Настоящая любовь

Глава 25

Герейнт был полон воодушевления. Несмотря на многочисленные опасности, все вышло так, как он и предполагал. Выступая от имени графа Уиверна, он просветил Фостера и пробудил в нем сочувствие к мятежникам. Когда же он превратился в Ребекку, то его сторонники вместе с ним изложили свою позицию четко и ясно. Фостер имел возможность убедиться этой ночью, что они вовсе не жестокая истеричная толпа, настроенная лишь на бессмысленное разрушение. Возможно, он даже понял, что они воюют с несправедливой системой, угнетающей народ.

Он верил, что Фостер разберется в сути дела и опишет все в меру красноречиво, чтобы возбудить интерес и сочувствие читающей публики Лондона. Если все это произойдет достаточно быстро и если в Западный Уэльс действительно пришлют комиссию, куда войдут умные, непредвзято настроенные люди, тогда, безусловно, мятежам вскоре придет конец. Отпадет необходимость в протесте ради привлечения внимания.

Больше он не будет Ребеккой. Предводитель мятежников растает как дым, и только два-три человека будут знать, кто когда-то скрывался под этой маской. Марджед никогда не узнает. От этой мысли он невольно крепче обнял ее, а она, что-то неразборчиво пробормотав, глубже зарылась ему в плечо. Оказывается, она дремлет, подумал он с улыбкой. Какая все-таки поразительная женщина. И как он любит ее. Неужели он навсегда потеряет ее, когда Ребекка исчезнет? Существует ли вообще хоть какой-нибудь способ для Герейнта Пендерина завоевать ее любовь? Он думал, что нет.

Он снова выбрал дорогу, которая должна была привести их на вересковую пустошь выше Тегфана и Тайгуина. Направил лошадь прямо к полуразрушенной лачуге, служившей когда-то домом. Да, домом. Здесь он узнал материнскую любовь, а совсем недавно познал любовь этой женщины. Странно, что такое холодное, жалкое жилище вместило в себя так много любви. Он вспомнил о великолепном Тегфане, дышащем холодом и одиночеством.

Марджед зашевелилась, как только лошадь замерла. Герейнт спешился, помог ей спуститься на землю, привязал лошадь возле дома, где животное не заметят с дороги, и забрал с седла скатку. Марджед стояла рядом, ожидая его. Он прислонил ее к стене дома и поцеловал. Она была теплой после сна. Удивительно, подумал он, как быстро становишься зависимым от любви другого человека. Не просто физической любви, хотя он уже пылал к ней желанием, но и эмоциональной любви. Он зависел от ее любви, уважения, дружбы. Его пугало, когда он вспоминал, что все эти дары предназначались человеку, который не существовал. И все же он нуждался в этих дарах, как нуждался в воздухе и воде.

— Давай зайдем в дом, — прошептал он возле ее губ, — и устроимся поудобнее.

Теплота и расслабленность тут же исчезли. Марджед оттолкнула его и, повернувшись спиной, уставилась в темноту, за угол лачуги.

— Я должна тебе кое-что сказать, — произнесла она. Внутри у него сжалось. Она носит ребенка. О Господи, она носит ребенка. Он почувствовал и отчаяние, и радость одновременно.

— Я люблю тебя, — сказала она. — Никогда не верила, что можно полюбить так сильно, как я люблю сейчас. И все же… мне кажется, я предала тебя.

Он стоял не шевелясь, ждал, что последует дальше.

— Когда два дня назад арестовали Сирис Вильямс, — продолжила Марджед, — я подумала, что она попадет в тюрьму, где ее будут пытать, чтобы добиться сведений. Ты ведь слышал, что ее арестовали? Я подумала, ее сошлют на каторгу, хотя она ни в чем не виновата, ее можно обвинить лишь в одном — что она думала только о нашей безопасности. Поэтому я отправилась в Тегфан и сказала графу Уиверну, что на дороге возле разрушенной заставы видели меня, а не Сирис. Я сказала ему, что я твоя сторонница. — Марджед помолчала. — Я даже сказала ему, что мы любовники.

Марджед! Неисправимо честна. Он теперь догадался, что она собирается ему сказать, хотя точно не знал, какие слова подберет.

— Ты поступила невероятно смело, дорогая моя, — сказал он.

