Нам нельзя

Глава 8

Александра

Ощущая его плавные прикосновения между ног, дугой выгибаюсь в руках Максима, обвивая ладонями влажную от интенсивной работы шею. На долгое мгновение мы оба замираем, все еще тяжело дыша и разглядывая черты друг друга. Его топазовые глаза словно излучают приглушенный тьмой свет. Я медленно тону в них, окончательно теряя связь с реальностью. Все как во сне, не со мной. Уверена, Макс чувствует что-то похожее. Синий цвет радужки, обрамляющей черный зрачок, отражают мощный контраст силы и уязвимости, что он держит внутри.

Максим говорит без слов. Я никогда не видела, чтобы мужчина смотрел на меня с такой страстью, одержимостью, похотью и нежностью одновременно. Это пленит и завораживает, мгновенно подсаживая на дофаминовую иглу.

Мягко целую капли пота на его висках, пальцами щекоча мокрые волосы на затылке. Все тело приятно ноет давно забытой сладкой болью, которой удостоены хорошо оттраханные женщины. Как ни крути, как оказалось, жизнь без такого всплеска чувств и эмоций — всего лишь как черно-белое кино. Он пробудил во мне то, о чем я давно забыла или даже не подозревала никогда.

Олег всегда казался мне стеной, за которой я так долго пряталась, но сейчас приходит понимание, что жила в стеклянном пузыре, а не в крепости. Мой прежний мир на грани полного разрушения, но сожалений нет… Пока нет.

И наше с Максом кино, черт возьми, тоже черно-белое, как эта ночная полярная зима, в которой мы оказались, но с красными всполохами пламени.

— Ты такая упрямая, — дышит мне в губы, но не целует, подразнивая. — Ты уже вся моя, а ломаешься, как пугливая монашка.

— Порода у меня такая. «Сопротивляющаяся», — спорю с Максом, реагируя на слова «вся моя» легким спазмом в груди.

Не его я. Надеюсь, он понимает, что хороший секс в богом забытом месте ничего не меняет.

— Породистую сучку нужно хорошенько отмыть от глупых мыслей, — обхватив за ягодицы, приподнимает.

— Где манеры, Довлатов? — копируя тон строгой училки, глухо смеюсь я.

— Сдохли еще до моего рождения. Тебе твоего душнилы мужа мало? — Макс непроизвольно провоцирует меня на очередной укол чувства вины.

Черт, я замужем. Как легко, оказывается, можно об этом забыть, если рядом безрассудный молодой самец, пожирающий меня глазами и телом. Галочка в графе «сладкая месть Олегу» успешно поставлена. Хотя, может, две галочки куда лучше одной? Во мне и правда породистая сучка проснулась.

— Сейчас мне мало тебя, — проводя языком по его губам, признаюсь я, пока он перемещает меня по небольшому домику, погруженному в полумрак.

— Я предупреждал, — хорохорится самодовольный мальчишка. Есть чем гордиться.

— Ты так вкусно пахнешь, — искренне признаюсь я, прижимаясь носом в очерченный треугольник между ключиц Макса. Едва заметный шрам на ключице резко бросается мне в глаза. — А это откуда?

— А это я с мотоцикла слетел лет пять назад, и в меня осколок запчасти прилетел, — успокаивает юный любитель адреналина. — Так сказать, бурная молодость.

— Мы такие разные. Меня совершенно не тянет к экстриму.

— Противоположности притягиваются. Я научу тебя плохому. Только попроси.

Мы попадаем в тесное пространство душевой комнаты. Я нахожусь в легком ужасе от обстановки. Здесь все, как в атмосферно заброшенном доме из фильма ужасов: чугунная ванна, поверхность которой в некоторых местах покрыта ржавчиной. Кран, предварительно открытый Максом, чтобы скорее налить чистой горной воды, выглядит обветшалым и тяжело скрипит при попытке повернуть его. В трубах что-то пугающе грохочет. Надеюсь, нигде не прорвет…

Стены комнатушки выложены старой плиткой, потускневшей от времени и влаги. Потрескавшийся шкафчик с полотенцами и принадлежностями для уборки, украшенный неприметной паутиной в верхнем углу. У меня уходит всего несколько секунд на полное принятие данной обстановки. В этом есть неповторимый шарм — душевность и уют старого домика, где каждая трещинка на ванной, каждая царапина на плитке и нити паутины сохранят эту сумасшедшую ночь.

