Нам нельзя

Глава 17

Москва. Полгода спустя

Александра

Начинать все с чистого листа всегда нелегко, но иногда это жизненно необходимо. Январь две тысячи двадцать четвертого года разделил мою жизнь на до и после, и только спустя несколько месяцев я понимаю, что в те новогодние каникулы прогорела до пепла. И я готова воскреснуть только сейчас, через полгода, когда страсти в душе улеглись, и пришло простое и банальное осознание, пробирающее до мурашек, — кроме меня никто мою жизнь не построит.

И если раньше я большую долю ответственности перекладывала на бывшего мужа, то теперь понимаю: я одна гребу в этой лодке на данный момент и помощи ждать не от кого. Но я обязательно выгребу, выплыву, доберусь до вольных вод и гордо расправлю широкие паруса своей новой жизни, которую сейчас собираю по кусочкам, по кирпичику.

Медленно, но у меня получается. Как там? Москва не сразу строилась.

Еще две недели назад в этой крошечной съемной квартире в Строгино меня встречал остывший суп на плите и колонка «Алиса», уже уставшая без конца проигрывать треки Анны Асти про неразделенную любовь и разбитое сердце. Иногда, общаясь с ней, я чувствовала себя как в фильме «Изгой» — одинокая женщина, застрявшая на необитаемом острове, периодически болтающая с выдуманной личностью. На сегодняшний день я решительно отказалась от сопливых треков и завела настоящую, живую, мягкую и пушистую Алису — мою отраду, мою самую ласковую на свете девочку.

Она со мной уже две недели — ровно столько прошло с официального дня моего развода.

— Ну что, Алиска? Как прошел твой день? — нежно бормочу я, наспех кидая ключи на полочку у входной двери, и тут же наклоняюсь к заждавшемуся меня комочку шерсти.

Алиса успевает игриво потереться об мою лодыжку и промяукать голодный клич, но резко обрывает свою типичную «мур-мяу» песню, как только я беру эту голубоглазую красотку на руки. Шотландская вислоухая всегда была моей мечтой, но у Олега была аллергия на кошек, поэтому подобное счастье я прежде не могла себе позволить. Алиса стала для меня символом новой жизни и того факта, что мечты сбываются.

Я уже шесть месяцев живу одна, около двух недель мы с Олегом разведены официально. Ощущение «новой главы» в жизни не отпускает, и я стараюсь верить в то, что она будет куда лучше предыдущей — темной и долгой, как бесконечная зима. Я постараюсь написать ее сама, выкарабкаться из глухого одиночества и депрессии, оттолкнуться со дна, полететь к звездам… ведь он бы сказал мне именно это. В самые трудные моменты я все еще вспоминаю его.

Того мужчину, который на короткий миг вдохнул в меня жизнь. Сначала встряхнул душу, а потом вытряхнул ее, словно ни в чем не бывало. Проехался по мне кантом сноуборда, но оставил глубокий и яркий след на сердце. Конечно, речь о Максиме. И несмотря на то, что он оказался ублюдком, расставшимся со мной по смс, я до мелочей помню свои эмоции рядом с ним.

Не было ни дня, чтобы я не скучала по нему, хоть и не хочу признаваться в этом. Даже самой себе. Он давно у меня везде в черных списках, потому что мне было проще сжечь все мосты, чем ждать, что он напишет, объявится, заберет свои слова обратно.

До недавних пор я не знала, почему он поступил так. Даже не встретился со мной, резко оборвал общение, оставив после себя туман несбывшихся обещаний. Случайная встреча с Ликой внесла некую ясность в произошедшее шесть месяцев назад: сначала Макс был с отцом, а после — потерял его навсегда.

Я бы поддержала его. Я бы была рядом, как только уладила все с Олегом и его семьей. Я бы…

Много чего бы мне хотелось сделать, но я думаю, что он был вполне категоричен и прозрачен в своем сообщении, которое отправил мне, когда я еще сутками сидела у постели Марины Васильевны. Короткое СМС от Макса расставило последние точки.

«Между нами все кончено, Саш. Вернулся в Москву и понял, что наигрался. Отлично повеселились, но ты же понимаешь, что все это был лишь отпускной вайб и не более. Пусть у тебя все будет хорошо. С Новым годом, с новым счастьем».

