Навсегда моя (СИ)

Глава 28 — Даша

Секунды вдруг начинают сливаться в одно целое под названием вечность, когда я ощущаю вкус губ Глеба на своих губах. Не сразу понимаю, что происходит, ведь я хотела уйти, мое сердце разрывалось от обиды, тревоги и чего-то еще, очень болезненного и необъяснимого. А потом Глеб сказал, что я нужна ему, и эта короткая фраза заполнила пустоту в моей душе. Там одна за другой стали загораться звезды, хотя раньше мне казалось, что у моих звезд давно села батарейка.

По инерции, больше мне не хочется сдерживать рвущиеся наружу чувства, я обвиваю руками вокруг шеи Глеба и принимаю его поцелуи: не жаркие или страстные, а изголодавшиеся. Он целует меня так, словно всегда мечтал об этом — обо мне, о нас, о чем-то большем. Даже не верится, что такое в принципе возможно.

Запустив руки в мои волосы, Глеб стягивает заколку, позволяя прядям рассыпаться каскадом по моим плечам. Он делает шаг, заставляя меня подчиняться и двигаться с ним в одном направлении. При этом, мы не останавливаясь в поцелуях, и в этот миг, кажется, что каждая частичка Гордеева принадлежит мне одной. Что он готов остаться со мной навечно, и от этого жар внизу живота только усиливается.

Мои руки проникают под майку Глеба, но он внезапно вздрагивает и морщится. Дыхание сбивчивое, взгляд опьяненный, горящий.

— Прости, — робко шепчу, ощущая, как смущение накрывает с головой. Мне даже хочется сбежать, спрятаться, уж больно эти чувства оголенные, в какой-то степени стыдливые.

— Иди ко мне, Дашка, — побег отменяется, ведь Глеб меня притягивает обратно, позволяя уткнуться носом в его грудь. Это все взаправду? Я точно не сплю?!

Горячая ладонь касается моей макушки, и этот заботливый жест ничуть не хуже того поцелуя, который я по своей глупости прервала.

— Прости, тебе же больно, — почти неслышно произношу, а сама не отхожу, вдруг сказка раствориться и оставить после себя только звездную пыль. Пока к такому раскладу я не готова.

— Вообще, мне сейчас больше, чем приятно, — в его голосе звучит игривая нотка, а потом Глеб наклоняется и губами обхватывает мочку моего уха. Ласкает ее языком, щекоча дыханием кожу. Гордеев делает это так, как если бы мы давно встречались: обыденно, будто он мой парень.

— Вот как? — тихонько отвечаю, ерзая в его объятиях. Сердце глухо ухает, по телу бегают мурашки, а губы — они изнывают в продолжении. Раньше я представить себе не могла, что от банального прикосновения может вот так закручивать вихрем.

— Ты еще маленькая, Дашка, — подшучивает Глеб, теперь уже окончательно отдаляясь от меня.

— Значит, тебя посадят, — откуда-то берется настроение для шуток. — За совращение несовершеннолетних.

— То есть… — уголок его губ тянется вверх, а взгляд все такой же шальной. Глеб вроде ничего не делает, лишь стоит напротив, а ощущение, что он касается каждого моего участка кожи, оставляя после себя ожоги. — Я совратил тебя?

— У меня… там еда вообще-то, — вспыхиваю, смущаясь, и тут же резко разворачиваюсь — бегу на кухню. Глеб тоже не стоит на месте, идет за мной, а уж на кухне пристраивается позади, обнимает, зарывается носом в мои волосы. Он такой нежный, податливый, другой человек. И ничего вроде такого не происходит, но, кажется, что я познала, каково это — быть на седьмом небе от счастья.

Мамочки… Мы реально с Глебом… целуемся? Обнимаемся? Он… пристает ко мне? Он подрался за меня? Наверное, я проспала момент, когда мы влюбились в друг друга и стали парой.

— Глеб, — шепчу и вроде пытаюсь выбраться, а вроде и не пытаюсь, просто ерзаю, даже вон — голову в бок отвожу, чтобы ему целовать меня в шею было удобнее. Ух, а какие у него все-таки горячие губы. Кажется, мой мозг поплыл окончательно и дал сбой.

— Обработаешь мои раны? — он говорит о серьезных вещах, а в интонации читается флирт.

— Конечно, только для начала тебе нужно сесть и… перестать это делать.