Такое я точно не забуду. «Рай в шалаше» — это не про меня, но в горячих объятьях Максима здесь и сейчас я гораздо счастливее, чем в самом роскошном отеле мира. Даже хочется, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась.

— Неужели горячая вода есть? Отпусти, дай помыться, — с придыханием трепещу я, поворачивая старый кран душевой, пока набирается ванна.

Максим тем временем прижимает меня к плитке, уже нагретой достаточно теплой водой. Ставит на ноги, вытягиваясь во весь рост надо мной, расправляя плечи. Высокий, мускулистый, пылкий. К такому меня жизнь не готовила.

— Зачем мыться? Теперь ты пахнешь мной, — его губы замирают в нескольких миллиметрах от моего уха.

Макс обнюхивает меня, словно голодный молодой зверь. Волк, дорвавшийся до своей лесной дичи, загнанной в угол. А я таю от его первобытных повадок, потому что о такой обжигающей дикой страсти в браке с Олегом могла лишь мечтать. У нас с мужем ничего подобного лет десять не было. Да кого я обманываю? Именно так — никогда.

Да и мысль о том, что я намеренно иду на предательство, поднимает во мне что-то темное, неприятное, но дико возбуждающее. Нас все равно никто здесь не найдет, не увидит. Все, что случится здесь, навсегда останется в этом крошечном заснеженном доме. И успешно растает с финалом «волшебной ночи в году».

— Я хочу пахнуть чистотой, Макс, — снова занудствую, намазываясь подобием нормального мыла. Спасибо, что не хозяйственное. Мы реально будто находимся в каких-то старинных декорациях, буквально переместились во времени.

— Лучше вернемся к тому, на чем остановились, — Макс шутливо отбирает мыло и обмазывает пенной жидкостью мое тело.

Я едва ли не падаю от возбуждения и эффекта дрожащих ног, когда его руки свободно и умело скользят по моей груди, ребрам, животу и довольно быстро ныряют в чувствительную зону между бедер. А у меня там все умопомрачительной болью простреливает, и, судя по его внушительному стояку,

Макс испытывает примерно такие же эмоции. Мы только потрахались, а у него уже колом стоит. Я в шоке. Вот тебе и двадцать два года. Кайф да и только.

— Ты к такому не привыкла, говоришь? — усмехается Макс, замечая, с какими округлившимися глазами я пялюсь на его упругого красавца.

Я не успеваю ответить, потому что он вдруг резко разворачивает меня грудью к стене и, припечатав одной рукой мои ладони к плитке, другой отвешивает звонкий хлопок по заднице.

Я кричу, но как только он обхватывает меня за ягодицы и с первого раза одним мощным толчком проникает внутрь, мой вскрик превращается в громкий горловой стон. Выворачивает наизнанку от эмоций, в груди печет, полыхает пламенем.

— Привыкай, Снегурка, — шепчет он, пока вода стекает по нашим обнаженным телам, двигающимся навстречу друг другу в интенсивном ритме.

Я выгибаюсь от его напора, закинув голову и обхватив ладонями кран.

Слегка поворачиваюсь и ловлю губами влажный язык Макса, и всасываю в рот, пока его каменный член таранит меня в куда более интенсивном ритме.

Я умру сейчас. Визжу, кричу, извиваюсь в экстазе, ощущая нарастающую волну подступающего оргазма. Он будет таким мощным, я чувствую, на грани боли. Поймать бы его снова.

— Нравится, Саш? — грубым тоном рычит Максим, выбивая шлепками один четкий ритм. — Никто не трахал тебя так? Скажи мне…

— Максим, не надо. Не говори, — в беспамятстве бормочу я, мысленно умоляя Макса, чтобы он никогда не останавливался. Черт, и про резинку забыли совсем. Без латекса ощущать его намного приятнее.

— Отвечай, потаскушка моя, — наматывает влажные волосы на кулак. Черт, какой же грязный у него язык. — Трахали тебя так? — замедляет толчки, делая их более глубокими, с невыносимой длинной паузой. — А так? — вновь рокочет Макс, ускоряя темп до трех влажных хлопков в секунду. Черт, меня сейчас разорвет от такого снаряда.

