Не в силах забыть

Глава 14

В форту так отчаянно не хватало людей, что Лео, несмотря на костыль и свежие раны, немедленно отвели место у восточной стены, рядом с другим штатским, мистером Ричмондом, государственным советником Чакдарры. Они едва успели обменяться рукопожатиями и представиться друг другу, как прогремели первые выстрелы.

Лео никогда еще не приходилось бывать на войне. Ближе всего к полю сражения он оказался в Итоне, когда, изображая на сцене Генриха V, выступил с вдохновенной речью на День святого Криспина. Но поверхностное знакомство с Шекспиром, как выяснилось, не сумело подготовить его к оглушающей какофонии современного боя.

Пулеметы — два водруженных на крепостной стене и еще два в караульном помещении, над мостом — грохотали громко и отрывисто. Раскатистый рокот сотен, а может, и тысяч ружейных выстрелов сливался в грозный громовой гул. За стенами крепости раздавались воинственные крики, они нарастали и ширились, подобно гигантским волнам: ярость раздувала ярость, исступление порождало исступление. И, пробиваясь сквозь остальные звуки, слышались неумолимые гулкие удары боевых барабанов — ба-бум, ба-бум, ба-бум, бум, бум — колотилось сердце восстания в долине Сват.

В первые же минуты битвы воздух наполнился едким запахом дымного пороха. Солдаты индийской армии, оснащенной по последнему слову военной науки, использовали бездымный порох, но осаждавшие крепость патаны вступили в войну с устаревшим вооружением. Офицеры сновали вдоль крепостной стены, отдавая приказы и меняя расположение сипаев: патаны атаковали западную стену форта, затем северо-восточный угол, а после кавалерийский корпус.

На страх не было времени. Лео сидел спиной к бойницам, заряжая ружья для мистера Ричмонда, смотревшего с ужасом на мятежников сквозь круглые очки и то и дело бормотавшего: «Господи, я вижу их лица».

Во время короткого затишья принесли кофе. Мистер Ричмонд предложил свою кружку Лео.

— Конечно, они застали нас со спущенными штанами, — с горечью проговорил советник. — Никогда не думал, что такое может случиться. Или что дело не закончится пустяковой перестрелкой, а дойдет до настоящего штурма.

— Вы далеко не один поддались этому заблуждению.

— Что ж, по крайней мере долго это не продлится. К утру мятежники подсчитают убитых и решат, что продолжать осаду бессмысленно.

— Вы так думаете? — В голосе Лео недоверие смешалось с надеждой.

— Жители долины Сват — никудышные вояки. Остальные патаны поглядывают на них с презрением, сверху вниз. Разрозненные племена в верховьях и низовьях реки постоянно враждуют друг с другом, они подготовлены к войне не лучше мешка с песком.

Лео вспомнил безмолвную толпу, окружившую форт и пытавшуюся задержать их с Брайони, не выдав своего присутствия. Действия мятежников свидетельствовали о неплохой организованности. И пусть остальные патаны смотрели на жителей Свата свысока, но все они толпами стекались в долину, прибывая отовсюду, из самых отдаленных уголков, таких как Баджаур, если верить словам Имрана.

Лео оставил свои сомнения при себе. Едва ли простому путешественнику удалось бы переубедить мистера Ричмонда, уверенного в своей правоте. Лео знал: вскоре им всем предстоит удостовериться в сплоченности жителей долины и примкнувших к ним горных племен.

И время это наступит еще до рассвета.

— Двадцать уланов, сто восемьдесят стрелков, три офицера, фельдшер, я и гражданские, обслуживающие гарнизон, — охотно сообщил мистер Ричмонд, отвечая на вопрос Лео о численности защитников форта. Выпитая им кварта кофе с трудом прогнала одолевавшую его дремоту. — И вот, посмотрите-ка, мы продержались всю ночь почти без потерь.

Покров темноты медленно рассеивался в лучах восходящего солнца. Лео с грустью подумал о рассветах над рекой Сват, которыми любовался в мирное время. О сверкающей ряби цвета золота и меди на широкой глади реки под небом, исчерченным пурпурными полосами зари. Но прежде чем он успел ответить мистеру Ричмонду, послышались изумленные возгласы защитников крепости. Сипаи и уланы в ужасе показывали на север. Склоны гор, нависавшие над холмом, где помещался форт, пестрели сотнями цветных знамен, развевавшихся на ветру. Люди — не тысячи, а бесчисленные десятки тысяч — стояли плечом к плечу стройными рядами, простиравшимися к югу и востоку, сколько хватал глаз. В бледных утренних лучах их белые туники сияли, словно свежевыпавший снег.

— Господь милосердный! — прошептал мистер Ричмонд, глядя на знамена. — Здесь весь Сват. И баджаурские племена, и бунервалы, и утманхельцы.

Под испуганные, встревоженные крики солдат град пуль обрушился на форт. Неприступная с виду крепость, несокрушимая грозная твердыня, стоявшая на укрепленном холме, казалась игрушечной рядом с громадами гор, подступавшими к форту с севера, где теперь выстроились бесконечные ряды стрелков, держа на прицеле защитников форта.

Офицеры тотчас отрядили группу сипаев носить мешки с песком и камни для дополнительной защиты от снарядов противника. Мистер Ричмонд бросился им помогать. Лео с упавшим сердцем смотрел на мечущихся солдат. Он оказался дрянным защитником. Вместо того чтобы сопроводить Брайони в безопасное место, привез ее на поле сражения, в самое пекло. Подобного мятежа Индия не знала уже долгие годы. И не важно, что Брайони сама настаивала на этом путешествии, он должен был ее остановить и не сделал этого. Теперь ей грозила смертельная опасность. Если повстанцы захватят форт, двое незадачливых путешественников, выбравших не лучшее время и не лучшее место для своего похода, разделят судьбу остальных побежденных.

