Мой ревнивый муж

Глава 36. Что случилось с его мамой

Максим буквально вылетел из дома, перепрыгнул через ступеньки, приземлился на дорожке.

В два шага добрался до отца с братом.

Те резко развернулись в его сторону.

– Это правда? – взревел Максим.

Отец уставился на него в недоумении.

– Что правда? – спросил с прищуром.

– Ты бил мать? – Максим смерил его убийственным взглядом.

– Кого ты слушаешь? – тут же возмутился отец, замахал рукой в сторону Виталика. – Он мелкий был, ты мелкий был, что вы можете помнить…

– Ты ее лупил ремнем, – процедил Виталик, буравя отца таким ненавидящим взглядом, что даже Максима пробрало.

– Отец? – он посмотрел на старшего Реброва вопросительно.

– Ничего такого не было! – покачал он головой.

Оглядел сыновей и прогудел:

– Я не собираюсь выслушивать нелепые обвинения!

С этими словами он развернулся и зашагал на улицу.

Братья шумно задышали, проводили его взглядами, не сговариваясь, пошли запирать калитку.

Вернулись в дом.

Так же молча направились на кухню.

Максим чувствовал, что Виталика до сих пор потряхивало после встречи с отцом. Впрочем, как и его самого.

Они уселись за стол, уставились друг на друга.

Вопрос вылетел из Максима сам собой:

– Ты вправду помнишь, как он ее бил?

Виталик кивнул, будто нехотя.

Было видно, что ему эта тема против шерсти, но он не стал таиться, заговорил хрипло:

– Мама укладывала нас спать, а он ждал в дверях… Она пела колыбельную, ее голос дрожал. Я сейчас взрослым мозгом понимаю, она знала, что ее ждало, боялась наверное. Но даже в семь лет я догадывался, что с ней что-то не в порядке, спрашивал, почему ее трясло, а она улыбалась, успокаивала. Я делал вид, что засыпал, ты вырубался еще раньше, мелкий же был совсем. А потом я слышал мамины крики… Это длилось не одну ночь, а случалось периодически, понимаешь?

Максим весь закаменел, плотно сцепил зубы, всмотрелся в грустное лицо брата.

Виталик тем временем продолжал:

– Я поначалу думал, они просто ругались. Они тогда часто ругались, помнишь, нет?

Максим покачал головой.

Ничего из этого он не помнил, вообще о детстве сохранил очень мало воспоминаний.

– В общем, один раз я пошел в их спальню ночью и все увидел, – сказал Виталик, поморщившись. – Отец держал ее за вывернутые руки и лупил по ногам ремнем. Я тогда в таком шоке был, побежал к ним, повис на его руке… Толку-то, он и меня тем же ремнем отходил, а мама выла, пыталась защитить. До сих пор иногда в памяти всплывают ее крики. Потом наутро он типа извинился, объяснял-де, что нас надо учить уму-разуму, маму тоже, ибо она женщина глупая. Ой, короче… Мерзко все это.

От рассказа брата Максима начало колотить.

В душе поднялась такая буря, что захотелось начистить отцу морду. И плевать, что мама сделала для того, чтобы заслужить такое наказание. Вот вообще плевать…

– Сука он конченая, – прохрипел Максим, не узнавая свой голос. – Прибить мало!

– Ага, – кивнул Виталик. – Причем с виду такой добрый – давай сынок, помогу… А я как вспомню вот это все, так и хочется ему вмазать!

– Почему ты никогда не рассказывал мне об этом? – спросил Максим с чувством. – Мы же с тобой вместе росли…

– А зачем? – Виталик хмыкнул. – Чтобы отец мне люлей выписал? У него для этого были другие поводы.

Это и вправду было так.

Виталик что в детстве, что в юности был абсолютно неуправляем. Исправно следовал девизу – послушаю отца и сделаю наоборот. Куролесил много и со вкусом, за что был периодически бит.

– Ладно в детстве, – махнул рукой Максим. – Но мы давно взрослые, почему ты только сейчас говоришь?

– А у нас в семье принято говорить о матери? – хмыкнул Виталик. – Не знал, не знал…

Эта тема действительно была табу.

Отец в свое время запретил им даже упоминать ее имя. А когда братья повзрослели, давно отвыкли о ней даже думать.

– Знаешь, я так любил ее в детстве… – признался Максим с искаженным болью лицом. – Потом всю жизнь ее винил в том, что ушла. Все гадал, что во мне такого паршивого, что бросила. Оно, может, звучит глупо, но реально так и думал. А у матери, оказывается, была своя причина…

– А я ее ни в чем не винил, – покачал головой Виталик. – Я прекрасно понимаю, почему она ушла. Я бы тоже ушел…

Он немного помолчал, а потом выдал новую порцию воспоминаний:

– Самое паршивое было даже не вот эти вот побои. Не знаю, помнишь ли, но она же потом еще перед нами извинялась. Прости, Виталечка, прости, Максик, что я у вас такая негодная мать, непутевая… Отец на нее наорет, а она ну перед нами извиняться. Мне так ее было жалко, безумно просто.

В мозгу Максима снова всплыл образ извиняющейся матери. И его снова всего будто прошибло током.

– Я вообще думаю, она с нами ушла бы, если бы отец отпустил, – вдруг заявил Виталик. – Он, конечно, никогда не признается, но думаю, что так и есть. Ненавижу его за это!

– А почему она тогда не связалась с нами, когда мы повзрослели? – вдруг выпалил Максим. – Если бы были вправду нужны, связалась бы.

– Да хрен его знает, – пожал плечами Виталик. – У нее, скорей всего, другая семья. Помнишь, сколько раз отец повторял, что она сбежала с любовником. Что уж теперь, ничего не вернешь, не исправишь. Мне уже, в общем-то, все равно. Прошло двадцать четыре года, та история быльем поросла.

Максим кивнул, понимая отношение брата к этой ситуации.

Но сам сильно сомневался, что это так.

Будь у него ребенок, он хотел бы его видеть и через год, и через пять, и даже через пятьдесят лет.

– Ладно, я к Шанне.

С этими словами Виталик встал, залез в холодильник, достал молочный батончик, которые его беременная невеста поглощала по несколько штук в день, и ушел.

А Максим остался сидеть на кухне, потрясенный всем тем, что узнал о матери.

Странное существо – человек.

Ведь вроде бы это паршивее некуда – узнать, что твою маму били.

Пусть он рос не с ней, пусть привык ее ненавидеть. Но в ту самую минуту ему было ее очень жалко. Он чувствовал себя так, будто это его отходили по ногам ремнем.

И в то же время он испытал некое облегчение.

Значит, у нее была действительно серьезная причина уйти. И эта причина – не он. Из этого следует, что не такой уж он и паршивый, а возможно, она даже его любила… Значит, его в принципе можно любить.

Это было главной болью его жизни – знать, что мать его не любила, раз посчитала возможным бросить. Но по всему выходило, что это не так.

Внезапно ему стало легче дышать.

Поговорить бы с ней! Узнать все из первых уст. Да вот где она?

Виталику все равно…

А Максиму – нет. Не после того, что узнал.

Он поднялся с места и поспешил на улицу, не забыв прихватить ключи от машины.

Хочет отец или нет, а он скажет ему, где мать. Ведь наверняка знает.