Наш неистовый конец

Глава девять

Когда последняя из служанок закрыла за собой дверь и отправилась спать, Джульетта тихонько выскользнула из своей спальни, прижимая к груди корзинку. Ступая на цыпочках, она быстро прошла по коридору, думая о том, как незаметно выбраться из дома – но, проходя мимо двери Розалинды, заметила свет.

Джульетта остановилась. Это было странно.

– Розалинда?

Из комнаты послышалось шуршание.

– Джульетта? Это ты? Заходи.

Джульетта поставила свою корзинку на пол у стены и открыла дверь комнаты Розалинды, пока та не передумала. Золотистый свет из спальни осветил темный коридор. Джульетта застыла на пороге, и ее кузина подняла взгляд от своего письменного стола, наморщив гладкий лоб. Хотя час был поздний, она не смыла с лица макияж. Шторы на ее окне были не задернуты, и на ее кровать светила луна, наполовину выглянув из-за туч.

– Уже так поздно, – заметила Джульетта. – А ты еще не ложилась?

Розалинда положила ручку на стол.

– То же самое я могла бы сказать и тебе. Твои волосы уложены так же аккуратно, как мои.

– Да, но… – Джульетта не знала, как закончить предложение. Ей совсем не хотелось говорить, что это потому, что она собирается выйти из дома. Вместо этого она перевела взгляд на письменный стол Розалинды и сменила тему. – Чем ты занимаешься?

– А почему тебе это любопытно? – так же быстро отозвалась Розалинда.

Джульетта скрестила руки на груди. Розалинда улыбнулась, показывая, что ее слова были шуткой. Луна спряталась за тучу, ее свет померк, и свет лампы в комнате, казалось, тоже стал более тусклым.

– Твоя сестра хотела, чтобы я поговорила с тобой. – Джульетта вошла в комнату, сделала несколько шагов и окинула взглядом письменный стол. На нем лежали брошюры из кабаре и пара листков бумаги, похоже, вырванные из какой-то конторской книги. – Она беспокоится о тебе.

– Обо мне? – удивилась Розалинда. – С какой стати? – Она откинулась на спинку стула и округлила глаза. В вырезе ее воротника что-то блеснуло – металл, отразивший свет. Новый кулон, отметила про себя Джульетта. Кэтлин никогда не снимала свой медальон, но Розалинда обычно не носила ювелирных украшений. Она говорила, что на улицах Шанхая носить драгоценности опасно. Кругом слишком много карманников, слишком много завидущих глаз.

– Причины я не знаю, можешь назвать это чутьем. – В мгновение ока Джульетта подошла к столу и, взяв один из листков бумаги, развернулась и выставила руки на тот случай, если Розалинда попытается выхватить его, но ее кузина только закатила глаза и не стала ей мешать.

Джульетта наморщила нос и, повернувшись к Розалинде, вопросительно посмотрела на нее. Что это за список?

Розалинда протянула руку.

– Это постоянные посетители кабаре, из которых я выкачиваю деньги. Хочешь, я подробно объясню тебе, как подсыпаю наркотики в их напитки? И кто из них первым достает монеты?

– О, перестань. – Джульетта вложила листок в руку своей кузины и быстро окинула взглядом остальные бумаги на столе, но тут не на что было смотреть. Кэтлин беспокоилась из-за связей Розалинды с иностранцами, но, если живешь в Шанхае, без связей с иностранцами не обойтись.

– Только не говори мне, что теперь и ты начнешь на меня наседать.

– Кто, я? – с невинным видом спросила Джульетта. Пружины матраса на кровати Розалинды лязгнули, когда Джульетта плюхнулась на него. На темно-синем постельном белье лежали сценические костюмы Розалинды, отделанные жемчугом и перьями. – По поводу чего?

Розалинда закатила глаза и встала из-за стола. Джульетта подумала, что ее кузина усядется рядом с ней, но вместо этого Розалинда повернулась и подошла к окну.

– Кэтлин вечно пытается таскаться за мной по городу. Но я действую на нейтральной территории, а не на территории Белых цветов.

– Думаю, ее больше беспокоит твое тесное общение с иностранцами, чем кровная вражда.

Розалинда прислонилась к подоконнику и подперла подбородок рукой.

