Найду и удержу

2

Когда Варя Беломытцева пришла работать в музей, ей показалось, что она окунулась в глубокое прошлое, хотя отдел родной природы — это и настоящее тоже. Варя оказалась за чистым столом и за чистым листом. Родион Степанович, ее дедушка, сумел добыть старый, списанный в институте компьютер.

Однажды, набирая текст, утомившись от ныряния взглядом в оригинал, который лежал слева от клавиатуры, она разозлилась настолько, что написала письмо директору. Ей нужен сканер, вот и все.

Директор вызвал ее к себе, вынул ее заявку и, пристально глядя на нее, уложил в папку с надписью: «Для спонсоров».

— Все поняла, Варвара Николаевна? Вот у них, — он потыкал желтым от табака пальцем в слово «спонсоров», — проси. — Потом отодвинул папку подальше от себя, и этот жест Варе показался брезгливым.

Чем дольше Варя работала в музее, тем яснее понимала, что ей придется научиться просить. Она не умела этого делать, и одна мысль, что она с кем-то чужим заговорит о деньгах, вгоняла ее в тоску.

В тот вечер Родион Степанович вернулся домой позднее обычного.

— Смотрите, девочки, с чем я сегодня! — Он засмеялся и опустил на пол прихожей коробку, в которой что-то звякнуло.

— Папа, ты купил наконец нормальную люстру в свою берлогу? — сказала Лидия Родионовна.

— Люстру? Да зачем она мне? — Родион Степанович покрутил головой. — Нет, я прошу вас, более того, я настаиваю, чтобы вы угадали, что я принес.

Варя уставилась на коробку из светлого картона.

— Родион Степанович принес нечто, чего никогда не приносил.

— Да. — Он вздохнул. — Ты, Варвара, не назвала сам предмет, но учуяла суть. Неужели какая-то разбилась? — Он втянул носом воздух. Пышные усы заколебались, борода вздернулась вверх, когда губы разъехались. — Дар-р-р… спонсор-pa! — прорычал он угрожающе.

— Кого? — удивилась Лидия Родионовна. — Папа, нам грозит еще один приб… — Она не договорила и прихлопнула рот ладошкой.

— Мама, он не прибалт, — насмешливо заметила Варя. — И я прошу тебя, перестань опасаться этого слова. Я практически здорова, — фыркнула Варя. — Где же ты откопал себе спонсора?

— Я? Ты думаешь, твой дед может у кого-то что-то просить? — Он выпятил грудь и подбоченился. — Всегда просили меня о чем-то. А если мне что-то было нужно, меня умоляли это принять… Понимаешь? Чувствуешь разницу?

— Кажется, я догадываюсь. Варины светлые брови сошлись на переносице. — В коробке звенят бутылки с пивом. А одарил тебя пивной божок Скурихин. Твой бывший студент.

— Ты просто… ручная Агата Кристи, — похвалил дед. — Все верно.

— Ручная? — повторила Лидия Романовна. — Как это, папа?

— Ну, домашняя, так будет точнее, — хмыкнул он.

— Родион Степанович, научи-и. — В голосе Вари слышалась такая искренняя мольба, что дед засмеялся.

— Что, приперло, да? Ох, музейный ты наш работник. Ладно. — Дед наклонился над коробкой и поднял ее. — Лидия, сушеную красноперку из Астрахани на стол! Соединим дары и поговорим о том, как надо обходиться со спонсорами.

Семейство уселось за стол, который занимал половину кухни. Большие пивные кружки с певчими птицами на боках вспенились, Родин Степанович постучал красноперкой по краю стола. А потом снял с нее шкурку и впился пальцами в хребет, отрывая длинные мясистые полоски.

— Какой ты ловкий, папа, — удивилась Лидия. — Я не помню, чтобы ты когда-то ел сушеную рыбу с пивом.

— Память юности, дорогая дочь. Прежде пиво и сушеная рыба относились к числу деликатесов. — Они выпили по большому глотку пива, и Родион Степанович сказал: — Скурихин — молодец. Нашел себя парень.

