Нам не по пути (СИ)

Глава 50

Папа вскинул ружье, прицелился и…

Нажал на курок.

Раздался оглушающий выстрел.

В носок туфли Гриневича врезались ветки. Тот выронил лопату, испуганно подпрыгнул вверх и в сторону, что тот заяц. Едва не приземлился на пятую точку, зацепившись пяткой о корень сосны.

Тесть в последний момент сместил прицел на ступню зятя и «промазал» всего лишь на полсантиметра!

– Тебе еще раз объяснить за что или сам догадался? – Хватов переломил ружье, чтобы загнать еще один патрон.

– Не–не–не надо. Я в–все п–понял, – начал заикаться Гриневич.

– Что ты понял?

– В–все в–все п–понял… Я больше не буду…

– Чего не будешь?

– Ничего не буду.

Гриневич понятия не имел, что хотел от него тесть, но был согласен на все, даже взять на себя все смертные грехи, лишь бы его не пристрелили здесь, в лесу, вдали от дороги и цивилизации, как бешеную собаку.

Виктор Михайлович и Андрей переглянулись. Гриневич то ли дурачок, то ли прикидывается. Стоит, трясется, губы дрожат, вот–вот заплачет.

– Копай давай.

Паша спорить больше не стал, упал на колени, воткнул лопату в толстый слой хвои. Под прицелом ружья выходило коряво, криво, косо. Хвоя летела во все стороны, а земля историку не поддавалась.

– Ты не под деревом копай, дятел, там же корни.

– Я историк, а не ботаник, – жалобно проблеял в ответ Гриневич, отходя от дерева.

– Сказал бы я в рифму, какой ты историк, да матом воздух портить не хочу.

Воздух тут и в самом деле чудесный: лесной, свежий, густой, хоть ложкой ешь.

Павел начал копать в другом месте, подальше от сосен. Тут земля была мягче, работа спорилась, он обливался потом, но роптать не смел, больше переживал за содержимое своих кишок. Уж очень не хотелось пасть в глазах тестя и его верного пса еще ниже, испортить такой чудный воздух.

Нежные ладони Павлика враз покраснели, налились волдырями. К физическому труду он приучен не был, все больше с книжками, с тетрадками, да со стройным девичьим телом…

Копалось тяжело, долго. Он углубился всего на полметра. Взмок. Остановился подышать, восстановить силы.

В этот момент послышался шум колес, а вскоре к машине Хватова подъехал белый лексус.

Павел обрадовался – сейчас его спасут! Правда, радовался недолго. Как раз до слов тестя:

– О, а вот и Сергеич. Наконец–то.

Сомнений не осталось – это знакомый мэра, а значит, на сторону защитника его не сманить, как свидетеля беспредела не привлечь.

Из лексуса вышел худощавого сложения мужик. В сером костюмчике, очках. С портфелем в руках.

– Привет, Сергеич, – за руку поздоровался с ним Хватов. – Не заплутал?

– Добрый день, Виктор Михайлович, – уважительно и несколько подобострастно поприветствовал его Сергеич. – Никак нет.

– Вот, познакомься, зять мой, Павел Ильич Гриневич, я тебе про него говорил.

Хватов махнул дулом в сторону зятя. Тот стоял в яме метр на полметра, пиджак валялся рядом, рубашка – хоть выжимай, волосы растрепаны, пунцовое от натуги лицо. Жалкий вид.

– Как же, как же, помню, – Сергеич глянул на родственника мэра сквозь очки. Ни грамма сочувствия не отразилось на его лице, ни капли удивления ситуации. Будто каждый день подобное видит. – Ну–с, приступим?

– Приступим, – кивнул Хватов. – Время – деньги.

Сергеич оживился, засуетился. Вытащил из портфеля кипу бумаг, разложил на капоте, протянул авторучку Гриневичу.

– Распишитесь. Все составлено юридически правильно, не сомневайтесь, я адвокат со стажем более двадцати лет.

Павел отложил лопату, вылез из ямы, обтер ладони о брюки. С опаской поглядывая на тестя и охранника медленно, на слабых ногах подошел к машине. Взял первый попавшийся лист, он задрожал в его натруженных руках, кое–как попытался прочесть текст.

