Муж беспорочный

Глава 8

Данюшка, наконец, закутала Милану в платок и увела в дом. И вовремя: ворота затрещали под тяжелыми ударами. Ростислав поспешно поднялся на высокое крыльцо: оттуда незваные гости были видны, как на ладони, но и сам он — отличная мишень.

Борислав Сычев, бесновавшийся сейчас за запертыми воротами, был здоровенный, похожий на медведя мужик, вполовину седой, но явно немереной силы. С десяток вооруженных мужчин, видимо, родовичей и слуг, толпились вокруг, размахивая рогатинами, горяча коней и крича на разные голоса.

— Эй, Сычев! — крикнул Ростислав с крыльца, враз перекрыв шум. — Что нужно тебе в моем доме?

— Верни мою жену, Ростислав! — прорычал Сычев. — Не злоупотребляй, Ростислав! — орал он, взвинчивая себя. — И на тебя управа найдется.

— Твоя жена не хочет к тебе возвращаться, — спокойно ответил Ростислав, упорно избегая называть его по имени.

— А то не твое дело! Верни мне мое!

— Слушай, Сычев! Оставь за воротами оружие, оставь своих людей, войди сюда, и поговорим втроем спокойно.

— Не о чем мне разговаривать ни с тобой, ни с той бесстыжей!

— Как хочешь. Жена твоя обратилась ко мне за защитой, и вижу теперь, не зря. Так что не желаешь решить дело миром — убирайся восвояси. Милана к тебе не пойдет, потому что не желает терпеть твои обиды.

— Я в своей жене волен!

— В холопах своих ты волен, а в свободном человеке никому воли нет.

— Я, глава рода, в преступнице волен, и тебе, Ростислав, лучше б помалкивать, пока про тебя не вспомнил!

— Не бросайся обвинениями, Сычев! В чем провинилась твоя жена, и в чем ты упрекаешь меня?

— Полно, Ростиславе! — Сычев скривился, а родичи его захохотали, явно неискренне. — За каким она в твое село побежала, как не к полюбовнику? А не так, так какого лешего с тобой там торчала?

Ростислав позволил себе улыбнуться.

— Ну, ты мне льстишь, Сыч! Я, помнится, в горячке лежал.

— А мне все равно! — голос Борислава сорвался на истеричный визг. — Сука подлая! Убью! И ты… ты…

— Не трудись, я понял, — холодно прервал его князь. — Ответь мне, Борислав из рода Сычевых. Ты обвинил свою жену в неверности, избил ее, и убьешь, если доберешься, в этом я не сомневаюсь. А мне-то почему только грозишь?

Борислав длинно выругался.

— Испугался, Борислав? С мужем сразиться — это тебе не на беззащитную женщину руку поднимать.

— Я не шучу, Борислав! — продолжал князь, так и не дождавшись ответа. — Ты обвиняешь свою жену и меня. Я клянусь именем Великого Сварога, что твоя жена невиновна, и что я невиновен перед тобой. Если ты по-прежнему настаиваешь на своем обвинении, решим спор полем, как подобает между свободными мужами.

Ярость Сычева точно сдуло ветром. Он ерзал в седле, все больше бледнел, но не мог вымолвить не слова. Действительно, дело было неслыханным — биться на поединке с князем! Но при этом Ростислав был прав: законно добиться своего Сычев мог единственным способом — довериться божьему суду.

— Так что, Борислав из рода Сычевых? Вызываешь ли ты меня на поединок? Если нет, тогда уходи в свой дом, иначе я объявлю тебя мятежником.

И Борислав наконец решился.

— Вызываю! — проревел он, и швырнул оземь шапку с такой силой, что брызнули ошметья снега. Ростислав тоже бросил шапку.

— Принимаю твой вызов.

Доверить суд Ростислав предложил Морозу из рода Белого Лося. Борислав не возражал, да, собственно, и не мог — боярин Мороз был единственным в пределах досягаемости мужем достаточно высокого положения, нее состоящим в кровном родстве ни с одним из противников. Борислав потребовал, чтобы до суда Милана находилась на нейтральной территории — Ростислав согласился и приказал двоим дружинникам сопроводить Милану до дома того же Мороза. Милана, уже вернувшая себе прежнее строгое спокойствие, не глядя ни на мужа, ни на Ростислава, молча поднялась в седло и тронула коня. Убрались наконец восвояси Сычевы. Ростислав махнул рукой:

— Некрас, Вадим, идемте со мной.

— Княже! — восторженно округляя глаза, вопросил Вадим, торопливо шагая за своим наставником. — Княже, ты победишь?

