промежутки были расположены на высоченной, но изящной кованой ограде, что окружала летнюю императорскую резиденцию.
— Черный грифон, распластавший крылья — это символ императорского дома Тигвердов, — просветил нас с Паулем Рэм. — Символ воздаваемой справедливости и победоносного властителя. Соединение острого ума и безграничной силы. Изображенный на золотом щите является к тому же гербом всей империи Тигвердов.
— Красив, — восхитилась я. — Надменен, но красив.
— Еще и беспощаден, — покачал головой герцог маленького, но свободолюбивого государства, что издавна боролись за свою независимость с империей.
— А у нас орел двуглавый, — пробормотал под нос сын. — Мам, а они чем-то похожи, не находишь?
— Оба обозначают могущество и власть, может, еще независимость своей страны — крылья-то расправлены, — пожала я плечами. — Цвета — золотой и черный.
— Птички, — рассмеялся мой неисправимый сын — и на этом мы влились в поток гуляющих.
И мы неспешно пошли по дорожкам, посыпанным розоватой гранитной крошкой. Один в один как в нашем мире, например, в Петергофе. На вершине холма возвышался белоснежный замок — но к нему мы не сунулись. Пошли в противоположную сторону.
Вообще, если не слушать чужую речь и не смотреть на людей в одежде, которую у нас не носили лет двести, то можно было представить, что мы дома. А все произошедшее с нами — это лишь сон. Странный, но увлекательный.
Я опустилась на скамейку, опоясывающую раскидистое дерево. Рэм и Пауль посмотрели на меня насмешливо — и унеслись, перед этим побросав захваченные из дома шпаги рядом со мной.
Закрыла глаза — прислушалась к звукам окружающего меня мира.
Играл оркестр — что-то на три такта, очень похожее на вальс. В кронах деревьев легко шумел ветер. С этими звуками переплетался неспешный гул голосов, в котором время от времени слышались счастливые, даже ликующие детские крики.
Подбежал Паша… Нет, мы договорились, что здесь, в этом мире, он Пауль… Такое имя у них было. Значит, надо называть его как положено, даже наедине или в уме… Подбежал Пауль, взял со скамейки, где я сидела, шпаги — и унесся к Рэму. Фехтование было у моего сына… больше, чем увлечением. Он им жил. Тренировки в школе олимпийского резерва — пожалуй, единственно, чем он был увлечен. А Рэму хорошо фехтовать было положено по статусу. И в этом мире, как я поняла, сражались холодным оружием. И магией.
Я прикрыла глаза, впитывая неяркое осеннее солнышко, и попросила кого-то:
— Пусть все обойдется… Пожалуйста, пусть все будет хорошо…
— Да неужели я много прошу, — услышала я рядом с собой раздраженное мужское брюзжание. — С точки зрения обороны страны или организации учебного процесса — это вообще мелочи… Так нет же!
Я распахнула глаза и с огромным интересом посмотрела на того, кому организация обороны страны и учебного процесса — равнозначные понятия. Как преподаватель я с ним вполне согласна. А что — человек однозначно понимает, о чем рассуждает… Приятно.
— Вот скажите мне, — обратился вдруг ко мне мужчина. — Как вы делаете так, чтобы прислуга вела себя адекватно: делала то, что приказано и не лезла туда, куда не надо? И, главное, чтобы они не варили мне на завтрак овсянку?
— Что? — изумилась я.
— Простите за бестактность и крайнее нарушение приличий, — резко и недовольно замотал головой незнакомец. — Мне попросту не к кому обратиться.
— Ничего страшного, — уставилась я на него.
Не сказать, что внезапно заговоривший со мной был красив. Слишком твердые губы, слишком узкие. Нос… Скорее выразительный и… большеватый. Отметила высокий рост, широкий разворот плеч, гордую осанку. Недовольные черные глаза — сверкающие. И в довершении портрета — светлые волосы, достаточно длинные, чуть вьющиеся на затылке. Странного серебристого оттенка. Блонди-и-ин? Или седина с таким интересным отливом?
И, главное, смотрит так требовательно… Нетерпеливо дожидаясь ответа.
— Я просто не понимаю сути проблемы, — заговорила я. — Думаю, если четко поставить задачу и несколько раз проследить за правильностью исполнения, то можно всего добиться.
— Золотые слова, — пробормотал мужчина. — Только вот у меня не получается. Понимаете, я хочу покоя. Хотя бы вечером. И не хочу знать, как ведется домашнее хозяйство. Но у меня складывается ощущение, что прислуга делает мне все назло. И камердинер мне только что доложил, что очередная экономка собрала вещи. И ушла. А теперь мне отказалось помогать агентство по найму. Дескать, я выдвигаю непосильные требования.
Против моей воли — я видела, что мужчина по-настоящему расстроен и весьма раздражен — и злить его еще больше было бы глупо — мои губы расплылись в улыбке. Он с таким возмущением проговорил «экономка ушла», будто его, по меньшей мере, жена бросила.
Я хихикнула. И тут же сказала:
— Простите.
— Вы считаете, что это и не проблема вовсе? — словно прочитав мои мысли, спросил мужчина.
— Не то, чтобы да… — аккуратно сказала я.
Тут его взгляд сместился — и из возмущенного стал настороженно-любопытным. К нам, не убрав шпаги в ножны, подходили Рэм и Пауль. И у меня язык не повернулся назвать их мальчиками — это были молодые мужчины, собравшиеся защищать то, что им дорого — меня.
— Смотрите, как правильно заходят, — с непонятным восторгом проговорил мужчина. — С двух сторон, боком. С правого плеча. Это?