Лео поспешно отогнал от себя страшные картины, нарисованные его воображением. Но зловещие образы продолжали его преследовать. Вывернутая рука Брайони на земле. Ее щека, белая как мрамор. Блузка, залитая кровью.

У Лео перехватило дыхание. Он вдруг впервые понял, что значит не просто расстаться с Брайони, а потерять ее навеки. Нет, этого он не вынесет.

Брайони думала, что мучительная тревога и грохот орудийного огня не дадут ей уснуть, но вскоре задремала, склонив голову на стол гарнизонного врача, капитана Гиббза. Его руководство по военно-полевой хирургии, открытое на странице с описаниями огнестрельных ранений, лежало перед ней на столе. Ей снились цирковые пушки и тягостная процедура скрепления проволокой раздробленного колена.

Шум битвы убаюкивал, словно зловещая колыбельная. Когда гром орудий затихал, Брайони беспокойно ворочалась, готовая проснуться, но стоило грохоту усилиться, она глубже погружалась в сон. Свист пуль, треск выстрелов, крики людей, дробь шагов — все сливалось в один монотонный грозный рев.

Она проснулась на рассвете. В форту было почти тихо. Чуть приоткрыв ставни, Брайони увидела поваров, бегущих к крепостной стене с огромными котлами чая и корзинами с едой. По крайней мере Лео накормят.

Она почистила зубы, причесалась и заглянула в седельную сумку Лео посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь съестного. Она нашла несколько сушеных абрикосов, показавшихся ей восхитительно сладкими.

В дверь постучали. Брайони бросилась открывать. Но на пороге стоял не Лео, а всего лишь Ранджит Сингх, гарнизонный фельдшер.

— Мемсахиб, у нас тут раненый, его подстре…

— Это ведь не мистер Марзден, правда?

— Нет, мемсахиб. Это помощник повара. Вы можете его прооперировать?

Брайони заколебалась. Она почти не имела опыта в военно-полевой хирургии. Ей довелось иметь дело с пулевым ранением только однажды, в поместье Торнвуд, когда на охоте случайно ранили одного из гостей, а деревенский доктор уехал из дома на праздники.

— Да, конечно.

— Спасибо, мемсахиб. Только, пожалуйста, будьте осторожны. Патаны обстреливают форт со склонов гор.

И словно в подтверждение слов Ранджита Сингха, в пятнадцати футах позади него просвистели две пули и, ударившись о стену, отскочили рикошетом. Собеседники вздрогнули. Брайони тяжело сглотнула. Ей не верилось, что форт настолько уязвим.

Они побежали в операционную. Помощника повара ранило в плечо. Брайони применила общую анестезию. Когда она извлекла пулю при помощи специального зонда, фельдшер привел работника прачечной, и вдвоем мужчины оттащили повара на носилках в соседнюю комнату, бывшую палату для больных, а теперь — палату для раненых.

Брайони тщательно вымыла руки. Пока фельдшер оттирал операционный стол, она стерилизовала резиновые перчатки и использованные хирургические инструменты, а после смешала анестезирующий раствор.

Другой помощник повара, отважно пробежав под градом пуль, принес ей тарелку с едой, которую Брайони с благодарностью приняла. Но едва она приступила к завтраку, как дверь отворилась, и в операционную ввалились двое промокших уланов. У одного из них из бедра хлестала кровь.

Брайони остановила кровотечение, извлекла пулю, отправила кавалериста в палату для раненых и вернулась к завтраку. Мгновение спустя дверь в операционную снова распахнулась, и появился офицер в мокром, как и у уланов, мундире.

— Вы хирург, мадам?

— Временно. Могу я вам чем-то помочь?

— Я капитан Норт, одиннадцатый Бенгальский уланский полк. Пришел справиться о Дебеше Сене, которого вы только что оперировали, я его командир. Хотелось бы знать, насколько утешителен прогноз.

Улан на какое-то время вышел из строя, но, учитывая, что инфекция в рану не попала, его состояние не было столь уж тяжелым. Брайони заверила капитана Норта, что все необходимые меры были приняты, осложнений не предвидится и солдат скоро поправится.

Капитан обменялся с ней рукопожатиями.

— Спасибо, мэм.

Он собирался покинуть операционную, когда Брайони, не в силах сдержать любопытство, спросила:

— Простите, капитан, почему вы и ваши люди в мокрых мундирах?

— Нам пришлось переходить вброд реку Сват, мэм.

— Переходить вброд реку? Но почему?

— Чтобы добраться сюда, мэм. Мы прибыли из Малаканда.

— О, это замечательно! — Брайони готова была плясать от радости. Кавалерия пришла на помощь. Форт Чакдарра спасен. — Как я понимаю, вы передовой отряд колонны, присланной поддержать защитников крепости?

Капитан угрюмо покачал головой:

— К несчастью, мы и есть колонна освободителей. Сорок уланов и двое офицеров. Прошлой ночью мятежники опустошили лагерь в Малаканде. Патаны ограбили один из наших складов и бежали, захватив почти все снаряжение. Сегодня утром командование решило все же послать небольшой отряд на помощь форту Чакдарра: мы опасались, что повстанцы осадили крепость. Но наша миссия оказалась верхом нелепости — все горные склоны между Малакандом и рекой битком набиты патанами. Я никогда в жизни не видел столько людей. Мы едва сумели проскочить мимо них.

У Брайони упало сердце:

— Значит, от Малаканда помощи нам ждать нечего?