Глеб отходит, усаживается на стул, и теперь просто смотрит на меня. Нет, не просто, меня аж в жар бросает от него. Разве можно всего лишь взглядом учащать чей-то пульс и пробуждать бабочек в животе? Можно, Глеб Гордеев тому яркое подтверждение.

— Перестать делать… что? — он явно понимает, на что я намекаю, но специально переспрашивает, и главное делает это таким тоном, что у меня вспыхивает все по новой внутри.

— Ну… — начинаю часто моргать, закусываю губу и пытаюсь восстановить дыхание. Ох, не припомню, когда в последний раз так волновалась. — Целовать, — чуть тише добавляю.

— А если я не хочу? — вот у кого самоуверенности не заниматься, так у Гордеева. Уверенна, он даже раздетым себя прекрасно чувствовал бы перед огромной публикой.

— Глеб! — крякнув от смущения, я отворачиваюсь.

— Ладно, я понял, — капитулирующее заявляет он. — Буду паинькой. Но рану мою хотя бы на лице тебе придется обработать. Только в душ схожу, честно сказать, у меня стойкое ощущение, что мне туда очень надо.

Ответа моего он не ждет, молча поднимается и удаляется в сторону ванной комнаты. И тут меня переклинивает, очередная странная фраза срывается с губ. Хотя я произношу ее без всякой пошлой мысли, наоборот, пытаюсь проявить заботу.

— Постой, тебе, наверное, нужна помощь. Помочь раздеться?

Глеб оглядывается, наши взгляды пересекаются, и только теперь я понимаю, насколько двояко прозвучал мой вопрос. Ну что за дурочка? Мозг, ты там все — вышел в кювет? Возвращаться не планируешь?!

— Разве не ты только что просила меня прекратить? — с улыбкой произносит Гордеев. И бровками главное так играет, лис настоящий. Никогда не скажешь, что у него там что-то болит, весь вон светится и заставляет меня смущаться. Из ушей едва пар не валит, до того я понимаю, что влипла. Где там мой плащ невидимка? Можно, пожалуйста, а лучше два.

— Я не… я не это имела ввиду.

— Расслабься, — с усмешкой отвечает он, открывая дверь в ванную. — Я понял, о чем ты говорила. Я справлюсь.

— Угу… — склонив голову, шепчу, избегая неловкого взгляда.

— Хотя, — кидает он перед тем, как окончательно скрыться в ванной. — Мой вариант мне нравится больше.

— Иди уже, — кое-как выдавливаю из себя.

И о чудо! Гордеев уходит. А я… я просто усаживаюсь на стул и громко выдыхаю.

Правда, шуточки Глеба не заканчиваются ни после душа, ни даже после ужина. Хотя под вечер я уже перестаю смущаться, и воспринимаю их как нечто обыденное, а на какие-то отвечаю под стать Гордееву.

— Делаешь успехи, — отмечает он.

— Ну так… у меня хороший учитель, — не теряюсь я.

Мы стоим напротив наших комнат, облокотившись спинами о стены. Честно, мне не хочется прощаться с ним, кажется, если я лягу спать, то хорошее закончится. Или еще хуже — окажется сном. До сих пор не верю, что мы целовались. Глеб же наоборот зевает, выглядит усталым. Уверена, после драки он плохо себя чувствует, хоть и кичится обратным. И в больницу, дурачок, наотрез ехать отказался.

— Иди отдыхай, — против воли, прощаюсь с ним первой.

— Угу, — кивает он. Открывает дверь и прежде, чем уйти, добавляет. — Может, сходим завтра куда-нибудь после тренировки?

— Ты… — я прикусываю губу, стараясь не превратиться в лужицу. — Приглашаешь меня на свидание?

— Да, — довольно тихо произносит он, что ему крайне не свойственно. — Девушку, которая мне нравится, я приглашаю на свидание. Отказы не принимаются.

— Даже если ты будешь плохо себя чувствовать? — напоминаю я, ссадины на его лице заставляет мое сердце сжаться.

— Когда я с тобой — мне хорошо.

Вот и все — одна фраза, оказывается, сумела изменить целый мир вокруг меня. Быть особенной для кого-то, слышать, что с тобой хорошо, и ты нужна… Я просила об этом с рождения. Неужели теперь все наладится, и судьба позволит мне стать счастливой?

Так странно и даже страшно. А вдруг?.. Вдруг подует ветер и карточный домик моего счесться разрушиться?..