– Иностранцы рассматривают нашу страну как еще не родившегося ребенка, – сказала она. – Как бы они ни угрожали нам своими танками, они не причинят нам вреда. Они наблюдают за тем, как у нас происходит внутренний раскол, как мы, словно эмбрионы в материнской утробе – двойняшки или тройняшки, – поедаем друг друга. Они ничего так не хотят, как прекратить это поедание, чтобы мы могли появиться на свет, а они могли нас продать.

Джульетта скривилась.

– Начнем с того, что это гадкая метафора, к тому же биология работает не так.

Розалинда всплеснула руками.

– О-о, да ладно тебе. Я училась с американками и знаю, как работает биология.

– О-о, да ладно тебе, – передразнила ее Джульетта. – Я тройняшка, однако мои учителя французского забыли сказать мне, что я не могу съесть моего брата или сестру в материнской утробе.

Розалинда не смогла удержаться от смеха, короткого и громкого, Джульетта тоже улыбнулась, и ее плечи расслабились – впервые за последнюю неделю. Но, к ее сожалению, это продлилось недолго.

– Я хочу сказать, – продолжила Розалинда, перестав смеяться, – что опасность в этом городе исходит от политики. Забудь про иностранцев. Гоминьдановцы и коммунисты то вцепляются друг другу в глотки, то работают вместе, приближая революцию. И никому не стоит встревать в их дела. Ни тебе, ни Кэтлин.

Если бы все в самом деле было так просто. Если бы дело было в чем-то одном. Как будто не было эффекта домино. Хотят они того или нет, революция неизбежна. Будут они игнорировать ее или нет, она произойдет. Будут ли они вести свои дела в обычном режиме или свернут все операции, чтобы не пострадать, ее не миновать.

– Твой кулон, – вдруг сказала Джульетта. – Кажется, он новый.

Розалинда моргнула, оторопев от такой перемены темы.

– Ты об этом? – Она потянула за серебряную цепочку и вытащила висящую на ней металлическую пластинку. – В нем нет ничего особенного.

По затылку Джульетты забегали мурашки – ее охватила странная тревога, понять причину которой она не могла.

– Просто я никогда не видела, чтобы ты носила украшения. – Она окинула глазами письменный стол кузины, затем полки, где та держала свои безделушки. Но кроме нескольких пар сережек здесь ничего не было. – Знаешь, у императорских наложниц были груды драгоценностей. Их считали тщеславными, но дело было не в тщеславии, а в том, что проще бежать с драгоценностями, чем с деньгами.

Часы на каминной полке громко отбили время. Джульетта едва не подскочила, но Розалинда только вскинула левую бровь.

– Biâomèi, – вздохнула Розалинда. – Я же не торговец, и со мной не надо говорить метафорами. Я не сбегу. Я прибираю за моим отцом только потому, что не хочу отсюда съезжать. – Она растопырила пальцы. – Да и куда я могла бы пойти?

Вообще-то пойти она могла бы много куда, подумала Джульетта. Она могла бы перечислить эти места как по мере увеличения расстояния от своего дома, так и в алфавитном порядке. Либо в порядке возрастания уровня безопасности и убывания вероятности, что то или иное из этих мест обнаружат. И если Розалинда никогда об этом не думала, то она была честнее своей кузины. Потому что сама Джульетта подумывала об этом, хотя никогда не смогла бы это осуществить.

– Не знаю, – только и сказала она, и голос ее прозвучал едва слышно. Часы на каминной полке пробили еще раз, отбивая первую минуту часа и, посмотрев на них, Джульетта быстро встала и сделала вид, будто зевает. – Что ж, рада была поболтать. Я пойду спать. Не засиживайся поздно, хорошо?

Розалинда небрежно махнула рукой.

– Завтра утром я смогу поспать подольше. Bonne nuit[15].

Джульетта вышла из комнаты и, закрыв за собой дверь, снова взяла свою корзинку. Слова Розалинды вызвали у нее смутное беспокойство, но она попыталась подавить свои опасения, как делала всегда, потому что иначе ее раздавил бы тот груз, который лежал на ее плечах. Быстро шагая, она выскользнула из дома и с тихим щелчком затворила за собой парадную дверь.

– Что я творю, – пробормотала она, говоря сама с собой. Над ее головой сияла луна, освещая подъездную дорогу. – И ради чего? Чтобы к моей голове приставили пистолет, вот ради чего.

Она села в автомобиль и разбудила шофера, дремавшего на водительском месте.

– Продержись еще немного, ладно? – сказала Джульетта. – Я бы не хотела попасть в аварию.

