Найду и удержу

15

Варя любила март — море света и солнца. Ей нравились резкие, отчетливые тени стволов деревьев, сверкающие сосульки. Капель. Самой гармоничной ей казалась песня большой синицы — в ритме падающих капель воды. «Зиньзивер, зиньзивер».

Варя встала с кровати, подошла к окну и отдернула занавеску из клетчатой льняной ткани. Солнце мерцало на небе, оно походило на пережаренный яичный желток — недоглядишь, и он затягивается тонким слоем белка.

Перед глазами расстилалось белое поле, бесконечное и нетронутое. Может быть, на нем есть следы заячьих лап или цепочки крошечных следов с тонкой полоской от волочившегося хвостика мыши-полевки.

Нетронутая белизна резала глаза, перед ними замелькала черная мушка, Варя потерла их кулаком, прогоняя. Потом снова посмотрела в окно, как будто что-то неясное требовало — взгляни же.

Нет, это не мушка в глазах, темная точка двигалась к ней, как будто ее окно было маяком в море белизны. Кто-то идет по полю? От станции, которая в пяти километрах? Прежде и здесь останавливались поезда, но не все. А теперь нет даже будки, в которой прежде продавали билеты.

Варя почувствовала, как напряглось сердце, замерло, потом дернулось и помчалось с бешеной скоростью.

Господи, это сон? Она видит себя в позапрошлом веке? Иначе откуда взяться на поле гусару? Она громко засмеялась. «Брось, — одернула она себя. — Сама знаешь, кто этот гусар».

Варя догадалась по резкому взмаху рук. Ясно, он идет на широких охотничьих лыжах, подбитых камусом — шкурой, снятой с лосиных ног. Они хорошо держат человека на рыхлом глубоком снегу, в таких не провалишься и не устанешь.

Он идет быстро, умело, седельная сумка из полинявшей кожи болтается на плече.

Он идет к ней. Он идет к ней… навсегда?

Варя почувствовала, как опасение сдавило сердце. А она готова — навсегда?

В горле запершило, Варя закашлялась. Хорошо бы промочить его водой, но она не могла оторваться от окна и выйти в кухню. Она представила себе, как в горло вливается минеральная вода без газа, и горло успокоилось.

Варя уже видела раскрасневшееся лицо и заиндевевшие брови под самым кивером. Плюмаж тоже заиндевел, он из розоватого превратился в желтоватый от инея. Полные губы, которые так жадно целовали ее, что случалось нечасто, были полураскрыты.

Но… почему он оделся вот так?

Сейчас она узнает, пообещала себе Варя.

Она накинула на себя толстый вязаный жакет, длинный, ниже колен, на ноги натянула толстые пестрые гольфы.

На крыльце раздались шаги, в дверь постучали.

— Кто в тереме живет? — спросил нарочито грозный голос. А потом Варя услышала сдавленный крик.

Она похолодела и кинулась к двери. Непослушными руками отдернула засов в сенях, вылетела на крыльцо, как была, без валенок, и оказалась в объятиях Саши.

— Что? Что случилось? — Она схватила его за голову, на которой не было кивера. — Но он был, был, — говорила она. — Кивер был, я видела, не понимаю.

— Он есть, — захохотал Ястребов. — Смотри!

Варя посмотрела туда, куда указал Саша.

Хорошо было бы протереть глаза, но руки заняты. Они обхватили Сашу за шею.

Возле самого крыльца сидел Мидас и грыз плюмаж. Он рычал так, будто это живая канарейка, которую он наконец настиг.

— Мидас, Господи… — прошептала Варя и уткнулась лицом в Саше в грудь. — Я не могу на это смотреть.

Он погладил ее по спине.

— Здравствуй, Варя, — прошептал он.

— А еще называется Мидасом, — бормотала она. — Вместо того чтобы все обращать в золото, он портит твой кивер.

— Но я ему благодарен за это, — усмехнулся Саша, целуя ее в один глаз, потом в другой.

— Почему? — Она приподняла голову.

— Потому что ты — моя гусарочка. А по традиции клуба женщина станет полноправным членом, если сделает что-то своими руками для мужчины. Например, кивер для меня. — Он засмеялся, очень довольный собой.

— Какой-то девятнадцатый век, — фыркнула Варя. — Послушай, а может быть, ты договорился с Мидасом? — Она подозрительно посмотрела на Сашу. — Подкупил его?

— Да разве можно подкупить Мидаса? — Саша покачал головой. — Тот, кто сам управляет золотом, неподкупен.

Между тем Мидас освободил кивер от плюмажа. Перья валялись на белом снегу, теперь еще заметней стал их желтоватый оттенок.

— Идем, — сказала Варя и потянула Сашу за руку в дом.

Саша поднял лыжи и прислонил их к стене.

— Ну, привет, — сказала она. — Так чем я обязана твоему появлению, да еще в маскараде? Ты собирался приехать через неделю.

Он вздохнул и улыбнулся. Они вошли в дом.

— В этом наряде я могу сделать то, на что не решился бы в обычном. — Он быстро опустился на одно колено. — Варвара Николаевна, я прошу вашей руки…

Варя вспыхнула.

— Ты просишь… что?

— Руки, — повторил он, продолжая стоять в той же позе. — Я не прошу сердца…

— П-почему?

— Потому что сердце ваше — давно мое. Вы это знаете сами…

Варя молча смотрела в его красное от мороза лицо. Под ее взглядом оно становилось мягким, нежным и каким-то беззащитно молодым. Как будто этот мужчина стремительно молодел, ему очень далеко до сорока…

— Ты не слишком самоуверен? — спросила она, а губы плясали. Конечно, конечно, она сама знала, что ее сердце уже отдано ему. Об этом догадалась даже ее мать, которая, казалось, так занята собой.