— Невероятно глупо, — возразила она, невесело усмехнувшись. — До сих пор не пойму, почему он решил сделать вид, что я лгу.

— Кто бы по доброй воле сделал подобное признание, если бы оно на самом деле было правдивым? — спросил он. — Почему же ты думаешь, что предала меня?

Он услышал, как она прерывисто вздохнула.

— Когда я все еще думала, что Сирис держат взаперти, — сказала она, — до того, как узнала, что ее освободили, я сказала Гер… графу, что готова на все, лишь бы он отпустил ее. Нет, пока ничего не говори, — поспешно добавила она, когда он хотел было прервать ее. — Ты ведь понимаешь, что я хочу сказать, не так ли? Я коснулась его, прижалась всем телом. Я предложила ему себя.

— Но он не принял предложения? — последовал вопрос.

— Нет, — ответила она.

— Значит, никакого вреда в этом не было. — Он положил руку ей на плечо, но она сбросила ее.

— Но я бы сдержала слово, — сказала она. — Я бы отдалась ему столько раз, сколько он захотел. Я сделала предложение. Это он отклонил его, а не я.

— Ты сделала это, чтобы спасти подругу, — сказал он, вновь дотрагиваясь до ее плеча. На этот раз она не сбросила его руки. — Мы все знаем, что говорит Библия: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих». Или что-то в этом роде… я не уверен, что процитировал дословно. А ты готова была отдать нечто большее, Марджед. Я могу только уважать тебя за это.

Неужели это такая жертва — отдаться Герейнту Пендерину, — что она так мучительно терзается? Ему передались ее страдание и чувство вины. Тогда он повернул Марджед к себе и даже разглядел в темноте огромные глаза, наполненные слезами. Он обнял ее и поцеловал.

— Зайдем внутрь, — сказал он.

Но она по-прежнему была напряжена. Откинув голову, она посмотрела ему прямо в лицо.

— Это не все, — сказала она. — Я должна рассказать тебе остальное.

— Что, любимая? — спросил он.

— Я хотела этого, — выпалила она и буквально окаменела у него в руках. — Мне самой трудно во всем разобраться, но я должна сказать тебе правду. Я люблю тебя. Люблю всем сердцем, хотя даже это кажется абсурдным, ведь я так мало о тебе знаю. А его я ненавижу всем сердцем. И все же мне хотелось этого. Я сама в ужасе, но это так. Как видишь, я предала тебя, потому что не только добровольно предложила себя, но и даже хотела, чтобы это случилось. Теперь я вернусь в Тайгуин пешком, а ты спокойно поезжай домой. Я… возможно, я не приму участия в следующем походе. То есть совершенно точно не приду. Прости меня. Я не хотела…

— Марджед.

Он крепко прижал ее к себе, не веря, что в одно и то же время можно испытывать такую радость и быть таким несчастным. Значит, в тот раз она хотела его. А у Марджед желание не может быть продиктовано только одним зовом плоти. Если бы не ее ненависть, вполне оправданная, она бы снова его полюбила. Он был уверен, что она неосознанно соединила их вместе — Герейнта и Ребекку, сама не понимая, почему так поступила.

И все же он чувствовал себя несчастным. Она была удивительно честна с ним, а он, когда выступал в роли Ребекки, все время лгал ей. Герейнт решил, что ему следует сказать ей правду, прямо сейчас. Он должен был сказать ей правду. И какова бы ни была ее реакция, он был уверен, что она никогда не предаст его.

— Марджед, — сказал он, — у всех нас в жизни есть что-то, чего мы стыдимся. Во всяком случае, в моей такого много.

— Не рассказывай, — торопливо произнесла она, снова взглянув ему в лицо. — Ничего больше не говори. Если тебе кажется, что ты должен мне в чем-то признаться, чтобы я чувствовала себя лучше, то не стоит. Меня как будто побили. Все, во что я верю сейчас, — это ты и моя любовь к тебе. Больше ничего не говори. Ты меня простишь? Если нет, я пойду домой без лишних слов. Если простишь, тогда давай займемся любовью. Ты мне нужен… если ты согласен простить меня.

Он пристально вглядывался в ее затуманенные глаза. Ему так хотелось признаться сейчас во всем. Очень хотелось.

— Прошу тебя, — взмолилась она, — скажи «да» или «нет». Ничего более. Сегодня мне больше не выдержать.