– Не беспокойтесь, мисс Цай, – весело ответил шофер, сразу же встрепенувшись. – Я довезу вас до кабаре благополучно.

Шофер думал, что пунктом назначения является кабаре, что именно туда она ездит во время своих полночных вылазок раз в неделю. Он парковался и ждал перед кабаре, а Джульетта, зайдя внутрь, выходила через заднюю дверь и дальше шла пешком, пока не доходила до схрона. Обычно проходило не больше получаса, прежде чем она возвращалась и снова садилась в ждущий ее автомобиль. Шофер привозил ее домой, а затем отправлялся в собственную квартиру, чтобы поспать до того, как заступить на утреннюю смену. И никто из Алой банды не знал, где Джульетта бывает на самом деле.

Она заглянула в переднюю часть автомобиля.

– Ты поел?

Шофер замялся.

– В шесть у меня был небольшой перерыв…

Джульетта потрясла пакетом с большим мясным пельменем, одним из многих, которые она купила у уличного торговца. Все равно Маршалл Сео не сможет за два дня съесть пять таких пельменей, и они испортятся.

– Он немного остыл, – сказала Джульетта, когда шофер робко взял пакет. – Но он остынет еще больше, если мы будем долго добираться до кабаре, где ты сможешь его съесть.

Шофер захохотал и поехал быстрее. Они мчались по улицам – как всегда оживленным, несмотря на поздний час. Здания, мимо которых они проезжали, сверкали огнями, женщины в ципао, не обращая внимания на холод, высовывались из окон и махали своими шелковыми носовыми платками. Пальто Джульетты было таким длинным, что полностью закрывало ее платье, и таким плотным, что скрывало бесформенность американских фасонов.

Наконец они доехали и остановились на некотором расстоянии от кабаре, где всегда парковались, чтобы избежать потока мужчин, входящих в двери и выходящих из них. В первый раз шофер предложил проводить Джульетту, но это предложение застыло у него на губах, когда она достала из ботинка пистолет, положила его на пассажирское сиденье и сказала, чтобы он отстреливался, если на него нападут. Было легко забыть, кто она такая, когда она сидела на заднем сиденье, разглядывая свои ногти. Но сделать это было куда труднее, когда она вылезала из автомобиля и снова становилась гордой наследницей Алых.

– Запри двери, – приказала Джульетта, одной рукой держа корзинку, а другой стуча по стеклу. Шофер запер двери, одновременно откусив кусок пельменя.

Джульетта шла вперед, стараясь держаться в тени. Плюсом зимы было то, что на нее почти никто не смотрел: людям не нравилось надолго поднимать взгляд, поскольку ветер резал глаза, и они предпочитали глядеть на свои ботинки. Джульетта всегда добиралась до убежища Маршалла без особых хлопот, но сегодня она была на взводе и то и дело оглядывалась, боясь, что шум, доносящийся сзади, производит не последний трамвай, а автомобиль, в котором сидит кто-то, кто за ней следит.

Наверное, это из-за того разговора о шпионе.

– Это я, – тихо произнесла Джульетта, наконец дойдя до места и два раза постучав в дверь. Не успела она опустить кулак, как дверь отворилась и вместо того, чтобы впустить ее, Маршалл высунулся наружу.

– Свежий воздух! – театрально воскликнул он. – А я уже думал, что больше никогда его не почувствую.

– Hajima![16] – рявкнула Джульетта и втолкнула его внутрь.

– О, теперь мы говорим по-корейски? – От толчка Джульетты Маршалл споткнулся, но быстро оправился и, шаркая, прошел вглубь квартиры. – Притом всего-навсего ради меня? Я польщен.

– Какой же ты доставучий. – Джульетта закрыла дверь и заперла ее на все три засова. Поставив корзинку на стол, она торопливо подошла к окну и посмотрела в узкую щель между досками, которыми оно было заколочено изнутри. Там никого не было, значит, им ничего не грозит. – Я убью тебя во второй раз просто затем, чтобы посмотреть, как тебе это понравится.

– Это может быть занятно. Тогда выстрели в меня так, чтобы дырка оказалась на одном уровне с моим шрамом от первой пули.

Джульетта повернулась, уперла руки в бока, сердито уставилась на него, но ничего не смогла с собой поделать, и ее лицо расплылось в улыбке.

– Ага! – пронзительно заверещал Маршалл и прежде, чем она успела цыкнуть на него, он поднял ее, оторвав ее гибкую фигурку от пола, и завертел, пока у нее не закружилась голова. – Ага, она проявляет эмоции!

