Мужская душа

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Лори мерила шагами комнату. Уже очень поздно, думала она, даже не глядя на часы. Эмма спала в другой комнате, и ей тоже надо бы лечь, но она не могла. Не могла уснуть несколько ночей подряд.

Во всем был виноват Кэрсон.

Они не виделись неделю. С того дня, когда у них произошла встреча со спонсором. На работе они стали чужими. Так Кэрсон начал к ней относиться — вежливо, отстраненно. Как будто их отношения не прошли тот рубеж, когда люди становятся дороже и ближе друг другу.

Это сводило ее с ума.

У Лори не укладывалось в голове, как разбить тот стеклянный колпак, в котором спрятался Кэрсон. Она могла его видеть, но не могла к нему прикоснуться. Даже вызвать его улыбку. Почему?

Расстроенная, она спустилась по лестнице на кухню. Может быть, ее согреет горячее молоко, хотя сильно надеяться на это не стоит.

Достав пакет, Лори налила молоко в стакан и поставила его в микроволновку.

Неужели Кэрсон считает, что они зашли слишком далеко? Может быть, в тот вечер, когда он отвез ее домой после встречи со спонсором, они чересчур много сказали друг другу? Или он неожиданно замкнулся потому, что не хочет рисковать?

Микроволновая печь зазвенела, и она открыла дверцу. Немного молока выплеснулось наружу. Она вытерла его губкой и вздохнула.

Черт возьми, почему, если она готова пойти на это, то он — нет? Люди постоянно искушают судьбу. Риск — покидать дом каждое утро, риск — переходить улицу. Некоторые люди никогда не рискуют. Но большинство делают это. Почему же Кэрсон не может попробовать?

Приключения должны случаться. Но только если решишься на них. Кэрсон должен попытаться.

Лори отпила молока и обожгла себе язык. С отвращением вылила оставшееся молоко в раковину.

Он даже не пытался. А она устала, работать за обоих. Такие подвиги ей не нравились, они причиняли ей боль.

Лори сжала губы. Пора все изменить. Она сделала все, что могла, и теперь у нее осталось только одно средство.

Она не хотела этого делать, но Кэрсон не оставил ей выбора. Она должна рискнуть всем.

И, может быть, остаться ни с чем.

Но другого выхода не было.

Кэрсон сидел на балконе, наблюдая за луной, то же самое делала и Лори, хотя он об этом не знал. Их одинаково мучила бессонница.

Он так изматывал себя работой, что, казалось, мог заснуть, забыв обо всем, кроме своей усталости.

Но это было не так. Кэрсон мучился не только от утомления. Он думал о Лори. Его мучили желания. С каждым днем его муки возрастали, желание становилось все сильнее, и он не знал, что теперь делать.

Это пугало его.

Кэрсон был не из тех, кто легко пугался. Он считал себя человеком, встречающим все жизненные трудности без колебаний. Так оно и было. До сих пор.

Но это чувство было совсем другое. Он рисковал не своим телом, но своим сердцем, и оно подсказывало ему, что в этой ситуации не обойтись без борьбы с самим собой.

Даже здесь, он уступал решительной Лори.

Это совсем не смешно. Все сомнения исчезли. Кэрсон знал, что влюблен в Лори. Очень сильно влюблен. И он понимал, куда это его приведет. Кэрсон однажды испытал подобное и теперь снова вернулся к своей проблеме. Он больше в них не разбирается — в отношениях с женщинами.

Его болячки наконец-то зажили. Но что будет, если он откроет Лори свои чувства и она посмотрит на него с сожалением? Что, если она не ответит взаимностью? Им уже никогда не вернуть прежних симпатий.

А что, если они испытают себя и роман никуда их не приведет? Навряд ли, он сможет пережить новое разочарование. Или потерю Лори из-за того, что они не справились с чувствами. Друзья, которые превращаются в любовников, никогда не остаются друзьями, если роман между ними заканчивается. Никакие обещания не спасут такую дружбу.

Он не хотел ее потерять.

Лучше оставить все как есть, ничего не испытывать, ничего не добиваться.

Ничего не терять.

Сидя за письменным столом, Кэрсон уставился на Ронду. Слова, которые она произнесла в ответ на его вопрос, проскользнули мимо его ушей.

На долю секунды он почувствовал себя как в камере, где не было свежего воздуха.

Он больше недели прятался от Лори, появляясь только в тех местах, где ее не было. Но сейчас он должен был поговорить с ней. Компьютеры для занятий, которые ей не терпелось проводить с детьми, уже привезли. Посчитав, что лучше не оставаться с Лори наедине, он попросил Ронду позвать ее, но самой не уходить из кабинета.

