Неидеальные. Откровения о любви

Глава 46

Алена

Мы остались вдвоем. Я отложила приборы с неким облегчением: кусок в горло и так не лез, да еще и этот экзамен на знание этикета. Больше чем уверена, Диму отправили специально. Небесный старший хотел со мной поговорить. Один на один, так сказать. Ничего хорошего услышать не ожидала. По взгляду видела, что не нравлюсь этому человеку.

— Ну что, Алена, — начал ровно, без какой-либо примеси эмоций, — поговорим откровенно?

— Давайте поговорим, Александр Андреевич.

— Не скажу, что рад такому повороту, но раз ты не совсем с улицы, то ладно, — и оценивающе прошелся взглядом, словно лошадь выбирал.

— Зубы показать? — бросила саркастично.

Небесный старший усмехнулся и произнес:

— Баба ты красивая, плодовитая, не дура — это хорошие качества. Вот о твоем уме и хочу поговорить.

— Что не так с моим умом? — приподняла бровь.

— А то, что дурой не будь! — рявкнул неожиданно. — Ты должна сблизиться с Германом, а не фифу обиженную корчить! На кону огромные деньги. Савицкий должен тебя наследницей сделать, раз Ирка не у дел осталась. Основной пакет акций должен быть у нас. Герману я доверяю, но он не вечен, а Ирка всегда была пустоголовой. Хахаля найдет, и будем делить «Теско» со всяким сбродом!

— А вы, простите, сколько веков себе намеряли? — поинтересовалась на полном серьезе. Он уже и Савицкого похоронил. Иру замуж выдал. И акции делил.

— А ты со старшими так не разговаривай! — чуть ли не кулаком по столу стукнул. — С воспитанием у тебя явно проблемы.

— Знаете, что, — мне все это надоело, — я ничего делать не буду. Меня деньги Савицкого не интересуют.

— То-то и вижу: легла-то не под сантехника, а под мужика состоятельного.

Щеки моментально обожгло румянцем стыда. И за себя, и за Диму, но больше за беспардонность его отца. Он уж точно не пожалел бы меня, узнай, как у нас с его сыном вышло. Для таких женщина всегда виновата. Даже если ее изнасилуют и убьют, то не проявит и толику жалости.

Я молчала, и он продолжил покровительственным тоном. Думал, вероятно, что подмял меня. Для такого человека важно быть сверху.

— А что ты хотела?! Просто так войти в нашу семью? Ты должна принести инвестиции, а не своих щенков!

Я поднялась, демонстративно поправила тонкую бретельку платья, под тяжелым взгляд покрасила губы и бросила на Небесного старшего высокомерный взгляд.

— Приятно оставаться, — осмотрела стол, — было невкусно.

Александр Андреевич захрипел от злости.

— Не провожайте, — сладко улыбнулась и гордо ушла. Никто не знал, чего мне стоило такая демонстрация самообладания.

Когда вышла за дверь, плечи непроизвольно вздрогнули и опустились. Я побежала. Поскорее уйти хотела. Чувствовала себя лишней. Это место угнетало морально. Расти здесь в такой атмосфере и остаться нормальным — практически невозможно.

Я не позвонила Диме, не вызвала такси, телефон выключила вообще. Проветриться хотела. Нет, я не собиралась предъявлять ему за отца. Это глупо. Уверена, Дима не был с ним согласен. А то, что тоже про Савицкого говорил, дать ему шанс просил — совпадение, не более! Если бы Диме нужны были деньги, акции, активы, то за Иру держался бы. А там и не всплыло бы наше с ней родство. Меня другие сомнения терзали. Наверное, из-за них и убежала. Чтобы не ставить Диму перед выбором: я или отец. Чувствовала же, что это знакомство, как бы ни пытался шутить, важно для него. И да, я боялась. Боялась, что он не выберет меня. Снова.

Дорогу от особняка разрезал белый луч фар. Я отступила на обочину. Уже к посту охраны поселка подходила, здесь тротуара на было.

— Алена! — услышала и обернулась. Так екнуло, защемило в сердце. Нашел? Приехал? За мной приехал… — Ты почему убежала? Телефон выключила? — Дима стремительно подошел и крепко обнял меня. — Ты куда одна, ночью, Алена. Ален… — заметил, что плачу, прижимаясь к его плечу. — Ты чего, девочка моя?

— Я испугалась, что не придешь больше… Что не выберешь меня… — подняла глаза на него. — Твой отец не принял меня и моих щенков.

Дима клацнул челюстью и шумно выдохнул.

— Алена, — сжал мои плечи, пронзительно в глаза заглядывая. — Не делай так больше, хорошо? Не сомневайся во мне. Никогда не сомневайся.

Я кивнула и прижалась к его груди, раствориться хотела, в силу его завернуться, как в пуховое одеяло. Чтобы тепло, надежно, уютно. Дима пах прохладой и свежестью, аромат до костей пробирал арктическим льдом, аж горло перехватывало, если на других ловила эти ноты. А на Небесном обжигающим был.

— Поцелуй меня, — попросила шепотом и сама к губам потянулась. Горела вся. Хочу его. Страсти, нежности, любви пылкой хочу. Почувствовать, что мой. Душой и телом. И его стать. Снова. Каждый день. Каждую ночь.

Мы занимались любовью в машине. И дома. Пока все спали беседку облюбовали. До спальни дошли часа в два только. Сегодня на ночь осталась Надежда Рудольфовна. Маму я разгрузила по максимуму. Она у меня к поступлению готовилась.

— Дим, — спросила уже в постели. Не могла уснуть, — можно спросить?

— Можно, — он лениво гладил меня по спине, спускаясь к ягодицам.

— Что случилось с твоей мамой?

Рука застыла, чуть больнее сдавливая нежную кожу.

— Я очень хочу узнать тебя лучше, — поцеловала в щетинистый подбородок.

Он тяжело вздохнул и заговорил:

— Родители постоянно ругались. Сколько я себя помню. Пока был маленький очень боялся их ссор. Причин, конечно же, не понимал. Лет с девяти стало ясно: папа гуляет, а мама… Она всегда была очень доброй со мной, рассказывала истории и целовала на ночь, но с годами стала отстраненной, грустной, забывчивой. Мне было пятнадцать, когда торопился домой порадовать ее. Мне дали мастера спорта международного класса по плаванию, светило место в сборной… Я до сих пор помню, как звал ее, как поднимался по лестнице, как в спальню зашел, — Дима замолчал и продолжил охрипшим голосом: — Мама лежала на кровати. Я сразу понял, что она умерла. У нее был такой стеклянный взгляд, голова неестественно откинута, пена изо рта. Тогда мой мир окончательно рухнул, — он погладил меня по волосам и обнял еще крепче, словно бы потерять боялся. — Позже отец рассказал, что она прочно сидела на антидепрессантах. Потом перешла на сильные психотропы. Как итог — передозировка. — Дима опустил голову и на меня посмотрел затуманенными взглядом: — Так я остался один. Мама бросила, а с отцом никогда не был близок.

— Прости, что спросила, — прижалась еще сильнее, согревая, показывая, что я рядом. Что он больше никогда не останется один.

— Все, — Дима провел ладонями по лицу, растер глаза и передо мной был снова Небесный: не Электроник, но и уязвимость во взгляде, с которой делился сокровенным, испарилась. — Иди сюда, — затащил в берлогуиз пушистого одеяла, а на дворе, на минуточку, июль-месяц! — Снова хочу тебя…