Помню, что зарыдала в голос прямо в спальне свекрови. Разбудила ее и взволновала, а она только-только пошла на поправку после реабилитации и вернулась в дом. Я окружила ее вниманием и заботой, просто не могла оставить ее в таком состоянии. Они же по-своему стали мне родителями за долгие годы. В те январские праздники моя вторая мама попала в больницу с диагнозом микроинсульт, и, несмотря на то, что реабилитация в больнице была длительной, врачи утешили нас с Олегом обнадеживающими прогнозами: Марина Васильевна еще поживет, но нужно ее очень беречь. И мы берегли, какое-то время скрывая свои планы на развод.

«— Саша. Сашенька. Ты что же так…? Ты за меня не переживай, я еще на тот свет не собираюсь. Я летом хочу новый вид орхидей в саду развести. И поздний сорт клубники, — мечтательно произносит старушка в моих воспоминаниях.

— Марина Васильевна, простите, что разбудила, — всхлипываю в ответ, поспешно убирая телефон в карман халата. — Вам принести чего-нибудь? — у меня руки дрожат так сильно, что возьми я сейчас любую хрупкую вещь, она тотчас разобьется.

Как и мое сердце.

— Мне ничего не нужно. И не извиняйся, милая. Лучше расскажи, что случилось. С Олегом опять поссорились? — ее скрипучий голос сквозь уставшую полуулыбку хорошо врезался мне в память. В тот момент я думала, как же коротка наша жизнь. И как нелепо мы тратим ее на тех людей, которые нас не ценят.

Тратим деньги на вещи, которые нам не нужны.

Нервы на события, которые не стоят того.

А главное — время, на то, что не стоит и секунды.

А оно бежит, несется, пляшет, листает дни календаря, пока мы не просыпаемся уже не такими молодыми, как раньше. Не такими сильными, независимыми, энергичными. Давно ли сама Марина Васильевна была молодой?

— Мы хотим развестись, Марина Васильевна, — честно признаюсь я, поскольку уже больше не могу притворяться и говорить, что «все хорошо». — Мы оба остыли друг к другу, как мужчина к женщине. Мы хорошие друзья, близкие люди, но все это… уже не то, к сожалению, — бормочу себе под нос, но Марина Васильевна, кажется, с пониманием внимает каждому моему слову.

За эти годы она не заменила мне маму, но стала очень близким человеком, к которой всегда можно обратиться за дельным советом. Поэтому и сна у меня нет, не отхожу от нее. Знаю, что она во мне души не чает и не хочет терять такую невестку.

— Я давно это вижу, — она печально поджимает губы, испещрённые морщинками. — И я рада, что вы к этому пришли. Ты заслуживаешь настоящего счастья, Сашенька. И Олег… Мне горько от мысли, что он не удержал тебя. Не уберег. Но так бывает.

— Вы правда так считаете? Он же ваш сын. Я думала, вы будете на его стороне.

— А ты мне как дочь, только зря я часто была несправедлива к тебе и излишне требовательна. Но поверь, я искренне хочу, чтобы ты была счастлива. Мне кажется, что Бог вам не просто так детей не дал, — схватившись за крест на груди, она целует его, возводя взгляд к потолку. — На все есть причина, милая. Ты почему так заплакала? Только из-за развода?

— Я не знаю, что мне делать. Я очень запуталась. А сейчас ситуация такая произошла…, мне словно сердце вырвали, — признаюсь я, прижимая ладонь к груди. — Я думала, что свадьба — это раз и на всю жизнь. Я так хотела, чтобы у меня было так и никак иначе. Отчасти…, мне просто страшно остаться одной, хотя решение я давно приняла.

— Не будешь же ты грустить и упускать свое счастье, милая, из-за надуманных страхов. Жизнь одна. Время пролетит как карусель, посмотри на меня. Я была так красива и молода. Потом моргнула — и очнулась здесь, — она проводит кончиками пальцев по пигментным пятнам на своих скулах. — Не потрать время зря…, иначе обернешься однажды на кладбище несбыточных надежд.

— Ну вы же любите своего мужа, Марина Васильевна. Вы сами говорили, что прожили хорошую жизнь — деньги были, здоровье, муж прекрасный. И еще будете жить. Очень долго, — с искренней верой произношу я, взяв ее за руку. О том, что рассказал Олег об их с мужем разладом из-за неудачных беременностей, намеренно молчу. Это не моя тайна, и не моя боль. Поэтому лезть с сочувствием, когда тебя о нем не просят, считаю дурным тоном.