— Господи, нет, никогда. Только не останавливайся, да, еще, — кричу я, царапая ногтями плитку. В самый неожиданный момент он совершает преступление, покидая меня. — Какого черта? — едва ли не вою от боли, проклиная Макса. — Ты издеваешься, Макс? Ответ неверный был?

— Верный, но я вдруг решил, что хочу свой новогодний подарок сейчас, — в каждой его фразе сквозит уверенность, наглость, юношеский максимализм.

Кусая губы, слегка захлебываясь водой и собственными стонами, я опускаю взгляд. Рука парня уверенно скользит по внушительному достоинству, и, кажется, я понимаю, о каком подарке речь.

— Ты наглый, невыносимый, в конец оборзевший садист! — произношу первое, что приходит в голову.

— Снегурочка и садист — отличное название для домашнего порно, — распутно подводит итоги Макс.

Снова подхватив меня за ягодицы, опускает в ванную, полную теплой воды. Обхватив ладонью за волосы, встает у края чугунного корыта, проводя членом по моей щеке и губам. Теплая вода приятно ласкает кожу, но думаю,

что моя рука на его члене ощущается им еще приятнее.

Отказать ему сложно, и все мои барьеры и стереотипы, связанные с «легкодоступностью», обращаются в прах. В очередной раз, мать его… ой.

Я чувствую, что достигла какой-то новой грани бесстыдства, распутства и чревоугодия. Мы буквально поедаем друг друга, не ощущая запретов и брезгливости. Здесь их просто не может быть, лишь бешеное желание овладеть каждым миллиметром кожи друг друга. Уже через несколько минут мы меняемся местами, и уже я стою у края ванны, закинув на нее ногу и ощущая, как его губы и язык вылизывают меня именно в том темпе, который мне нужен. Еще чуть-чуть, я просто не выстою и сяду ему на лицо, а Макс, кажется, и не против.

У меня никогда не было такого грязного секса, а мне тридцать четыре.

Уже и не ожидала, не надеялась — звучит отчаянно? Да похрен, главное дождалась. Мыслей нет, но если бы они были, то крутились бы вокруг того, что наша связь разрушит все, что у меня есть. А у Макса какие риски? Ну, разве что сердце разбитое, потому что продолжать это безобразие я не намерена.

Разведусь с Олегом, найду другого жеребца, кто не будет являться сыном моей подруги.

Она не простит никогда. Никогда…

— Никогда, — шепчу я, задыхаясь и жадно глотая воздух после накрывшего лавиной оргазма. Макс бережно смывает с меня остатки своей страсти, хотя я уверена, что часть их неминуемо оказалась внутри. По лезвию ножа хожу, надо будет выпить таблетку.

Обернувшись в банные халаты двадцатилетней давности, мы устраиваемся на диване перед камином. Я сворачиваюсь возле него калачиком, положив голову на колени этого энерждайзера, словно довольная кошка. Сильная рука Макса приятно перебирает волосы, пока я смотрю на языки пламени, танцующие свое эпичное танго, поглощая одно из поленьев и превращая его в горстку тлеющих угольков.

— Похоже на нас, — все еще не в силах говорить связано, мурлыкаю я.

— Что ты имеешь в виду? — хмыкает Макс.

— Это не может так долго продолжаться. Отогреемся и по домам, — напоминаю я, наблюдая за пляшущим пламенем в камине… Как моя жизнь, поглощенная страстью Макса.

— Смени пластинку, Саш, — со свойственной юности легкомысленностью отзывается он.

— Я думаю о будущем, — поднимаю голову с колен и сажусь на диван, чтобы заглянуть в его глаза. — Что ты мне дашь? Кроме хорошего секса? И я не про финансы, с ними у тебя явно все в порядке, — возвожу глаза к потолку. — Это самая сумасшедшая новогодняя ночь в моей жизни, но утром мы должны обо всем забыть. Наше безумие закончится здесь и сейчас.

— А если я не хочу ничего забывать и заканчивать? Что, если это только начало? Ты мой лучший подарок под елку, Снегурочка.