— Нет, пока в Малаканд не придет подкрепление из Ноушеры. А сейчас лагерь в Ноушере скорее всего пуст: полки, отправленные в карательную экспедицию в долину Точай, еще не вернулись.

— Понимаю, — слабым голосом отозвалась Брайони.

— Мне очень жаль, мэм. Наверное, мне бы следовало сказать вам что-нибудь утешительное, ободряющее. Я не привык обсуждать подобные вещи с дамами.

— Все в порядке, капитан. Уверяю вас, дамы предпочитают знать правду, а не оставаться в неведении.

А может, и нет.

Пока оставалась надежда, что помощь вот-вот придет, Брайони еще удавалось притворяться, что ее глупая ошибка обойдется им с Лео не слишком дорого. Но теперь, когда малакандский гарнизон сам оказался в осаде, и поддержки ждать было неоткуда… «Когда я стану старым, убеленным сединами профессором в Кембридже и не смогу больше взбираться на кафедру, чтобы прочесть лекцию, я буду вспоминать пограничную провинцию Индии и странные пути, что привели меня сюда, ведь именно здесь подошли к концу мои странствия».

Лео не суждено стать старым, убеленным сединами профессором в Кембридже, он никогда не покинет пограничную провинцию Индии. А странствия его молодости, да и сама его молодость, окончатся здесь, когда форт падет. Потому что Брайони Аскуит поступила бездумно и безрассудно. Раздираемая желанием бежать от Лео как можно скорее, она пренебрегла опасностью.

Глупость и сумасбродство заставили ее поверить, что неделя сердечных терзаний в мирном, тихом уголке может быть хуже самой смерти. Это она во всем виновата.

Хотя индийские равнины с их покоем и безмятежностью казались бесконечно далекими, географически они лежали не столь уж далеко от Чакдарры. Весь день в форту царила та же иссушающая жара, защитники крепости жестоко страдали от зноя. Патаны продолжали атаковать. Казалось, повстанцы обладают безграничными людскими резервами и неистощимыми запасами храбрости. Воины падали как домино у стен форта, но на смену им вставали новые и новые ряды, словно смерть товарищей лишь укрепляла решимость мятежников биться до конца. Как только огонь стихал, сипаи бросались укреплять стены форта, чтобы защититься от обстрела со склонов гор.

В девять часов вечера капитан Бартлетт отыскал Лео.

— У меня к вам сообщение от миссис Марзден. Она заявила, что если вы, сэр, не придете сменить бинты и не поспите несколько часов, она откажется извлекать пули из моих солдат.

Лео покачал головой:

— Ох уж эти женщины с их хитростями и уловками.

— Я тоже так думаю, сэр. Но я не могу себе позволить лишиться хирурга в такую минуту, поэтому вам лучше сделать, как она говорит.

Прежде чем идти в операционную, Лео зашел помыться в апартаменты гарнизонного врача, ставшие его временным жильем. Ему не хотелось показываться Брайони на глаза грязным, издающим зловоние. Здоровой рукой он щедро натерся мылом капитана Гиббза, а потом долго ополаскивался, израсходовав куда больше воды, чем требовалось, чтобы смыть с себя мыльную пену. Лео провел весь день под палящим солнцем, обливаясь потом от жары и страха. После бесконечных изнурительных часов прохладная вода казалась блаженством. Когда он вышел из ванной, Брайони уже ждала его. Несколько мгновений они стояли молча, глядя друг на друга. Брайони, бледная и дрожащая, выглядела не лучше, чем после первого столкновения с восставшими патанами. Только теперь Лео тоже сотрясала дрожь: его страшило будущее, неизбежное скорое поражение.

— Брайони, — тихо прошептал он.

— Вы намочили бинты, — произнесла она. — Хорошо, что мы можем сменить перевязку.

Вымыв руки, она усадила Лео на край письменного стола и сняла с него повязки. Опустившись на колени, Брайони отогнула край полотенца, обернутого вокруг его бедер, и промыла рану у него на ноге. От прохладного раствора карболовой кислоты бедро обожгло огнем, Лео с шумом втянул в себя воздух.

Он смертельно устал: ему пришлось обходиться без сна более сорока часов. Действие анестезии закончилось, и раны болели так, словно стая бешеных собак вгрызалась в его плоть. Голова гудела как колокол — сказывались бесчисленные кружки кофе и недостаток пищи. Но когда Брайони опустилась перед ним на колени и ее пальцы осторожно коснулись его бедра, а легкое теплое дыхание пощекотало кожу, боль притупилась, свернувшись в тяжелый ком, и Лео вдруг пронзила острая радость. Брайони была рядом.

Он залюбовался ее черными как ночь волосами с белоснежной прожилкой, гладко уложенными в аккуратную прическу. Маленькими изящными мочками ее ушей. Воротником блузки, смявшимся из-за жары.

Брайони поднялась на ноги, чтобы перевязать ему бок, и склонила голову набок, рассматривая швы. В свете лампы ее шея, скрытая высоким воротом строгой блузки, застегнутой до самого подбородка, казалась особенно тонкой и хрупкой. Лео захотелось расстегнуть несколько пуговок, хотя бы из одного человеколюбия: в комнате стояла страшная духота. Ставни держали закрытыми, опасаясь отлетающих рикошетом пуль, а стены продолжали отдавать скопленное за день тепло.

— Вы хоть немного поспали за все время, что мы здесь? — спросила Брайони.

— Никто не спал, так что я не чувствую себя обделенным. А как вы? Вам удалось отдохнуть минувшей ночью?

