Мужская душа

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Должно быть, ты устала, — сказал Кэрсон О'Нил.

Чуть обернувшись, его невестка улыбнулась в ответ. Кэрсон увидел, что ямочки на ее щеках стали глубже. Обычно эти ямочки не привлекали его внимания. Погруженный, в свою работу, Кэрсон в последнее время вообще замечал очень мало.

Но после смерти брата у него появился почти неосознанный интерес к великому множеству вещей, которые касались Лори О'Нил.

В отличие от брата, Кэрсон по своей натуре был ответственным человеком. И это вовсе не означало, что ему нравилось делать все то, что приходилось. Но он считал эти дела своей обязанностью. Так, после смерти отца он заботился о матери. И всегда опекал младшего брата. Или пытался опекать.

Также он упорно трудился здесь, в качестве директора Детского центра Святой Августины, принимавшего столь многих детей и имевшего от этого столь малую прибыль, но все еще собиравшего деньги и остававшегося на плаву благодаря нечеловеческим усилиям Кэрсона.

Кэрсон поймал баскетбольный мяч и перекинул его мальчишке, едва достававшему ему до груди. Парнишка усмехнулся и убежал прочь с пойманной добычей. Как обычно, это была игра на выбывание.

У Кэрсона не было недостатка в работе. Когда умер отец, мать оказалась не в состоянии заниматься делами, и в свои пятнадцать лет, Кэрсон стал главой семьи.

Это было не так уж легко. Курт рос шалопаем, хотя и необыкновенно очаровательным. Кэрсон любил брата и пытался сделать все, чтобы поставить его на ноги. Он стремился быть рядом с ним, оказывать ему поддержку и материальную помощь всякий раз, когда представлялся случай. А случай представлялся, как показывало время, не так уж редко.

Однако, несмотря на все усилия брата направить его по верному пути, Курт без конца рисковал жизнью в погоне за скоростью.

«Смерть на мотоцикле» — эту заметку Кэрсон прочел на последних страницах газет, публикующих новости местного значения.

Курт погиб через год после смерти матери, и Кэрсон мог бы сложить с себя обязанности патриарха, заботившегося о семье, но этого не произошло. Была Лори, о которой, приходилось думать. И почему-то казалось вполне естественным, что Кэрсон должен взять беременную жену Курта, под свое крыло.

Правда, надо отметить, что Лори его об этом не просила.

Она была независимой, энергичной женщиной, и как раз это ему в ней нравилось. Но она была беременна и после неожиданной смерти мужа осталась с горой неоплаченных долгов.

Старая пословица «Беда одна не ходит» оказалась верной и в ее случае. Меньше чем через месяц после смерти Курта компания, где Лори работала художником, обанкротилась, и она осталась без заработка. Тогда Кэрсон изыскал возможность помочь ей.

Ведь он в свое время столкнулся с похожими проблемами и тоже был тогда одинок.

Когда он объявил своей бывшей жене Жаклин, что покидает юридическую компанию, чтобы возглавить Детский центр Святой Августины, она назвала его сердобольным олухом. Но он-то знал, что работа юриста оставляет его равнодушным и не приносит удовлетворения. Да и доход был не велик. Жена протестовала, пыталась удержать от рискованного шага. Но не так-то легко было переубедить его. Он хотел добиться успеха. И заработать деньги. Но там, где считал нужным.

Это не обрадовало жену. Она кричала на него, называла его полным дураком. И не только. Он даже не мог себе представить, что она знает такие слова, пока Жаклин не набросилась на него с площадной бранью.

И все-таки последнее изречение его сильно потрясло. Сердобольный олух! Как же мало — за пять-то лет их совместной жизни — она его знала. Кэрсон был прагматиком, а не жалостливым романтиком и уж никак не сердобольным олухом. Он взял под свое управление Центр, потому что хотел этого — по очень разным причинам.

Его сердце не истекало кровью — он просто не чувствовал ничего. Словно окаменел. Даже после того, как Жаклин ушла, забрав с собой их двухлетнюю дочку, его сердце продолжало работать. Так же, как и он сам.

Так было и с Лори, думал он, глядя на нее сейчас. Он проводил ее в свой кабинет через узкую прихожую и зал. Девочки, за которыми Лори присматривала, минуту смотрели им вслед и разошлись в разные стороны.

