Навсегда моя (СИ)

Глава 19 — Глеб

Когда я вижу Дашку со спортивной сумкой, не сразу понимаю, что к чему, но все равно зову ее. Наверное, она опять меня не поняла или я выражаюсь не так, черт знает. Мне просто хотелось дать ей понять, что от Артема нужно держаться подальше, и дело совсем не в моей накрученной ревности. Не очень приятно признавать, но я действительно ревную. Как сумасшедший.

Настигаю ее уже около ворот, но остановить не успеваю: Даша садится в такси, белую Шкоду с номером сто пятьдесят пять, пока я злюсь. На себя. На нее. На Артема.

Надеюсь, что она поехала не к нему. Проклятье… Как же жилось проще раньше, пока не было Нестера, моего универа и травмы Дашки.

Я не зацикливался на ней, просто тайком поглядывал на Дашу, иногда мысленно отмечал, как она хорошо выглядит, а иногда наоборот, задумывался, почему у нее нет настроения или бледное лицо. Нет, я не видел и не мог в принципе увидеть в этой девушке сестру. Да и семьей своей не считал. Однако Даша все равно всегда была чем-то важным, она занимала особое место в моем сердце, как бы сильно я не пытался сбежать от этого чувства, сколько бы замков не вешал.

Возвращаюсь домой, по пути вытаскиваю мобильный, заостряя внимание, что на часах почти половина девятого. А потом резко останавливаюсь в холле, происходящее повергает в шок.

Маленькая худенькая девочка с длинными белыми косами, в чешках идет по коридору следом за моей матерью. У меня перехватывает дыхание, словно кто-то со всей силы ударил в грудь, в область солнечного сплетения. Не могу ни сглотнуть, ни выдохнуть, так и смотрю на них, медленно удаляющихся от меня. Ей богу, будто кошмарный сон, который преследует по кругу уже не первый год. Мать не улыбается, она всегда была скупой на эмоции, только что-то приговаривает этой девочке. Та же наоборот глотает каждое ее слово, жест и смотрит так воодушевленно, будто перед ней настоящая мать. Точно также в свое время и Дашка себя вела: бегала собачонкой за мамой, видела в ней родню, тогда как мать хоть и чокнулась, но в приемной дочке свою кровь никогда не видела.

Срываюсь с места, сократив между нами расстояние и наплевав на все нормы приличия, кричу на весь особняк:

— Ты в конец спятила?

Малышка вздрагивает, зато мама и глазом не моргнет. Только кольцо на пальце в типичной манере крутит.

— Это Алина, наш член семьи и будущая звезда балета. У нее отличные данные, — то ли хвалит, то ли констатирует она факт.

— А Дашка? Ты восемь лет назад притащила ее в наш дом с этими же словами.

— Больше она мне не нужна, — отмахивается она. И тут все — меня накрывает. Подхожу к журнальному столику, беру вазу и со всей дури швыряю ее в стену. Девчонка визжит, мама же молча кидает на меня равнодушный взгляд. Тогда я ставлю ногу на столик и переворачиваю его. Грохот разлетается по пустому, никому не нужному дому.

— Глеб, — в типичной манере учительницы произносит она мое имя.

— Зачем? — у меня дрожат губы, и яркие вспышки воспоминаний туманом затягивают пленку на глазах. Снова удушающее чувство вины, которое сдавливает удавку на шее. Я ненавижу себя. За все. И в том числе за то, что Дашке испортил жизнь. Если бы не я, моя мать не сошла бы с ума и не стала делать из незнакомого ребенка балетную куклу.

— Пойди, подыши воздухом, — сухо говорит мама. — Заодно скажи прислуге, чтобы вещи Дарьи выставили из комнаты.

— Ты что… — у меня язык заплетается, — ее выгнала?

Она лишь ведет плечом.

— Мама, — не верю своим ушам. — У нее же никого нет. Она… одна.

— Ты, кажется, о ней печешься больше, чем положено, — неожиданно в ее фразе проскакивает нотка раздражения. За последние восемь лет мать была для меня закрытой книгой, и то, что она вдруг вспыхнула, даже на один процент, уже в какой-то степени радует. Значит, в ней не умерло все человечное.

— Да, — более спокойным тоном отвечаю, используя эту манипуляцию. — Ты ведь так хотела, чтобы у меня появилась сестра. И я, как настоящий брат, готов за нее глотку перегрызть. Разве это неправильно?

У мамы дергается глаз, и чтобы скрыть это, она тут же отворачивается. Делает вдох и снова начинает говорить:

— В доме полно комнат, — хмурится она, затем берет под руку свою новую дочку и тянет ее за собой на второй этаж.

— Хватит портить жизнь детям! — мой сломленный голос разлетается эхом. — Ты ничего не сможешь вернуть. Все. Баста. Прекращай!

— Глеб! — и вот опять — закрылась. Спрятала душу, которая уверен, у нее разорвана в клочья.

— Иначе я уйду от тебя. Нет, — помедлив добавляю. — Мы с Дашей уйдем вместе.

Сколько раз хотел уехать из этого дурдома, бросить мать, отказаться от нее, но понимал, что если свалю, то потеряю возможность хотя бы изредка видеть Дашу. Знать, что с ней все хорошо, и никто не обижает. Тем более она бы со мной ни за что не бросила этот замок из «песка», балет, мать. Она вообще до чертиков преданная. Хорошая, не то, что я. Хотя где-то в глубине души мне жалко женщину, которая меня родила. Но в то же время, это как алкоголизм, ты либо принимаешь болезнь и лечишься, либо сдыхаешь где-то в подворотне в обнимку с бутылкой.