Внезапно стены вздрогнули от грома боевых барабанов. Орудийный огонь, еще недавно беспорядочный и обрывистый, сменился мощным грозным ревом. Патаны с громкими криками атаковали форт. В их голосах звучала непреклонная решимость и ярость.

Брайони замерла, прислушалась, а затем, стиснув зубы, вернулась к своему занятию. Закончив перевязку, она принялась собирать грязные бинты. Только тогда Лео заметил, что она дрожит. Слабо, едва заметно, и все же пальцы ее дрожали.

Лео взял ее руки в свои. Страх Брайони терзал его сердце, словно острый кинжал.

— Брайони.

— Поспите, — отозвалась она, не глядя на него. — Вам нужно поспать.

Он притянул ее к себе.

— Брайони, выслушайте меня. Для нас еще не все потеряно. В форту много продовольствия и боеприпасов. Наши люди превосходят повстанцев в дисциплине и выучке. Мы продержимся, пока не подоспеет подкрепление.

Если бы только слова Лео не казались фальшивыми даже ему самому.

Он не лгал, просто пытался ободрить Брайони и смягчить краски. Он не хотел рассказывать ей о безбрежном, как море, воинстве патанов, явившемся к стенам крепости на рассвете, об отчаянии изможденных защитников форта и о непреклонной, почти фанатичной решимости атакующих идти до конца. Жители долины Сват и их соседи жаждали прогнать британцев и готовы были отдать за это жизнь.

Ресницы Брайони затрепетали, темно-зеленые глаза сверкнули, как два отточенных клинка.

— Если вы хотите меня успокоить, это легко сделать. Позвольте мне извиниться. Я готова ползать у вас в ногах и рвать на себе волосы, вымаливая прощение. Мне мучительно стыдно. Прошу вас, позвольте мне заверить вас, что я бесконечно, несказанно сожалею. Пожалуйста. И разрешите мне сделать это сейчас, пока… пока еще не поздно.

— Хорошо, — кивнул Лео. — Начинайте.

Брайони нерешительно нахмурилась:

— Начинать?

— Да, начинайте.

— Мне очень жаль, — прошептала она. — Я вела себя глупо и безответственно. Простите меня.

Лео ласково поцеловал ее в ухо:

— Уже простил.

«Простил». Едва ли в английском языке есть слово прекраснее. Обхватив ладонями лицо Лео, Брайони принялась покрывать поцелуями его щеки, глаза, подбородок. Потом ее губы нежно прижались к его губам. Она почувствовала вкус жареных семян фенхеля, которые индийцы жуют после еды, чтобы освежить дыхание. Ей хотелось целовать его медленно, как смакуют драгоценное вино, но ее обуревала жажда, с которой горький пьяница жадно тянется к первой долгожданной рюмке.

Ее руки скользнули по плечам Лео. После ванны его кожа была прохладной и гладкой на ощупь. Крепкое мускулистое тело казалось восхитительно упругим и сильным. От него исходил чудесный запах мыла из запасов капитана Гиббза.

Брайони неохотно отстранилась:

— Давайте я уложу вас в постель. У вас так мало времени на сон, всего несколько часов.

Обняв Лео за талию, она помогла ему пересечь комнату и присесть на край кровати. Но стоило ей выпрямиться, как Лео схватил ее за блузку. Брайони неподвижно застыла. Гром орудий и свист пуль стали еще громче, но она слышала лишь свое прерывистое дыхание и бешеные удары сердца.

Лео поцеловал ее в краешек подбородка, в кончик носа и в уголки глаз. Потом его зубы легонько сдавили мочку ее уха. Брайони затрепетала.

Лео выпустил ее:

— Хочешь еще?

Она кивнула.

Он откинулся назад, опершись спиной о стену.

— Тогда иди сюда.

— А как же твои швы?

— С ними ничего не случится, мы будем осторожны.

Брайони опустилась на кровать рядом с Лео, прислонившись спиной к стене. Рассмеявшись, Лео обнял ее раненой рукой за талию и прижал к себе. Она пронзительно взвизгнула, испугавшись, что может задеть раны, и встала на колени, повернувшись к Лео лицом.

Потом она снова поцеловала его в губы, дерзко, настойчиво. И Лео, казалось, ничего не имел против. У него вырвался сдавленный возглас. Рука его скользнула по плечу Брайони вниз, к талии, обхватила бедро, взялась за юбки и, сминая, рванула их вверх. Потом настала очередь белья.

Медленно, очень медленно его пальцы легли на ее лоно.

Брайони тихо вскрикнула. Робкие, почти невинные прикосновения стали смелее, дерзостнее. Наслаждение обрушилось на нее, подобно муссонному ливню, жаркое и яростное. Брайони хотела бы вцепиться в Лео, но осмелилась лишь прижаться ладонями к шершавой поверхности стены и расставить пальцы, отчаянно ища, за что бы ухватиться.

Потом она замерла. По телу ее пробежала дрожь блаженства, из горла вырвался хрип. Бедра затрепетали — ей стоило неимоверного усилия не упасть.

Лео целовал ее, словно она была для него воздухом, водой, пламенем — всем, без чего он не мыслил себе жизни. Будто губы ее были сладкими, как первый снег высоко в Гималаях. Казалось, он долгие годы мечтал об этом поцелуе и теперь, после вечности томительного ожидания, с жадностью ловил каждое драгоценное мгновение близости.

Он целовал ее, задыхающуюся, стонущую, трепещущую от наслаждения. А она непослушными губами снова и снова шептала его имя, как заклинание, как молитву о несбыточном.

— Я бы хотела сделать то же самое для тебя, — прерывисто дыша, проговорила Брайони.

Лео вздрогнул всем телом.

