Макс
Несколько месяцев спустя…
— Максим Андреевич, вы же понимаете, что ваш проект на этом участке земли осуществить невозможно. Вижу, что понимаете, иначе бы вы не добились такого колоссального успеха в бизнесе, — говорит Шулягин, оперируя последними всплывшими результатами почвоведческой экспертизы, которую я ещё утром перечитал вдоль и поперёк и сильно охуел.
Мой незваный гость, сидя напротив меня за столом переговоров, пристально смотрит мне в глаза. На широком скуластом лице известного мне ублюдка играет самодовольная ухмылка.
Сверля его взглядом в упор, делаю вид, что попытка Шулягина задеть меня не достигла цели.
Сука, как же я мог так подставиться с этой сделкой?
Столько месяцев работы потрачено впустую. Разработка концепции проекта, сроки, стоимость, качество, риски, эскизы, макеты, чертежи, подготовка проектной документации, проведение расчетов, подтверждающих возможность строительства и безопасность объекта, борьба за осуществление цели — всё оказалось напрасным, потому что какой-то гниде захотелось вытеснить меня с рынка!
Экспертиза, которую отец получил через Брагина, судя по всему липовая. И человек, который её выдал — исчез.
Брагин утверждает, что не имеет к этому никакого отношения, и я ему верю.
У тестя нет причин подставляться, он бы не стал перекрывать кислород любимой дочери и вредить себе самому. А вот фигура градоначальника в этом деле мутновата. Возникает вопрос: нахрена Левицкому это нужно? Он получил свой крупный откат. Как он связан с Шулягиным?
Кому, блядь, выгодно, чтобы я спустил с молотка за бесценок лакомый кусок земли?
Не будь у меня железной выдержки, я бы сейчас с огромным удовольствием припечатал этого высокомерного ублюдка рожей в стол и выяснил, под чью дудку он пляшет. Но всему своё время.
И на этого старого продажного гондона управа найдется. И не таких ломали.
Главное — правильно надавить.
У каждого человека есть уязвимое место. И у Шулягина найдется. За Тимуром и его проверенными людьми дело не станет.
Когда-то эта гнида была компаньоном отца, однако их взаимовыгодное сотрудничество завершилось громким скандалом. Из-за постоянного соперничества за право быть лучшим и более удачливым они не сработались. И вот теперь этот старый мудак решил потягаться со мной в бизнесе, словно прошлые обиды всё ещё душат его за горло.
Хер его знает, может и душат, раз надумал свести счеты с отцом, утопив меня.
Откуда у этого пидора материалы по исследованию почвы на моём участке?
Кто ему их добыл?
Кто слил всю информацию?
— Рекомендую ещё раз изучить эту папку, Максим Андреевич, — Шулягин подаётся вперёд, его голос становится низким и серьезным. Он говорит так, будто уверен, что я продам ему землю по первому же требованию. — В том месте, где вы планируете построить вашу башню, ситуация с грунтом крайне неблагоприятная.
Он делает паузу, словно собираясь с мыслями.
— Грунт там насыщен коллоидными частицами, а подземные воды имеют критический градиент напора. Говоря простым языком, земля просто не выдержит вес такого массивного здания. Вы понимаете, к чему это может привести? — его глаза впиваются в меня ещё крепче, пытаясь оценить реакцию.
За годы работы с опытными бизнесменами я научился сохранять спокойствие и толерантность. Поэтому перед тем, как пошлю его культурно на хер, я даю этому старому козлу возможность высказаться.
— Ваш небоскрёб, господин Пожарский, попросту рухнет. И тогда вы потеряете все: репутацию, деньги, возможно, даже свободу. Вы готовы рискнуть всем этим? Если нет, у меня есть выгодное деловое предложение. Продайте мне этот участок. Да, вы потеряете часть вложений, но это будет намного меньше, чем если вы продолжите этот опасный проект, — откинувшись на спинку кресла, бывший компаньон отца оценивает меня с видом победителя, а затем добавляет: — В противном случае, дорогой Максим Андреевич, вы рискуете остаться и без земли, и без капитала. Подумайте хорошенько. Время играет против вас.
— Вы мне угрожаете? — спокойно интересуюсь, отодвигая его папку к нему.
— Боже упаси! — Шулягин поднимает руки в притворном жесте капитуляции, но его глаза неизменно холодны и расчетливы. Он усмехается, явно наслаждаясь моим провалом. — Я пытаюсь заключить с вами взаимовыгодное соглашение, — подытоживает он.
— Это не соглашение, Геннадий Борисович. Это попытка отжать мою землю насильственно-обманным путём. Времена лихих девяностых остались далеко позади. Пора бы это уяснить.
— Называй это как хочешь, Максим, — потеряв всякое терпение, он переходит на «ты», — суть от этого не меняется.
— Сделки не будет, — решительно отчеканив, я бросаю взгляд на наручные часы, тем самым даю понять, что время переговоров вышло. — Можете забрать ваши липовые исследования и подтереть ими задницу. Всего доброго!