Он закрыл дверь, затем придвинул стул к своему рабочему столу.

Обычно Лори казалась ему неутомимой, вне зависимости от того, какие у нее возникали проблемы. Единственный раз, когда она была не такой, как всегда, это на похоронах Курта.

Но даже тогда она больше была занята его самочувствием. Не потому, конечно, что он ее об этом просил. Кэрсон был самодостаточным человеком, и он давно создал свою крепость. Он всегда был таким и всегда таким останется. Кэрсон таков, какой есть. Одиночка, по сути. Кэрсон знал, что не сможет быть никем другим. И не стремился переделать себя.

— Что ты хочешь сказать? — наконец выдавила с трудом Лори.

Она пыталась понять по выражению лица своего деверя, о чем он думает, и не могла. Ничего нового на этом лице она не прочитала. Кэрсон всегда казался ей замкнутым. В противоположность Курту. Лори обычно знала, о чем тот думает, посмотрев в его глаза.

— Я же вижу, — сказал ей Кэрсон. — Ты сегодня выглядишь очень усталой, — добавил он.

Лори покачала головой. Она гордилась своей способностью заниматься делами, и даже не очень важно какими, при любых обстоятельствах. Однако в последние дни она сильно поправилась и почувствовала вес своего живота.

— Нет, я не устала. Просто немного подавлена той энергией, которая идет оттуда. — Она кивнула в сторону помещений Детского центра. Сейчас основная масса детей находилась в зале; именно там они играли, давая выход своей агрессии и напряжению.

Со вздохом Лори медленно опустила себя на кресло, стараясь не думать о мучительной боли, которую испытала минуту назад, вставая. Хорошо бы и вовсе не вставать часок-другой.

Может быть, она и устала. Но Лори не хотела бы, чтобы это замечали другие.

За дверью слышались голоса детей. Они были заняты игрой — необходимым для них занятием. И эта была заслуга Кэрсона, что эти подростки оказались здесь, а не болтались на улице без надзора.

Она посмотрела на своего деверя с восхищением. Лори знала, что все эти дети, точнее, каждый из них мог быть похожим и на Курта, и на Кэрсона в их детстве. Ее муж рассказывал ей об их детских годах, упоминая детали, от которых у нее щемило сердце. Жизнь мальчишек была непростой.

Оба брата были завсегдатаями убогих улиц, жили по их законам, как и все эти дети, посещающие Центр Святой Августины. Курт так никогда и не расстался с душой дикаря-мальчишки. Хотя старший брат сделал все, чтобы он стал другим. Мальчишество и сгубило его.

Кэрсон был личностью иного склада. Холодно-уравновешенный, непреклонный, Кэрсон предпочитал идти по ровной и прямой, безопасной дороге. Он без устали работал и быстро повзрослел, когда ему пришлось заботиться о младшем брате и о матери. Футбол, которым он рьяно занимался в школе, тоже помог ему поверить в свои силы. Потом он стал юристом. И работал еще более усердно, чем учился. Престижная юридическая компания предложила ему должность, и он отдавал ей все свое время.

Прошло три года. А точнее, тридцать восемь месяцев. Это была самая большая жертва ее деверя, которая ей известна. Он оставил юридическую компанию, чтобы взять под управление Детский центр Святой Августины. Но за это ему пришлось дорого заплатить.

Приняв такое решение, Кэрсон потерял жену.

Курт, тоже был против. Он заявил старшему брату, что бросить такую работу — глупейшее из решений, на которые способен взрослый человек. Всю свою жизнь Кэрсон боролся за то, чтобы избавить их обоих от проблем, и теперь сам же создает новую. И заплатит за это огромную цену.

Курт так и не понял, что это был за поступок. Он считал его безответственным. И этот безответственный поступок совершил Кэрсон.

Но Кэрсон оставался непреклонным в решении, единожды принятом, твердым, несмотря на просьбы и требования его жены. Тогда она собрала свои вещи и ушла, забрав с собой двухлетнюю дочку и оставив на него все бумаги, связанные с разводом.

Хотя об этом мало кто догадывался, Лори знала, что потеря маленькой девочки была сильнейшим ударом для Кэрсона. И становилось понятно, почему он жертвует всем ради детей.