— Ну, одному из нас пришлось бы это сделать.

Брайони подвинулась ближе к нему и, обняв за шею, поцеловала в плечо. Вскоре короткие жалящие поцелуи сменились страстными покусываниями, влажными, жадными прикосновениями открытого рта, жаркими касаниями языка.

Лео глухо застонал, обжигающая волна желания прокатилась по телу.

— Думаю, здесь нужны нежность и деликатность? — спросила Брайони, развязывая полотенце, прикрывавшее его бедра.

— Вовсе нет. Скорее уж грубый натиск, — улыбнулся Лео. — Это ведь не ваза династии Минг.

— Боже, — прошептала Брайони. — Ты покажешь мне?

Лео мягко взял ее за руку. Пальцы Брайони послушно обхватили его жезл.

— Сожми как можно крепче.

— Ты уверен?

— Я всегда так делаю.

Сильные пальцы Брайони сомкнулась на его плоти, как раскаленные упругие тиски. Лео переполняло желание. Казалось, довольно одного прикосновения, чтобы достичь пика блаженства.

Его ладонь легла на руку Брайони и скользнула вверх:

— Да, вот так. Просто делай так.

Она охотно повиновалась. Сердце Лео бешено заколотилось. Дыхание участилось. Объятые пламенем легкие напоминали кузнечные мехи, раздуваемые безумцем. Вцепившись в подол юбки Брайони, Лео яростно сжал его в горсти.

Потом Брайони наклонилась и поцеловала его. Тепло ее губ, жадные касания языка заставили Лео окончательно потерять голову. Бедра его качнулись вверх, несмотря на все старания Брайони удержать его в неподвижности. Наслаждение, жаркое, исступленное, захлестнуло его, подобно лавине. Он замер, шепча бессвязные слова благодарности, целуя Брайони снова и снова.

Глава 15

Брайони испуганно отскочила, спеша проверить швы Лео, и принялась строго отчитывать его за несоблюдение ее предписаний. Лео хотел было ответить, что он вовсе не так глуп и опирался лишь на здоровую ногу, но усталость взяла наконец свое. Лео заснул под сердитое ворчание Брайони, звучавшее для него райской музыкой.

Он проснулся через три часа, когда за Брайони пришел фельдшер, прося ее помочь раненому улану. Через четверть часа Лео был уже у крепостной стены, где и оставался, не покидая своего поста, последующие тридцать шесть часов. Один раз Брайони попыталась прислать за ним фельдшера, но Ранджит Сингх, окинув взглядом сражавшихся, рассудил, что для защитников форта важен каждый человек: неприятелю удалось прорваться сквозь проволочные заграждения; толпы осаждавших штурмовали крепость, карабкаясь на степы по приставным лестницам.

Решив наконец позволить себе передышку, Лео заглянул в операционную, но застал Брайони за работой.

С бледным лицом и насупленными бровями, она склонилась над раненым, ожесточенно ругаясь по-немецки. Лео проковылял к себе в комнату, рухнул на постель и мгновенно погрузился в сон.

Ему снилось, что Брайони, присев рядом с ним, осторожно стягивает с него брюки, чтобы осмотреть швы на бедре, и неодобрительно цокает языком. Ее прохладные пальцы уверенно ощупывали его кожу. Лео наслаждался этими прикосновениями.

Потом пальцы Брайони скользнули вверх по его бедру, и по телу Лео тотчас прокатилась волна жара. «Сожми ладонью мою плоть. Дай мне наслаждение. Я так давно желал тебя».

Но Брайони отвела руку, и надежды его развеялись как дым. А после случилось что-то удивительное, еще более чудесное. Брайони приникла губами к его бедру над бинтами. Лео тихо застонал, чувствуя жаркое влажное дразнящее прикосновение ее губ, зубов, языка. Эта сладостная мука сводила его с ума.

А за этим последовало неизбежное, и все же непостижимое: ее губы обхватили его жезл, даря немыслимое, невообразимое блаженство. Боже, какой восхитительный сон!

По телу Лео прошла дрожь. Чудовищным усилием воли он удерживался на грани. «Я сейчас… я больше не в силах…» Он пытался предупредить Брайони, но было поздно. Он был уже не властен над собой. Слепящая волна восторга накрыла его, он вскрикнул, извергая семя, чувствуя, как губы Брайони ласкают его плоть.

Потом он долго лежал, обессиленный, опустошенный, бесконечно счастливый. Как давно он не видел таких захватывающих, волшебных грешных снов. В реальной жизни он никогда даже не помышлял о том, чтобы предложить Брайони доставить ему наслаждение губами, и уж тем более…

Лео открыл глаза. Судя по свету, пробивавшемуся в щель под дверью, день был еще в разгаре. Ставни приходилось держать закрытыми: днем форт постоянно находился под обстрелом. Зажженная керосиновая лампа в углу рассеивала мрак.

Но Лео не зажигал лампу.

Он повернул голову. Брайони, прерывисто дыша, стояла на коленях, устроившись между его раскинутыми ногами. Заметив взгляд Лео, она низко опустила голову и поспешно натянула на него брюки.

Так это был не сон. Лео застыл, онемев от смущения.

— Прости, — пробормотал он. — Я думал, что сплю. Я не знал… я бы никогда…

— Не глупи, — мягко возразила Брайони. — Ничего особенного не случилось. Можно подумать, я не знала, чем это кончится. — И тут, к удивлению Лео, она рассмеялась. — Какой кошмарный каламбур, не правда ли? Ну ладно, мне нужно идти. А тебе стоит еще поспать.