Ростислав обернулся с ласковой улыбкой:

— Почти наверняка. Во-первых, я прав, во-вторых, я сильнее.

— Насчет сильнее, ты бы, княже, не зарекался, — обычно улыбчивое лицо Некраса было хмурым и озабоченным.

— Да нет, не думай. Борислав старше меня, тяжелее, и скорее всего, страдает одышкой. И, кстати, на пирах у нас в гриднице, когда обсуждали лучших бойцов, что-то имя Борислава Сычева ни разу не звучало.

— Так имя Некраса Кузнецова тоже не звучало, а могло бы! Ладно, княже, не горюй, пообломаешь ты крылья этой птичке. Ты прав, грех в этом сомневаться. Только, мой князь, если ты прав, ты глуп. Такая женщина!

— Некрас! — возмущенно воскликнул Ростислав. — Чему ты учишь ребенка! И вообще, тебе же пухленькие нравятся.

С этими словами Ростислав переступил порог своей изложницы, заложил дверь на засов и обернулся к ним.

— Вадим. Некрас. Поклянитесь, что сохраните в тайне все, что произойдет за этой дверью, и раскроете только в том случае, если я погибну в завтрашнем поединке, или же если я дам свое согласие.

— Клянусь Лосем-Прародителем! — торжественно проговорил Вадим.

— Чтоб вовек мяса не едать! — брякнул Некрас. — И нечего хихикать, ребеночек. Воину без мяса гибель!

— Вадим, — Ростислав теперь обращался только к отроку. — Закатай рукав.

Сам он сделал то же и вынул засапожный нож. Вадим, уже догадываясь, потянул из ножен свой кинжал. Ростислав надрезал запястье, Вадим — тоже.

— Я, Ростислав из рода Беровых, называю тебя, Вадим из рода Белого Лося, своим братом.

— Я, Вадим из рода Белого Лося, называю тебя, Ростислав из рода Беровых, братом.

Раны соединились; капли крови набухали и медленно сползали вниз по теплой плоти, сливаясь, соединяя нерасторжимо две жизни.

— Все.

Ростислав первый оторвал руку и, рукоятью вперед, протянул побратиму свой нож.

— Прими.

— Принимаю. Прими и ты, — рукоять кинжала легла в ладонь Ростислава.

Обмен клинками завершил обряд. Братья обнялись.

— Так вот с какого недосыпу ты тогда полез в драку! — разрушил торжественность минуты голос всеми забытого стремянного. Князь обернулся к нему:

— Именно так. Мне привиделся вещий сон, что мне необходимо найти такого наследника, которого бы никто не ожидал, — так лаконично изложил Ростислав свой ночной кошмар. — Вадим, ты понимаешь? Согласен?

— Да, княже.

Ростислав поразился, как естественно и просто Вадим сказал это. Прирожденный князь!

— Если, сам не ведая того, я прогневил богов и завтра не вернусь с поля, ты, Некрас, объявишь перед миром мою волю. Вадим… надеюсь, ты поймешь. Княжить тебе вряд ли придется. Об одном тебя прошу, брат: помоги мне. Будь мне до срока опорой. Будь мне второй тетивой.

— Да, брат.

Синие глаза смотрели открыто и ясно. Стоит ли продолжать поиск?

А Некрас в это время думал, что Ростислав не сможет теперь посвататься к Забаве.

В эту ночь Ростислав не мог уснуть. Не из-за волнения. Ночь перед боем, одна из многих…

Ростислав вознес молитву Сварогу, покровителю Белозерской земли, Перуну, богу полков, Беру-Прародителю. Долго говорил с Цветом Грозы. Затем лег в постелю, помня, что перед поединком нужно выспаться.

Ворочаясь под тяжелым меховым одеялом, Ростислав вспоминал лицо Миланы, обычно красивое и строгое, а в тот страшный час — неистовое и прекрасное. Действительно, это удивительная женщина, и ему повезло иметь такую сестру. Разумеется, сестру. Только так. Ростислав мысленно смотрел на Милану и совершенно не мог понять, как кому-то пришло в голову иное. Любопытства ради он попытался представить… не получилось. Пожалуй, единственная женщина, кроме Любавы, которую он мог бы представить рядом с собой… Данюшка? Как, услышав нелепое обвинение, она бросилась к своему господину: «Княже, я тебе свидетельницей буду!». Неважно, что выступить на суде челядинка все равно не смогла бы — эта нежданная и ненужная помощь тронула его до глубины души. Ростислав понял, что заснуть ему не удастся. Он кликнул стремянного и велел позвать Даньку.