Лицо Шулягина мгновенно меняется, приобретая насыщенный бордовый оттенок.
Я замечаю, как непроизвольно сжимаются его кулаки — старому лису явно не по душе, когда ситуация выходит из-под контроля.
— Зря, — он пытается сохранить самообладание, но голос всё равно выдает раздражение. Мужик наклоняется ко мне, его глаза сужаются. В них явно читается прямая угроза. — Ты роешь себе могилу, щенок.
Я медленно поднимаюсь с кресла, чувствуя, как во мне закипает острое желание свернуть ему шею. Здесь и сейчас.
Вдавив кулаки в столешницу, подаюсь вперёд. Лицом к лицу. И с такой же раздражённостью выцеживаю:
— Пошёл вон. Дважды повторять не стану. На хую я вертел таких, как ты.
— Посмотрим, что вы с отцом запоёте, когда я добьюсь своего.
Из принципа больше не отвечаю.
Дожидаюсь, когда за Шулягиным захлопнется дверь, и с шумом выдыхаю.
— Хрен тебе, а не земля…
Переведя взгляд на макет небоскрёба, ощущаю, как внутренний ураган достигает солнечного сплетения, а затем давит на горло таким грузом, что становится трудно дышать.
Этот великолепный архитектурный шедевр, над которым трудилась вся моя лучшая команда, кажется сейчас не более чем насмешкой.
Сложная конструкция из гипса и зеркал…
Такая же хрупкая, как и мои планы.
Не помня себя, я подхожу к столу. Руки сами тянутся к макету.
— К черту все! — проорав, одним резким движением сметаю проект на пол.
Время замедляется.
Я наблюдаю, как гипсовые стены отделяются от основания, как крошечные зеркальные окна, прежде чем разбиться, отражают лучи светодиодных ламп.
Грохот падения башни оглушает меня.
Осколки разлетаются по всему кабинету, ударяясь о пол, стены и мебель.
Гипсовая пыль поднимается в воздух, словно туман над жалкими руинами моего несостоявшегося проекта.
— Сука…
Тяжело дыша, я смотрю на то, что осталось от макета: груда мусора с осколками разбитых амбиций, от вида которых бешено колотится сердце и пульсирует в висках кровь.
В отражении разбитых зеркал вижу своё искаженное лицо. Глаза горят яростным огнём, челюсти крепко сжаты. Я едва узнаю себя в этих осколках.
— Нет, — хриплю, сжимая до хруста кулаки. — Не для того я выгрызал этот кусок земли у зажравшихся чинуш, чтобы сейчас отдать его почти даром. Плевать я хотел на его угрозы.
Как говорят мудрые люди: «Там, где нет изменений, нет жизни». Значит, будем создавать жизнь!
— Максим Андреевич, к вам Черкасов, — голос моей личной помощницы, доносящийся из-за приоткрытой двери, заставляет меня прийти в себя и встретить взглядом старого друга.
— Позволишь? — спрашивает Стас и, следуя привычке, проходит в кабинет, не дожидаясь ответа.
С тех пор, как случилась драка на моей свадьбе, с Черкасовым мы ни разу не общались. Но, как ни странно, сегодня я рад его визиту.
— Проходи, раз пришёл, — говорю, направляясь к бару. — Выпить хочешь?
— Не откажусь.
Станислав присаживается на край дивана, оценивая погром в моём кабинете.
Я достаю новую бутылку вискаря, разливаю по стаканам, руки всё ещё на эмоциях дрожат. Шатает, как контуженого после мощного взрыва.
Подозревал, что с задержками документов что-то не так, но чтобы такое…
— Держи, — протягиваю другу бокал, опираясь на край стола.
Хочется в этот момент поговорить о чём-то приятном, что обычно меня расслабляет, но перед глазами всплывает столько разнообразного жизненного дерьма, что я залпом выпиваю полстакана виски и ещё некоторое время прихожу в себя.
— Как ты можешь выйти из этой ситуации? — Стас переходит сразу к делу, задерживаясь взглядом на битых осколках.
Я машинально сжимаю кулак и рассматриваю на костяшках шрам от удара по зеркалу. Стараюсь не думать о том, что стало причиной моего срыва. «Стараюсь» — это, конечно, ключевое слово. На самом деле сложно забыть о той, которая глубоко засела под кожей.
— Придётся переделать проект, пока его не заморозили, — отвечаю я, делая глоток из бутылки, поднятой со стола. — Правда, я в душе не ебу, что там можно построить.
— Переспи с этой мыслью, — советует Стас. — Зная тебя, ты снова выдашь миру свой очередной шедевр. На пределе возможностей, как ты любишь. А с землей-то что? — давит на больную мозоль.
— Плывун, — лаконично отвечаю, хмыкая в пустоту. — Против природы, увы, старик, не попрешь…
Вздохнув, я снова вливаю в себя спиртное.