– Сейчас же перестань! – взвизгнула Джульетта. – Мои волосы!

Маршал со стуком поставил ее на пол, но не отпустил и обнял за плечи. Бедный, истосковавшийся по прикосновениям Маршалл Сео. Что ж, может стоит найти для него уличную кошку.

– А на этот раз ты принесла мне спиртного?

Джульетта закатила глаза. Решив, что в комнате слишком темно, она молча бросила Маршаллу свою зажигалку, чтобы он мог зажечь еще одну свечу, а сама быстро достала из корзинки провизию и развернула овощи и фрукты. За те недели, что Маршалл прятался здесь, они вместе добились того, чтобы водопровод работал без ужасающего урчания в трубах и чтобы к плите был подключен газ, так что теперь Маршалл мог готовить. По мнению Джульетты, условия его жизни были очень неплохими. Если не считать того, что он считался мертвым.

– Я никогда не принесу тебе спиртного, – сказала Джульетта. – Потому что боюсь, что иначе тут все сгорит.

Маршалл торопливо обошел стол и заглянул на дно корзинки. Он пропустил ее колкое замечание мимо ушей; за столько времени Джульетта и Маршалл узнали друг друга так близко, что каждый из них мог сказать, когда другой хочет выразиться резко, а когда нет. Они были очень похожи; от этой мысли Джульетте становилось слишком не по себе, чтобы долго обдумывать ее.

Маршалл достал одну из газет, которыми было выстлано дно корзинки, и пробежал глазами заголовок.

– Что, в городе завелся некий народный мститель, да?

Джульетта нахмурилась, глядя на полосу.

– Ты же знаешь, газетам нельзя доверять, если речь идет о кровной вражде.

– Но ты тоже слышала о нем?

– Да, в городе ходят такие слухи, но… – Джульетта замолчала, воззрившись на стоящий на полу пакет, которого точно не было в квартире, когда она приходила сюда в прошлый раз.

А в нескольких дюймах от пакета валялся лист.

Интересно, каким образом Маршалл Сео мог услышать, что в городе завелся мститель?

Джульетта сложила руки на груди.

– Ты выходил из дома, не так ли?

– Я… – Он открыл и закрыл рот. – Нет, что ты. Конечно, нет.

– Да ну? – Джульетта взяла газету и, повернув ее к себе, вслух прочла: – «Было уже несколько случаев, когда человек в маске вмешивался и оглушал обе стороны до того, как они начинали стрелять. Если у вас есть какая-то информация об этом деле, просим вас…» Маршалл!

– Хорошо, хорошо! – Маршалл сел на шаткий стул и тяжело вздохнул. Энергия, казалось, покинула его, повисло молчание, что случалось редко, если в комнате находился Маршалл Сео. Когда он заговорил снова, его голос звучал тихо, и слова произносились с усилием. – Я всего лишь пытаюсь присматривать за ним. И вмешиваюсь, если что-то вижу.

За ним. Маршалл не назвал его имя, но было очевидно, что он говорит о Венедикте. Он не стал бы так заботиться ни о ком другом. Надо бы отругать его, но Джульетта не могла заставить себя это сделать. Ведь у нее все-таки было сердце. И это она поселила его здесь, вдалеке от всех, кого он любил.

– А Венедикт видел тебя? – строго спросила она.

Маршалл покачал головой.

– В тот раз, когда ему пришлось туго, я застрелил всех, кто его окружал, и дал деру. – В его глазах на секунду отразилось чувство вины, когда он вспомнил, с кем говорит. – Это было быстро…

– Лучше об этом не задумываться, – оборвала его Джульетта. Он убил Алых; она убьет Белые цветы. Пока они живы, пока город разделен, они будут убивать, убивать, убивать. В конце концов, не все ли равно? Когда тебе приходится выбирать между защитой тех, кого ты любишь, и сбережением жизней тех, кто тебе чужой, кто может сказать, что это тяжелый выбор?

Джульетта опять подошла к окну и стала глядеть в ночь. Снаружи освещение было ярче, чем внутри, фонари весело гудели, и их гудение сливалось с шумом ветра. Дом, в котором скрывался Маршалл Сео, был выбран удачно – насколько могла видеть Джульетта, вокруг не было темных углов и закоулков, где мог притаиться тот, кто следил за ней. Однако она все равно осматривалась с опаской.

