— Вы очень сильно рискуете, — заметил Алекс, когда его гнедые резво неслись к городу. — У вас есть безопасное место, чтобы спрятать девушку, пока мы найдем возможность отправить ее вверх по реке?
— Ни одно место не может быть безопасным долго, — сказал Чичеро.
— Позвольте мне предложить дом, где она могла бы остаться.
— Где?
— У Клео, на берегу озера.
Чичеро пристально посмотрел на Алекса:
— Казино?
— Да. Она могла бы работать там на кухне, например. Или наверху.
— Мы можем довериться Клео?
— Она сама полукровка, ее мать была «дикаркой». Она проявит сочувствие к беглянке, и среди ее завсегдатаев много влиятельных людей.
Чичеро весело посмотрел на него:
— Которые, вероятно, расплачиваются расписками вместо денег?
— Возможно, — усмехнулся Алекс.
Чичеро молчал несколько минут. Утреннее солнце отражалось от блестящих боков гнедых и от спокойной воды заболоченного рукава озера.
— Казино слишком близко от лодочной пристани, — возразил он, — а след Милу довел до нее охотников за беглыми рабами.
— И до заброшенного дома. У Клео общественное заведение. Все в городе рано или поздно приходят туда, включая Бруно и его друзей. Это последнее место, где будут искать беглянку.
Чичеро опять задумался.
— Хорошо, — наконец сказал он.
Алекс остановил упряжку и повернул ее к Милнебергу на берегу озера.
Когда они приблизились к казино, занимающему бывший плантаторский дом, в том месте, где заболоченный рукав встречается с озером, Алекс велел Милу лечь на пол экипажа. Он проехал мимо дома к заднему входу. Окна были закрыты ставнями, никого не было видно в окружающих казино садах.
— Они бодрствуют всю ночь и поздно просыпаются, — сказал Алекс. — Возьмите вожжи, Чичеро.
Он выпрыгнул из экипажа и направился к дому, где была кухня и спальни для слуг, и резко постучал в дверь.
— Здравствуйте, господин, — сказала черная женщина, открывшая дверь. — Вы очень рано сегодня. Мадам еще спит.
— Мне очень жаль, но я должен поговорить с ней. Скажи ей, что я здесь.
Женщина пожала полными плечами и прошла к главному дому, оставив Алекса в тени выступающей крыши.
Через несколько минут на задней галерее появилась Клео и кивнула ему. На ней было красное шелковое платье, очень узкое, один из тех китайских фасонов, которые подчеркивали ее экзотическую красоту. Она говорила Алексу, что один из ее дедушек был китайцем, но высокие скулы, делавшие ее прекрасное лицо незабываемым, она унаследовала от своей матери-индианки из племени хумас.
— Алекс, — сердечно сказала она. — Как поживает Орелия? Ничего не случилось, я надеюсь?
— С Орелией все прекрасно, и она передает вам привет. Я сегодня еду в контору один, без отца.
Клео кивнула, улыбаясь. Алекс взглянул в сторону экипажа, где ждал Чичеро, и подумал, что окторон доверил ему свою безопасность, но он сам не посмел доверить Чичеро свою тайну: Клео, женщина-дикарка, — его теща. Об этом знала даже не вся его семья.
Белый отец Орелии похитил ее у Клео совсем маленькой и отдал в монастырь урсулинок, чтобы ее воспитали как белую сироту.
Алекс должен был уважать желание Клео сохранить эту тайну, поскольку ее раскрытие лишило бы законной силы его брак. Кровь американских индейцев приравнивалась в луизианском «Черном кодексе» к африканской крови, а межрасовые браки были запрещены.
Клео провела его в маленькую гостиную позади игорных залов, совсем тихих в этот час. Ее шелковое платье с боковым разрезом соблазнительно шептало при каждом шаге.
Алекс не стал терять времени и торопливо произнес:
— Клео, у меня в экипаже беглая рабыня. Ей помогает свободный цветной. Ее нужно спрятать, пока он не найдет способ отправить ее на Север. Симона прятала ее, но…
— Симона?! — восхищенно воскликнула Клео.
— Рабыня беременна, она сбежала от жестокого надсмотрщика, — Алекс коротко рассказал о нападении на Оюму. — Я думал, может быть, вы дадите ей работу — не на глазах ваших клиентов, конечно, — пока мы не найдем капитана, который согласится нарушить правила.
— Я и тут могла бы помочь, — сказала Клео с озорной улыбкой.
Алекс взял ее руку и поднес к губам:
— Вы просто замечательная! Неудивительно, что я обожаю вашу дочь.
— Ей повезло с вами, Алекс. Пусть ваш грум приведет ко мне девушку.
— Он — не мой грум. Он очень необычный человек, но вы сами увидите.
Алекс оставил Клео и вернулся к экипажу. Взяв поводья, он подвел экипаж к самой галерее и остался ждать, пока Чичеро отвел Милу. Клео встретила их у двери, и Алекс наблюдал, как они тихо разговаривают по-французски. Затем Клео обняла Милу и ввела ее в дом. Чичеро вернулся, и они поехали в город.