— Раньше разводиться было не принято. И да, мужа своего я люблю, но сердце я отдала другому еще в семьдесят четвертом году. Мне было восемнадцать, и мы собирались пожениться, — с невыносимой тоской во взгляде делится Марина Васильевна. — Такая любовь была сильная. Мы одну парту делили, вместе школу закончили. Его звали Андрей. Но ничего не вышло.

— Почему? Что произошло? Если любили взаимно?

— Поссорились из-за недопонимания, — удивительно, столько лет прошло, а мне очевидно, что Марине Васильевне тяжело вспоминать об этом, словно это было вчера. — Тогда другое время было, и девушка перед браком должна была быть «чистой». Невинной. Из-за моей красоты у меня целая армия завистниц была. А об Андрее все девчонки мечтали. Моя близкая подруга написала ему анонимное письмо, где говорилось, что я не девочка уже…

— И он поверил? — едва ли не задохнувшись от возмущения, сжимаю крепче ее сухую ладонь.

— Он был очень вспыльчив и импульсивен, поэтому — да. Тогда, конечно, не было видео-доказательств, но кто-то грамотно сопоставил мои походы в дом культуры на танцы и имена моих ухажеров, которых я оставляла без внимания. К тому же Андрей был очень ревнив.

— И что же случилось дальше? — не могу поверить, что у Марины Васильевны была еще более подлая «лучшая подруга», чем у меня.

— Мне пришлось побегать за ним. И в один из дней я захотела доказать ему обратное и провела с ним ночь. Вроде как мы помирились, но я так и не простила его до конца, а потом нас разлучила армия. Он писал мне бесконечные письма, клялся в любви, а я была слишком гордой и молодой, но ждала его, отчаянно сильно ждала. Однажды мое сердце не выдержало, и я ответила, что прощаю, люблю, умоляла поскорее вернуться. Но это письмо Андрюша так и не прочитал. На седьмом месяце пребывания в армии его убили. Раньше такое случалось, у него много было врагов из-за взрывного характера. Я жила с разорванным сердцем, пока не встретила мужа. Затем родился Олег, и, пожалуй, лишь тогда моя жизнь вновь обрела смысл… но не было бы ни дня, чтобы я не вспоминала Андрюшу. Мою первую любовь, — вытирая слезы костяшками пальцев, Марина Васильевна всхлипывает так громко, что я уже всерьез начинаю переживать за то, что она сейчас переволнуется, и нам придется вновь вызывать скорую.

— Поэтому запомни, Сашенька… надо сердце свое слушать. У меня тогда нехорошее предчувствие было, когда он в армию уходил. Я, как дочь военного, могла попросить отца о том, чтобы его не на север отправили, а поближе куда. Может быть, и не случилось бы такого. Но мой папка Андрюшу не любил, и я не решилась. До сих пор жалею. А самое болезненное, что я не успела с ним попрощаться… из-за того дурацкого наговора моей подруги мы жили в обиде, и страстная ночь не вернула нам дней друг без друга и несказанных слов. Мы даже нормально не поговорили обо всем.

— Как грустно, Марина Васильевна. Хорошо мы живем сейчас. Слушая вас, понимаю это.

— Время было тяжелое, но волшебное. А как иначе? Молодость… — с радостной улыбкой, несмотря на текущие уже без рыданий слезы, заканчивает Марина Васильевна. Как много, оказывается, было личных трагедий в жизни этой сильной женщины, перенесшей столько потерь.

В реальность и настоящее время меня возвращает телефонный звонок, заставивший Алису понервничать и заскользить коготками по паркету.

— Добрый день, это Александра Мальцева? — приветствует меня незнакомый женский голос.

— Да, это я.

— Мы звоним по поводу вашей квартиры в Химках. Очень заинтересованы в покупке. Когда можно будет посмотреть?

— А давайте завтра. Я утром могу, — едва ли не прыгаю от радости, потому что это мой первый звонок по квартире родителей, выставленной на продажу.

Сбросив вызов, я наклоняюсь к белому комочку счастья и тут же беру Алису на руки, прижимая к груди это пушистое создание, вызывающее выброс дофамина.