Ночью Брайони проснулась, охваченная желанием. В комнате стояла кромешная тьма. Лео лежал в постели рядом с ней, лаская рукой ее лоно, как музыкант перебирает струны лиры.

— Подвинься чуть выше, — приказал Лео.

Он лежал на спине, Брайони — на боку. Слегка изогнувшись, она осторожно подтянулась к изголовью кровати, стараясь случайно не задеть его раненое бедро.

— А теперь иди ко мне.

Она придвинулась ближе, и в следующее мгновение губы Лео завладели ее соском. По телу Брайони пробежала дрожь. Лео знал, как ей нравилось, когда он играл с ее сосками. Одно легкое дуновение — и кончики ее грудей затвердели, нежное касание его языка — и из горла Брайони вырвался стон, влажное, горячее прикосновение его рта — и вот она уже на пороге блаженства.

Когда его губы разомкнулись, Брайони издала протестующий возглас.

— Терпение, терпение, — прошептал Лео.

Его рука гладила ее лоно, нежно, почти сонно. Брайони беспокойно повела бедрами. Ей хотелось более бурных, страстных, исступленных ласк. И тогда губы Лео сдавили ее сосок. Наслаждение, острое, пронзительное, затопило ее, Брайони изогнулась дугой, чувствуя, как по телу пробегают жаркие волны дрожи.

Лео нежно поцеловал ее в лоб.

— Я сказал бы тебе: «Спи дальше», но не уверен, что ты и сейчас не спишь.

— Я вовсе не сплю, — возмутилась Брайони и в следующую секунду уснула.

Она пробудилась снова глубокой ночью.

Глядя в потолок, Брайони задумалась, что же прервало ее сон, и вдруг поняла: тишина. Ночь, бесшумная, как поступь вора.

Брайони села на постели. Куда все исчезли? Неужели битва окончена?

Вспыхнула спичка. Лео, сидевший на краю стола и опиравшийся здоровой ногой на кресло, зажег лампу. Задув спичку, он взял со стола надкушенный инжир. Одежда его нещадно измялась, всклокоченные волосы торчали во все стороны, а на лице темнела четырехдневная щетина. Несмотря на чудовищную усталость, он вовсе не казался изможденным. Полный веселого задора, едва ли не самодовольный взгляд его, устремленный на Брайони, придавал ему вид мужественного, испытанного в боях воина.

Вспомнив, в каком виде она провалилась в сон, — блузка расстегнута, расшнурованный корсет болтается, юбки задраны выше талии, — Брайони поспешно потянулась за одеялом, но внезапно поняла, что полностью одета. Ее юбки благопристойно спускались до лодыжек, а застегнутая на все пуговицы блузка прикрывала грудь.

— Я не хотел лишать защитников форта надежды получить врачебную помощь, оставив полкового хирурга без одежды, — с улыбкой объяснил Лео. — И вдобавок боялся подвергнуть опасности их жизнь. Солдаты запросто могли умереть от восторга, увидев тебя выбегающей из этой комнаты с обнаженной грудью.

Брайони смущенно откашлялась, прочищая горло.

— Спасибо. Весьма любезно с твоей стороны.

— Что же до меня, то я хотел бы видеть тебя, — тихо произнес Лео, — даже ценой собственной жизни. Я готов умереть от восторга.

Брайони закусила губу, и тут же лицо ее приняло строгое выражение.

— Только не когда я все еще сердита на тебя.

Лео покраснел. Брайони с изумлением смотрела, как румянец заливает его щеки. Она никогда прежде не видела на его лице краску стыда.

— Прости меня. Мне снился сон, и я… я… — Он смущенно запнулся.

Щеки Брайони вспыхнули.

— Я не из-за этого на тебя сержусь.

— Нет?

Брайони почувствовала, как запылали шея и грудь. Ей понадобилось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и вновь обрести способность говорить:

— Ты мне обещал, что будешь сидеть в уголке и заряжать ружья. Но когда капитан Бартлетт заходил осмотреть палату с ранеными, он только и говорил что о твоей меткой стрельбе.

Заметно расслабившись, Лео бросил Брайони инжир.

— Это злостная клевета. Уверяю тебя, я оставался безучастен, хотя вокруг творилось настоящее светопреставление.

— А еще капитан Бартлетт сказал, что когда у одного из пулеметов вышел из строя прицел, а одного из стрелков ранило, именно ты сдерживал врага, пока сипаи чинили пулемет.

— Да, признаюсь, я слегка отступил от правил. То была минутная слабость, вызванная всеобщей паникой.

— И эта минутная слабость длилась почти сутки?

— Ты простишь меня, если я скажу, что все это время я думал исключительно о том, как бы не повредить швы?

— Твои бинты пропитались кровью.

— В самом деле? — Казалось, Лео искренне удивлен. — А я и не заметил.

— Швы уцелели. Но раны пришлось промывать и дезинфицировать.

— Я этого не знал, — покаянно пробормотал Лео. — Я думал, ты пришла, осмотрела швы и…

Оба снова покраснели, вспомнив о том, что случилось днем. Брайони всегда казалось, что подобные любовные игры напоминают ныряние со скалы — занятие совершенно бессмысленное: перетерпеть можно, хотя лишь единицы находят это волнующим. Но, опустившись на колени перед спящим Лео, она вспомнила острое наслаждение, которое он доставил ей когда-то этим способом. «Однажды ты ответишь мне тем же», — шепнул ей Лео в ту ночь. И Брайони решила, что настало время вернуть долг, потому что завтрашний день может не наступить для них обоих.

Наверное, о нырянии со скалы она тоже судила неверно, потому что та необычная форма близости, казавшаяся ей весьма сомнительным удовольствием, оказалась восхитительной. Даже то, что случилось в самом конце. Брайони и не думала, что такое возможно.