— В таком случае зачем он искал тебя? — спросила Варя.

— Тоже память прошлого. — Он улыбнулся. — Тревожит. Знаете, сквозь вот такую пену, — он поднял кружку и поднес ее к глазам, — ему хочется увидеть то, что ему до сих пор кажется значительным. Но по-прежнему недосягаемым.

Лидия фыркнула:

— Ну конечно. При его деньгах только и думать о птицах, которых он изучал сто лет назад. Он ведь почти мой ровесник.

— В том-то и дело. — Глаза Родиона Степановича искрились, как пивная пена в свете лампы, свисавшей над столом. — Он старой закалки, пока смущается своего богатства. Вы бы видели, как он ко мне кинулся. Затащил к себе в ресторан, одарил пивом. Его шофер довез меня на черном джипе до самого подъезда.

— Тебя кто-нибудь видел? — со смехом спросила Варя.

— Ага. — Родион Степанович веселился, как подросток. — Старушка Филимоновна. Она гуляла со своей разжиревшей таксой.

— Та, которая увидела меня в шубе из енота и сказала, что я богачка? — засмеялась Лидия.

— Она. — Родион Степанович отмахнулся.

— Значит, ты понял, как привлечь спонсоров? — спросила Варя. Больше всего ей хотелось узнать это. — Как? — Варя так резко подалась к деду, что пиво выплеснулось через край.

— Веди себя так, будто ты делаешь одолжение тому, от кого принимаешь помощь.

— Дикая мысль, папа, — с привычной для нее прямотой заявила Лидия.

— Тем не менее она верна. Особенно для такого маленького городка, как наш Суходольск. Но самое главное — найти первого.

— Дедушка! Родион Степанович! Отдай его мне! — молящим голосом попросила Варя.

— Дарю, — сказал он. — Кстати, за это он будет мне премного благодарен. Он не знал, что для меня сделать, а я ему теперь скажу… — Дед сощурился. — Все! Я понял! Я тебя, Варвара, сведу с ним. Но при одном условии.

— Каком?

— Ты согласишься на его деньги открыть в вашем музее отдел родной природы. А я одарю отдел своей коллекцией голосов птиц.

У деда был давний план — он хотел, чтобы в краеведческом музее открылся отдел родной природы. Он хотел, чтобы его записи птичьих голосов хранились там. Но для этого нужны деньги. На то, что музей получает из бюджета, ничего не откроешь. А еще ему хотелось, чтобы при музее работал клуб любителей певчих птиц. Но и на него нужны деньги.

— Знаешь, Варвара, сейчас в моде благотворительность. Я знаю, из кого можно вытряхнуть деньги. Если создать благотворительный фонд, а при нем — клуб, а клуб — при отделе музея, то ты станешь его директором.

Варя засмеялась:

— Какие хитрые мечты. Прямо какая-то матрешка.

— А она и есть суть нашей жизни. Одно в другом — надежно. Малое — в большом.

— Похоже, папа, я напрасно сомневалась. Если Варюха согласится, то облагодетельствует вас обоих — и тебя, и Скурихина…

После знакомства со Скурихиным Варя недолго сидела без сканера. Потом у нее на столе появился лазерный принтер, новый процессор и венец всему — жидкокристаллический монитор, тонкий и плоский.

Варя оборвала воспоминания. Дама из администрации сказала, что орденом, к которому представят Скурихина, награждают за успехи в бизнесе и за активную благотворительную деятельность. Девиз ордена — Россия. Слава. Дело.

Что ж, пускай получит. Она выпрямилась на стуле. Пускай. Он вложил много денег не только в музей, но и в предстоящий городской бал. Смешной. Неужели думал, что она согласится на роман с ним? Или как это у него называется?

При мысли о бале Варя почувствовала желание оказаться в позапрошлом веке. Когда Суходольск был видным и завидным городом, через него проходил основной путь из Европы в Азию. Никакой скуки, никакого запустения, бурная жизнь. Так почему не попробовать устроить бал сейчас? Чтобы дамы были в длинных платьях, с замысловатыми прическами, в туфлях на шпильках?

