26

В этот воскресный день из разных концов города ехали люди в дом, выкрашенный свежей желтой краской, он казался веселым, солнечным, раньше всех готовым встретить весну. В квартире на пятом этаже в большой гостиной все готово: накрыт стол, начищены серебряные приборы, до прозрачности невинной слезы отмыт хрусталь. Торт, испеченный Марией, «доходил», как она говорила, пропитанный канадским кленовым сиропом. Его подарил Лекарь, когда узнал о большом сборе в Надином доме.

— Вы оставите мне кусочек? — спросил он Надю, просящими глазами глядя на нее.

— Но может быть, вы успеете. Вы на самом деле решили поехать? — спросила она, явно волнуясь.

— Мне позвонили, что заказ готов, — ответил Лекарь. — Зачем тянуть?

— Неужели вы…

— Помните наш разговор после катания на снегоходе? Вы спросили меня, сказать ли отцу, что вы знаете… тайну?

— Да. А вы ответили — нет.

— Именно так. Почему? Я усомнился кое в чем и решил проверить.

— Вы… перезаказали… через столько лет?

— Если учитель истории пользовался документами, то они есть и сейчас. Кстати, вас не удивило, что во время войны сгорела деревня, а документы живы? — Лекарь сощурился и внимательно посмотрел на Надю.

— Ну-у… В общем-то я не думала над этим. — Она пожала плечами. — Дядя Александр заказывал, это он должен был…

— Конец восьмидесятых, начало девяностых, вспомните. — Лекарь усмехнулся. — Время, когда все хотели срубить, как говорят, с иностранцев доллары. Он не финскими марками расплачивался, верно?

Надя озадаченно смотрела на него.

— Вы хотите сказать, что все эти годы мы… возможно… — Она задохнулась. — Я…

Он поднял руку:

— Не станем спешить. Я обещал вам, помните, в начале нашей работы, все закрученное раскрутить… А это значит начать сначала.

Надя засмеялась:

— Я буду рада, если вы успеете приехать на воскресный обед.

«Интересно, успеет?» — спросила она мысленно.

С самого утра солнце не жадничало — конец марта, а так тепло. Она прикинула, не надеть ли тонкую блузку из серого шелка, но отложила — до будущих светлых времен, как она это называла.

Пожалуй, думала она, сегодня в какой-то мере день решающий и разрешающий многие проблемы. Надя обрадовалась, что приехала свекровь — она позвонила. Нина Александровна удивила ее: подумать только, уже в городе, но не давала о себе знать, у нее, видите ли, была одна чрезвычайно важная встреча.

Что ж, свекровь — журналистка. Надя вздохнула и вспомнила фразу, которая рассмешила: научить писать нельзя, а отучить можно. Нина Александровна писала, делала это лихо. Может быть, нашла какого-то героя даже здесь.

Вместе с Николаем они хотели сообщить ей о новом семейном раскладе. Но после парадного обеда.

Первыми приехали родители с девочками. Она бросила взгляд на отца, ее сердце зашлось от боли. Как заметно опустились плечи, как сильно поседели волосы. Мать казалась крепче, она держала за руки обеих внучек. Дочери-двойняшки, такие непохожие друг на друга, говорили об одном — о скрипках, которые уже куплены и лежат у дяди Александра. Он сам им позвонил.

— Мама, привет. Мы будем играть, как Ванесса Мэй! — хором объявили они. — Ты знаешь, кто это?

— Конечно, — сказала Надя, обнимая обеих. — Китаянка, скрипачка.

— У нее таки-ие гоно… гоно… — начала одна.

— …рары, — закончила другая. — Дядя Александр говорит…

— Погодите про гонорары. Вы знаете, сколько времени она занимается? — остановила бабушка.

— Привет. — Отец наклонился и поцеловал Надю. — Как ты? — спросил, как спрашивают тяжелобольную.

— Отлично, папа. Лекарь считает, что мне можно садиться за руль мотоцикла.

Отец улыбнулся, темно-серые глаза повеселели. По цвету они такие же, как у Николая. Может быть, такое сходство привлекло Надю к нему в первый же вечер…

— Дай Бог, дай Бог. Но может, рано…

— Па-апа, — капризно протянула Надя. — Я попробую.