Легче, сука, не становится. Я мог бы набрать её номер и отвести душу, слушая её голос. Но…
— Макс, — Черкасов врывается в мои мысли, вынуждая поднять на него усталый взгляд. — Я пришел поговорить об Иве… И о том, что произошло.
От неожиданной смены темы я буквально напрягаюсь, стискивая ладонью горлышко бутылки.
— Эта тема мне неинтересна, — обрываю его, ощущая щемящую в сердце пустоту. — Если ты хочешь её, то…
— Ничего не было, — перебивает меня Стас. — Всё, что она сказала тебе — полная чушь, выплеснутая на эмоциях от ревности к Кристине.
— Ясно, — отвечаю я сухо.
Делаю вид, что мне плевать. На душе так херово, аж выть охота.
— Ни черта тебе не ясно! — раздраженно бросает Стас.
— Знаешь, друг, — говорю я твёрдо, — выбирая между Иванной и тобой, я выберу дружбу. Так что вопрос исчерпан.
Звонок мобильника разрезает повисшую тишину. Входящий от Кристины. Я смотрю на экран, но не спешу отвечать.
— Жена?
— Угу… — взяв в руку телефон, тупо пялюсь на развалины моего небоскрёба.
— Не ответишь? — спрашивает Стас. — Как она? Как ваш сын?
— Пинается, — отвечаю я, всё ещё глядя на экран. — Через пару месяцев у неё роды. Улетела с тещей в Швейцарию. Говорит, там уход лучше и безопаснее рожать.
Надпив ещё алкоголя, принимаю звонок.
— Слушаю, Кристин.
— Макс… — жена всхлипывает и больше не произносит ни слова.
От предчувствия чего-то недоброго по спине пробегает холодок. Свожу замерзшие лопатки, пытаясь различить звуки в трубке и тут же понимаю, что плачет.
— Что произошло? С беременностью всё в порядке?
В голове проносится рой тревожных мыслей, но я изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие.
— Макс, наш малыш… мой ребёнок… — её голос ломается, превращаясь в рыдание, которое режет во мне каждый натянутый нерв.
— Крис, что с нашим сыном? — давлю интонацией. Учащённое сердцебиение взрывает мне мозг, и я чувствую, как внезапно темнеет в глазах.
— Уже два дня не шевелится, — шепчет жена сквозь слезы.
Роняю на пол бутылку.
— Как не шевелится? — переспрашиваю, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
— Он замер. Господи, Максим, я его потеряла. Семь месяцев вынашивала под сердцем и вдруг… — её слова бьют по вискам ударами молота. Срываю с шеи галстук, поскольку не могу дышать. Мир вокруг меня, как карточный домик, безостановочно рушится.
— Крис, это какая-то ошибка. Что говорят врачи? Ты была на обследовании?
— Да… — её голос дрожит. — Будут вызывать искусственные роды. Макс, он мертвый во мне! Господи, во мне мертвый ребенок! — её истеричный крик пронзает меня насквозь. Психую от того, что не могу повлиять на ситуацию. На душе одновременно тяжело и пусто, как никогда до этого не было. — Мне страшно, Максим. Прилетай, пожалуйста. Я не смогу это пережить в одиночку. Пожалуйста, прилетай. Мне страшно…
Кристина кричит, рыдает, умоляет, а я глохну от ужаса. Её голос становится далеким, словно сквозь толщу воды. Не хочу верить, что судьба наносит удар за ударом, словно какое-то жестокое проклятие.
Телефон выскальзывает из моих онемевших пальцев. С диким, животным ревом я переворачиваю массивный письменный стол с «Аймаком» и хрустальными наградами «За достижения». Кричу, пока горло не начинает саднить, пока не чувствую чьи-то руки на своих плечах.
— Макс. Старик, успокойся. Я знаю, это тяжело, но такое случается. Крепись, друг. Сейчас, как никогда, тебе нужно взять тайм-аут и спокойно всё обдумать.
Развернувшись к другу лицом, ловлю его обеспокоенный взгляд.
— Ты не понимаешь, Стас. Я в этой жизни столько накосячил… А сейчас осознаю, что потеря земли — это полная хрень по сравнению с тем, что Кристине предстоит пережить. Полная хрень по сравнению с тем, что пережила Иванна, соглашаясь под моим давлением на аборт. Ребёнок, которого я не успел полюбить, ушёл. И эта потеря давит на меня со всех сторон до пятен перед глазами. Душу за душу… Понимаешь? И мне с этим жить… как и гореть в аду… Каким будет мой личный ад, лишь Богу известно.
— А как насчет второго шанса? — щурится Стас.
Я скептически хмыкаю, осознавая, что загнал себя в такой тупик, из которого вряд ли найду выход.
— Каждый человек имеет право на то, чтобы быть несчастным, если он сам этого хочет. Ты хочешь, Князь?
Усмехаюсь. Мой взгляд становится отстранённым.
— Я подумаю над этим в Швейцарии, — говорю я, задумываясь о том, что счастье — это внутренний выбор, а не внешние обстоятельства.