Ненавижу тебя, сосед

36. Ярослава

Сквозь закрытые веки проникает солнечный луч, щекочет, заставляет сморщиться. Машу руками перед лицом — нет-нет, я не хочу просыпаться, мне так тепло и хорошо, так легко и приятно. Расслабленное тело будто на облаке парит, приятно. Переворачиваюсь на другой бок и утыкаюсь носом во что-то мягкое и тёплое. Пахнет чабрецом и мятой, лесом и дымом. Сложный аромат, который так подходит Демиду…

Демид!

В голове раздаётся испуганный визг, я вся съёживаюсь и жмурюсь ещё сильнее. В сонное сознание врывается тяжёлое дыхание Демида — оно горячее, и от него мурашки по всему телу. Щекотно и приятно, но это ведь никуда не годится!

Прислушиваюсь к своим ощущениям. Может быть, я голая? От неожиданности подробности вечера напрочь из головы вылетают, я не могу собрать в единую цепочку разбегающиеся мысли.

— Чего трясёшься? — хриплый со сна голос звучит так неожиданно, что я тихонько ойкаю и открываю один глаз, и вижу кусочек смуглой будто бы даже в лютые морозы загорелой кожи, но она голая и в опасной близости от меня. А ещё так сладко пахнет, что хочется лизнуть, как мороженое.

— Я не трясусь. Просто неожиданно, — изо всех сил сохраняя независимый вид, поднимаю глаза, чтобы не думал, что боюсь его.

Сильная рука тяжестью ложится на моё плечо, притягивает ближе. Мы совершенно точно проснулись в одной кровати, он обнимает меня, прижимая крепко к голой груди, дышит тяжело и прерывисто, а в бедро мне упирается что-то… что-то, что абсолютно точно не является пистолетом, перочинным ножиком или бейсбольной битой.

— Это просто утро. Мальчики так устроены, — поясняет Демид, отодвигается, и давление на моё бедро слабеет.

На меня лавиной обрушиваются воспоминания.

Когда псу надоело тыкаться в меня носом и он умчался по своим очень важным собачьим делам, Демид взял меня за руку и увёл в дальнюю часть сада, где нашлось настоящее озеро! Честное слово, я никогда не видела подобной красоты, разве что на картинках. Маленькое и аккуратное, оно со всех сторон было обложено диким камнем. Горели прелестные фонарики, расставленные по периметру с удивительной точностью — именно там, где они необходимы. На водной глади даже кувшинки плавали! Ну не чудо ли?

— Замёрзла? — спросил Демид, но я не могла ничего ответить. Я просто стояла, глядя во все глаза на чудесное чудо и не могла оторвать взгляда.

— Летом сюда прилетают дикие утки, — будто бы секретом поделился Демид. — Обязательно привезу тебя сюда летом. Тут очень красиво.

От этих слов я задохнулась. Неконтролируемый приступ счастья поднялся из глубины души, окрасил кожу румянцем, заставил сердце биться чаще. И в этот момент я, глупая, верила, что будет лето и будем мы.

— Но лучше пойти в беседку, замёрзнешь. Потом чихать-кашлять будешь, а нам всё-таки нужно сделать проект, а то мы о нём совсем забыли.

Мягко, но настойчиво, Демид повёл меня мимо озера прямиком к беседке, а внутри тепло, пахнет сухим деревом и хвоей. В центре стеклянный столик, вокруг — диванчики из ротанга, занавески, лампочки. Горит камин, закрытый матовым стеклом. Приглядываюсь, а это самый настоящий огонь, а не электрическая фикция.

— Шикарно! — искренне восхищаюсь и, подойдя к камину, протягиваю руки, греюсь.

Как здорово!

— Мой папа знает толк в уюте, — хмыкнул Демид, и столько горечи мне в этом послышалось, столько застарелых обид и разочарований.