— Твоя Снегурочка должна быть младше лет на пятнадцать, а нам с тобой нельзя! Ничего нельзя. Понимаешь? — встряхивая руками, убеждаю в первую очередь себя, не его. — Мне другое нужно совсем, — говорит во мне сознательное, в то время как сердце кричит остановить ссору и прижаться к его груди.

— А что тебе нужно, Саш? Почему ты вообще об этом сейчас думаешь?

— Мне нужна семья, Максим. Дети. Я бы этого хотела в ближайшие пару лет. А с тобой только секс классный. Я в двадцать два даже не думала о детях и ответственности, мы на разных жизненных этапах, я не строю иллюзий. И ты не строй, что «я твоя вся», — скрещиваю руки на груди, четко обозначая свою позицию.

Лучше сразу отдалиться. Так безопаснее, лучше. Оборвать сразу — пока никто не привык, не погрузился в фантазии.

Макс бросает на меня грозный взгляд исподлобья. У него желваки от едва сдерживаемого гнева напрягаются и костяшки пальцев белеют на зажатых кулаках.

— Ты права, — спешит ударить хлестким тоном больнее, чем я его. Внутри все сжимается и крошится. А на что я надеялась? Что отговорит? Зачем ему это? — Классный секс — это наш предел. Круто потрахались, — с ленивой усмешкой заявляет Макс.

— Я тогда сама домой поеду. На снегоходе. За тобой службу вызову, если хочешь тут остаться. А мне сложно, Макс, не могу смотреть в глаза тебе. Вижу свое предательство и тошно становится, — признаюсь, едва не плача.

Не ожидала от себя таких смешанных эмоций. Но правда, я ведь Олегу много клятв в жизни давала. Он изменил мне, но двенадцать лет жизни не сотрешь и просто так не выкинешь. Нас связывает не только брак, все куда сложнее, чем представляет этот самоуверенный наглый мальчишка, только начинающий жить.

— Удачи, — подпрыгнув с дивана, Макс демонстративно сдвигает одну из штор и открывает мне вид на завывающую за окном метель. Из-за треска камина я ее не услышала.

— Господи! Что это? Выглядит жутко, — меня в дрожь бросает от количества снега и высоких белых заносов. Тропы, по которой мы приехали, больше нет, и массивный снегоход почти полностью замело, превратив вездеходного монстра в огромный сугроб.

— Радио передает, — Максим погромче включает старый приемник с трескучим сигналом радиостанции, вещающей последние новости, — Что это самая сильная пурга за последние сто лет.

— В Сочи то ураган, то пурга. Что с природой происходит в этом году? Точнее, в прошлом….

— Непостоянная в своем мнении, как и ты, — все еще жестко отрезает Максим, поглядывая на меня насупленным взором. Расстреляет сейчас глазами.

Ну и пусть, мне хоть не так стыдно будет за свои похождения.

— Мое мнение о нас больше не изменится. И пока дом не занесло по самую верхушку, я хочу уйти. Ты правда не понимаешь, что это опасно? Мы можем здесь застрять, — призываю его рассудок я, злясь на упрямца Довлатова.

Нужно попробовать выбраться, пока не поздно. Мы же у черта на куличках, без связи, телефоны вот-вот сядут. Хватятся нас только утром. Едой тут и не пахнет. Скорее это мы для обитателей леса пахнем как деликатес.

На эмоциях я быстро одеваюсь и, забыв про влажные волосы, кутаюсь в шубу и выбегаю на крыльцо. Точнее прямиком в сугроб. Первый же порыв ветра сносит меня с ног, в глаза прилетают тысячи мелких снежинок, и зрение мое мгновенно падает, как и желание куда-либо ехать. Это самоубийство.

Не то, чтобы я серьезно собиралась ехать одна.

— Давай обратно, Саш, — Максим заталкивает меня в дом, обхватывая сзади. — Ты как маленькая, капризная девочка, — ласково шепчет он, обнимая меня. — Замерзнуть решила, малыш?

— Нет, — поджав губы и шмыгнув носом, бормочу я. Слабость накатывает волнами. Щемящая грусть и отчаянье сворачиваются в груди. — Хочу, чтобы ты не отпускал меня. Никогда.