Ничего не ответив, мама уходит, оставив меня одного.

Сажусь в кресло, пытаюсь передохнуть, вернее, перезагрузиться, а сам то и дело на часы поглядываю и думаю про Дашку. Какого ей было увидеть, эту девчонку у себя в спальне? Понять, что мать в нее уже никогда не поверит. Годы упорных тренировок, потерянное детство прошли даром. Сердце сжимается за эту глупышку.

Спустя час, начинаю расхаживать по дому: заглядываю в зимний сад, брожу по коридорам словно привидение. За окном сверкает молния и гремит гром, скоро начнется дождь. Перед глазами вдруг отчетливо появляются картинки, как Дашка сидит где-то на лавке, мерзнет, а может и плачет. И мне настолько паршиво самому становится, будто я ее предал, хотя никогда не обещал быть ни другом, ни уж тем более братом.

Очередная вспышка молнии освещает темный коридор, где я молчаливо стою и разглядываю дорожку, ведущую домой. А когда крупные капли дождя падают на землю, заставив меня послать все предубеждения к чертовой бабушке, я срываюсь с места и выхожу на улицу. Сажусь в свой спорткар и на полной скорости вылетаю с придомовой территории.

Почему-то, кажется, сейчас я нужен Дашке, несмотря на то, что она меня ненавидит.

Набираю ее номер, выезжая на центральную трассу, но она не отвечает, и в конце вообще отключает мобильник. Дурочка! А если что-то случится?

— Твою ж… — громко выдыхаю, объезжая разные улочки, и пытаясь разглядеть в запотевающее окно знакомый силуэт. Но никого не вижу, кроме незнакомцев.

Проезжаю по центральным трассам, мимо сквера, разных кафешек. Трачу не меньше двух часов на поиски, а результат нулевой. На часах десять вечера. Куда ее черт понес? К кому пошла? Бесит, что даже предположить не могу, мы настолько друг от друга далеки, почти незнакомцы. Снова звоню Дашке и получаю “абонент недоступен”. Разозлившись, бью по рулю, громко выругавшись.

И когда, кажется, что мои пытки окончательно провалились, я вдруг останавливаю взгляд на остановке, вернее на лавке, которая находится под маленьким прозрачным козырьком. Там сидит девушка, нет, не просто девушка. Это Даша. Точно она. Ее пепельные пряди развиваются на ветру, хотя уходила она с дулей. Ноги скрещены, голова опущена, словно Дашка плачет или пытается сдержать слезы.

Вытаскиваю из бардачка зонтик, выхожу на улицу и бегу к ней, успев промокнуть. Подхожу ближе, и буквально в двух шагах от лавки, открываю большой черный зонт. Даша реагирует не сразу, а когда поднимает голову, в ее красных от слез глаз читается удивление. По щекам скатываются капли от дождя или это слезы, я не понимаю, но она неплохо промокла и вся дрожит. Мне до одури хочется обнять ее, прижать к себе так крепко, насколько это, возможно, отогреть и сказать, что она никогда не была одна.

Но… бесконечное “но” застряло осколком в моем идиотском подсознании. Словно поступив, таким образом, я совершу предательство.

— Глеб, — шепчет Даша. Сглатываю, не могу смотреть на нее такую: разбитую, сломленную и бесконечно печальную.

Вместо ответа, беру ее сумку с вещами.

— Глеб, что ты…

— Домой пошли, заболеть собралась что ли?

Она молча хлопает ресницами, и так растерянно кусает мокрые губы, что мне, как бы по-идиотски не звучало, и самому хочется их укусить. Проклятье! С ума окончательно сошел.

— Твоя мама меня выгнала, — всхлипнув, произносит Даша. От сочетания “мама” и “выгнала” едва не взрываюсь. Как вспомню ту девочку, аж кулаки сразу сжимаются.

— Это и мой дом, — на полном серьезе говорю ей. Обратного пути не будет, понимаю, но и не сказать не могу. — Я тебя не выгонял и… — набираю полные легкие воздуха, никогда не думал, что буду говорить об этом вслух. — Я тебя не выгоню. Пошли домой, Даша.

— Зачем? — очередной всхлип, словно шальная пуля по моим нервным клеткам. Ну почему она не может молча встать и пойти? — Я не могу танцевать, вечно падаю на сцене после травмы, ищу среди толпы твою маму, я… — голос у Дашки становится хриплым, дыхание сбивчивым, видно, как она волнуется. — Мне не для кого танцевать, я потеряла смысл жизни.

— А что разве… обязательно танцевать для кого-то конкретного? Разве… не главное, получать удовольствие? Да и падать — нормально.

— Падать можно, когда ты можешь встать. А я не могу… — в сердцах кричит она, но тут же замолкает и сжимает кулаки. Тогда я подхожу, и неожиданно для самого себя, беру Дашку за руку, переплетая наши пальцы. Ее ледяные, словно льдинки, и мои обжигающие, подобно углям.

— Не проблема, я помогу тебе. — Правда вырывается наружу против моей воли, ведь я столько раз негласно итак помогал ей.

— Что? — она дергает руку, но я лишь крепче сжимаю ее.

— Если упадешь, я помогу подняться.