Однако Ронда сообщила, что Лори не сможет прийти.

У Кэрсона возникло плохое предчувствие.

— Почему?

Ронда покачала головой.

— Нет.

Для тех, кто любил посплетничать, Ронда была крепким орешком.

— Она что, заболела?

— Нет. — Порывшись в кармане, Ронда выудила оттуда сложенный конверт.

— Она отдала мне это прошлым вечером для вас.

— Прошлым вечером? — удивился Кэрсон и взглянул на конверт, который она держала в руке. Плохое предчувствие усилилось. — Тогда почему ты его мне не передала?

— Лори взяла с меня обещание, что я не отдам письмо до тех пор, пока вы не спросите. — Ронда положила конверт на стол. — Она сказала, что это случится не раньше, чем через несколько дней.

Что за нелепость?

— Лори думала, что я не замечу ее отсутствия?

Плечи Ронды поднялись вверх, потом беспомощно упали. Но ее глаза превратились в две узкие щелки.

— Так она и сказала.

Кэрсон пробормотал что-то невнятное и раскрыл конверт. Внутри он увидел только две строчки: «Ты победил. Я ухожу».

Он уставился на эти слова, как будто это была тарабарщина. Что это могло значить? Неужели Лори придумала новую игру, в которую хочет с ним поиграть?

— Она написала, что уходит.

— Да, я знаю. — Ронда встала. Тон ее голоса свидетельствовал, что она осведомлена о том, что произошло. — Вы хотите, чтобы я работала за двоих? Тогда придется повысить мне зарплату.

Кэрсон не хотел об этом говорить. Он почувствовал внезапную досаду. На него словно ушат воды вылили. Он готов был отправить Ронду, куда подальше.

— Поговорим после.

Он не заметил, когда именно Ронда испарилась. Возможно, несколько секунд спустя, возможно, позже. Он просто сидел и смотрел на почти пустой лист бумаги. Слова, расположенные по центру, звучали холодно и отчужденно. Лори даже причину не назвала.

Его переполняла ярость, но Кэрсон сумел ее сдержать. Он не должен возмущаться, он должен быть спокойным. Это к лучшему, сказал Кэрсон самому себе. Ведь он не знал, как долго это может продолжаться. Когда они встречались на работе, существовал риск совершить очередную глупость.

Теперь он снова останется один.

С ним это случалось и раньше, но по другой причине. Он рисковал всем, что у него есть, ради детей из своего Центра. И в результате потерял жену.

Одной такой потери достаточно для любого человека. Он просто должен об этом помнить.

Кэрсон медленно открыл ящик стола и достал оттуда папку. Потом подшил к ней короткое письмо Лори, сообщавшее о ее увольнении. Теперь оно будет храниться здесь.

Он захлопнул папку немного сильнее, чем следовало.

Кэрсон надеялся, что ему станет легче, но оказалось, что нет. Ему стало только хуже.

Без общения с Лори, зная, что ее не будет рядом, он переживал еще более острое желание, с которым не мог справиться.

Ничто больше не интересовало его. Даже любимый «бьюик-скайларк», который он любовно ремонтировал в своем гараже все свободное время. Кэрсон ремонтировал его во время развода. Он неистово его чинил после известия о смерти Курта. Машина всегда его выручала.

Но не сейчас. Сейчас ничто не могло ему помочь. Ни его визиты к дочке, которая непрерывно спрашивала о тете Лори и ее ребенке, ни работа, ни «бьюик-скайларк». Ни все остальное. Впрочем, машина, кажется, ему понадобится.

Выбросив тряпку, которую использовал для протирки дверей, Кэрсон достал ключ от «бьюика». Он знал, что надо делать.

Кто-то буквально повис на ее звонке. Не звонил в дверь, а именно повис на кнопке звонка. Она поспешила в коридор.

Меньше всего Лори ожидала увидеть человека, стоящего на пороге.

Кэрсон был в линялых джинсах с дырками на коленях и майке, которая была порвана в двух местах. Он выглядел как рок-солист, странствующий в поисках поклонниц, или как безумный поэт, потерявший свою музу.

— Я еще не видела человека такого несчастного и все еще живого.

Закрывая за ним дверь, Лори пыталась усмирить биение сердца. В ней еще жил страх, что он развернется и уйдет прочь. Прошло три дня с тех пор, как она передала Ронде письмо для него.

Он повернулся на каблуках и уставился на нее.