— Раз так, пойдем в дом, — сказал он. — Я люблю тебя, Марджед.

Он увидел, что она улыбается.

— Однажды ты расскажешь мне все, — промолвила она, — все мрачные подробности своей жизни. Но не сегодня. Сейчас впервые я не хочу ни о чем знать. Я хочу любить. Я хочу доказать тебе и самой себе, что ты значишь все для меня.

— Мы будем любить друг друга, — сказал он, ведя ее в темный угол, уже знакомый им по прежней встрече. — Я весь горю от желания к тебе, любимая.

Он расстелил одеяло и опустился на него вместе с ней.

Она лежала в его объятиях, чувствуя покой и негу. Он спал, что редко с ним случалось во время их встреч. Она снова была счастлива. Она знала, что именно здесь ей хотелось быть, что именно здесь ее место. Что бы она ни чувствовала к Герейнту два дня назад, то была не любовь. Она во всем призналась Ребекке, и он принял ее признание, которое никак не повлияло на его чувство. Она подумала, что Ребекка — мужчина невероятно широкой души.

Сейчас она могла бы уже знать, кто он такой. Она почувствовала, что он готов ей все рассказать. Почему же она не захотела, чтобы он это сделал? Она сама удивилась своему решению. Неужели ей нравилась эта сказка? Пока она не видела его лица и не слышала его имени, пока ничего не знала о его жизни, за исключением фактов, относящихся к Ребекке, она могла вообразить его любым мужчиной, каким только захотела бы. А может быть, она слишком высокого о нем мнения? Может быть, в реальной жизни он вовсе не такой чудесный, как ей кажется?

Возможно, ей действительно не хотелось знать правду. Гораздо сложнее иметь дело с невыдуманным, реальным человеком. Если живешь рядом с таким, то нужно к нему приспосабливаться, учиться принимать его таким, какой он есть, со всеми его недостатками и невозможными привычками. Чтобы притереться к Юрвину, понадобился год или больше… возможно, все пять лет их брака. Близкие отношения, основанные на любви, требуют ежедневной работы души.

Возможно, ей нравился этот сказочный роман, в который реальная жизнь пока не вторглась.

Но возможно, вскоре этому роману придется столкнуться с испытанием жизнью, хочет она того или нет. Она только что закончила мысленный подсчет, чего уже не делала несколько дней. Ее подозрения оправдались. Задержка была на четыре дня. Марджед вспомнила, как вскоре после свадьбы у нее случилась задержка на пять дней, но шестой день разбил все ее надежды неоспоримым доказательством, что она не беременна. На этот же раз задержка была всего на четыре дня.

На секунду ее охватила сильная паника. Нет, она не поддастся страхам. Скорее всего это обычная задержка. И даже если это не так, даже если она носит ребенка в своем чреве, Ребекка не оставит ее. Он сам ей так сказал. И еще он сказал, что она всегда может связаться с ним через Аледа.

Марджед верила ему безгранично. Если он сказал, что не покинет ее, значит, так и будет, хотя мог бы с легкостью не сдержать слова. Как бы она нашла его, если бы он захотел скрыться?

Но она верила ему. Он утаивал от нее правду, но ни раз не солгал. Он любил ее. Он так сказал, и она верила ему.

Марджед потерлась щекой о его обнаженную грудь и вздохнула, довольная. Потом позволила себе заснуть.

Мэтью Харли ругал себя за собственную глупость. Почти рассвело. Он всю ночь проторчал на холме возле фермы Марджед Эванс и промерз до костей в поисках подтверждения того, в чем сам поначалу сомневался.

Накануне он чуть не разорился, давая взятки — две констеблям (они помогали ему преследовать Сирис и потому знали правду о событиях той ночи) и одну лакею в доме. Тем двоим пришлось заплатить, потому что он свалял такого дурака из-за простой дочки фермера. Третья взятка была уплачена, по тому что он отчаянно желал отомстить кому-нибудь за все свои беды, которые на него свалились в последнее время. И кому же лучше отомстить, как не самому графу Уиверну?

Харли был уверен, что Уиверн и есть Ребекка, каким бы невероятным его подозрение ни казалось. Поэтому он и подкупил лакея, чтобы тот следил за хозяином в Тегфане. А сегодня вечером Уиверн выскользнул из дома, не сказав никому ни слова. Узнать, куда он направился, было невозможно, но Харли готов был побиться об заклад, что завтрашний день принесет новость о том, что Ребекка и ее «дети» разрушили еще одну заставу или две. Харли очень надеялся увидеть возвращающегося Уиверна и каким-то образом удостовериться, что Уиверн и Ребекка — один и тот же человек.