Она нерешительно кашлянула.

— Я собираюсь написать письмо в «Таймс», — заявила она, резко меняя тему разговора. — Последнего из тех, кого я оперировала, ранили свои же солдаты. При попадании пуля разорвалась. Это было ужасно. Мне потребовалось четыре часа, чтобы извлечь осколки. Ранджит Сингх объяснил, что это особые пули дум-дум, созданные специально, чтобы увеличить поражающий эффект. Я понимаю, что пули должны нести смерть, но если пуля калечит так страшно, это явно противоречит духу Женевской конвенции.

Лео тяжело вздохнул:

— Все это сплошное безумие. Мы тратим невероятные суммы, чтобы удерживать здесь свои позиции, поскольку боимся, что сюда вот-вот явятся русские, преодолев Памир. Но я видел фотографии Памира, снятые с воздуха. Вторжение в Индию через Памир для русских будет похлеще похода Наполеона на Санкт-Петербург: прежде они потеряют половину своей армии в Афганистане.

Брайони задумчиво откусила кусочек инжира, брошенного ей Лео.

— Не знала, что существуют фотографии Памира, снятые с воздуха.

— Помнишь, я рассказывал тебе о научной экспедиции на воздушном шаре с базой в Гилгите? Я не собирался исследовать Нангапарбат. Мне поручили произвести воздушную съемку Памира и изучить возможные маршруты русских.

Брайони изумленно округлила глаза.

— Так ты выполнял шпионскую миссию?

— Ну, не совсем шпионскую, поскольку Памир не принадлежит ни одной из сторон. Но я отправился в Гилгит, находясь на службе империи. Так что в отличие от тебя в этом форту я не сторонний наблюдатель.

Теперь настала очередь Брайони смутиться.

— А я думала, что ты просто вызвался меня сопровождать.

— Так и есть. — Лео съел инжир и вытер платком пальцы. — Мне приходилось выполнять особые поручения, но я мог бы выбрать, скажем, Швецию и Италию вместо Германии и Америки. А я выбирал места поближе к тебе.

Брайони опустила глаза, разглядывая свои колени. Ей все еще не верилось, что Лео тяжело переживал разрыв брака. До ее отъезда в Германию он, окруженный друзьями, жил в гостинице, предаваясь увеселениям, и Брайони, вполне естественно, заключила, что Лео был только счастлив от нее отделаться.

Но ведь был еще микроскоп. И странный, тревожащий взгляд Лео, в котором, казалось, смешались смятение и страсть, надежда и отчаяние. Боже, какими глупыми детьми были они тогда! Причиняя друг другу мучительную боль, они ожесточенно цеплялись за свои обиды.

Брайони встала и, подойдя к Лео, осторожно обняла его.

Он поцеловал ее в макушку.

— Жаль, что у нас так мало времени.

Но беспощадная битва продолжалась. За минувшие пять дней и ночей Лео удалось проспать не больше двенадцати часов. Временами Брайони казалось, что в этом форту прошла вся ее жизнь, что жестокая осада и отчаянная борьба длятся уже долгие годы.

Внезапно раздался стук в дверь.

— Мистер Марзден, это Ричмонд. Мы должны вернуться к крепостной стене через две минуты.

— Я буду вовремя, — отозвался Лео.

— Неужели ты действительно должен идти? — огорченно протянула Брайони. — Ведь наступило затишье.

— Но враг по-прежнему у стен форта. Мне нужно заступить на вахту, чтобы очередная смена сипаев могла отдохнуть. Я как раз собирался уходить, когда ты проснулась.

— Жаль, что ты не можешь остаться, — прошептала Брайони, поцеловав Лео в шею, над воротником. — Мне страшно не хочется отпускать тебя. Это настоящее мучение.

Она с удивлением и странной покорностью почувствовала, как по щекам ее катятся слезы. Лео осушил их губами:

— Не важно, где я. Я всегда с тобой.

После затишья, продлившегося целых полдня, раздался яростный грохот орудий, словно разверзлась сама преисподняя. Ранджит Сингх дрожащим голосом поведал Брайони, что если прежде число атакующих исчислялось двумя или тремя тысячами, то теперь форт окружило более десяти тысяч патанов, готовых сражаться до последней капли крови.

Пули свистели над головами защитников крепости; казалось, они сыплются с неба, словно на форт обрушилась кара небесная. Число потерь росло с каждой минутой. Один из работников прачечной и двое сипаев погибли не стоя у бойниц, а переходя от одной стены форта к другой.

Брайони охватил страх. Она не готова была умереть. И боялась потерять Лео. Или Ранджита Сингха, капитана Бартлетта, своих пациентов, храбрых кавалеристов, приехавших из Малаканда, или любого другого солдата, обреченного на смерть от пули или сабли.

Но время шло, защитники держались, и ужас Брайони сменился мрачным предчувствием беды. Она продолжала трудиться в операционной, где, к несчастью, работы все прибывало. Лео прислал ей наскоро нацарапанную записку:

«Брайони, швы в полном порядке. Я сменил перевязку — насколько я могу судить, рана чистая. Старайся есть побольше и спи, сколько сможешь. Выходи на открытое пространство только в случае крайней необходимости.

Лео».

Два дня Брайони почти ничего не ела и спала лишь урывками. Возвращаться к себе в комнату ей пришлось с огромными предосторожностями: Ранджит Сингх раздобыл где-то пару запасных ставней и проводил ее. Они бежали под пулями, прикрываясь ставнями, как щитами.