Просто какой-то кошмар, как он задавлен бременем забот, подумала Лори. На его столе накопилась куча бумаг, которые он ненавидел. Кэрсон брал на себя решение множества чужих проблем. Он бы и ее тащил на своих плечах, если бы она позволила. И это был только его выбор.

Лори вовсе не собиралась висеть у него на шее. Она позаботится о себе сама. После смерти Курта она заставила себя жить дальше. Работать. Вокруг было полно одиноких матерей. Лори должна просто жить как они, вот и все. Она согласилась на эту работу только после того, как Кэрсон ей доказал, что с его стороны это не жертва, что он действительно нуждается в ее помощи.

И эта работа вместе с занятиями в Ламасской школе для будущих матерей, где она преподавала, помогла ей оплатить счета. Поэтому Лори будет и дальше трудиться в Центре. Может быть, через год-два ей подвернется, что-нибудь получше.

Пока у нее спокойно на душе, она продолжает жить.

— Ты совсем не похожа на беременную женщину, — заметил он. Солнце осветило комнату. У нее под глазами были отчетливо видны черные круги. Наверное, она не высыпается, подумал он. — Может быть, тебе стоит побольше отдыхать. Иди домой, Лори.

Она покачала головой:

— Не могу. Ронда так и не появилась сегодня, разве ты не заметил?

Он нахмурился. Ронда Адамс, была одной из ассистенток, помогавших выполнять работу в Центре. Она постоянно опаздывала. Об этом следовало подумать. Но найти кого-то другого, кто согласится на работу за такую небольшую оплату, было нелегко.

— Это моя проблема, — отрезал он, — а не твоя.

Лори терпеть не могла, когда он выстраивал фразу так, чтобы заткнуть ей рот. Интересно, делает он это безотчетно или вполне осознает, какую силу производят его слова?

— Становится твоей проблемой, когда ты подписываешь счета.

— Я не только подписываю счета, — поправил он. Хотя, конечно, расходы на зарплату сотрудникам и содержание дома — его постоянная головная боль.

Деньги, к сожалению, поступают очень нерегулярно.

Они встретились взглядами. Она не хотела его отчитывать.

— Просто фигура речи, Советник.

— Не называй меня так, я уже больше не юрист.

Возможно, в последние дни он был немного раздражительным. Кэрсон бессознательно сделал шаг назад.

— Тогда перестань говорить со мной таким тоном.

— Я серьезно, Лори. Тебе надо отдохнуть. Ты беременна, даже если и не замечаешь этого.

Он посмотрел на ее фигуру. Маленькая голубоглазая блондинка казалась щупленькой, и, если, не приглядываться, едва заметную округлость живота можно было принять за легкую игру ветерка, проникшего в душный гимнастический зал и забравшегося к ней под блузку.

Лори посмотрела на свой живот. Она чувствовала себя беременной с того самого момента, как осознала существование своего будущего ребенка. Почему-то она знала, просто знала, что между этим моментом и всеми предыдущими событиями их совместной жизни с Куртом, была огромная разница.

Напряжение между ними все больше возрастало.

— Спасибо, — отрезала она. — Но сейчас я чувствую себя так, как будто вынесла из чужого дома свежеприготовленную индейку в честь Дня благодарения.

Кэрсон усмехнулся.

— Относись ко мне так, будто я не заслужил свой кусок индейки на этом Дне благодарения, — отозвался он. Затем снова кинул взгляд на ее талию, вспоминая о чем-то. — Неужели прошло семь месяцев?

— Восемь, но какое это имеет значение? — прошептала она.

Для нее-то это имело значение. Она отсчитывала каждую минуту между прошлым и датой рождения ребенка, неосознанно желая отодвинуть этот час. Ведь у нее осталось так мало времени, чтобы подготовиться к тем изменениям, которые ожидают ее.

Никто из знакомых не догадывался об истинных чувствах Лори. Она тщательно скрывала их. Ей приходилось это делать и в Ламасской школе при Блэре, где она вела занятия два раза в неделю. Женщины, посещавшие ее уроки, смотрели на нее так, словно она была Господь Бог, особенно трое молодых мамочек, которых она готовила к родам. Лори посмеивалась сама над собой. Если бы женщины знали, что творится в ее душе каждый раз, когда она думает о появлении ребенка, они бы не считали ее такой всемогущей.

Она с нетерпением ждала встречи с тремя слушательницами, которых любовно прозвала Стайкой Мамаш. Их роды уже позади. У них были красивые, здоровые дети и, по странному стечению обстоятельств, у всех троих появились мужья.

