Гриневич, плавая на границе сна и бодрости, почувствовал дискомфорт – это затекли конечности и ныла спина от долгого лежания в одной позе. А еще покалывало кожу из–за неснятой одежды.
Он перевернулся на спину, раскинул руки–ноги в стороны. Одна рука упала вниз, с кровати, коснулась пола, зато другая приземлилась аккурат на аккуратный теплый холмик.
Пальцы сжали его. Хм, упругий. С острой вершинкой.
Не жены. У нее сильно меньше. И не Лины, у той больше.
Историк сжал холмик сильнее, пожамкал еще на всякий случай, пытаясь понять чей это бюст. Еще и без чехла. Размер Венеры Милосской, но то была точно не она, эта живая и теплая.
– Павел Ильич, – томно простонал тонкий голосок, – вы что творите? – вместо возмущения – игривая интонация.
Твою мать!
Гриневич проснулся мгновенно, дернулся в сторону от голоса, упал с кровати на пятую точку, пребольно ударившись копчиком.
– Половинкина?! – схватился за голову, будто ударился ею, а не нижней косточкой позвоночника.
– Ну, да. А вы кого тут ожидали увидеть?
Она даже не удосужилась прикрыться! Села на кровати по–турецки, раскрыв все прелести. Нагая, мать ее за ногу. Бесстыдница!
Перед взрослым мужиком! Своим преподавателем!
Тьфу!
Глаза б на нее не смотрели!
– Ты… вы… Оденься уже!
Гриневич грязно выругался, что делал крайне редко. Считал, что интеллигентные люди выражаться не должны, а он относил себя к интеллигентам. Зря, что ли, научной деятельностью занимался столько лет. Практически всю жизнь.
Он был красным как рак, ведь до сих пор сидел на заднице перед кроватью, его глаза были как раз на уровне ее… хм… шпагата… О, срамота!
Если бы он знал, какие подружки у его Линочки, он бы сделал ей строгий выговор. Поставил бы ее перед выбором: либо он, либо вот эта…
Окси поджала губы, пряча озорную улыбку. Ей понравилась реакция Гриневича.
Ей вообще всегда нравилось, когда она могла поразить мужчину, довести до белого или, как в этом случае, красного каления, возбудить.
Половинкина взбила пальцами шевелюру, перекинула волосы на одно плечо. Все изящно, плавно, как породистая кошечка.
По крайней мере, такой она себя видела со стороны, ощущала.
Только после этого потянула на себя тонкое одеяло.
Студентка наконец прикрылась, кровь Павла вернулась на свое место, он начал более–менее соображать.
– Который час? – спросил скорее себя, чем соседку по кровати.
Поднялся с пола, принялся шарить себя по карманам в поисках телефона, чтобы посмотреть время и дату. Он не знал, как долго спал, биологические часы не работали. А если он продрых целые сутки? У него (и Лины) обратные билеты на один рейс, а они еще не встретились.
А если она приходила, пока он спал?
Внутри Павла все похолодело. Если его Линочка пришла в номер, увидела его спящим, а подружку голой… И все это на одной кровати…
Еще один повод для ссоры. И как в таком случае вымаливать прощение?
Нет, конечно, у Гриневича был запасной вариант, ему было что предложить зажигалочке. Сделай ему кто такое предложение, он, не раздумывая, согласился бы, еще и пищал бы от счастья.
Но Лина – не он, она вообще женщина, а женщины – существа непредсказуемые.
Вот наглядный пример, перед глазами, сидит на кровати в чем мать родила.
– Где мой телефон?
– На полке, – Окси указала подбородком направление. – Вам там жена звонила…
– А… эм… жена? – Гриневич осип и осел. Растерялся.
Про жену–то Паша совсем забыл! О, не сносить ему головы! Сколько дней прошло с его отъезда?