— Слышала, Алиска? Глядишь, скоро переедем из этой каморки. Потерпи немного. Квартиру продам, куплю новую поменьше, но ближе к центру. Ипотеку придется частично взять, но заживем мы с тобой с роскошными видами. Ради тебя на солнечной стороне возьму, чтобы ты у меня шубку грела, — подмигиваю кошке, в очередной раз поймав себя на мысли, что схожу с ума, воспринимая ее как человека.

— Радость моя. Только ты у меня осталась, — нежно шепчу я горькую правду, целуя кошку в плоскую мордочку.

С Ликой мы не общаемся из-за январских событий, и несмотря на то, что наше недавнее случайное столкновение показало мне, что она больше не хочет меня убить, мы вряд ли сможем вернуть дружбу.

Вера? Вера ушла от мужа и подала на развод. Они с Олегом сейчас в Греции, и детей ее с собой взяли. Думаю, там до свадьбы недалеко, раз Олег уже так основательно ее девочек принял.

Не ожидала я такой подставы от подруги, но, если честно, я мало испытываю эмоций и чувств по этому поводу. Это говорит лишь о том, что я окончательно сепарировалась от Олега, чему очень рада.

Это прозвучит странно, но мы по-хорошему расстались. Упреки и ссоры остались там, где произошёл основной Армагеддон. Он не пытался меня вернуть и довольно быстро нашел утешение в объятиях Веры. Во мне нет ни женской обиды, ни ревности. Если быть предельно откровенной, я боялась, что придется повоевать с ним за свою свободу, но всё получилось гораздо легче. Олег принял мое решение, поняв, что наш брак уже не реанимировать. Все эти месяцы он благородно помогал мне оплачивать счета за лечение моей матери, но в день официального развода я попросила его больше не делать этого.

Теперь это неправильно. Я больше не хочу от него зависеть и не хочу быть никак с ним связана. Только Марину Васильевну обязательно буду навещать.

Что до Крис, то и с ней мы редко созваниваемся. Она улетела в путешествие по Штатам, и из-за разницы в часовых поясах нам удается пообщаться лишь раз в месяц, а то и в два.

Моя вторая отдушина после кошки сейчас — это мои клиентки. Работая, я не ощущаю себя одинокой. За эти полгода я сфокусировалась на спорте и довела свою фигуру до совершенства, и потихоньку начала вести блог по правильному питанию, спорту, а главное — борьбе с расстройствами пищевого поведения. Психолог из меня никакой, а вот коуч по питанию и здоровому образу жизни выходит отличный. Я набираю группы из нескольких десятков девушек и женщин, мечтающих похудеть и привести свое тело в порядок, и веду поддерживающие сессии. Так сказать, нашла свою нишу, ведь когда-то сама успешно справилась с кратковременной булимией, с которой столкнулась, потеряв отца и сестру.

Денег на жизнь в Москве едва хватает, но я верю в то, что в этой сфере меня ждут огромные перспективы. Клиентки пишут, обращаются за консультациями, а чек моих услуг растет. Главное, денег хватает на оплату маминого лечения. Я по-прежнему навещаю ее два раза в неделю и каждый раз ухожу из клиники в слезах. Она все так же не помнит, кто я, и иногда пугается моих визитов. Это ужасно, когда твой единственный родной человек медленно и необратимо теряет себя, а ты абсолютно беспомощна и не можешь хоть как-то на это повлиять. И мне невыносимо больно от мысли, что однажды я смогу потерять ее навсегда.

Еще одним способом снять накопившийся стресс стал для меня спорт. Тягать обычное железо мне быстро надоело, и совсем недавно я подключила бассейн, йогу и теннис. На корте я и познакомилась с ним. С Денисом Царевым — молодым и привлекательным, статным и спортивным, перспективным и амбициозным. Тот факт, что ему двадцать восемь, окончательно подтверждает то, что я еще ничего, и моя работа над телом не прошла даром.

Пока я далеко не заглядываю и не строю никаких иллюзий насчет Дениса. По правде говоря, несмотря на то, что он тот еще «горячий пирожок», я ничего к нему не чувствую.

Мне до сих пор больно. К Максу я приросла тогда кожей будто, и не разорвать просто так эту связь, не выкорчевать. Может, потому что мы поговорить должны все-таки. Я вернула его номер из черного списка и в ближайшие дни наберу ему — хотя бы банально запоздалые соболезнования выразить. И неважно что будет: встретимся мы или нет. Так или иначе, я этим звонком смогу поставить для себя точку, закрыть гештальт. Давно нужно было это сделать.