И я уже было решилась спросить, что случилось между родителями Демида в далёком прошлом, но Лавров, будто бы почувствовав, усадил меня на диванчик и скрылся, чтобы через десяток минут вернуться с подносом, полным еды.

От сумасшедших ароматов закружилась голова, а желудок сжался и настойчиво заурчал, напоминая, что есть нужно регулярно.

— Я не пью, но для тебя захватил, — хитро прищурился Демид, кивая подбородком в сторону красивого чайничка, но я даже представить не смогла, что в нём налито.

Глинтвейн! Остро пахнущий специями, горячий и согревающий, он оказался таким вкусным, терпким и сладким одновременно. А ещё чуточку хмельным.

После двух чашек глинтвейна и плотного вкусного ужина, во время которого так много было сказано, и воздух так упоительно пах лесом, я уснула на плече Демида.

И вот проснулась в одних трусах и майке в кольце сильных рук, а дыхание Демида будоражит что-то во мне…

Демид отнёс меня в комнату? Раздел и уложил в кровать?

— Ничего не было, — Демид целует меня в макушку и резко отодвигается. — А зря.

— Зря?

— О да, ещё как! — с губ срывается хриплый смешок, переходящий в стон. Демид ложится на спину, закидывает руки за голову и вытягивает ноги. Мышцы напряжены, но стоит мне протянуть руку, чтобы коснуться красиво очерченного пресса, как Лавров смотрит на меня совершенно дико и немного испуганно и, сорвавшись с места, убегает куда-то.

Хлопает дверь смежной комнаты, слышатся приглушённые ругательства, что-то падает на пол, а я наконец решаюсь выпасть из оцепенения и осмотреться.

Комната прелестная: сдержанный интерьер, минимум деталей, но вся она пропитанная Демидом. Его запахом, отношением к жизни, стремлению к масштабу. Комната большая, в ней легко можно играть футбол, а из мебели только кровать и шкаф. Ну и дверь в ванную, за которой Демид ругается и плещется под душем. Вода шумит, заглушает звуки, а я осторожно вылезаю из-под одеяла и смотрю на себя в зеркало.

Я красивая — это даже мне заметно. Стройная, с нормальной фигурой, хоть и не обладаю огромным размером груди и выдающейся пятой точкой. Кручусь перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон, а после, накрыв рот ладошкой, смеюсь.

Ну что я, право слово, как не пойми кто, любуюсь собой через зеркало и хвалю себя мысленно. Ещё бы начала вслух озвучивать все свои параметры…

Смутившись, отхожу от зеркала, нахожу свои вещи, заботливо сложенные стопкой на стуле. Демид действительно меня раздел? Господи, стыдно как! И главное, что я ни на секунду не проснулась, когда он это делал, не поняла, когда лёг рядом, не ощутила его прикосновений. Надо же было так вырубиться!

Торопливо одеваюсь. Кажется очень важным успеть до того, когда Демид вернётся из ванной. И он возвращается в тот момент, когда я, прыгая на одной ноге, влезаю в брючину. Совсем чуть-чуть не успела!

Его появление ощущаю кожей. Демид вырастает за спиной, берёт за плечи, и я замираю.

— Торопишься? — он носом проводит по моей шее, вдыхает запах, и пальцы его такие горячие слегка подрагивают.

— Я… мне… надо ехать же! Девочки будут волноваться.

— Если девочки, тогда конечно, — хмыкает иронично и губами касается затылка. Меня пронзает током, электрические разряды под кожей будоражат.

Надо отстраниться, надо вспомнить, как издевался он надо мной. Но вдруг приходит осознание, почему он это делал, по чьей вине, и я обмякаю. Превращаюсь в кисель под его руками, и не хочется сдвинуться даже на сантиметр.

— Ты моя Синеглазка, — целует в основание шеи, а у меня мурашки по всему телу разбегаются.

Инстинктивно выгибаюсь назад, задеваю что-то, потому что Демид шипит сквозь сжатые зубы и чуть сильнее надавливает на мои плечи.