— Почему ты не на работе?

Она дерзко вскинула подбородок.

— Разве ты не понял, что я ушла?

Нет, он понял. Что она ушла из Центра, ушла от него. Ни о чем другом Кэрсон даже не думал последние семьдесят два часа. Он поднимал трубку, чтобы ей позвонить, столько раз, что у него начала непроизвольно дрожать рука.

У Кэрсона сузились зрачки.

— На что ты будешь жить?

Ах, вот оно что! Кэрсон все еще играет в большого брата. Ей не нужен был больше брат, она хотела мужчину, который бы ее целовал и заставил почувствовать, что между ними существует нечто большее, чем дружба.

— Не волнуйся обо мне.

— На что ты будешь жить? — повторил он. Кэрсон знал о ее финансовом положении. Курт не оставил ей ничего, кроме долгов.

Ее тон стал ледяным.

— Шерри показала Синжину мою работу, и он пригласил меня делать веб-странички. Деньги отличные, и я могу большую часть времени работать дома, находясь с ребенком. Все просто замечательно, — выдавила она из себя.

Вот как, у нее все замечательно. Не так, как у него. Он погибал. Такого с ним никогда не бывало. И Кэрсон решил поставить все на последнюю карту:

— Дети в нашем Центре скучают по тебе. И Сэнди скучает по тебе.

А ты? Можешь ли ты хотя бы раз признаться в своих чувствах?

— И я скучаю по ним, — ответила она кратко. — Я могу выделять какое-то время на Центр по воскресеньям.

Как поступить с Сэнди, она не знала, хотя очень любила свою племянницу. Она хочет держаться от него подальше, презирает их отношения? Раньше он не догадывался, как сильно это может задевать. Стальным голосом он ответил:

— Я не бываю в Центре по воскресеньям.

— Знаю. — Ее подбородок поднялся вверх еще выше, и голос прозвучал заносчиво, бросая вызов его словам. — Ведь именно так, ты хочешь строить отношения?

— Нет.

Она не понимала, что он пытается сказать, о чем он думает. Интуиция абсолютно оставила ее.

— Чего же ты хочешь, Кэрсон? Я устала от догадок, устала от размышлений. — Ее голос задрожал, выдавая все чувства, которые она испытывала. — Терпение тоже имеет предел. И я уже сто двенадцать раз слышала, что меня выгоняют с работы.

Кэрсон посмотрел на нее холодно.

— Я говорил об этом не так уж часто.

— Черт возьми, — она вздернула руки, отодвигаясь от него, — достаточно часто, чтобы я решила уйти. Я всегда немного преувеличиваю. Ты все еще не понял меня.

Он схватил ее за плечи и потряс, чтобы она посмотрела ему в лицо.

— Неправда, — произнес он свирепо. — Я все знаю о тебе, все. Я знаю, как у тебя сияют глаза, когда тебе в голову приходит удачная идея или когда ты позволяешь кому-то приблизиться к тебе. Я знаю, как ты смеешься. Громко, когда смешно, тихо — над собой.

Она изучала его лицо, пытаясь осознать, правильно ли поняла то, что он говорил ей.

— Я знаю звук твоих шагов, когда ты идешь в офис. Как будто от тебя исходит энергия. Я знаю выражение твоего лица, когда ты улыбаешься. Как солнечный свет, согревающий все вокруг.

Между ними повисла тишина. Лори вздохнула.

— Ну, ты еще знаешь, как раздуть ветер в парусах.

Он хотел ее обнять, прижать к себе, но вдруг испугался. Испугался, что слишком поздно. Он так и стоял, держа ее за плечи и ожидая помощи.

— Я не хочу снова плыть по течению, Лори. Решил было, повернуть назад, ради нас обоих. Но я не могу. — Неожиданно поняв, что по-прежнему удерживает ее на месте, он беспомощно опустил руки. — Ничего не ладится без тебя. Все валится из рук.

Она боялась даже дышать.

— Так о чем ты говоришь?

Кэрсон почувствовал себя конченым человеком, все еще пытающимся найти выход.

— О тебе.

Лори не хотела облегчать ему задачу. Она делала это раньше, но если есть что-нибудь между ними, теперь настал его черед, высказать, свое чувство.

— А-ах, я жду. Произнеси нужные слова. Я должна их услышать, Кэрсон.

Он не был к этому готов, и она знала об этом. Его красноречие начиналось и заканчивалось в залах судов, да и их он уже давно не посещал.

— Ты и так знаешь их.

Лори покачала головой.