– Не понял… Это что?

Самый настоящий рэкет! У Гриневича забирали все: дачу, машину, квартиру, которая была оформлена на него в ипотеку. Точнее, ипотека осталась за Гриневичем, а вот квартира – жене и детям. Плюс обязательство по уплате алиментов.

– Подписывай, – процедил сквозь зубы тесть. Пора было заканчивать эту канитель. Хотелось домой, к жене, дочке и внукам.

– Но это грабеж! Где я буду жить?

– К любовнице поедешь. Хочешь, к беленькой, хочешь, к черненькой.

– У меня нет любовницы! – взвизгнул зять. – Кто–то меня оболгал! Оклеветал! – и бросил ненавидящий взгляд на Андрея, в полной уверенности, что это тот на него навел поклеп.

Ишь как ухмыляется.

А–а! – понял Гриневич. – Этот Чернышов просто жополиз! Его шеф метит в губернаторы, а сам охранник надеется нечестной игрой занять какое–нибудь тепленькое местечко рядом с шефом, вот и выслуживается, клевещет на всех и всё.

– Я люблю Ксению! У нас дети, четверо! Подумайте о них, Виктор Михайлович!

– А я только о них и думаю, Павлуша, – с ядом в голосе ответил мэр. – А ты… добро не оценил, доверие подорвал, так что будем прощаться.

– Но погодите! Как прощаться? Дайте мне поговорить с Ксюшей. В конце концов, она моя законная жена!

– Уже нет. Вот документ, – Хватов выудил среди бумаг свидетельство о разводе.

Паша не верил своим глазам! Без его согласия его развели!

– Вы ее заставили! Я уверен, она была против. Или нет! Вы ей даже не сказали!

Он был в отчаянии. Всё! Всё, что он имел, чем дорожил, гордился, уплывало из рук. Если раньше, когда у него всё было: папа–мэр, дача, машина, жена, дети и ипотека, – он не придавал этому значения, то сейчас понял, каким сокровищем обладал и так бездарно прос… потерял.

– Вот это, – Хватов кинул поверх документов конверт. Фотографии, доказывающие измену Гриневича, веером рассыпались по капоту, – мне как раз дала моя дочь. Твоя жена. Теперь уже бывшая.

– Нет, – Павел упрямо тряс плешивой головой. – Это все неправда. Это фотошоп.

– Слушай, ну ты хоть щас мужиком будь, а? – сморщился Чернышов. – Смотреть противно.

Гриневич его не слушал. Он был подавлен. Машинально собирал в конверт фотографии.

Как он не заметили слежку? Где допустил ошибку? Когда?

Конечно, он узнал на кадрах и себя, и Лину, даже с Оксаной фото тоже были. Все в Сочи.

Вот это отпуск так отпуск. Дороговато вышло.

– Я обещаю… я клянусь быть верным Ксении, – сделал еще одну попытку вымолить прощение.

– Поздно. Подписывай.

– А если я не подпишу?

Тесть снова вскинул ружье. Не целясь, опустил дуло вниз и нажал на курок. Пуля вошла аккурат в острый носок левой туфли Гриневича, содрала кожу с большого пальца.

– Ай! Ой! – историк запрыгал на правой ноге, целой. С перепугу ему показалось, что левую конечность ему все–таки отстрелили. Чуть сердце не остановилось. – Пожалуйста, не стреляйте! Я все подпишу!

Жить–то хочется. Даже если жить после подписи будет негде.

Через пару минут мужчины садились в свои автомобили. Сергеич – в белый лексус, Хватов и Чернышов – в черный.

И только Гриневич в мокрых и дурно пахнущих брюках стоял один посреди леса, а рядом с ним – его чемодан. Все, что у него осталось своего. А еще дырка в обуви.

– Если Ксения посчитает нужным, с детьми будешь видеться, – кинул ему в открытое окно бывший тесть. – Нет, значит, нет. А мне на глаза не попадайся, в следующий раз не промажу. Все. Прощай. И помни: в лесу не только грибы растут! Тут еще и медведи водятся. Голодные.