Симона Арчер почти не покидала мыслей Ариста со времени свадьбы Мариани. Когда он вынимал ее миниатюрный футляр с ароматическим шариком, душистый запах приносил аромат и удивительное ощущение ее тела в его руках. Танцуя с ней, он испытывал совершенно новые чувства. Она не была мягкой и податливой, а как будто сгустком энергии в его объятиях.
Какая дразнящая женщина! Какая волнующая! Он с нетерпением ждал возможности увидеть ее снова. Арист закончил дела в Новом Орлеане и должен был вернуться в Бельфлер, чтобы свести счеты с этим идиотом Пикензом.
Маршаль уверил его, что в городе были проведены тщательные поиски, но они не увенчались успехом, не нашли ни единого следа беглых рабов. Арист был разочарован, но ничего больше не мог сделать. Однако ему не хотелось возвращаться в Бельфлер, не попытавшись еще раз сгладить неприятные чувства, которые Пикенз возбудил в Арчерах. Кроме того, он все еще был полон решимости показать Симоне Арчер, что его конь не хуже ее арабских скакунов, и приказал, чтобы того оседлали. Планируя прибыть в Беллемонт достаточно рано, чтобы его пригласили к традиционному десятичасовому кофе, если Симона уже отправилась на утреннюю верховую прогулку, он легким галопом поскакал вдоль берега озера.
Мадам Арчер угощала кофе подруг на передней галерее, когда Арист остановил коня у крыльца. Он сразу увидел, что Симоны нет среди собравшихся там женщин. Спешившись, он отдал поводья юному груму и поднялся по ступенькам навстречу Мелодии Арчер.
— Доброе утро, месье Бруно.
Он поклонился, поцеловал протянутую руку и поздоровался с ее подругами, выпрямившимися и чопорно поднявшими головы при его появлении. Арист всегда находил эту позу очаровательной, потому что при этом груди женщин приподнимались.
— Позвольте спросить, как себя чувствует ваш надсмотрщик?
— Оюма выздоравливает, месье, — ответила Мелодия вежливо, но сдержанно.
— Я надеюсь, вы передали ему, что я сожалею о случившемся.
— Да, месье Бруно.
— Я хотел прокатиться верхом с мадемуазель Симоной сегодня утром, но вижу, что опоздал.
— К несчастью, да. Симона выезжает очень рано.
Арист быстро импровизировал:
— Мне жаль, что я не застал ее. Я хотел узнать, не продаст ли она мне одну из своих чистокровных? Я хотел бы купить еще одну охотничью лошадь.
Веселые искры появились в глазах мадам Арчер.
— Вам придется самому спросить у нее об этом. Я думаю, она сейчас в конюшне.
«Она вспоминает неудачу моей охоты, — раздраженно подумал Арист. — Неудачу, спровоцированную ее эксцентричной дочерью».
— Вы думаете, мадемуазель поговорит со мной, если я найду ее там?
Мадам Арчер поколебалась, затем сказала:
— Если она не очень занята. Мальчик отведет вас.
— Спасибо, мадам.
Арист попрощался с гостями. Раб, почти ребенок, кивнул ему и побежал за угол дома. Арист вскочил в седло и последовал за ним. Когда они приближались к конюшне, он услышал звук, от которого у него волосы встали дыбом: дикий крик кобылы, перекрывший ободряющие возгласы грумов. Какого черта? Что там происходит? И в присутствии мадемуазель?
К тому времени как он спешился, в конюшне наступило напряженное молчание. Арист замер в открытых дверях, не в состоянии различить ничего внутри.
Когда его глаза привыкли к слабому освещению, он увидел мужчину, сидящего на корточках рядом с потеющей кобылой, скорчившейся посреди конюшни на подстилке из мха, и осознал, что видит рождение жеребенка. С диким ржанием, от которого у него кровь застыла в жилах, кобыла выдавила жеребенка и стала лизать его окровавленную маленькую головку. Никто не издал ни звука. Все следили, как жеребенок протянул тоненькие, как палочки, ножки и засучил ими, пытаясь встать.
— Аххх! — раздался общий вздох, когда крошечное создание встало, дрожа всем тельцем. Ветеринар опустил руки в ведро воды.
— Хорошо, — сказал он, — теперь вычистите ее. И грум начал ласково помогать матери отмывать жеребенка.
Симона стояла на коленях рядом с дрожащим жеребенком, ее лицо светилось восторгом. На ее юбке была кровь, и щеки были запачканы, когда она вытирала слезы. Она была душераздирающе прекрасна.
Симона подняла глаза, прищурилась и явно узнала силуэт Ариста на фоне льющегося за ним солнечного света.
— О, месье! — воскликнула она. — Посмотрите на нее. Разве она не прелестна?