– Просто будь осторожен, – сказала она, опустив штору. – Если тебя кто-то увидит…

– Никто меня не увидит, – ответил Маршалл. Его голос опять зазвучал уверенно. – Я обещаю тебе, дорогая.

Джульетта кивнула, но она почувствовала стеснение в груди, хотя и попыталась улыбнуться. В последние месяцы она ожидала, что Маршалл начнет испытывать к ней неприязнь. Она обещала ему, что сумеет что-то придумать, но Тайлер по-прежнему дышал ей в затылок, и она не могла найти действенного способа обойти его. Однако до сих пор она не услышала от Маршалла ни единой жалобы. Он продолжал вести себя спокойно, хотя его наверняка грызло сознание того, что ему приходится здесь торчать.

Ей хотелось, чтобы он наорал на нее. Разозлился. Сказал ей, что она ни на что не годится, потому что, похоже, так оно и было.

Но он всякий раз встречал ее приветливо, как будто скучал по ней.

Джульетта отвернулась, быстро моргая.

– Прошел слух, что сегодня ночью коммунисты устроят на улицах беспорядки, – сказала она, подавив подступившие слезы. – Так что не выходи.

– Понятно.

– Береги себя.

– А когда было иначе?

Джульетта взяла свою опустевшую корзинку, сердито посмотрев не него, но ее злость на Маршалла всегда была притворной. Он ухмыльнулся и картинно послал ей воздушный поцелуй. Закрыв за собой дверь, она услышала, как он задвигает засовы.

Ей надо перестать испытывать такую нежность к Белым цветам. Это ее погубит.

Господин Монтеков отодвинул папку на самый край письменного стола, так что Роме ничего не оставалось, кроме как быстро схватить ее, чтобы бумаги не посыпались на пол. Когда он открыл папку, Дмитрий, сидящий с другой стороны, небрежно прислонившись к краю стола, прищурился, пытаясь прочесть текст вверх ногами.

Но Рома сомневался, что он сумеет что-то разобрать. Дмитрию были нужны очки, к тому же освещение в кабинете господина Монтекова было чересчур ярким и резало глаза.

– Прочти это внимательно и запомни имена наших клиентов, – сказал господин Монтеков. – Но это не главная твоя цель. Прежде всего ты должен будешь отслеживать действия Алых по противодействию этому шантажисту. Не дай им получить преимущество. Если Алая банда сумеет избавить себя от угрозы, то это должно распространиться и на Белые цветы.

– Все будет зависеть от того, каким образом они этого добьются, – бесстрастно ответил Рома. – От того, найдем ли мы стоящего за этим или сумеем создать новую вакцину.

Если они отыщут шантажиста, все будет просто. Неважно, какая из сторон всадит в него пулю или нож. Мертвый он будет неопасен. Но если для противодействия помешательству им надо будет создать новую вакцину, то все будет зависеть от того, кто первым овладеет ее секретом и сможет спастись.

Дмитрий подался вперед, явно для того, чтобы что-то сказать, но, прежде чем он успел это сделать, Рома захлопнул папку.

– Так или иначе, я решу этот вопрос.

Раздался стук в дверь, и явившийся Белый цветок объявил, что господину Монтекову позвонили по телефону. Рома отодвинулся, чтобы его отец мог пройти, и тот встал из-за стола и вышел из комнаты. И как только дверь щелкнула, Дмитрий обошел стол и уселся на его место.

– Что ж, решай, – сказал он.

Рома сразу же почувствовал, как у него начинается головная боль.

– Все клиенты, перечисленные в этой папке, все торговцы, готовые переметнуться от Алых к Белым цветам – это моя заслуга, Рома. Тебе только надо нанести последний удар. Думаю, это будет нетрудно.

– Поздравляю. – Рома повернулся на своем стуле и положил руку на спинку. – Ты сделал свою работу.

Дмитрий покачал головой. Этот жест был полон притворного сочувствия, сопровождаемого неодобрением.

– Общение с торговцами – это не просто работа. Ты должен принимать их такими, какие они есть. Оказывать им уважение. Только в этом случае они будут прислушиваться к нам.

Рома был не готов выслушивать подобную ерунду.

– Они колониалисты. Они заслуживают того, чтобы мы грабили их, как они грабят других. Мы работаем с ними ради барыша, а не потому, что мы их любим. Усвой это.