— Снова в загородном клубе? Мария, вы едете с ними? — Мать обернулась к Марии, которая несла хлебницу с огромным караваем, нарезанным тонкими ломтиками. Надя резала сама, ножом кхукри, который, уверял Лекарь, не годится для такого простого дела. Но Надя сумела.

— Конечно.

— Тогда я спокоен, — сказал отец и отошел от Нади. — Отлично, Надя, ты не забываешь о моих кактусах. Подумать только, они цветут и цветут.

В двери заскрежетал ключ, это Николай. Мария послала его за соком и минеральной водой в супермаркет на первом этаже. Не успел он поздороваться, как раздался звонок. Он быстро открыл дверь. На пороге стояла его мать.

— Всем привет! — громко объявила Нина Александровна, как всегда возбужденная.

— Какой сюрприз! — всплеснула руками Надина мать. — Что же вы не позвонили!

— Хотите верьте, хотите нет, но у меня не нашлось сил произнести хоть слово. Они все вышли, у меня была такая встреча…

Звонок снова зазвонил. Николай передал сок и воду Марии и толкнул дверь.

Он замер. Он стоял, словно не хотел, чтобы те, кто за дверью, вошли.

— Николай, кого ты там держишь? — спросила Нина Александровна, стараясь перекричать смех и шум в квартире Фоминых. На пианино бренчали девочки, шумела вода в кране: Надин отец наливал в вазу воду для цветов, которые они с женой принесли Наде — золотистые герберы. В этом сезоне не сыщешь ее любимых ноготков, а эти все-таки похожи.

Николай отступил наконец, пропуская троих.

Впереди шел Петруша в желтой куртке нараспашку, под которой виднелся синий пиджак, под ним — белая рубашка, но самой яркой деталью была, конечно, черная бабочка в белый горошек на шее. Он держал клетку, в которой сидел беленький Тимоша. За ним шла Тамара Игнатьевна, а следом — Августа.

Августа не хотела подниматься. Она привезла их и собиралась подождать в машине. Но Тамара Игнатьевна настояла — мало ли что, говорила она, речь идет как-никак о краже.

Но она знала, к кому они на самом деле едут. Тамара Игнатьевна не сказала Гуте фамилию мужчины из поезда, а она не спрашивала. Экспромт, считала Тамара Игнатьевна, — проверка на искренность.

Что ж, думала Тамара Игнатьевна, глядя на Николая Сушникова, вряд ли Гутя станет упорствовать… в том, о чем ночь напролет проговорили они с Ниной Александровной в гостиничном номере. Соединив свои познания, они сошлись во мнении, что лучше всего, надежнее всего соединиться двум представителям взаимно проклятых родов под одной фамилией. Тогда настанет конец всем несчастьям.

— Тимоша! — закричала одна девочка.

— Тимоша! — вторила ей другая.

Они подскочили к Петруше, запрыгали.

— Я тебе говорила, он найдется!

— А я тебе говорила, что его унес мальчик!

— Потому что он спасал его от проводницы.

Петруша улыбался, но клетку держал крепко.

— Петруша, — сказала Тамара Игнатьевна, — отдай Тимошу хозяйкам.

— А где тогда… кизиловое варенье? — строго спросил он.

Девочки открыли рот и опустили руки.

Тишина, потом громкий хохот взрослых.

— Молодец, — похвалил Надин отец, который уже поставил букет на стол. — Оно было такое вкусное, что мы его съели. Предлагаю возместить ущерб.

— Хочешь малиновое? — крикнула одна девочка.

— Вишневое! — крикнула вторая.

— Я подумаю, — ответил Петруша. Наконец нехотя протянул клетку в четыре протянутые руки. — Праба, ты мне обещала… помнишь?

— Конечно, куплю тебе двоих. — Тамара Игнатьевна кивнула, не глядя на мальчика. Она смотрела на Августу. Бледная, словно из нее выкачали всю кровь, она не сводила глаз с женщины в коляске.

Но та, казалось, не замечала ее взгляда. Она каталась вдоль стола, проверяя, все ли в порядке. За ней шла Мария, исправляла недостатки, если хозяйка их находила.

Мария улыбнулась Тамаре Игнатьевне. Это ей позвонила она, приехав из Москвы, чтобы уточнить фамилию мужа ее подопечной.

Так что теперь? Теперь? А это, простите, уже не ее дело. Вот они — все здесь. Им решать.