Но где устроить засаду? Возле Тегфана — неразумно. Когда хозяин будет подъезжать к дому, то наверняка заранее снимет свой маскарадный костюм. Да и откуда он должен приехать? Вариантов было столько же, сколько направлений.

Впрочем, последний вопрос Харли быстро решил для себя. Когда в прошлый раз он заметил Уиверна ранним утром по дороге домой, тот пересекал холм по тропе от Тайгуина. Тогда еще Харли решил, что у хозяина было свидание с Марджед Эванс. Весьма вероятно, что Марджед тоже сторонница Ребекки. От ее мужа когда-то были одни беды, да и констебль, находившийся в засаде у фермы Вильямсов, видел ее в поздний час, когда она спускалась с холма, — вернее, он видел парнишку, но Харли подозревал, что это была она.

Вполне вероятно, что Марджед и Ребекка любовники.

Итак, Харли выбрал на холме такое место, с которого было бы удобно наблюдать за Тайгуином и Тегфаном одновременно, а самому не попасться никому на глаза, если только на него не наедут. И все же ему казалось, что он даром тратит время. Ему предстояло провести еще несколько часов в одиночестве и холоде, но самое досадное, что скорее всего из этой затеи ничего не выйдет — он только больше обозлится после бессонной ночи.

Наконец он решил, что пора возвращаться домой. Наверное, Уиверн давно уже спит в своей постели в Тегфане. Впрочем, нет. Только Харли собрался пошевелить затекшими конечностями и выйти на пустой холм, как что-то привлекло его внимание, хотя было еще темно. Какое-то светлое пятнышко.

Возле калитки Тайгуина показалась лошадь с двумя седоками. Один из них спрыгнул с седла и помог спуститься на землю второму. На несколько секунд их силуэты слились в один, а затем маленькая фигурка, одетая в темное мужское платье, исчезла за калиткой. Второй человек остался на месте и через несколько секунд поднял руку в прощальном жесте. Затем он вновь сел на лошадь и, свернув на холм, поехал по направлению к Тегфану.

Всадник, как заметил разволновавшийся Харли, был одет во все белое. На нем были свободный белый балахон, светлый парик, а на лице белая маска. Это был Ребекка, тот же самый человек, которого Харли видел у дороги, когда кузнец увез с собой Сирис.

Наверняка это Уиверн. И ехал он сейчас к северному входу в Тегфан. Харли никак не мог последовать за ним, потому что был пешим. Лошадь он не взял — все равно ее некуда было бы спрятать. Кроме того, на лошади он не смог бы оставаться незаметным.

Отъехав от фермы, всадник остановился и бросил взгляд через плечо, должно быть, удостовериться, что его не будет видно. Харли смотрел во все глаза, как всадник стянул сначала парик и маску, которая как шапка надевалась на всю голову, затем избавился от балахона, быстро закатал все вещи в плащ или одеяло и возобновил свой путь.

Рассвет еще не наступил, и расстояние между всадником и Харли было приличное. Но у Харли не оставалось никаких сомнений относительно личности Ребекки. Это был граф Уиверн.

От возбуждения Харли чуть не расхохотался во весь голос. Уиверн попался. Черт возьми, Уиверн попался. Если бы он только захватил с собой оружие или хотя бы пришел сюда с констеблем! Тогда бы можно было отвезти к сэру Гектору Уэббу пленника поважнее, чем Сирис. Не стоит сейчас обнаруживать свое присутствие, раз не удастся поймать Уиверна сегодня. Но рано утром он отправится в Пантнеуидд, чтобы сообщить потрясающую новость — как он собственными глазами наблюдал за превращениями Ребекки в графа Уиверна.

Он следил из засады за Уиверном, который свернул к северному въезду в парк и исчез за деревьями. Харли, конечно, устал, но сомневался, что ему удастся поспать хотя бы несколько часов, оставшихся от ночи.