— Я не отпущу тебя, — заглядывая мне в глаза, по слогам произносит Макс. Глаза жжет, я всем своим нутром ощущаю, что все зашло слишком далеко. Он правду говорит, по глазам вижу. Влюбился по уши, а я уже в омут с головой ушла. — Никогда.

— Я запомню эти слова, — улыбаюсь с тяжелым сердцем. Взглянув на часы, обреченно вздыхаю. Четыре утра. Сколько пройдет времени, прежде чем нас хватятся? А что потом?

— Я все разрулю, Саш. Тебя не заденет. Обещаю, — словно подслушав мои панические мысли, произносит Макс.

— Хотелось бы посмотреть, как ты это сделаешь, — скептически хмыкаю, все еще не до конца осознавая шаткость нашего положения.

— Если ситуацию нельзя изменить, нужно ее использовать с пользой, — лукавая усмешка кривит его порочный рот.

— У тебя все так легко, а для меня это катастрофа.

— Давай дождемся рассвета и будем решать по ситуации.

Уверенный твердый голос Макса, как ни странно, успокаивает паническую волну, бушующую внутри меня, и ей на смену приходит обреченное смирение.

Странно, но я верю ему. Все еще можно как-то разрулить… Даже то, что мы застряли вдвоем в чужом домике в горах. Совсем одни.

— Раз вариантов больше нет…, — пожав плечами, сдаюсь я.

И снова все сначала: раздеваюсь до халата, устраиваясь у камина, в который Макс подбросил свежих дров. На этот раз они горят как-то иначе, остатки березы приобретают в моих глазах красивые узорчатые очертания, калейдоскопом разбегающиеся за завесой стекла. На все в жизни можно посмотреть под разным углом. Страсть может испепелять, а может раскрывать в тебе новые грани и такие узоры души, о которых ты и не подозревала раньше.

— Про шампанское забыли, — напоминает Максим, разливая пузыристую жидкость по старинным бокалам из толстого хрусталя.

Я тем временем изучаю все добро, что есть в домике. Мое внимание привлекает граммофон с пластинками, плотно стоящими в ряд. Невольно вспоминаю папину коллекцию подобных и его любимое хобби: каждое утро выходного дня включать пластинку и наслаждаться старым, приглушенным, но глубоким звуком с характерным треском. Я быстро смахиваю пыль с первого попавшегося мне сборника и мастерски ставлю его в аппарат, опуская стилус.

В доме начинает играть какая-то знакомая мелодия из очень древнего репертуара, которую я сознательно особо не помню. Песня ассоциируется у меня с глубоким детством и веселыми разгульными вечеринками родителей, когда все было так беззаботно и казалось, что вся жизнь впереди. Так и есть.

Но тогда время тянулось медленно, а после двадцати и трагедии — закружилось как карусель.

«Теперь понятно, почему ты с ним. Он заменил тебе семью», — невольно вспыхивают на подкорке памяти слова Макса.

Удивительно, но в этом богом забытом месте, здесь и сейчас, я ощущаю себя как дома. Тут даже обои как у моей бабушки в деревне.

— Ну что, раз такая пляска, — я с отчаянием разглядываю завывающую за окном бурю, осознавая, что нам, мягко говоря, капец. Встряли по-взрослому. — Давай отмечать праздник.

— С кем Новый год встретишь, с тем его и проведешь, — Макс вскидывает подбородок, сталкивая наши бокалы с характерным звоном. — Потанцуем, Снегурочка?

— Как тебе отказать, садист? — хихикаю я, позволяя этому нахальному мальчишке обнять меня за талию и закружить в легком медленном танце под песню «А может ночь не торопить, и все сначала повторить…»

— За отказ накажу. Мало не покажется, — усмехается Макс, крепче сжимая ладони на моей талии.

Чувствую себя маленькой, невесомой, хрупкой. Я впервые в жизни ощущаю, что такое быть с мужчиной на равных и не заглядывать в его глаза с жалкой надеждой найти в нем то, что так внезапно потеряла после гибели отца и сестры.

С Максом я как никогда ощущаю себя женщиной. Живой, красивой, желанной. Другом, напарницей по безумию, девочкой… С ним я могу быть разной, без навешанных масок и страха осуждения. И это дорого стоит, хоть нам и нельзя.

