Нам не по пути (СИ)

Глава 31

– Подождите десять минут, я быстро приму душ, соберусь, и мы пойдем туда, где находится Лина.

Оксане нужно было немного времени, чтобы продумать дальнейшие действия и решить выдавать подружку ее любовнику или нет.

Найти Лину со Стасом не составит труда. Они будут либо в его шикарном номере, которым Оксане успела похвастаться подружка, либо в том самом ресторане, где они привыкли обедать по вечерам. Наедине.

Ну, либо Окси приведет Гриневича совсем в другое место и просто разведет руками, когда Лины они там не обнаружат.

Это если она решит спасти подругу от разбирательств.

Надо подумать, просчитать ходы, взвесить риски.

– Хорошо, – Павел Ильич устало опустился на край кровати. – Десять минут я подожду.

Он прислонился спиной к подушке, откинул назад голову, на минутку закрыл глаза.

Оксана бросилась в санузел, включила душ, разделась, встала под воду.

Теплые струи омывали красивое стройное тело. Девушка терлась мочалкой с душистым гелем, но сама была погружена в свои мысли.

Как так? Что за вселенская несправедливость?

Она красивая, молодая, все при ней, даже деньги неплохие имелись, ее родители хорошо зарабатывали, баловали дочь.

Но вот с парнями ей почему–то не везло, в отличие от подружки.

Линка сначала историка свела с ума, теперь вот – подцепила шикарного красавчика–богача. Двое сразу – не многовато ли?

Окси примчалась сюда не просто так. Она рассудила, что раз у Линки есть Гриневич, то Стаса можно потихоньку очаровать и влюбить в себя. В крайнем случае познакомиться с его братьями, если они у него есть, или друзьями. Но, вот незадача, Стас на Окси даже не взглянул, как на девушку, он по уши влюбился в Линку. А друзей и братьев, как оказалось, у него нет.

А раз так, то почему бы не попробовать замутить с Гриневичем? Чего добру пропадать, раз он тут.

Женат и дети?

Да не собирается она за него замуж! Ей бы так, отпуск с кем–то провести, оторваться по полной… Скажем так, для здоровья.

Тем более, по словам Огородниковой, Павел Ильич в постели очень даже неплох. А как целуется, м–м–м…

А у Оксаны давно никого стоящего не было. Как раз с предыдущей ее поездки на море. В прошлый раз она летала в Турцию, одна, познакомилась там с турком, тот ни бельмеса по–русски, но как любовник был ого–го. Окси улетела, а он остался там. Уже в аэропорту, провожая девушку, приглядел себе другую…

Спустя двадцать минут Оксана вышла из душевой. При параде – чистенькая, благоухающая, с выпрямленными блестящими волосами и накрашенными красной помадой губами.

– Я гото…ва… – опешив от представшей картины, проглотила последний слог.

Уставилась на Гриневича.

Тот в позе эмбриона спал на краю кровати, подложив под щеку ладошку. Сладенько причмокивал губами и, кажется, даже тихонько постанывал. Устал бедненький.

Такой хорошенький, – умилилась Окси, склонив голову и разглядывая историка.

Симпатичный.

Жаль, что женат и с кучей детей.

В этот момент в его кармане завибрировал телефон, но Гриневич не шелохнулся, только громче засопел. Телефон, вибрируя, решил сбежать из кармана, тут–то Оксана его и подхватила, чтобы он не грохнулся на пол и, не дай бог, разбился.

Павлу звонила жена.

Так и светилось на экране одно слово «Жена». А на аватарке – четыре счастливых лица: черноволосой девушки и троих детей: двух девочек–близняшек и мальчика.

Телефон настойчиво вибрировал в руке Половинкиной. Соблазн ответить был очень велик.

Окси отошла как можно дальше от кровати, уперлась спиной о входную дверь и… ответила:

– Алло? – негромко произнесла, во все глаза глядя на спящего Гриневича, а вдруг проснется? Хотя сердечко ее билось так громко, что можно было проснуться только от его грохота.

Но историк спал крепким, практически богатырским сном.

– Алло? Это кто? Где мой муж? Где Паша? – из динамика звучал женский голос. Не сказать, чтобы удивленный, что вместо мужа ответила девушка. Скорее немного взволнованный.

– Паша… спит…

– Понятно, – голос почему–то звонко засмеялся. – Передай ему, пусть спит дальше. Я звоню только для того, чтобы уведомить его, что мы разводимся.

Гудок, гудок, гудок…

А Паша спал и в ус не дул, что он теперь холостой.