Хорошо бы зацепить еще и кузнеца. Он бы с удовольствием посмотрел, как будет мучиться Сирис Вильямс на суде, во время чтения приговора, по которому ее любовника сошлют на пожизненную каторгу. Преданная «дочь» Ребекки наверняка будет сослана до конца своих дней. Да, он хотел видеть, как она будет страдать после всего, что сделала ему.

Харли наконец поднялся, размял затекшие ноги и направился домой.

Сэр Гектор Уэбб пребывал в дурном расположении духа. Он беспрестанно повторял жене, а заодно и Морису Митчеллу, приехавшему вчера с визитом, что из него делают преступника и что ему это совсем не нравится.

Явился этот выскочка-репортер из Лондона, разодетый по последней моде, с аристократическим английским выговором, хотя сам, наверное, даже не джентльмен, и принялся расспрашивать их о делах, находящихся в ведении исключительно судебных органов. Он задавал вопросы о ренте, церковной десятине, налоге на бедных, дорожной опеке и пошлинах. И пока шла беседа, сэр Гектор готов был поклясться, что этот тип на стороне проклятых мятежников. Было ли действительно необходимо такое ежегодное резкое увеличение ренты? Как обеспечивается хороший арендатор, который не смог уплатить ренту и поэтому вынужден отказаться от земли? Почему пошлины взимают с фермеров, когда те заняты своим непосредственным делом, например, вывозят известь на поля?

Этот невежда даже не понял, что больше всего дорогам вредят телеги, груженные известью, из-за которых и возникает необходимость постоянно следить за дорогами и ремонтировать их. Но сэр Гектор довольно быстро разъяснил репортеришке, что к чему.

Видимо, приезд репортера в Западный Уэльс был спровоцирован Ребеккой. Разбойнику хватило наглости написать и пригласить журналиста из «Тайме» приехать на место и самому разобраться во всем. В преступлениях вовсе не надо разбираться. Преступления следует пресекать. Преступника нужно поймать и наказать, чтобы впредь другим неповадно было. И тем не менее этот репортер отказался сообщить какие-либо сведения о Ребекке. Он даже не показал письма.

Сэр Гектор готов был побиться об заклад, что этот тип каким-то образом найдет способ поговорить с Ребеккой. При встрече ему наврут с три короба, и он, несомненно, всему поверит. Что ж, если сэр Гектор что-нибудь услышит об этом свидании и если репортер все же откажется дать сведения, тогда он устроит так, что англичанина арестуют все равно за что — хотя бы за пособничество преступнику.

Если верить репортеру, в правительстве серьезно подумывают прислать в Западный Уэльс комиссию для расследования причин беспорядков. Что тут расследовать? Обыкновенные преступления, ясные как день.

Сэр Гектор пребывал в таком дурном расположении духа, что едва поздоровался с Мэтью Харли, когда тот явился ранним утром и попросил возможности побеседовать с глазу на глаз. Управляющего провели в кабинет.

— Харли, — начал сэр Гектор, коротко кивнув ему, — думаю, вы слышали, что вчера ночью снова разрушили заставу в Пенфро. У мерзавцев хватило наглости второй раз пойти на одну и ту же заставу. Я должен расправиться с ними, чего бы мне это ни стоило.

— Сэр, — Мэтью Харли держался, как всегда, почтительно, и все же сэр Гектор заметил, что глаза у него поблескивают, словно он сдерживает волнение, — я знаю, кто такой Ребекка.

Сэр Гектор окаменел.

— Ребекка и граф Уиверн — одно и то же лицо, — торжествуя, объявил Харли.

Сэр Гектор секунду взирал на него с открытым ртом, затем пришел в себя.

— Чепуха, Харли, — сказал он, — чистый вымысел. А я-то было понадеялся.

— Я видел собственными глазами, сэр, — продолжал Харли.

Сэр Гектор внимательно вгляделся в него, затем нахмурился. Он стоял перед камином, сцепив руки за спиной и расставив ноги.

— Расскажите мне точно, что вы видели, Харли, — сказал он.

— Я заподозрил это давно, — начал управляющий. — Однажды вечером я искал его, чтобы спросить позволения взять констеблей преследовать мятежников, но хозяина не оказалось дома, причем никто из слуг не знал, что его нет. Я видел, как он вернулся той же ночью, очень поздно, ехал домой на коне. Но это было всего лишь подозрение, которым даже не стоило делиться. Я ждал более очевидного доказательства, сэр.