Максим

Свой страх Снегурка запивает шампанским, пряча нервозность, вызванную нашим бедственным положением, за искусственным бурным весельем.

В отличие от нее я совершенно спокоен и бессовестно кайфую, используя выпавший шанс на полную катушку. Да, это нечестно, но я ничего такого не планировал. Погода в горах непредсказуема, и она явно на моей стороне.

У меня язык не повернется назвать обрушившийся на Сочи снежный коллапс трагедией или несчастным случаем. Это очередной новогодний подарок.

Кто-то очень хорошо себя вел весь прошедший год и заслужил награду. Подозреваю, что это я, потому что в данный момент Снегурка даже с натяжкой не тянет на скромную отличницу, хотя наверняка была ею в школе.

Так и думал, что вся напускная строгость и зажатость — заслуга херового мужика, за которого она по дурости совсем девчонкой выскочила. Да и не по дурости совсем, а от отчаянья. Услышав про Сашкину семейную трагедию, я свои выводы сделал. Теперь точно не отступлю. Мне так охрененно ни с кем не было, а сравнить есть с чем. Баб перепробовал немало, но такая первая попалась. Бляха, а ведь и правда первая. Как тут в судьбу не верить? Меня же на ней еще мальчишкой заклинило, а сейчас пробрало так, что дышать больно от мысли, что вернется к нему. Простит дебила. Каким конченным кретином нужно быть, чтобы идеальную красивую Сашку променять на кукую-то блядь?

Наши танцы неизбежно заканчиваются в кровати, а там приходит черед совсем другим пляскам. Пьяненькая Снегурка, скинув свою снежную шубку вместе с остатками скромности, демонстрирует такие таланты в сексе, что я сам себе завидую. Недотраханная годами женщина — настоящий клад, и как бы Саша ни уверяла, что к «такому не готова», под мои запросы подстраивается быстро. Отдается, как последний раз, и, наверное, искренне верит в это, убеждая себя, что больше никогда… Наивная. Только так теперь и будет.

Допотопный сексодром за пару часов разносим чуть ли не в щепки, а затем вырубаемся посреди устроенного погрома, намертво прилипнув друг к другу. Просыпаюсь первый, когда за окном уже светло. «Буря столетия» закончилась, зимнее солнце холодными лучами проникает в наше остывающее убежище, ползет по смятым простыням и целует рыжими бликами Сашкины плечи, доверчиво прижатые к моей груди. Напольные часы показывают одиннадцать утра, где-то на полу в кармане брюк трещит рация. По ходу нас нашли, но, чтобы убедиться, надо встать и ответить. Заодно затопить успевший потухнуть камин.

Через силу отрываюсь от теплого свернувшегося рядом тела и слезаю с кровати. Пол ледяной. В комнате дубак такой, что зубы стучат и пар вырывается изо рта. Неслабо мы продрыхли, но я бы не прочь задержаться. Только вряд ли получится. Херово, что не все желания исполняются по щелчку пальцев. Новогодняя ночь закончилась вместе с щедрыми подарками. Дальше придется действовать самому.

Мрачно ухмыльнувшись своим мыслям, поднимаю разбросанную одежду, наспех напяливаю термобелье, свитер и брюки. Затем иду к камину, чтобы разжечь огонь. И только потом достаю из кармана неумолкающую рацию.

— Да, Тёмыч, — хриплым спросонья голосом отвечаю я. В трубке раздается свистящий звук и следом отборный мат. — Слушай, давай по существу, — раздраженно прерываю поток брани, пошевеливая разгорающиеся угли.

— Ты охерел, Макс? Я тебе два часа дозвонится пытаюсь. Анжела такой шухер подняла, всех на уши поставила. Поисковая бригада уже на старте. Друзья твои с ними рвутся.

— Блядь, Тём, какая поисковая бригада? — рявкаю я и резко снижаю тон, покосившись в сторону спящей Сашки. — Отменяйте. Нормально всё. Ты же в курсе, где я.

— Ты пережрал или совсем отмороженный? — огрызается Красильников. — В окно смотрел? У нас тут Армагеддон, а ты дрыхнешь, козлина, и трубу не берешь.