— Мои сыновья, — поднялась я со скамейки.
— Молодые люди, — чуть склонил голову мужчина, когда Рэм и Пауль приблизились достаточно. — Я не представляю угрозы. Конечно, проявил бестактность, заговорив с вашей матушкой, не будучи ей представленным, но, я надеюсь, вы извините мне это.
— С кем имеем честь? — холодно поинтересовался Рэм.
Брови незнакомца взлетели вверх. Лицо приобрело выражения смеси крайнего удивления, легкого раздражения. И… восторга, что ли…
— Какая восхитительная…
— Гордость, — перебила я его, опасаясь, что Рэм сейчас окончательно сорвется. — Именно она, милорд. Больше попросту, у нас ничего не осталось. Хорошего вам дня.
И я отвернулась от него, показывая, что разговор окончен.
— Молодые люди, — обратилась я уже к мальчикам. — Мне ничего не угрожает. Можете продолжать свои упражнения.
Я решила, что мальчишек надо убрать — еще нам ссоры, которая привлечет внимание, не хватало…
Рэм и Пауль коротко поклонились и отошли.
Мужчина остался на месте.
— Простите, если показался грубым, — вдруг сказал он. — Я — Ричард Фредерик Рэ, лорд Верд, бастард его Величества.
— Вероника Лиззард, — представилась я.
— Вот так… А почему выдуманным именем-то? — скривился мужчина. — Вы — явно дворянка — и по манерам, и по одежде. А такого имени в перечне дворянских родов попросту нет.
«Конечно, имя выдуманное! Лиззард — это вообще ящерица по-английски. Да и то, что я дворянка — тоже не правда. Бабушки и дедушки — кто крестьяне, кто шахтеры. А спина прямая — потому что танцами много лет занималась», — подумалось мне, но вслух я сказала:
— Я называюсь выдуманным именем, потому что я хочу предложить вам экономку. Умение выполнять распоряжения, приведение в чувство прислугу, Организация вашего покоя и уюта в доме… Это могу гарантировать.
— И эта экономка, как я понимаю…
— Я, милорд. Под своим именем работать было бы неловко.
Не знаю, как эта идея возникла в моей голове, но с каждым мгновением она нравилась мне все больше и больше. К тому же, те, кто нас выслеживают, подобной случайной встречи точно не смогут просчитать.
И значит, мы будем в безопасности.
Осталось уговорить моего случайного собеседника, что это идея — хорошая. А судя по тому, как он хмурился, ему так не казалось.
— Вы — и экономка… — сказал он наконец. — Это смешно.
— Разве обедневшие дворяне не работают экономками или гувернантками? — возразила я.
— Да, но… Вы не выглядите, как обедневшая дворянка. Слишком хорошо одеты. Слишком уверены в себе.
— Это так, — согласилась с ним я. — Но боюсь, проданных драгоценностей надолго не хватит.
Он замолчал, обдумывая мои слова.
— Мда… — покачал милорд головой. — Так оригинально я прислугу еще не нанимал.
— Скажите, — полюбопытствовала я. — А в прошлые разы — когда было все, как положено — вам нравился результат?
— Нет, — в глазах мелькнула усмешка. — Очень не нравился. А вам так нужна работа?
— Если вы интересуетесь, как у меня с деньгами… Мы не бедствуем. Пока, во всяком случае, но есть ряд обстоятельств…
— Подходим к самому главному… Что вы хотите взамен?
— Хорошее учебное заведение для моих сыновей, — решительно ответила я. — Как вы понимаете, уже осень и шансов у нас немного. Ждать следующего года — не хочется. А вы, когда подошли к скамейке, что-то говорили об организации учебного процесса. Следовательно, вы к этому имеете непосредственное отношение. И сможете нам помочь.
— А что вы только сейчас всполошились? Не летом, когда положено?
— Летом, — вздохнула я. — Летом все было по-старому… Мне и в голову не приходило, что я, оставшись без крова, схватив сыновей и драгоценности, буду вынуждена бежать. И куда-то их потом пристраивать.
— Может быть, вам не искать сложных путей и обратиться к его величеству? Император суров, но милостив. И если вас преследуют… Или угрожают… Или…
— Простите, это не возможно.
— Вы преступница? Вас разыскивают за совершение какого-нибудь преступления?
— Нет, — удивленно посмотрела я на него. — С чего вы взяли?
— Я просто вас проверяю. Предупреждаю, я чувствую ложь. Продолжим?
— Прошу вас, — чуть наклонила голову я.
— Вы замышляете что-то против Империи?
— Нет, — отрицательно покачала головой я.
— Что-то против меня лично?
— Нет. Ни против вас, ни против Империи я ничего не замышляю.
— Вы хотите войти в мой дом только по тем причинам, которые вы изложили?
— Я хочу, чтобы мои сыновья занялись делом, чтобы они имели возможность занять то положение, которого достойны. Что касается меня — я хочу крыши над головой. И…
— Договаривайте, — приказали мне.
— Не боятся.
— Вы говорите правду. Надо же, — отчего-то удивился он.
— Вас удивляют люди, которые говорят правду?
— Весьма и весьма, — улыбнулся чему-то он. — Только у меня два вопроса: как вы свое решение будете объяснять сыновьям? И под какой фамилий мы будем их зачислять на первый курс Имперской Военной академии, которой я имею честь руководить?
— На счет фамилии я не знаю. Простите. А с сыновьями я договорюсь.
— Да уж, будьте добры. Кстати, фехтуют они превосходно.