— Ну и?.. — Сэр Гектор нетерпеливо взмахнул рукой. — Выкладывайте скорее, это все-таки не театральное представление, хотя я вижу, что вам доставляет удовольствие говорить.

— Вчера вечером, — продолжил Харли, — я узнал, что Уиверн покинул дом. Я залег в засаду на холме, недалеко от того места, где видел его в первый раз, и принялся ждать. На этот раз мне повезло гораздо больше. Перед самым рассветом, сэр, когда я почти перестал надеяться, я увидел Ребекку.

Сэр Гектор с шумом втянул воздух.

— Он был в полном облачении, — продолжал свой рассказ Харли. — Провожал домой женщину — этим можно объяснить столь поздний час. Попрощавшись с ней, он проехал довольно близко от меня, и я видел, как он стянул маску и спрятал ее в узел за седлом, а потом поехал дальше в Тегфан.

— Уиверн, — едва слышно прошептал сэр Гектор. — Будь я проклят. Это был Уиверн?

— Никто иной, — снова торжествуя, подтвердил Харли. — Он попался, сэр. С вашего позволения, я теперь же вернусь в Тегфан и велю констеблям, чтобы они арестовали его и доставили к вам.

Но сэр Гектор ответил не сразу. Он смотрел на Мэтью Харли невидящим взглядом, думая о чем-то своем.

— Нет, — наконец произнес он. — Если мы не найдем у него костюм Ребекки, который, несомненно, хорошо спрятан, единственной уликой против него будут ваши показания. Ваше слово против его слова. То есть слово графа Уиверна против слова его управляющего. Мы рискуем проиграть.

Мэтью Харли вспыхнул.

— Я полагаю, моя честность никогда не подвергалась сомнению, сэр, — сказал он.

— На этот раз дело другое, — сказал сэр Гектор. — Мы не можем рисковать. Нет, нам нужно поймать его с поличным.

— Теперь это будет несложно, раз мы знаем правду, — сказал Харли. — Нужно просто выследить его, сэр. Возможно, нам удастся захватить и других вожаков. У меня есть основание полагать, что второй после Уиверна предводитель, тот, кого зовут Шарлоттой, — это кузнец из Глиндери.

Но сэр Гектор почти не слушал, а лишь хмурился еще больше.

— Хорошо бы устроить так, чтобы он был дискредитирован даже в глазах селян, — произнес он. — Вы ведь понимаете, Харли, что он очень популярная фигура? Он чертовски вежлив со всеми смотрителями застав, которые сносит, ведет себя так, словно приглашает их на танец на придворном балу. Позволяет им уйти, забрав с собой все личные вещи. Но этого мало, он еще и выплачивает им компенсацию из так называемых сундуков Ребекки. А я все ломал голову, откуда берутся эти деньги. Теперь ясно откуда. Нам нужно дискредитировать его.

— Но каким образом, сэр? — осмелился спросить Харли. — Возможно, люди даже не догадываются, кто он. Вчера ночью он был в маске даже со своей женщиной. Возможно, будет достаточно просто открыть его секрет.

— Возможно. — Сэр Гектор подошел к письменному столу и тяжело опустился в дубовое кресло. — Мне нужно время, чтобы все обдумать. Дайте мне день или два. Что нам нужно — так это застава, которую разрушат не столь джентльменски, как это у них заведено.

— Если вмешаются констебли… — начал Харли.

— Нет, нет, нет. — Сэр Гектор побарабанил по столу. — Мы должны заставить его повести себя плохо.

— На ближайшей к Тегфану заставе смотрителем служит некая миссис Филлипс, — произнес Харли. — Не так давно она мне сказала, что не боится Ребекки, потому что сам граф Уиверн пообещал защитить ее. Не знаю, поможет ли нам этот факт, сэр. Просто я сейчас вспомнил.

— Вот как? — Сэр Гектор забарабанил громче. — День, самое большее — два, Харли. Я приеду в Тегфан, и мы поговорим. Постараюсь что-нибудь придумать. Вы пока тоже думайте. И держите ухо востро.

— Слушаюсь, сэр. — Мэтью Харли почтительно поклонился и повернулся, чтобы уйти.

— Харли, — окликнул его сэр Гектор. — Вы молодец. Я не забуду этой услуги. И леди Стелла тоже.

— Рад услужить вам, сэр, — ответил Харли.