— Тём, не ори, — потираю затекшую шею, пытаясь придумать наиболее щадящий способ успокоить всех сразу. — Мама рядом?

— А где ей еще быть? Ты ее чуть до инфаркта не довел, сученыш. Вадик валерьянкой отпаивает.

— Рацию передай, — сухо прошу я. Артем снова смачно матерится, и через секунду в трубке раздаются мамины рыдания. М-да-а, нехорошо вышло. Надо было будильник на мобиле поставить.

— Боже, Макс… Живой. Я чуть с ума не сошла, — причитает мать.

— Я в порядке, мам. Не плачь. Ничего страшного не случилось.

— Я же думала… — срывается, хлюпая носом. — Нельзя так. Ты всегда такой ответственный был….

— Прости идиота. Я не специально. Уснул крепко.

— Уснул… Как уснул? — нервно икает, истерично смеется сквозь слезы, снова рыдает. — Зачем ты туда вообще поехал? Друзьям ничего не сказал, меня не предупредил…

— Да прокатиться хотел и застрял. Ночью дергать никого не хотел, а потом вырубился, — оправдываюсь, как могу.

— Мне Никита утром звонит, говорит, дозвониться до тебя не может. Думал, что телефон сел. Хотел, чтобы я тебя к ним отправила. Я в твою комнату, а там никого. У меня сердце чуть не остановилось. Такого себе напридумывала. Отцу в панике позвонила.

— Мамуль, все же хорошо. Успокойся. Отцу сообщи, что я нашелся.

— У нас же и Сашка пропала, — материнская истерика выходит на второй круг. Черт. Тру пульсирующие виски, делаю глубокий вдох.

— Не пропала никуда ваша Сашка, — отвечаю максимально спокойным тоном. — Со мной она.

Рыдания резко стихают. В трубке повисает напряженная тишина. Мама в шоке, анализирует информацию.

— Ты серьезно сейчас? Просто если это шутка…, — тон резко меняется, приобретая стальные нотки.

— Какие шутки? Я ее у клуба подобрал. Она на крыльце стояла одна, вся в слезах. Хотел развеселить, окрестности показать, — несу какую-то пургу, но звучит почти правдиво, а про то, что мы с Сашкой трахались всю ночь, как кролики, матери знать необязательно. С поличным не застали, все остальное домыслы.

— Ты дуру из меня не делай, Макс, — сипло шипит мама. — Дай мне с ней поговорить, — требует звенящим от злости голосом.

— Мам, ты горячку не пори. Мне мимо надо было проехать или как? Тогда бы вы Сашу точно не скоро нашли.

— Ты это мужу ее расскажешь. Олег час назад в самолет сел. Скоро тут будет.

— Нахуя, — несдержанно бросаю я, взлохматив и без того торчащие в разные стороны волосы.

— Повыражайся мне. Не забывай с кем разговариваешь.

— Забудешь с тобой. Ты бы сразу президенту дозвонилась. Чего мелочиться?

— Надо было бы — дозвонилась, — заверяет мама и, скрипнув зубами, прерывисто вздыхает. — Ну сука! Я ей устрою.

— Мам, давай мы вернемся и спокойно все обсудим. Ты сейчас не в состоянии рационально мыслить.

— Это ты, мой мальчик, не тем местом думаешь. На взрослую бабу захотелось залезть? Других не нашлось? А эта тихоня… Пригрела шалаву на свою голову, — она что-то еще выкрикивает, но мне на спасение приходит Вадик, забрав у нее рацию.

— Макс, вы оттуда сами не выберетесь, — сугубо по делу начинает он. Вот что значит здравомыслящий человек. — Я вызвал вертолет. Дал координаты. Минут через сорок вас заберут.

— Спасибо. Буду должен, Вадим. Утро вам испоганили….

— Да брось, Макс, — прерывает Красильников. — Всякое бывает. Главное, что все живы.

— Мать угомони. Ладно?

— Попробую, но ты сам слышал… Готовьтесь там. Морально, — советует Вадик и отключается.