В дверь снова позвонили. Тамара Игнатьевна, наблюдавшая за Надей, заметила, как настороженно поднялись плечи, а руки легли на поручни кресла и напряглись.

Она кого-то ждала, но не слишком надеясь, что этот человек придет?

Мария рассказывала, что у хозяйки есть Лекарь. Он — единственный человек, с которым Надежда другая.

Николай направился к двери, проходя мимо Августы, он кивнул ей не таясь. Это понравилось Тамаре Игнатьевне. Августа вспыхнула.

На пороге стоял мужчина, не слишком высокий, но отлично сложенный. Он был в кожаных штанах, кожаной куртке, на голове косынка из черной кожи, завязанная концами назад. Бандана, отметила Тамара Игнатьевна. Модная вещь.

— Здравствуйте, — сказал он. — Меня пригласила Надежда Викторовна, а я не посмел отказаться.

Его серые глаза смотрели на Надю, казалось, сейчас он ей подмигнет.

Надя быстро подкатила к нему.

— Это мой… Лекарь, — представила она его всем. — Дмитрий, если угодно. Я рада, что вы успели, — сказала она ему. — Вы увидите всех, и вас все — тоже… Пойдемте со мной. — Она быстро направила кресло в кабинет. — Простите, мы на минуту.

В ее голосе было что-то, отчего замерли девочки, болтавшие с Петрушей, родители подняли головы, прислушиваясь. Словно позади себя слова оставили длинную звучащую ноту. Только Николай и Августа не обратили внимания. Они стояли рядом возле двери и о чем-то шептались.

— Вот, — сказал он, когда Надя закрыла дверь. — То, что я обещал. — Он протянул Наде файловую папку. — Ксерокс тоже здесь. Для вашего дяди Александра, — добавил он.

Надя побледнела, но, посмотрев на Лекаря внимательно, улыбнулась.

— Мне это понравится? — тихо спросила она.

— Надеюсь.

Она вынула бумагу, на которой ветвилось дерево. Она искала глазами имена — Виктор и Галя. Но Гали не было.

— Здесь не так, — пробормотал она.

— Здесь все так, как должно быть. Посмотрите, на соседней ветке есть имя Геля. То есть Ангелина. Учитель, который спешил заработать на вашем иностранном дядюшке, второпях написал имя, которое ему привычней.

— Вы… видели его?

— Нет, только его могилу.

Надя откинулась на спинку кресла.

— Ох! Все равно, земля ему пухом. — Помолчала, потом позвала: — Папа! Можно тебя?

Фомин-старший вошел к дочери, он сразу почувствовал ее особенное волнение.

— Папа, Дмитрий привез генеалогическое древо рода Фоминых. Помнишь, ты говорил, дядя Александр заказал, но тот историк обманул его, ничего не сделал. — Дочь внимательно смотрела на отца.

— Д-да… — Он побледнел. — Именно так я и говорил… тебе. Но я должен хотя бы сейчас…

— Погоди, папа. Тот учитель на самом деле его обманул. Может быть, не нарочно. Посмотри… Только внимательно.

Отец взял лист с печальной обреченностью. Лекарь наблюдал за ним, он знал, куда устремится его взгляд.

— Геля? — прошептал он.

— Да. Не Галя, — тихо подтвердила Надя.

Отец выронил лист и закрыл лицо руками.

— Не плачь, папа. Даже если бы то древо было правильным, все равно ничего страшного. Знаешь, я читала, что Тутанхамон, египетский царь, был женат на родной сестре. Не на двоюродной. И ничего. — Она потянулась к отцу и обняла его за шею.

— Ты знала… Да, ты знала… — бормотал он.

— Папа, это не важно, нет… — шептала она.

— Дмитрий, — услышала Надя, — вы самый настоящий Лекарь. Для всех нас. Для всей семьи Фоминых.

Надя отпустила отца, он протянул руку Дмитрию.

— Она встанет… Она пойдет, — говорил он. — Я это знаю.

— Я встану, Лекарь, — повторила она за отцом.

— Не сейчас, — предупредил он ее. — Всему свое время.

— Ты скажешь маме сам, ладно? — сказала Надя. — Потом.

Отец кивнул.

Надя оттолкнулась от стола, Лекарь открыл дверь, и она громко объявила:

— А теперь приглашаю всех за стол… — Надя взяла за руки Лекаря и отца. — Я хочу занять место между вами.

Загрузка...