Их бал будет настоящим, не лицензионным, как Венский бал в Москве. Его купили у австрийцев, поэтому нельзя было отступить ни на шаг от сценария.

Варя уже почти дошила бальное платье — нашла фасон в старом журнале, с описанием тканей, которые нужны для такого наряда. Она долго не могла купить тончайшую ткань — органзу, которой по фасону должна быть прикрыта декольтированная грудь. Но подруга Татьяна отдыхала в Турции и купила ее там — невероятную, невесомую, нежно-зеленую…

Варя прикрыла глаза и представила, как в давние времена дамы кружатся в объятиях блестящих гусаров… Звенят шпоры… Шпага на боку… Сильная рука держит ее руку, а ее пальцы дрожат…

— Гус-а-ары… — насмешливо протянула Варя и открыла глаза, когда дверь кабинета внезапно распахнулась.

На пороге стоял… гусар.

Варя захлопала глазами, прогоняя видение.

— Здравствуйте, Варвара Николаевна, — сказал гусар и, звеня шпорами, подошел к столу. — Это я вам звонил. Вы назначили мне на пять тридцать. Но, прошу прощения, опоздал. Заносы на дороге, едва доехал.

— Еще не расчистили? — воскликнула Варя, снова вспомнив о своих коротких ботиночках. — Она опустила глаза и посмотрела под стол. Они стояли, ожидая, когда она наденет их вместо туфель, в которых сидела сейчас.

— Нет. Я даже к вам от дороги пробирался по настоящей целине. Но снег уже кончился, — успокоил он ее.

— Простите, что я налетела на вас, будто вы из метеоцентра. — Она слегка порозовела. — Вы Александр Алексеевич Ястребов? — спросила она, подглядев в ежедневнике, раскрытом на столе.

— Да. — Он кивнул.

Она смутилась и отвела глаза к окну, будто проверяя, на самом ли деле снег уже перестал.

— Не думала, что говорила по телефону с гусаром из… девятнадцатого века. Да еще с французским.

Ястребов с удивлением и интересом посмотрел на нее.

— На вас форма французского гусара времен Отечественной войны 1812 года.

— Да, моя форма сшита точно по канонам того времени. — Он кивнул, как заметила Варя, удовлетворенно. — Я слышал, что устроители предстоящего бала озабочены… его аутентичностью, — сказал он. — То есть точным соответствием идеальному балу.

Она кивнула.

— Должен заметить, все костюмы нашего военно-исторического клуба сшиты с исторической точностью. — Он помолчал, словно позволяя ей вникнуть в его слова. — Вы хотите, — продолжал Ястребов, опускаясь в кресло напротив нее, в то самое, в котором она только что представляла Серафима Федоровича Скурихина, — воспроизвести до деталей старинный бал.

— Да, мы хотим сделать его полную реконструкцию.

— Вас, насколько я знаю, беспокоят танцы, — продолжал он.

— Очень. — Она поморщилась, поигрывая карандашом с ластиком на конце. Она то водила по странице ежедневника тонким грифелем, то стирала карандашные завитки ластиком. — Мало кто, да почти никто не умеет танцевать бальные танцы, — сказала она. — Я тоже не умею. — Она покачала головой. — Я изучала материалы Венского бала, который проходил в Москве, но даже там с трудом нашли профессионалов, которые умеют правильно танцевать вальс. Я не говорю о других танцах. — Она махнула рукой.

— Тогда, я думаю, мое предложение может вас заинтересовать. — В голосе Ястребова она заметила нескрываемое удовольствие. Это слегка задело ее — она печалится, а он радуется. А говорят они об одном и том же событии.

Варя вздохнула и суховато бросила:

— Слушаю вас.

— Сразу предупреждаю: я не бескорыстен.

Варя громко фыркнула и вставила карандаш в стаканчик, отлитый в форме резинового сапога с заплаткой на носке. Подарок деда. Родион Степанович тем самым намекал: гляди под ноги, даже когда торопишься. И она, готовая сказать что-то дерзкое, удержалась.