— Нет. Потому что и я свое сердце отдал тебе. Сразу, как только увидел.

Об этом тоже она знала. И знала ее мать.

— Уж прямо сразу, — хрипло произнесла она.

— А ты не знаешь, — насмешливо бросил он. — Так сколько мне еще стоять вот так?

— Ох! — Варя вскочила из-за стола. — Вставай. — Она протянула к нему руки.

— Не встану, пока не услышу то, что хочу услышать.

— А что ты хочешь услышать? — Варя уже пришла в себя и знала, что ответит.

— Я сделал предложение и хочу слышать, что ты его принимаешь.

Варя, не думая ни секунды, опустилась на колени перед ним.

— Да, — сказала она. — Да, я согласна.

Он обнял ее, а она вдруг представила себе картину со стороны и засмеялась. Гусар и девушка в таежной избе стоят на коленях и объясняются в любви.

Дверь скрипнула, Варя замерла. Кто это?

Это был Мидас, он протиснул свое большое тело в щель, в проеме между полом и краем длинной тканой скатерти они увидели, как промелькнули четыре пушистые ноги.

— Ты выбрал очень правильное место, — прошептала она. — Мы почти под столом. Даже он нас не заметил.

— Здесь очень правильный стол. Высокий и широкий, — ответил он.

— Я люблю такие столы. На них даже можно спать.

Он хмыкнул:

— На самом деле? Попробуем? — Он сильнее прижал ее к себе, а она почувствовала, как сердце ухнуло вниз, в живот, кровь рванулась к бедрам.

— Здесь есть кровать. Между прочим, я только что из нее вылезла, даже не успела застелить.

Он наклонился и прикоснулся жесткими обветренными губами к мочке уха.

— Возьми меня… к себе, — прошептал он ей в ухо, поднялся на ноги, увлекая за собой.

Ее постель еще не остыла, а может быть, их тела горели так, что пуховая перина нагрелась от них.

— Боже мой, Боже мой, — бормотал он, обнимая ее. Варя не догадывалась, что значили для него эти простые слова, что за чувства они выражали.

Но он знал. Он не думал, что когда-то сможет ощутить то, что довелось сейчас. Как будто не было двадцати лет жизни с другой женщиной, он снова юноша, который впервые почувствовал себя мужчиной. Он вернулся в прошлое. К самому себе.

— Ты ведешь себя как настоящий гусар. Но я не маркитантка.

Он засмеялся:

— Ты моя любимая жена, вот кто ты.

— Еще нет.

— Я уже договорился…

— …о тайном венчании? — со смехом спросила она. Но голос дрогнул.

— Конечно, — сказал Саша.

— Брось свои шутки, Ястреб…ов. — Она засмеялась.

— Не обзывайся. — Он прижался губами к ее губам. — Я серьезно, — сказал он, наваливаясь на нее. — Священник ждет нас.

— Г…де? — заикаясь спросила Варя, помогая расстегнуть ему золотые пуговицы.

— В Новоселкове. — Он махнул в сторону белого поля. — Это он дал мне лыжи.

— Откуда ты его знаешь?

— Он из нашего военно-исторического клуба.

— Так вот почему ты нарядился в форму на самом деле?

— Ну да. — Он улыбнулся. — Нас будут снимать на видеокамеру. Для истории. Я думаю, — он посмотрел на часы, — все собрались…

— Мы должны идти прямо сейчас?

— Не-ет, пускай подождут…

Никто из них не мог бы сказать, сколько времени прошло, пока они взмывали вверх, парили, кричали, опускались вниз… Это был полет вне времени и пространства, тайный полет двоих.

А когда они наконец, не выпуская друг друга из объятий, открыли глаза, Варя спросила его:

— А ты… уже развелся?

— Да, это было совсем нетрудно. — Он усмехнулся. — Моя жена даровала мне свободу спокойно. Она сама тяготилась нашим браком.

— У нее кто-то был?

— Был. Ты знаешь кто. Он и теперь есть. Он еще будет… какое-то время. Но не станем говорить о них.

— Так что ты хочешь, чтобы мы делали?

— Я уже сказал — будем венчаться.

— Но у меня здесь нет платья. — Варя улыбнулась. — Мое бальное очень похоже на подвенечное, но оно дома. Знаешь, мне было так жаль, что ты не видел меня в нем.

— Я увижу, я очень хочу. Я буду видеть тебя каждый день. Во всем… и без всего. — Он засмеялся.

— Да ну тебя. — Варя легонько шлепнула его по руке, которая лежала у нее на груди.

— Знаешь, мне понравилось поле, по которому я сюда шел. Я арендовал бы его для тренировок военно-исторических клубов. Ты не знаешь, оно кому-то принадлежит?

— Не кому-то, гусар. Оно в аренде у Родиона Степановича. Не знаю, как ему покажется такое соседство. Люди, птицы, кони…

— Пожалуй, нет. Но можем мы хотя бы арендовать этот домик на медовый месяц?

— Я думаю.

— Значит, продолжим?

Варя обняла его за шею и закрыла глаза.

— Ты хочешь еще раз убедиться, что мы подходим друг другу? — насмешливо спросила она.

— Мы подходим. По всем параметрам.

Под закрытыми веками она видела точку на белом поле, потом она превратилась в гусара. Который думает, что это он нашел ее. Пускай.

Пускай он думает, что нашел ее, но она его удержит.