Та тотчас явилась, еще разморенная со сна, такая теплая и нежная; льняные пряди, падающие на лицо, делали его трогательным и беззащитным. Вошла нерешительно, то ли боясь, что ее не ждут, то ли наоборот.

— Данюша… — позвал князь. Она подошла, молча, все с той же робостью. Ростислав, не поднимаясь, нашел ее руку. — Данюша, спой мне.

Присев на край постели, девушка запела. Песня была свадебная, печальная; тек девичий голос, выплетая узоры, но не было в нем грусти. Данюша пела о далеком крае и злом муже, а самой будто и не верилось, будто знала она, что ждет ее в том краю светлое счастье… И под этот голос Ростислав, наконец, забылся спокойным сном, так и не выпуская Данюшкиной руки.

Ночью, когда светлый Хорс скрывает от людей свой лик, а золотая Даждьбожья ладья плывет по темным водам подземного мира, не следует делать никаких дел — ничего хорошего не выйдет из этого. И тем более суд следует вершить утром, пока боги не устали взирать на людские дела.

На рассвете, а светать теперь, в конце марта, стало рано, люд со всех окрестных сел и весей собрался, чтобы быть свидетелями невиданного доселе зрелища. Но, конечно, не совсем уж невообразимого: князь в те года был вождем, а не монархом. На поле веревками был огорожен широкий круг; вдоль всей окружности равномерно распределились девятнадцать дружинников, призванные следить, чтобы никто не помешал поединщикам. Напротив для судьи было устроено высокое сиденье, покрытое алым сукном. Боярин Мороз в непривычной для него роли держался так же уверенно и естественно, как и его сын — в роли наследника. Добрая семья!

Рядом, под охраной двадцатого дружинника, ждала решения своей участи Милана, формально считающаяся подсудимой; она выглядела невозмутимой, точно сторонний и праздный наблюдатель. С обеих сторон от судьи расположились зрители, сочувствующие одной или другой стороне: родичи и близкие рядом — рядом, остальные — далее, смыкаясь на противоположной стороне круга. Для бояр вынесли скамьи, остальные стояли. Справа («Надеются, это им поможет», — усмехнулся про себя Ростислав) толпились Сычевы. Среди них, точно старая сосна среди подлеска — мать Борислава, высокая, грозного вида старуха, увешанная золотом. По слухам, большуха правила в своем роде самовластно, точно царьградская царица. По левую руку — Бирючи. Чуть дальше — люди князя. Некрас, Вадим, Данюшка, слуги из Светыни. Как ни странно, Забава стояла с ними, а не с Белыми Лосями.

Судья Мороз начал, как подобает, излагать дело:

— Борислав из рода Сычевых обвиняет свою жену Милану, рожденную в роде Бирючей, в неверности и связи с Ростиславом из рода Беровых, — титулы, ввиду несоизмеримости, не назывались. — Милана вины не признает. Ростислав вины не признает также. Борислав предложил Ростиславу решить спор полем. Ростислав вызов принял. Сегодня названым мужам предстоит сразиться. Борислав из рода Сычевых, истец. Ростислав из рода Беровых, ответчик. Слушайте порядок. Вы сражаетесь на мечах, пешими, без броней, со щитами. Бой длится до смерти либо явного поражения одного из поединщиков; в последнем случае победитель вправе распорядиться жизнью побежденного по своему усмотрению. Теперь вступите в круг и по моему знаку начинайте. Да будут вам судьями Сварог, Перун и Хорс, и да укажут боги правого.

— С богом, княже, — шепнул Некрас, Ростислав сбросил бобровую шубу на руки стремянного и переступил ограждение. С другой стороны Борислав, также скинув шубу, поднырнул под веревку. Бойцы стали друг напротив друга в середине поля.

— Начинайте!

Борислав тотчас взмахнул светлым мечом, точно тяжелой секирой. Ростислав ушел влево, следующий удар принял на щит; затем зазвенели клинки. С первых минут Ростислав понял, что его противник — боец могучий, но не искусный. Страшные удары, способные рассечь человека надвое, сыпались один за другим; Ростислав гибкой рысью каждый раз уходил от клинка, лишь иногда пуская в ход меч. Раз, другой скрестились клинки; торжествующе пел Цвет Грозы, высекая искры; стонал от боли светлый меч. Раз, другой — Ростислав отбросил щит, словно его уже не могла удержать усталая рука, и с этого мига Борислав был обречен. Он тоже отшвырнул щит. Он уже начинал выдыхаться и потому усилил натиск, стремясь скорее добить противника. Светлый клинок падал все чаще и беспорядочнее; дыхание сбилось; меч взлетел для последнего, решающего удара. Ростислав отклонил корпус, уводя за собой клинок противника. Славный Цвет Грозы подсек светлый меч снизу; Борислав, теряя равновесие, невольно разжал руку… и кувырком полетел в истоптанный снег. В следующий миг узорный клинок коснулся его шеи.