Варя сложила руки на груди, внимательно посмотрела на посетителя и спокойно проговорила:

— Сейчас никто не рассчитывает на бескорыстие. Рассказывайте, в чем ваша корысть.

— Может быть, сначала хотите узнать, в чем ваша выгода? — спросил он.

— Я сама догадаюсь, — ответила Варя.

— Извольте. — Употребил он старинное слово, а она улыбнулась. Снова игра под старину. Но его можно понять — Варя давно заметила, что одежда диктует человеку манеру держаться. Ястребов одет гусаром, поэтому форма из синего сукна, отделанная золотым сутажом, его кивер с высоким плюмажем заставляют вынимать из глубин памяти не сегодняшние слова. — Вы нам пригласительные билеты, а мы вам — безупречные танцы.

— Вы умеете танцевать котильон? — быстро спросила она.

— Конечно. Очень известный, популярный бальный танец. Танцующие повторяют фигуры, которые изобретает первая пара. Невероятно модный в середине девятнадцатого века, — добавил Ястребов.

— Надо же, — вырвалось у нее. — А мазурку?

— Нет ничего проще. Особенно для обитателей Суходольска. — Заметив, как Варины светлые брови поползли вверх, он добавил: — Я думаю, она сохранилась в самой крови его обитателей.

— Вы имеете в виду то, что сюда ссылали поляков? — уточнила Варя.

— Да. Мазурка — несложный польский танец с четким ритмом. Его можно танцевать по-разному — стремительно и достаточно умеренно. В общем-то он народный, но примерно со второй четверти девятнадцатого века мазурку танцевали на балах, причем не только в Польше, но и у нас в городе, — закончил он. — Но кому я это объясняю, — одернул себя Ястребов. — Вы музейный работник, вы все это знаете лучше меня, Варвара Николаевна.

— Я думала, — сказала Варя, теперь уже откровенно, не таясь разглядывая его форму, — вам ближе марши.

— Марши? — переспросил он. — Да, конечно.

— Парадный, походный… — перечисляла Варя.

— Строевой тоже, — добавил он. — Его исполняет духовой оркестр при переходах воинских частей.

Они засмеялись с каким-то странным облегчением. Как будто наконец сказали друг другу нечто… Чего не было в самих словах. Но в чем было? В интонации, во взгляде, в повороте головы и в самой позе? Вероятно. Они сидели друг напротив друга, смотрели друг другу в глаза без всякого напряжения.

Варя расцепила руки, как будто больше нечего было опасаться, откинулась на спинку стула. Полы черного пиджака в тонкую полоску раздвинулись, открылся топик с низким вырезом. Варя поймала взгляд Ястребова на своей груди, обтянутой белой тканью, и, слегка смутившись, выпрямила спину.

— Все прекрасно, — сказала она, соединяя полы пиджака. — Но вас так мало…

— Стало быть, ваши потери на бесплатных билетах, которые мы рассчитываем получить от вас, будут меньше. — Он улыбнулся.

— Я понимаю, что вы хотите, Александр Алексеевич. Но я о другом. — Она вздохнула и снова выдернула карандаш из сапожка-карандашницы. — Пар, танцующих по-настоящему, будет слишком мало.

— У нас есть время. Наши люди готовы обучить всех ваших гостей. Причем бесплатно.

— Хорошая мысль, — похвалила Варя. — Может быть, заняться студентами училища искусств? Например, группой, которая учится у Родиона Степановича, моего деда…

— Они музыканты? На каком инструменте учатся играть? — с любопытством спросил Ястребов, снимая кивер. — У вас тепло, — заметил.

Без кивера он стал другим. Дистанция между ними, показалось Варе, сократилась, она стала невероятно малой. Между ними больше нет двух веков. Она почувствовала, как ее сердце подпрыгнуло, а кровь угрожала залить щеки красной краской.

— На каком инструменте? — переспросила она. — На птичьих голосах, — засмеялась Варя. Заметив недоумение на лице Ястребова, добавила: — Мой дед читает факультатив в училище искусств — голоса певчих птиц в природе.