— Не имеет значения, знаю я, или не знаю. Я должна услышать, чтобы быть уверенной, что не придумываю их.

Темные глаза Кэрсона, вперились в нее, безмолвно прося о помощи, о понимании.

— Ты уже знаешь, что в моем сердце.

Может быть, она ошибалась и он переживает ее бегство только потому, что привык к ее присутствию? Если он не скажет ей этого сейчас, то никогда не справится с задачей.

— Как я могу знать, что творится в твоем сердце? — спросила она. — Некоторое время назад ты сам не понимал, что с твоим сердцем. Я должна услышать эти слова, Кэрсон.

Кэрсон набрал воздуха в грудь, словно цепляясь за обрыв.

— Я люблю тебя, — прошептал он.

Склонив к нему голову, она обратилась в слух. Голос Кэрсона звучал почти как эхо.

— Скажи снова!

Напряжение вдруг исчезло. Легкая улыбка играла у нее на губах. Он посмотрел в сторону лестницы.

— Я разбужу ребенка.

Лори сделала шаг к нему. Может, все, наконец получится.

— Это стоит того.

Кэрсон обнял ее.

— Я люблю тебя. — Он ждал. Лори молчала. — Ты не хочешь мне ничего сказать?

Лори повернула к нему лицо, ее глаза сияли.

— Для этого нужно время.

Он коротко рассмеялся. Теперь она ему отплачивала. Кэрсон не винил ее в этом.

— Ну, так как?

Она не могла сдержать улыбку.

— Ты уже все знаешь.

Это должно было случиться, подумал Кэрсон.

— Я должен услышать эти слова.

— Да, — ответила она мягко, — ты должен. Мы должны все услышать и все сказать друг другу. — Она понимала: впереди ее ждет ухабистая дорога, но все будет хорошо. — Я люблю тебя, Кэрсон О'Нил, люблю тебя, несмотря на тот факт, что ты, возможно, упрямейший человек на этой земле. — Она подняла руки и положила их ему на грудь. — Люблю тебя за твое великодушное сердце, люблю за то, что ты лучше всех в мире целуешься.

Она заставила его рассмеяться.

— Откуда ты знаешь? Ты ведь не целовалась со всем миром.

Кэрсон увидел озорной блеск в ее глазах.

— Хочешь, чтобы я попробовала?

— Даже не думай.

Кэрсон любит ее, подумала Лори. Он действительно любит ее. Она не ошиблась, и это было замечательно.

— Почему, Кэрсон, почему я не должна думать об этом?

Он прижал ее сильнее.

— Потому что ты моя.

— И?..

— И я твой.

— Звучит немного официально.

— Так и будет, — сказал он ей, — когда мы поженимся. Именно официально.

Он изумил ее. Так сразу все произнести! Она уставилась на него блестящими глазами. Коль мужчина делает бросок, она сделает ответный.

— Когда это произойдет?

— Скоро. — Ей нужны были слова, он произносил их. — Лори, окажешь ли ты мне честь стать моей женой?

Возбуждение, счастье и море чувств, которым не было названия, — все они проснулись в ней.

— Не знаю, будет ли это честью, но я согласна. Ты знал об этом заранее?

— Нет, не знал. Я не знал ничего. — Господи, он любит ее. Почему он так боялся в этом признаться? — Может быть, потому и так долго медлил.

Она покачала головой.

— Не важно, сколько это заняло времени. Имеет значение только то, что происходит сейчас.

— И навсегда. Ты все еще не сказала, что выйдешь за меня, — напомнил он ей.

Лори привстала на цыпочки и обвила руками его шею.

— Я думала, что это подразумевается.

Он не хотел снова совершать ошибку.

— С сегодняшнего дня ничего не подразумевается, молчание не жалуется. Все произносится вслух.

В ее глазах заплясали огоньки.

— Все обговаривается.

— Именно так, — заверил он ее, — мне нравится звучание твоего голоса.

— Я рада. — Ее глаза улыбались ему. — Да.

— Да — что?

— Что да? — И она рассмеялась. — Да, я выйду за тебя.

Кэрсон облегченно вздохнул. Он непроизвольно сдерживал дыхание до этой минуты. Пока она не согласилась.

— Я оставлю приготовления к свадьбе на тебя. Ты хорошо справляешься с такими вещами.

И она не хотела снова совершать ошибку.

— Ну, нет. С сегодняшнего дня мы все делаем вместе.

Это звучало для него гораздо приятнее, чем он мог себе представить. А тот факт, что соглашение было скреплено поцелуем, требовал какого-то продолжения.