М-да-а-а, дела… Выпрямившись в полный рост, бросаю рацию на столешницу каминного портала и вздрагиваю, услышав скрип половиц. Обернувшись, врезаюсь взглядом в завёрнутую в одеяло Снегурку. Она стоит в десяти шагах от меня. Босоногая, лохматая, злющая, с лихорадочным румянцем на заспанном лице. Глаза мечут молнии, костяшки пальцев, сжимающие края одеяла, побелели от напряжения.

Какую часть разговора она успела услышать?

— Я так понимаю, что помощь ты мог вызвать еще ночью? — спрашивает срывающимся голосом. Обвиняющий взгляд подтверждает худшие опасения.

Снегурка слышала всё, включая часть с упоминанием «суки» и «шалавы».

— Саш, вернись в кровать, ноги застудишь, — выразительно смотрю на голые ступни, делая вид, что ничего сверхъестественного не случилось.

— Не увиливай, Макс. Ты нас подставил. Понимаешь, что теперь будет? — разъярённая Сашка шагает вперед, побелевшие истерзанные губы дрожат.

— Ничего не будет, если ты поддержишь мою версию, — твёрдо отвечаю я, выдержав гневный взгляд. — Я обычно не вру матери, Саш. И сейчас это делаю только ради тебя.

— Хах, может, мне еще и спасибо тебе сказать! — Снегурка переходит на крик.

— Я считаю, нужно всё сказать, как есть, — прямо говорю то, что думаю.

Потеряв дар речи, она изумленно округляет глаза.

— Ты свихнулся? Какую правду? — задыхаясь от возмущения, хрипит Сашка. — Только посмей!

— Ладно, понял я, — тряхнув головой, подхватываю ее на руки и несу в постель. Она вырывается, стучит по плечам кулаками, сыплет упреками, всхлипывает от досады. — Сиди и не дергайся, — опускаю ее на кровать, после чего огребаю подушкой по физиономии. — Ты как ребенок, Саш, — она прикусывает губу, внезапно сникнув. Выглядит уязвимой, испуганной и несчастной. В груди неприятно скребет, хочется как-то утешить, приободрить. — Веди себя уверенно и естественно. У них нет причин нам не верить.

— Ошибаешься, — убитым голосом произносит Саша. Я вопросительно смотрю в несчастные глаза. — Вера и Кристина… Они в курсе. Ты забыл?

— В курсе чего? — иронично хмыкнув, уточняю я. — Они с нами были? Свечку держали? Твою мать, Саш, мы взрослые люди. Почему мы должны перед кем-то отчитываться?

— Я замужем, а ты сын моей лучшей подруги и младше меня на сто лет, — Снегурка приводит свои заезженные бесячие аргументы.

— Ну привет, теперь уже на сто, — ухмыляюсь, проводя пятерней по взъерошенным волосам. — Хоть убей, но я не вижу никакой проблемы в случившемся.

— Уверяю, Макс, твоя мать и мой муж увидят не просто проблему…

— Если речь о моих интересах, то мне глубоко плевать, кто что думает, — перебиваю Снегурку, решившую поучить меня правилам морали. Ночью она рассуждала иначе. Мы были на одной волне, ловили кураж и вместе кайфовали.

— Потому что тебе нечего терять! — в сердцах бросает Саша. — Анжела тебе слова не скажет. Ты же ее любимый котенок. А я лишусь подруги. Еще и Олег… Боже, — Саша хватается за голову, закрывая глаза. — Зачем я с тобой поехала? Ну зачем? — отчаянно стонет, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Потому что хотела, Саш, — коротко отвечаю я.

Подняв с пола подушку, бросаю мягкий снаряд на место и возвращаюсь к камину, где накануне мы так спешно раздевались. Под негодующим яростным взором подбираю разбросанную женскую одежду и возвращаю хозяйке.

— Одевайся. У нас минут двадцать в запасе.

— Мне в душ нужно. Я не могу вернуться в таком состоянии… — с паническим ужасом шепчет Снегурка. Видок у нее и правда говорящий… о бурной ночи, наполненной грязным выматывающим сексом. Сомневаюсь, что сам выгляжу лучше.

— Не успеешь, — взглянув на часы, отрицательно качаю головой.

— Я быстро. Голову мыть не буду, только расчешусь, — схватив свою сумочку, она суетливо рыщет в ней в поисках расчески.

— Иди, — устав спорить, киваю на дверь в ванную комнату.