Зрители с обеих сторон закричали. Ростислав с удовольствием отметил, что крики радости звучали все же громче.

— Воля богов! — провозгласил судья. — Ростислав из рода Беровых признан правым. Ростислав, желаешь ли ты взять жизнь побежденного?

Ростислав впервые взглянул на поверженного врага. Борислав Сычев был, вероятно, негодяем, но трусом он не был. Пощады он не просил.

— Борислав, признай свою неправду.

Борислав не отвечал. Дымчато-золотой клинок был так близко от тугой синей жилы… Вновь заговорил Мороз:

— Борислав, ты побежден. Нет тебе чести в упорстве.

— Признаю… — чуть слышно выдохнул наконец Борислав, закрывая глаза. Ростислав легонько нажал, и из-под лезвия вытекло несколько алых капель. Еще секунду он ждал, давая Цвету Грозы напиться, затем отвел клинок и протянул руку.

— На память тебе, Борислав. Поднимись. Больше я не держу на тебя обиды.

Тяжело дыша, Борислав встал с земли и молча побрел прочь. Руки Ростислав он не принял. Мороз повернулся к Милане:

— Боярыня Милана, ты оправдана. Желаешь ли ты вернуться к мужу, или же роспуститься с ним?

— Желаю роспуститься, — кратко ответила женщина.

— Брак расторгнут. Желаешь ли ты взять с Борислава Сычева виру за сором?

— Желаю. В виру желаю взять свою дочь.

— Не согласен! — крикнул со своего места бывший муж.

— Боярыня Милана, виры тебе дать неможно. Нельзя забрать дитя из отцовского рода против воли отца и главы рода. Проси иной виры.

— Не надо.

Строгая красавица вмиг поблекла. Осталась несчастная изуродованная женщина. Она уже поняла, в какие силки сама себя загнала поспешным решением о разводе. К несчастью, было поздно.

— Таково решение суда. Да не отвергнет его Великий Сварог. Суд окончен.

Боярин Мороз поднялся со своего места и направился туда, где собрались в одну группу Бирючи и князевы люди. Теперь он уже мог подойти к ним, не опасаясь обвинений в предвзятости. Туда же пошел и Ростислав. Гордая Милана плакала. Яросветиха обнимала ее, утешая. Забава подскочила к отцу.

— Что ты натворил! — голосок ее звенел от гнева. — Рассудил, ничего не скажешь!

— По ряду и покону рассудил, — устало ответил Мороз. — Самому тошно, дочка. А ничего не поделаешь.

— Ага, рассудило волк овечку! Тошно стало, аж хвост изо рта торчит!

— Твой отец прав, Забавушка, — вмешался князь. — Девочка Сычева, а мать ее своей волей ушла из рода.

— А ты! — тут же набросилась девчонка и на князя. — Ты-то что сделал, чтобы Милане помочь?

— Все сделал, что мог. И что должен был.

— Все всё сделали, а только дитя осталось без матери, а мать без дитяти! Эх, да что с вами…

С досады махнув рукой, Забава побежала прочь, куда глаза глядят… Отрок Вадим, не спрося разрешения, помчался догонять сестру. Судья и князь посмотрели друг другу в глаза. Ну что они… Каждый поступил, как должен был. Ростислав не мог сделать ничего другого, как только вынудить мужа Миланы к поединку: только так он мог добиться ее безусловного оправдания. Мороз тоже — все, что мог, это по требованию Миланы расторгнуть брак; отдать ей дитя против воли отца не мог. Каждый поступил правильно, а только никому не стало лучше.

— Милана, — заговорил князь, — своей волей отдать тебе Заюшку я не могу, но обещаю, сделаю все, что только можно.

Милана даже не повернулась к нему. Ростиславу ничего не оставалось, как идти восвояси. Он обернулся, ища глазами стремянного. Некрас догнал Забаву с Вадимом, и что-то им говорил, обнимая обоих за плечи. Только Данька так и осталась подле князя. Ростислав заговорил с ней:

— Ну вот, Данюша, и все. Не хорошо, ну так хотя бы не плохо. А ты волновалась.

Она ответила, совсем не про то:

— Княже, ты вот про что подумай. Кто оклеветал Милану?