А у нее — только куча долгов, которая, правда, благодаря ее неустанным усилиям сократилась почти вдвое.

Перестань чувствовать себя виноватой, мысленно повторяла Лори. У тебя еще есть Кэрсон.

Она посмотрела на мужчину, который со спины выглядел точной копией ее умершего мужа. Лори хорошо понимала его значение в своей жизни. Кэрсон помог ей выстоять и помогал жить дальше.

Ей, в сущности, не нужна была его поддержка, и она об этом знала. Но уверенность в том, что он будет рядом в нужный момент, имела для нее огромное значение. С его помощью она нашла работу, когда ее компания обанкротилась. Именно он помог ей завязать нужные знакомства и найти работу в Ламасской школе.

Это помогало ей сводить концы с концами. Но еще важнее, что она не раскисла — тоже благодаря брату своего мужа. Конечно, она тосковала без Курта. Он никогда не был покладистым и терпеливым человеком, но по-своему был привязан к ней, да и она его любила.

Она прощала ему многие грехи, даже его неспособность повзрослеть и взять на себя хоть какие-то обязанности. Прощала ему пустые разговоры, которые он иногда затевал. Но потребовалось время, чтобы она могла простить ему его собственную смерть.

Курт не желал считаться с ней, он не мог остановить свою погоню за скоростью даже из-за нее и их будущего ребенка, словно, держась за руль, чувствовал себя более могущественным.

Она тихо вздохнула. Бесшабашный, околдованный скоростью, Курт. Теперь уже мысли о нем посещали ее все реже.

— Восемь? — переспросил Кэрсон.

Она посмотрела на него, все еще пребывая в задумчивости. Кэрсон забыл, подумала она. У него ведь так много более важных дел. Например, постоянный поиск спонсоров.

— Значит, роды уже так скоро?

Она попыталась не рассмеяться.

— Ты говоришь об этом так, как будто со мной случилось недоразумение.

Широкие плечи поднялись вверх и опустились обратно, словно выражая удивление неожиданным открытием.

— Я просто не знал, что восемь. — Вдруг ему в голову пришла идея. — Надо заменить тебя кем-то на это время. — Он не знал, где найдет денег, но что-нибудь можно придумать.

Лори догадалась, о чем он думает. Несмотря на уверения его бывшей жены, что у Кэрсона нет сердца, оно находилось на месте. Но в его планах не было сказано ни слова о подобных расходах.

— Я работоспособный человек, — отрезала она. Кэрсон услышал упрямство в ее голосе. Он восхищался ее независимостью.

— Конечно, конечно. Но ты должна готовиться к другой работе.

— Я не могу сидеть на месте, пока не настало время родов, — возразила она.

— Тебе надо находиться дома и заботиться о себе, Лори.

Кэрсон не мог понять, почему она упорствует именно сейчас. Конечно, Лори хотела обеспечить материальный достаток ребенку, но для чего так надрываться? Когда Жаклин была беременна, она потребовала приходящую работницу, которая бы выполняла ее обычную домашнюю работу. А когда Сэнди появилась на свет, Ханах, так и осталась в доме, заботилась о ней и о малышке.

Жаклин всегда утверждала, что у нее слишком тонкая душа для того, чтобы справляться с ежедневной рутиной. Он потворствовал ей во всем, потому что любил ее.

И еще потому, что сходил с ума от Сэнди.

Оглядываясь на прошлое, он понимал, что Ханах заботилась о ребенке лучше, чем это могла бы делать Жаклин. Поэтому он не возражал. Это нужно было Сэнди.

— Я сама позабочусь о себе, — настаивала Лори. Она привыкла заботиться о себе с двадцати лет.

Даже когда встретила Курта, Лори решала и думала за двоих, и выбора у нее не было.

— Если я останусь дома, то через неделю сойду с ума. Может, через три дня. — Она улыбнулась Кэрсону, оставаясь убежденной в своей правоте. — Ты слышал меня, Советник? Работа мне необходима. Поэтому я лучше просто вернусь в зал. Работа — как баскетбольная игра, из которой я не собираюсь выбывать.

Лежа в кресле, она положила руку на деревянный подлокотник и приподнялась. Движение было слишком быстрым, и у Лори закружилась голова. Потом внезапно потемнели стены. И маленькая комната начала уменьшаться в размерах.