— Как необычно, — удивился он. — Эти ребята, должно быть, очень музыкальны, значит, мы их быстро выучим. — Он посмотрел на часы над дверью и сказал: — Поеду и соберу всех. Прямо сегодня. — Он встал, звякнули шпоры. Он быстро поклонился, подал ей визитную карточку.

— Я вам позвоню, — сказала Варя, читая написанное на кусочке картона.

— Кстати, — сказал Ястребов, указывая на визитную карточку, — можно устроить бальную лотерею с помощью таких карточек.

— Да? А как? — спросила Варя.

— Просто и весело. Так бывало на балу в Булони. Это Франция, — поспешил он уточнить. — Каждый гость кидает свою карточку в большую емкость…

— Например, в сосуд для аквариума, да? — перебила его Варя.

— Можно, — согласился он. — А потом гусару завязывают глаза, он вынимает карточку, счастливчик получает приз…

— Коробку пива от Скурихина, — засмеялась Варя. — Это наш основной бальный спонсор.

— Хотя бы и так, — согласился Ястребов.

Варя заметила, как напряглась его челюсть. Она ждала, что он скажет еще что-то… Но он молча надевал кивер. В нем Ястребов снова отдалился от сегодня на два века.

— Хорошо, — проговорила Варя. — Так в чем же ваша корысть? Вы до сих пор не признались.

— Нашему клубу нужно то же, что и вам, — спонсоры, — сказал Ястребов.

— Ага. — Она усмехнулась. — Вы хотите взять их тепленькими, разогретыми.

— Если вы покажете мне, кого следует взять, познакомите с самыми податливыми, — он растопырил пальцы, потом свел их вместе, как будто что-то сжимал между ними, — я буду вам очень признателен.

Варя засмеялась:

— Мне за них страшно. У вас сильные руки. — Она кивнула на полусогнутые пальцы.

Ястребов тоже посмотрел на них, разжал, опустил руки.

— Простите, — бросил он. Потом шагнул к ней, пристально посмотрел в глаза и добавил: — Я вам буду очень признателен.

Варя молча смотрела на него, конечно, он хочет услышать от нее: «Я сделаю все, что смогу». Но она давно не говорила мужчинам то, что они хотели от нее услышать.

— Посмотрим. — Вот и все, что сказала Варвара Николаевна Беломытцева. Она подняла голову и посмотрела на Ястребова. Он оказался намного выше ее, хотя не производил впечатления слишком высокого мужчины.

— Хотите, я вас подвезу? — предложил он.

— Нет, — быстро ответила Варя. — Спасибо. Мне пока рано. — Если бы она согласилась, то ей пришлось бы переобуваться при нем, подумала она и покраснела. Она стояла под самой лампой, поэтому Ястребов наверняка заметил пылающие щеки.

— Как угодно, — сказал он. — Я жду вашего звонка. — Он кивнул на стол, на краю которого белела картонка с красным кругом. Военно-исторический клуб назывался «Гусары и гусарочки». Буквы выгибали дугу перед жерлом пушки, а ствол целился в середину изгиба.

Ястребов вышел. Варя почувствовала, как дрожь пробежала по спине. Беспощадная память выложила перед ней то, о чем она старалась забыть. Она думала, что это лежит уже так глубоко, что никогда больше не вынырнет… Но композиция логотипа напомнила ей предмет, который снился ночами и заставлял просыпаться в горячем поту… арбалет.

Все, все, остановила она себя. Это на самом деле в прошлом, которое ее не должно волновать.

В коридоре стихли шаги Ястребова, звон шпор затих. Варя стояла, глядя на закрывшуюся за ним дверь, не в силах сойти с места. Но только ли из-за воспоминаний о прошлом?

Она наконец наклонилась, чтобы достать из-под стола ботинки.

Дверь приоткрылась, в щелку просунулась голова в мелких темных кудряшках. Надя.

— Хорошие новости. Зайдешь к нам?

— Сейчас, — ответила Варя из-под стола.