— Я же не сдержусь, — то ли обещает, то ли предупреждает, но неважно. — Только успокоился.

Демид оборачивает меня к себе лицом. Впивается в губы жадным поцелуем, проходится по телу нетерпеливыми руками. Его ладони везде и нигде одновременно, и я хватаюсь за него, пытаюсь удержаться, но только всё равно падаю спиной назад.

Матрац пружинит подо мной, руки Демида по обе стороны от моей головы. Ни на секунду он не прекращает меня целовать и пожирать, и я стону, глажу его плечи несмело.

— Я в тебя влюбился, когда ты мне груши принесла, — шепчет между поцелуями.

— В спортзал принесла? — спрашиваю, задыхаясь от нахлынувших эмоций.

— Нет, дурочка, когда впервые мне их принесла. Помнишь?

Я могу только кивнуть, потому что ни на какой осмысленный ответ у меня просто не остаётся сил. Всё поглощают поцелуи и жадные ласки Демида. Его горячая кожа под пальцами, его прерывистое дыхание и жёсткие ладони на моих рёбрах.

Выгибаюсь навстречу, пытаюсь хоть как-то совладать с тем вихрем эмоций, а жадность Демида сменяется нежностью. Неторопливыми поцелуями исследует сантиметр за сантиметром, и кожа под его губами будто бы зажигается. Магия.

Брюки, которые я не успела надеть, болтаются на щиколотке, а Демид гладит меня по бедру и прикусывает кожу на шее, слегка оттягивая. Больно и приятно, жгуче.

Рука скользит вниз, поднимается вверх и замирает на кромке белья. Задыхаюсь, когда пальцы перемещаются правее, но тут же замирают. Взгляд Демида внимательный, требовательный. Он будто бы спрашивает разрешения зайти чуть-чуть дальше, и я, облизнув губы, несмело киваю.

Он меня не обидит, не обидит. Больше никогда! Иди на фиг, Никита.

Ладонь накрывает влажные трусики. Неразборчивые ругательства сквозь сжатые зубы, мягкое нажатие, оглаживание. Кружит вокруг, не торопится, и я чувствую горячую волну, стекающую из груди вниз, бурлящую в том самом месте, где Демид касается меня.

Всё происходит так быстро — я не могу управлять своими реакциями, и стоит Демиду ещё раз круговым движением надавить на тайный узелок, как меня буквально сносит волной удовольствия. Она такая внезапная, сокрушительная, что не могу удержаться от крика. Кажется, впиваюсь ногтями в широкие плечи, оставляю там глубокие следы, но это неважно.

Меня потряхивает, как от удара током, я проваливаюсь в небытие, и прихожу в себя от того, что Демид дует на мой лоб, стирает пальцами влажные капли.

— Красиво, — улыбается и целует, нежно и трепетно, в кончик носа. — Ты очень красивая. Когда спишь, ешь, сердишься. И когда кончаешь, тоже.

Потом резко отстраняется и, нахмурив брови, надевает на меня штаны. Застёгивает пуговку, гладит по животу, натягивает майку, чтобы не осталось ни единого лишнего сантиметра кожи перед глазами, укутывает.

— А теперь я оденусь и мы поедем обратно, — заявляет и, отойдя подальше, сбрасывает с бёдер полотенце.

— Спасибо, что предупредил. И отвернулся! — переворачиваюсь на живот и, чувствуя какую-то безбашенную смелость, подпираю подбородок кулаками и смотрю на красивые крепкие ягодицы.

— Повернуться? — искоса смотрит на меня, а на губах провокационная усмешка.

— Нет! — вскрикиваю, на всякий случай ладонями лицо закрываю, а Демид хохочет. — Ладно, одевайся, я пойду воды попью.

Я такая смелая была вот только что, а тут вылетаю из комнаты, роняя остатки самообладания. Этот парень всю мою жизнь с ног на голову поставил. Опять. И честное слово, мне это нравится.