Ее охватило острое чувство паники.

Лори отчаянно сопротивлялась надвигающейся темноте, стремительно наползающим стенам. Попытки остановить этот ужас оказались бесполезными. Стены стали черными и с ужасающей скоростью надвигались на нее. На лбу выступила испарина.

И потом все пропало.

Следующее, что почувствовала Лори, был внезапный толчок. Чьи-то руки схватили ее за плечи. Было душно, невыносимо душно.

Ее глаза были закрыты, веки казались свинцовыми.

С невероятным усилием она открыла глаза и увидела темно-голубые серьезные глаза Кэрсона. Они были еще темнее, чем у Курта. И куда серьезнее.

Лори попыталась улыбнуться. Это потребовало от нее усилий. Он почти обнимал ее. Может, потому она почувствовала это согревающее тепло?

Кэрсон выглядел перепуганным, и она заставила себя улыбнуться.

— Твоя мама не говорила тебе, что если сильно хмурить лоб, то на нем останутся морщины?

— Моя мама говорила со мной очень мало, — ответил он без иронии.

Лори напугала его своим обмороком. Кэрсон не знал, что делать, чувствовал полную беспомощность. Надо прочитать какую-нибудь брошюру, думал он, чтобы знать, как поступать в подобных случаях. Может быть, даже целую энциклопедию.

Кэрсон все еще держал ее, не очень понимая, что нужно сделать, затем опустил на кожаный диван — настолько мягко, насколько мог.

Его брови были нахмурены, когда их взгляды встретились.

— Может быть, надо вызвать врача?

Она удержала Кэрсона за руку.

— Я хочу, чтобы ты перестал смотреть на меня так, словно я сейчас разорвусь на части.

Его глаза были устремлены на ее небольшой округлый живот, лишь намекавший на существование будущего племянника или племянницы. Временами было совсем незаметно, что Лори беременна. Она выглядела очень стройной и изящной. Как в таком маленьком пространстве могла существовать, расти новая человеческая жизнь?

Но восемь месяцев — это все-таки восемь месяцев.

— Так ты не хочешь вызывать врача?

Она положила свободную руку на живот, как будто защищаясь от чуждого вторжения. Она чувствовала, как ребенок шевелится внутри. Эти перемещения приводили ее в трепет. Прошло уже три месяца, как ребенок начал толкаться, а она все еще не привыкла к этому.

— Нет, — подтвердила она все тем же спокойным, уравновешенным голосом, как будто была на занятиях в Ламасской школе, — сейчас нет. Знаешь, беременные женщины иногда чувствуют слабость. Это быстро проходит.

Она воспользовалась его рукой, чтобы вернуться в сидячее положение. И затем осторожно встала на ноги. Кэрсон участливо поднялся вслед за ней.

— Это одна из радостей, которая выпадает на их долю, — прибавила она. Ее улыбка принесла облегчение. — Не волнуйся так обо мне.

Он обнимал ее одной рукой — только на тот случай, если ноги откажутся ей служить.

— Почему ты такая упрямая?

Она ответила ему улыбкой.

— Потому что упрямство помогает мне жить.

Кэрсон был уверен в том, что она никогда не признается в своей слабости.

— Разреши мне хотя бы довезти тебя до дома.

Она не могла принять такой жертвы. У него столько работы.

— У меня есть своя машина.

— Ну и что? — Кэрсон все еще не понимал, что ее не устраивает. — В таком случае я сяду за руль.

Она вскинула голову. Этот мужчина ей симпатичен, подумала она.

— Тогда, как ты вернешься?

Он выждал паузу.

— Ты должна все заранее обдумывать?

— Не могу с этим ничего поделать. — Ее глаза сверкали, и улыбка стала еще шире. — Я должна просчитать последствия.

Она медленно вдохнула и выдохнула воздух, точно так же, как делала это на занятиях в Ламасской школе.

— Так правда будет лучше. — Лори хотела уйти и вдруг поняла, что Кэрсон все еще держит ее руку в своих.

Она стояла в растерянности. Что это с ней? Почему она испытывает чувства, которых, как ей казалось, женщина в ее положении не может себе позволить? Хотя бы по отношению к тому мужчине, который не несет ответственность за ее будущего ребенка.