Среди ночи Лео пришел и лег рядом с ней. Она так устала, что не смогла разлепить веки. Но если человек способен спать с улыбкой на лице, то Брайони, должно быть, улыбалась. Она не знала, хватит ли ей мужества достойно принять смерть, но по крайней мере в это мгновение она испытывала удивительную безмятежность и невыразимое счастье.

Лео беспокойно заворочался, когда через два часа Брайони выскользнула из постели: она спешила осмотреть раненых.

— Привет, — тихо пробормотал он, не раскрывая глаз.

— Привет, — отозвалась Брайони, присев на край кровати. — Пока я еще здесь, позволь мне осмотреть тебя.

Лео послушно перевернулся. Рана на предплечье почти полностью затянулась. Рубец на боку тоже выглядел неплохо. Даже рассеченное бедро начало заживать, хотя в будущем шрам мог бы стать не таким уродливым, если бы Лео держал изувеченную ногу в покое.

— Знаешь, что самое ужасное? — прошептал он.

— Что? — улыбнулась Брайони при виде его кислой гримасы.

— Что, возможно, я доживаю свои последние дни на этой земле, но трачу оставшиеся драгоценные часы, убивая людей, которых никогда прежде не видел, вместо того чтобы наслаждаться близостью с тобой.

— Думая об этом, я не могу сдержать слез.

Открыв глаза, Лео протянул руку и ласково погладил Брайони по щеке. Его взгляд, полный неизъяснимой нежности, едва не заставил ее расплакаться.

— Брайони.

Она прижала ладонь к груди Лео.

— Дела обстоят так скверно, как рассказывает Ранджит Сингх?

— Много хуже.

Брайони вздохнула:

— Не знаю почему, но мне ужасно жаль, что я так никогда и не увижу Кембридж. Говорят, это чудесное место.

— Замечательное. Тебе там непременно понравится.

— Ты и впрямь думаешь, что мне удастся там побывать? Увидеть твой домик у реки, окруженный вишневыми деревьями?

— Конечно. Ты увидишь его, Брайони. Когда-нибудь ты станешь первой женщиной, принятой в Королевский хирургический колледж, — с жаром заявил Лео тоном, не терпящим возражений.

— Ну разумеется, — подтвердила Брайони, борясь с подступающими слезами.

— У меня в сумке ты найдешь два письма. Одно адресовано моим братьям, другое — крестному. Если со мной что-нибудь случится, я хочу, чтобы ты их доставила.

— Ш-ш… Не говори так.

— Я не теряю надежды. Если будет на то Божья воля, я собираюсь читать лекции в Кембридже до 1960 года, пока не состарюсь настолько, что студенты станут спрашивать меня, не доводилось ли мне встречать в юности сэра Ньютона. Но на войне свистят пули. Одного сипая, стоявшего рядом со мной, убило на месте. Нужно быть готовым к любым неожиданностям.

— Нет, ты…

— Послушай, Брайони. В своих посланиях я написал, что мы с тобой снова поженились.

— Но это неправда.

— Да. Но что, если тебе удастся выбраться из долины Сват, а мне нет? Вдруг у тебя будет ребенок?

— Ты же знаешь, что это маловероятно.

— Да, я знаю. И все же из-за нерегулярности твоего цикла ты можешь месяцами не догадываться о беременности. Я не хочу, чтобы тебя подвергли остракизму. — Лео поднес к губам руку Брайони. — И не волнуйся, сэр Роберт и мои братья поддержат тебя, никто не осмелится спросить у тебя копию нашего нового брачного свидетельства.

Брайони не выдержала, слезы покатились по ее щекам. Как это похоже на Лео. Он позаботился обо всем.

— Я люблю тебя, — сдавленным голосом проговорила она, зная, что эти слова могут оказаться прощальными.

— Тогда ты передашь письма, ради меня?

Она кивнула. Лео закрыл глаза. Порывисто прижав к губам его руку, Брайони осыпала ее поцелуями. Когда Лео, казалось, уснул, она поднялась, чтобы уйти.

— Чуть не забыл. Я должен тебе сказать еще кое-что, — шепнул он.

Брайони снова опустилась на край кровати.

— Что же?

— Накануне расторжения нашего брака твой отец приходил ко мне в «Клариджез».

— В самом деле? — Брайони об этом не знала.

— Когда мы остались одни у меня в номере, он ударил меня так сильно, что я не удержался на ногах. У меня звезды из глаз посыпались.

— Нет, этого не может быть! — Отец Брайони, тихий ученый, в жизни не знал иного оружия, кроме пера и острого слова.

— И все же это правда. Он обрушился на меня с кулаками снова, прежде чем я успел подняться. Разбив мне в кровь губу и щеку, он крикнул: «Я доверял тебе, ублюдок. Думал, ты будешь заботиться о ней, беречь ее».

— И это был мой отец?

Лео горько вздохнул:

— Да, твой отец. Я тотчас возмущенно воскликнул, что боготворил тебя и лелеял как принцессу, что ни одна женщина в здравом уме не стала бы вести себя так, как ты. Я спросил, почему, во имя всего святого, он защищает тебя, ведь ты терпеть его не можешь.

Брайони, изумленная, взволнованная, прижалась щекой к ладони Лео.

— И что он ответил?

— Он прорычал, что у тебя есть все основания его ненавидеть. И наверняка не меньше оснований презирать меня. С этими словами он опять меня нокаутировал и ушел.

На глазах у Брайони вновь заблестели слезы.

— Он никогда мне не рассказывал.

— Разумеется, не рассказывал. — Лео вытер ее слезы ладонью. — Когда встретишься с ним снова, не суди его слишком сурово.

— Постараюсь.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Лео. — А теперь займись своими ранеными и дай мне поспать.