Денис:«Сашуль, у нас все в силе? В пять? Куда такси заказать?»

Я:Да, сейчас точку скину.

Это мое первое свидание после того самого в новогоднюю ночь. Удивительно, как быстро летит время. Еще недавно мы отмечали новый год в сверкающих платьях, а сегодня я достаю цветочное, струящееся и летящее платье из шкафа и с радостью снимаю с него бирку. Сегодня я намерена быть самой красивой.

И не для Дениса, а для себя.

Мне больше не нужен мужчина рядом, чтобы почувствовать себя красивой, счастливой, не одинокой и брошенной, или достойной чего-либо… Мужчина мне нужен только для взаимной любви и для того, чтобы разделить с ним свою полноценную и счастливую жизнь, которую мы выстраиваем по отдельности и вместе.

Максим

Переступая порог родительского дома, я каждый раз пересиливаю себя. Эти стены хранят слишком много тяжелых воспоминаний, которые еще не улеглись и по-прежнему жалят по-живому. Не исключаю, что маму мучают похожие чувства, иначе не решилась бы выставить особняк на продажу. После похорон отца она не прожила здесь ни дня, обосновавшись в одной из городских квартир. На какое-то время мама закрылась там от всех, в одиночку переживая утрату, и только для меня ее дверь всегда была открыта. Я так думал… до недавнего времени, но, оказалось, все обстояло совсем иначе. Мама пряталась вовсе не от горя.

Пару месяцев назад она ошарашила меня новостью, что беременна и снова выходит замуж. Я думаю, не стоит пояснять, что моя бешеная реакция ей, мягко говоря, не понравилась. Я не против того, чтобы она жила дальше, но на тот момент со смерти отца прошло три месяца. Три! Хотя бы полгода можно было выдержать, прежде чем прыгать в постель к очередному мужику?

Хотя вру, не к очередному. Новый избранник матери — Вадим Красильников, и их отношения начались тогда же, когда я по самые уши втрескался в Сашку Мальцеву. Сигналы были, но я ничего в упор не видел или не хотел замечать. Помешался на Снегурке, как сопливый пацан, и все мысли крутились только вокруг неё. Мне хотелось всего и сразу и по хер было на ее мужа, болеющую свекровь и всех, кто осуждал нашу связь. Олега готов был голыми руками на части порвать, когда она с ним в такси села и укатила в известном направлении.

А потом… потом новогоднее волшебство рассеялось и вмешалась реальная жизнь. Ударила по мне так, что до сих пор собираю обломки. А в груди все равно режет, когда думаю, как она там…

С ним? Или все-таки хватило силы воли, чтобы уйти?

Если да, то почему не ко мне?

Набрать ее номер и спросить не трудно, но я не могу или не хочу услышать то, что окончательно подведет черту. Хотя кого я обманываю, эта черта давно пройдена. Сашка где-то там, я где-то здесь, а между нами пропасть… как она и говорила мне еще в самом начале.

Прохожу по опустевшим комнатам, заставленным коробками. Мебель вывезли несколько дней назад, но снять семейные снимки в рамках со стен у матери рука не поднялась. Придется мне, иначе так и останутся тут висеть, а новые жильцы выбросят, как ненужный хлам.

Собрав почти все снимки в картонную коробку, я застываю у последней общей фотографии, смотрю на улыбающегося отца, все еще не до конца приняв, что он ушел так стремительно и в расцвете сил. Со снимка на меня смотрит уверенный в себе моложавый брюнет с крепким телосложением и сложным характером, читающимся в прищуренных синих глазах. Целеустремлённый, успешный, принципиальный, упертый до мозга костей, несгибаемый и, как мне казалось, несокрушимый.

Снимая рамку со стены, я вспоминаю тот проклятый звонок из Германии, перевернувший многое в моей жизни.

В Берлине мы с матерью провели около двух недель. Ждали, когда врачи выдадут разрешение на вылет. Состояние отца оценивалось как крайне тяжелое, и персонал госпиталя делал все возможное, чтобы стабилизировать его показатели и минимизировать риски летального исхода при длительном перелете. Папа все это время был в сознании, держался из последних сил и даже пытался шутить и подбадривать нас.