Ее лицо сияло таким волнением, что Арист был поражен в самое сердце. Он задохнулся от незнакомого ответного чувства.
— Она… в ней видна ее арабская кровь, — наконец выдавил он.
Симона ополоснула руки в ведре с водой и откинула волосы, оставив влажные пряди. Ее глаза сверкали.
Арист опустился на колени на покрытый мхом пол рядом с ней и потянулся к ее мокрым ладоням. Затем, не обращая внимания на ветеринара и грума, занятых жеребенком, он наклонился и поцеловал ее в губы. Они были теплыми и солеными от слез и изумительно дрожали под давлением его губ.
Она отпрянула с легким удивлением и заглянула ему в глаза. Что-то мелькнуло между ними, незнакомый невинный восторг. Ошеломленный, он осознал, что девушка так взволнована рождением жеребенка, что его поцелуй почти не тронул ее. Это было что-то новое в его опыте.
Сияя, Симона сказала ему:
— Ее жеребец — прямой потомок Мессенджера, вы слышали о Мессенджере, месье?
Арист отрицательно покачал головой, еще держа ее руки, еще ошеломленный.
— Не может быть, что вы не слышали. Он один из первых знаменитых чистокровных. Его привез в Вирджинию из Вест-Индии капитан, спасший его, привязав подпорки к его сломанным ногам. У этой маленькой лошадки великие предки.
Она отдернула руки, вскочила на ноги и стала гладить голову кобылы и шептать ей ласковые слова.
— Фламм, моя смелая милая девочка, — нежно шептала Симона, — посмотри, что ты создала! Какой бесценный дар!
Кобыла гордо откинула гриву, как будто точно поняла слова Симоны.
Арист наблюдал, зачарованный. Он чувствовал, как в его груди разбухает незнакомое волнение, влага затуманивает взгляд. Он встал, чувствуя себя совершенно сбитым с толку. Что с ним происходит?
Симона посмотрела на черное лицо грума, как будто расколотое широкой белозубой улыбкой.
— Разве она не красавица, Пен? Я назову ее Алуэтта.
— Алу-эт-та, — напевно произнес грум, отмывая жеребенка.
Кобыла облизывала своего отпрыска, слепо ищущего сосок. Ветеринар помог ему.
— Пен, не давай ей ничего, кроме материнского молока, целый месяц, — инструктировала Симона.
— Да, мамзель.
— После этого мы дадим ей немного козьего молока.
— Персы давали верблюжье молоко, — улыбнулся ветеринар.
Симона рассмеялась:
— Я не думаю, что буду даже пытаться найти его!
Доктор начал опускать закатанные рукава рубашки.
— С ними обеими все будет прекрасно, мадемуазель.
Симона откинула волосы с глаз и повернулась к кобыле.
— Какая хорошая девочка! Я сведу тебя снова с тем же производителем! — сказала она.
Аристу кровь бросилась в голову, когда он представил себе эту сцену и подумал, что Симона будет ее свидетельницей.
— Господи! — воскликнул он.
— Вы, конечно, знаете, месье, что у кобылы лучшее время для зачатия — сразу после того, как она ожеребилась? Через год у нас будет еще один чудный жеребенок.
Арист подавил желание распустить галстук.
— Мадемуазель, совершенно необычно слышать южную леди, говорящую как конюх.
Глаза у Симоны удивленно распахнулись, затем в них появилось веселое понимание.
— Почему вы приехали сегодня, месье Бруно?
— Посмотреть на ваших лошадей… ваших чистокровных.
— Вы приехали в нужное место, — сказала она, поглаживая шею кобылы. — Я не только «южная леди», месье, но и лучший коневод в Луизиане. Мне жаль, что это вас оскорбляет. Ни мой отец, ни мой брат не разделяют мою любовь к великолепным лошадям. Но мне хватает помощи Пена.
— На самом деле, — признался Арист, — я приехал прокатиться с вами.
Он увидел, как изменилось выражение ее лица, как будто она вспомнила о чем-то, и на ее щеках появился румянец. Неужели она только сейчас осознала тот поцелуй в присутствии ветеринара и конюха? Поцелуй, который она не провоцировала, но и не отвергла?
Память о вкусе ее губ и их трепете возбудила его так сильно, что он испугался, не заметно ли это в его тесных брюках. Но Симона отвернулась.
— Мы не отправимся сегодня на верховую прогулку, месье Бруно, — сказала она. — Но я угощу вас кофе с пирожными, как подобает «южной леди», каковой и являюсь. И если захотите, мы обсудим моих чистокровных.
Он видел, что она покраснела. Эта запоздалая реакция после ее спокойного разговора о коневодстве очаровала его. По крайней мере, ее румянец показывал, что она к нему не безразлична.
Он последовал за ней в дом в странном приподнятом настроении, едва знакомом ему. Он помнил, что испытывал нечто подобное в те первые безрассудные месяцы в Париже, и думал: «Господи! Неужели я влюбляюсь? Но ведь мне уже двадцать девять лет!»