Дмитрий и ухом не повел. Было трудно сказать, верит ли он в свои слова или произносит их только для того, чтобы позлить Рому.

– Значит, вот ты как? – Он положил ноги на стол. – Ты проявляешь такую враждебность к своим союзникам. И в то же время влюбляешься в своего врага.

В комнате и так было зябко, теперь же в ней повеяло ледяным холодом.

– Ты ошибаешься. – Рома встал и положил папку на стол. – Я работаю с Джульеттой Цай только до тех пор, пока не смогу перерезать ей горло.

– Тогда почему ты еще не перерезал его? – парировал Дмитрий и, отодвинув кресло от стола господина Монтекова, так далеко откинулся назад, что оно встало на задние ножки. – Почему за все эти месяцы, до того, как твой отец решил оставить ее в живых, чтобы она поставляла нам информацию, ты не выследил и не прикончил ее?

Рома вскочил, охваченный яростью. Дмитрий не стал возражать, когда он выбежал – наверняка это было подстроено, чтобы вызвать недовольство его отца, когда тот вернется и обнаружит, что Рома ушел. Ладно, пусть. Рома зашел в ближайшую пустую комнату, в темноте плюхнулся на стоящее здесь канапе и сжал зубы, чтобы не выругаться.

От канапе поднялась пыль и осела на нем. Жалюзи на окне были сломаны, и на противоположной стене серебрились неровные блики. Массивные часы в углу громко тикали.

Рома сделал выдох и сгорбился. Он устал – устал от обвинений Дмитрия. Да – когда ему было пятнадцать лет, он впервые обагрил свои руки кровью ради Джульетты. Можно сказать, это он запалил фитиль, чтобы взорвать целый дом, полный Алых. И сделал это, чтобы спасти Джульетту, чтобы защитить ее, хотя она об этом и не просила. Тогда он готов был сжечь весь этот чертов город дотла, лишь бы она не пострадала. И, конечно, ему трудно причинить ей вред и сейчас. Это значило бы пойти против самой своей сути, которая требовала защищать ее во что бы то ни стало. Даже после того, как он узнал, какие ужасные вещи она творила в Нью-Йорке, как она изменилась… она оставалась Джульеттой. Его Джульеттой.

Но теперь это было не так – она ясно дала понять, что стала другой. Он ждал, ждал и ждал. Как бы ни был ненавистен ему Дмитрий, в одном этот ублюдок был прав – Рома отказывался предаться мщению, потому что какая-то часть его кричала, что Джульетта не такая. Что у нее есть какой-то козырь в рукаве, что она никогда не предаст его.

Но она убила Маршалла. Она сделала свой выбор. Как он сам выбрал ее жизнь, позволив убить ее няню. Как он сам сделал все, чтобы ее отправили в Америку, далеко-далеко. Даже если она не притворялась, когда плакала в тот день за зданием редакции газеты коммунистов – это было неважно. Он не мог простить ей смерть Маршалла.

Ответь мне. Ты все еще любишь меня?

– Почему ты не сопротивлялась? – прошептал он, обращаясь к пустоте. Его голова кружилась. Он почти что представлял себе, что она сидит рядом и он ощущает цветочный аромат ее помады для волос. – Почему ты сдалась, почему отдалась этой кровной вражде и сделала это так недостойно?

Может быть, он ошибается – может быть, для нее это был совсем не тяжелый выбор, может быть, в Джульетте Цай и впрямь не осталось любви.

С него хватит. Рома рывком выпрямился и сжал кулаки. Сейчас им придется работать вместе, но рано или поздно этому придет конец. Если Джульетта хочет и дальше вести войну, она получит кровь за кровь. Это ранит его так же глубоко, но он вонзит в нее нож.

Это необходимо.

Дверь гостиной отворилась, внутрь заглянул господин Монтеков и нахмурился, когда увидел Рому, сидящего на канапе. Может, на всякий случай вытереть глаза? Нет, это выглядело бы более странно, чем безучастно смотреть в пространство, не давая его отцу разглядеть выражение его лица.

– Дмитрий предположил, что, возможно, ты зашел сюда, – сказал его отец. – Неужели ты не мог еще минуту спокойно посидеть в моем кабинете?

– Мы что, опять будем совещаться? – спросил Рома, не ответив на вопрос.

– Нет, мы уже все обсудили. – Господин Монтеков недовольно нахмурился. – Оставайся в доме. Сегодня в городе будут беспорядки. – Он закрыл за собой дверь.