Вопрос, почему он ничего нам не сказал про свою болезнь, так и не был задан вслух, хотя мать, конечно, пыталась, но я вовремя ее пресекал. Для меня его мотивы были очевидными.

Рак простаты — не тот диагноз, о котором хочется делиться даже с самыми близкими. Особенно с женой, затаившей обиду за регулярные измены. Мама бы точно не удержалась и выложила свою версию причинно-следственной связи, что на эмоциях расписала мне, как только узнала, где именно обосновалась опухоль. Пусть это полнейший бред, но у женщин, пребывающих в стрессе, логика работает совершенно иначе.

На самом деле мы оба — и я, и мама — сжирали себя заживо чувством вины. Прозевали, не досмотрели, были недостаточно внимательными, слишком циклились на себе и своих проблемах, теперь кажущимися нелепыми и пустыми.

Мы были эгоистами. Все трое. Да. Но даже не это самое страшное. За двадцать с лишним лет мы так и не стали семьей. Я бы мог попытаться проложить между родителями мост, соединить враждующие берега, но предпочёл самоустраниться и заняться собственной жизнью. Отец мог бы относиться с уважением к своей жене, которую по-своему любил и ненавидел, а она… она тоже много чего могла, но не сделала.

Папа умер через месяц после возвращения в Москву. В собственной кровати и в присутствии сына и рыдающей жены. Сейчас я понимаю, что целый месяц — в два раз больше, чем прогнозировали врачи, но тогда… тогда время летело словно комета, а потом вдруг замерло и оборвалось… для одного из нас. И пусть это были по-настоящему тяжелые и страшные дни, но мы провели их вместе, в полной мере ощутив крепость утраченных когда-то связей.»

— Макс, ты почему не сказал, что собираешься приехать? Меня бы захватил, — в гостиную вплывает мама, позвякивая связкой ключей. Задумавшись о своем, я не услышал, как она вошла.

— Я с работы. Мне не по пути, — быстро закрывая коробку, отзываюсь я.

— Бледный какой-то… — недовольно хмурится мать, поглаживая выпирающий живот, на который я стараюсь не смотреть. Мне все еще не по себе от того, что мой брат или сестра родится раньше годины со дня смерти отца.

— Да нормальный, мам. Не придумывай, — отмахиваюсь я.

— Похудел, — качнув головой, она останавливается в шаге от меня. — Как диплом получил, так и пашешь с утра до ночи. Еще и ешь наверняка всякую дрянь.

— Мам, прекращай. Я хорошо питаюсь и спортом заниматься успеваю. А работаю как все, кто к чему-то в этой жизни стремится.

— Весь в отца. Вот он слово в слово говорил, и чем это закончилось? — мама упирает руки в округлившиеся бока. — И не смотри на меня, как на врага народа. Я тебе дело говорю. Работа работой, а отдыхать тоже нужно.

— В эти выходные планируем с парнями на озеро рвануть. На сапах покатаемся, поплаваем. Погоду, вроде, обещают жаркую, — успокаиваю раскудахтавшуюся наседку.

— На озеро с друзьями — это хорошо, — мама снова любовно оглаживает свой живот, смотрит на меня с теплой улыбкой. — А девушки будут? — в ее глазах появляется любопытный блеск.

— Глупый вопрос, мам, — раздраженно отзываюсь я. С тех пор, как ее личная жизнь устаканилась, она с особой прытью решила взяться за мою и при каждой нашей встрече дотошно пытает меня на эту тему. — Ник как удочку закинет, так сразу все русалки наши.

— Ну я же серьёзно спрашиваю, — с досадой восклицает мама, явно лелея надежды на другой ответ.

— А я серьезно отвечаю.

— Не может быть, чтобы у красивого двадцатитрехлетнего парня не было постоянной девушки. Ты просто от меня скрываешь!

— Ты тоже всего не говоришь, — с упреком напоминаю я, опуская взгляд на круглый, как мячик, живот. — Знаешь, уже кто там?

— Мальчик, — сияя улыбкой, счастливым тоном отвечает мама. — Мы в субботу с Вадиком на УЗИ ходили. Не представляешь, как он рад.

— А дочка его тоже рада? Или вы Ульянку еще не осчастливили? — по изменившемуся выражению лица понимаю, что актуален второй вариант.

— Не напоминай, эта мелкая егоза все нервы мне вымотала, — мрачнеет мать. Отношения с будущей падчерицей у нее пока не складываются и, боюсь, что с маминым гонором сложатся не скоро.