Он улетел в день родов, календарь отсчитал кучу дней и ночей, а Павел ни разу за это время не позвонил жене, не поинтересовался ее здоровьем и здоровьем сына… Не спросил все ли пальчики у ребенка на месте, есть ли молоко у его матери и вообще как дела…
Да потому что он был на симпозиуме в Новосибирске! Она же сама его туда отправила! А там лекции и фуршеты с утра до поздней ночи!
Жалкие оправдания. Надо было хоть сообщения писать. С поцелуйчиками, сердечками, цветочками.
Совсем из головы семья вылетела. Все из–за Лины и ее игнора!
Женщины коварны и… существа непредсказуемые.
Как жить?
Как он будет реабилитироваться в глазах жены?
А тестя?!
Филейная часть опять заныла – сказалось падение с кровати.
– Ага, – беспечно прощебетала Половинкина, накручивая прядку волос на палец. – Вы так крепко спали, а телефон все звонил, звонил, ну, я и ответила.
– Что?.. – историк прочистил горло, не помогло, прохрипел еще раз, отказываясь верить своим ушам и словам Оксаны: – Что ты сделала?
– Ответила. Кстати, у вас очень милая жена. Она просила передать, что подала на развод.
С этими словами Половинкина повела плечами, скинула с себя одеяло, глянула на Павла смелее, приглашая взглядом к себе на кровать. Раз мужчина свободен, почему бы не воспользоваться.
Белая пелена страха и отчаяния встала у Гриневича перед глазами. Вместо прелестей молодой прекрасной девушки.
Какое оно страшное, это слово «развод».
РАЗВОД!
Кинжал в сердце.
Пуля в лоб.
Инфаркт миокарда.
– Да как… Да как вы… ты… посмела! – заклокотал мужчина, чувствуя, как беспомощность овладевает им, делает кости мягкими, а кровь в чреслах густой и практически недвижимой. – Как только язык повернулся… Кто разрешил трогать… чужую вещь! Отвечать! О–о–о!
Паша заметался по номеру в ужасе.
Разводиться в его планы не входило. Как бы ни была хороша зажигалочка, ради нее бросать семью он не собирался. В конце концов, у него дети! Четверо! Ипотека!
И докторская!
– Ни в какие ворота! Никакой совести! О, молодежь! О, нравы! Разрушить семью – это такой пустяк! Ничего ценного! – Гриневич бормотал, безумно вращая глазами, размахивая руками, пугая Половинкину своим поведением.
Наконец он остановился, обвел лихорадочным взглядом номер, увидел свой чемодан. В голове начал формироваться более–менее годный план дальнейших действий.
Раз уж он здесь, в Адлере, прилетел, чтобы помириться с Линой, вернуть их отношения на прежний уровень, то надо так и сделать.
А потом он вернется домой и будет просить прощения у жены. Она про развод сказала от обиды, потому что он не звонил ей, не писал, даже букет цветов в роддом не отправил. Гормоны шалят.
А тут еще трубку взяла женщина.
Да это горничная была! Так и скажет.
Паша присел перед чемоданом, начал потрошить его, искать одежду, более подходящую для юга, чем костюм, к тому же мятый.
Про девушку на кровати забыл напрочь. Она его не интересовала.
Прямо при ней разделся до трусов, надел футболку, шорты, бейсболку и сланцы. Все это у него лежало на дне чемодана.
– Где мне найти Полину? – строго спросил он ее подругу.
– М–м… наверное, на берегу, – она пожала плечами.
Облегчать жизнь Гриневичу не собиралась, обиделась, что он проигнорировал ее приглашение. Это она еще не припомнила ему, что вчера он бессовестно уснул вместо того, чтобы прогуляться с ней, поужинать и прочее.
Ну и пусть сам ищет эту козу–предательницу. И пусть найдет ее в объятиях миллионера!
Спустя пять минут Павел покинул номер, поспешил в сторону моря. Он найдет свою зажигалочку, чего бы это ему не стоило! У них есть еще сутки до отлета домой.