— Ладно, мам, я поеду. Вадику привет не передаю. Мы с ним днем в офисе пересекались. Он, кстати, про УЗИ тоже умолчал. Отлично шифруетесь. Молодцы. — не хочу ни язвить, ни расстраивать ее, но получается как-то само собой. Так и не научился притворяться и лить в уши то, что от меня хотят услышать. Прихватив коробку с фотографиями, разворачиваюсь в сторону выхода.

— Макс, не злись на нас, пожалуйста. Мы же понимаем, как тебе сложно, — увивается за мной мать, тормозит за локоть в прихожей. — Я знаю, у тебя обида за отца… Но вот так получилось! Мы же ничего не планировали.

— Саша однажды тебе почти то же самое сказала, но ты ее слушать не захотела, — совершенно не к месту вспоминаю я.

Мама резко бледнеет, прячет глаза и даже отпускает мой локоть, за который цеплялась, как утопающий за спасательный круг. Отступив назад, защитным жестом складывает руки на животе, где растет и развивается мой брат. Прости, мелкотня, я не специально нашу мамочку нервирую. Потом сам поймешь, как с ней иногда непросто.

— Прости меня, Максим. Я психанула тогда… Можно было как-то иначе, а не так…, — неожиданно извиняется мама. Это настолько не свойственно ее неуступчивому характеру, что в голове проскакивает шальная мысль, а не послышалось ли мне? — Да и потом дел наворотила… — шумно выдохнув, добавляет она, подняв на меня кающийся взгляд.

Ну, и как это понимать? Блядь, она бы не выглядела так убито, если бы речь шла о какой-то незначительной херне. Поставив коробку на пол, прислоняюсь плечом к косяку дверного проема и складываю руки на груди, всем видом показывая, что с места не сдвинусь, пока не получу внятные объяснения.

— С этого момента подробнее, мам, — требую я, окинув ее испытывающим взором.

— Саша звонила…, — мама подпирает противоположную стену, на лице смятение и что-то еще, не поддающееся расшифровке.

— Кому?

— Тебе.

— А я почему об этом не знаю?

— Мы только в госпиталь прилетели. Все на эмоциях. Такой шок… Не до нее было. Ты куда-то отошел, и я ответила… — она замолкает, подбирая слова, а меня словно обухом по голове. — Клянусь, не помню, что я ей наговорила. Сама не своя была. В здравом бы уме никогда…

— Раз извиняешься, значит, что-то помнишь, — недоверчиво прищурившись, утверждаю я.

— Ну что я могла ей такого сказать? — вспыхивает мама, нервно заламывая руки. — Обидеть, оскорбить, унизить, но мое мнение она еще в Сочи выслушала. Да, сгоряча. Да, перегнула. Да, ляпнула, что ты с друзьями в клубе, а телефон дома забыл. Подумаешь, какая гордая фифа. А она как представляла? Что ты у ее юбки сидеть будешь и пылинки сдувать? Да я вам обоим глаза открыла! Потом спасибо мне скажешь…

— Мам, ты… — слова застревают в горле. В венах закипает токсичная ярость с горькой примесью предательства.

Дёргаюсь в сторону матери, но тут же отступаю назад. Грудную клетку ломит, кулаки сжимаются от собственного бессилия. Мама держится за свой живот, в глазах отчаянье и страх, и я понимаю, что ни черта не могу сделать. Даже накричать не посмею. Её же волновать нельзя, а меня можно… Вдребезги. Наотмашь. Потому что ей так захотелось. Потому что она мать и имеет право.

— Ну были же потом клубы, Макс! И не один раз, и не два. И девки были… Где я соврала? А? Где обманула? — всхлипывает она, приближается ко мне вплотную, обнимает, щедро смачивая мою футболку слезами. Я не реагирую, не могу. Не чувствую ничего. Словно окаменел. — Ну прости меня, Максим. Дура я вот такая у тебя, но любя же. Я для своего сыночка самого лучшего хочу. Девушку хорошую, умную, без багажа за плечами…

— Почему сейчас решила покаяться? — внезапно осеняет меня. Ступор потихоньку отпускает, а мозги начинают работать в усиленном режиме. — Молчала бы и дальше. Я бы все равно правды не узнал. Ты ее звонок стерла?

— Да, — подавленно кивает. — И переписку тоже. Я позже на ее смс ответила. Сашка подумала, что это ты… когда вернулся.

— Из клуба, — мрачно заканчиваю я. — И что я ей написал?

Она молчит, хлюпая носом, ласково гладит по плечам как в детстве, но сейчас это ни хера не работает. Бомбит меня по-взрослому, выворачивает до ломоты в мышцах.

— Говори, мам, — не повышая тона, бросаю я, а она вздрагивает, словно я ее ударил.

— Что между вами… всё. Не хочешь больше ничего. Наигрался…. — запрокидывает лицо, смотрит с раскаянием.

— Охереть не встать. Это же полный пиздец, — не стесняюсь в выражениях, но мама будто и не замечает моей грубости. Как обычно слышит только себя, а все мои слова пролетают мимо ее ушей. Про пароль спрашивать бессмысленно. Дату моего рождения она знает не хуже меня. Сам дурак, но до этого случая никто в мой телефон не залезал, да и паролем я не пользуюсь с тех пор, как заработала функция распознавания лица.

— Это бы все равно случилось. Я всего лишь ускорила процесс. Но мне очень жаль, что влезла…

— Что изменилось теперь? К чему эти слезливые признания? — отстраняю ее за плечи, пытливо заглядывая в зарёванные глаза, и снова вижу ложь. Мама опускает голову, растирая слезы по лицу вместе с поплывшим макияжем. Успокаивается, делает глубокий вдох и продолжает:

— Мы с Вадиком встретили ее в субботу. Столкнулись в коридоре больницы. Сашка, конечно, опешила, я хотела мимо пройти и надо было… — цедит с раздражением. — Вадим ее узнал… Он же не в курсе, что мы с Мальцевой больше не общаемся. Я и Кристинку с Верой после похорон Эдгара не видела, но они звонили мне регулярно, морально поддерживали.

— Дальше что? — подталкиваю я, когда мама снова начинает буксовать, путаясь в показаниях. — Про подруг ты к чему?

— К тому, что… — высморкавшись в бумажную салфетку, она смотрит на меня прояснившимся твердым взглядом. — Мальцева не знала, что я мужа похоронила. Теперь вот знает.

— Как не знала? — обескураженно переспрашиваю я, тщетно пытаясь сложить воедино все услышанное. Не выходит. Хоть убей, но не сходится расклад. — А Вера с Кристиной?

— Я попросила ничего Мальцевой не говорить.

— И они согласились? — в очередной раз не верю своим ушам, глядя на женщину, которая меня родила и воспитала, как на незнакомку. Кто ты, черт подери?

— У меня муж умер! Конечно, они поддержали мою сторону. Но теперь-то понятно, что смысла скрывать нет, — мама нервно дергает плечом. — Ты не поверишь мне сейчас, но я и сама смертельно устала от этой ноши. Раньше надо было тебе обо всем рассказать. Я жалею. Правда, жалею, но ты когда-нибудь поймешь, что любой родитель будет всеми правдами и неправдами защищать своего ребенка, даже если тот давно вырос и мнит себя взрослым. Это инстинкт, против которого не попрешь. Мозгами я понимала, что творю дичь, но материнское сердце говорило другое.

— Про инстинкты и материнское сердце — это, конечно, сильно, — холодно чеканю я. — Но тобой руководили эгоизм, ревность и глупые стереотипы.

— Ты ошибаешься!

— Мне больше нечего тебе сказать.

— Максим! — на надрыве звенит ее голос.

— Всё, мам, я поехал.

Снова подхватив коробку, открываю дверь и выхожу на крыльцо, желая как можно скорее убраться подальше от этого дома. Обдумать все в тишине. Без материнских истерик и попыток надавить на жалость.

Сука, я же все это время всерьёз считал, что Снегурке на меня настолько похер, что даже позвонить и выразить соболезнования оказалось выше ее достоинства. А Сашка не знала ничего, и подружки промолчали в угоду моей мамочке. Вот такая она, блядь, женская дружба.

— И ты так уйдешь? Бросишь беременную мать в слезах? — выбегая следом, кричит мне в спину манипулятор уровня «бог».

— Не стой на сквозняке, мам. Продует, — не оглядываясь, равнодушно отвечаю я и, бросив коробку с обломками своей семьи в багажник, уверенно сажусь за руль.