Неприкасаемые

ГЛАВА 7

«Всех хороших вещей трудно достичь, а плохие вещи очень легко получить».

— Конфуций

ЛИАМ

— Пожалуйста, скажи мне, что я ослышался. — Я делал все возможное, чтобы оставаться спокойным, но, казалось, мир был в режиме «обоссать нахрен Лиама».

Седрик вздохнул, наливая себе стакан бренди.

— Боюсь, что нет, сынок. Очевидно, твой дедушка едет в Штаты.

— Но дедушка ненавидит Америку, — заявил Деклан очевидное, отчего мне захотелось швырнуть свой стакан ему в лицо.

Мел прислонилась к столу, взглядом заставляя меня успокоиться. Ее суперсила: она могла контролировать то, что я чувствовал, только с помощью своих прекрасных карих глаз. Но она не могла понять, как сильно я ненавидел своего дедушку и как сильно он ненавидел меня. Я даже не хотел доставлять ему удовольствие, рассказывая о нем.

— Когда он будет здесь? — Спросил Нил, ничуть не обеспокоенный. Из всех он был единственным, кто «нравился» нашему дедушке. Если бы все было по-его, наш дедушка давным-давно убил бы меня.

— Мне плевать, он здесь не останется! Он может взять свою старую гребаную трость и засунуть…

— И куда ее засунуть, внук? — сказал сам дьявол, одетый в костюм за десять тысяч долларов, когда моя мать открыла дверь для него и трех его телохранителей.

Мой отец, Нил, Деклан и даже моя мать выпрямились, каждый из них оказал моему дедушке уважение, которого требовал его титул. Может быть, сейчас я и управляю кланом Каллахан, но мой дед был тем, кто его построил. Он был основателем. До него мы были кучкой уличных головорезов. Он создал нашу империю после того, как был наркоторговцем для босса намного старше и мудрее его самого. Однажды он сорвался и убил этого ублюдка топором. Разразилась война. У моего дедушки было три очень простых навыка: убивать, думать и воровать. Если он чего-то хотел, он мог это получить.

— Я думаю, он собирался сказать: Засунуть ее в свою старую задницу, — непринужденно заявила Мел, заставив всю семью замолчать. Даже я не мог так разговаривать с этим мудаком.

Неважно, насколько высоко я поднялся, неважно, насколько силен, обычай делал это невозможным. Когда наш дедушка передал семейный бизнес по наследству, он заставил моего отца подписать контракт — тот самый, который я должен был подписать, — в котором говорилось, что он получит пять процентов от всего и что к нему всегда будут относится с заслуженным уважением. Все было изложено в письменном виде, как будто это была какая-то цивилизованная деловая сделка. Раньше это было основано на чести, но все очень быстро до этого додумались. Семьи должны были расписаться чернилами, чтобы убедиться, что люди знают свое место.

Его морщинистая старая рука крепко сжала деревянную трость, когда он сделал шаг вперед. Если бы вы состарили моего отца на тридцать лет и перекрасили его волосы в серый, они с моим дедушкой выглядели бы совершенно одинаково.

В детстве мы с Декланом часто шутили, что причина, по которой у него было так мало морщин, заключалась в том, что он отпугивал их, когда смотрел в зеркало. Хотя сейчас он действительно выглядел довольно измученным.

— Ты, должно быть, итальянская корова, которая теперь носит мою фамилию. — Он с отвращением оглядел ее с головы до ног. Когда я встал, Мел свирепо посмотрела на меня, говоря, чтобы я отступил.

Она вышла из-за стола и встала прямо перед его лицом, заставив его телохранителей тоже сделать шаг вперед.

— Старик, ты в моем доме. Ты — гребаный гость. Я ни хрена тебе не должна, и ты будешь уважать меня, если хочешь моего уважения. Меня зовут Мелоди. Миссис Каллахан, если тебе так больше нравится, но… — Она наклонилась так, что их носы почти соприкоснулись. Она была ниже ростом, но каблуки делали ее выше. — Если ты еще раз назовешь меня коровой, я убью тебя после мучительных пыток. Мне плевать, сколько у тебя гребаных телохранителей.

Двое его телохранителей выхватили пистолеты, а у последнего в рукаве был спрятан нож.

Черт. — Подумал я, когда она вытащила пистолет. Деклан и Нил подхватили ее действие. Мой отец только закатил глаза и отвел мою мать в угол, все это время попивая свой бренди. Это было просто смешно.

— Опусти оружие, — сказал дедушка, глядя ей в глаза. — Итальянская корова…

В тот момент, когда он это сказал, в его охранников полетели три пули. Одна в грудь, вторая в запястье, а третья в колено;

— Какого хрена? Откуда она вытащила пистолет? — прошептал Нил. — Клянусь, она гребаный ниндзя.

— М-Е-Л-О-Д-И. Ме-ло-ди. Я прошу вторую ошибку из-за твоего преклонного возраста. Я слышала, что потеря слуха — обычное дело. — Она отступила назад, глядя на охранников, и сняла глушитель со своего пистолета. — Пожалуйста, перестань лить кровь на наш ковер, это довольно грубо.

Мой дедушка посмотрел вниз и ухмыльнулся.

— Позор. Это был и их первый день, я предупредил их, что ты можешь быть настолько безжалостной, насколько того требует твоя репутация, Джованни.

— Лучше…кто сказал, что нельзя научить старую собаку новым трюкам? — Ответила Мел, и моя кровь закипела.

— Ты пересек гребаный океан только для того, чтобы вывести мою жену из себя? — Рявкнул я, тоже делая шаг вперед.

— Адриана! — я взревел, заставив бывшего гадкого утенка войти:

— Пусть доктор осмотрит этих идиотов, а потом принесут новый ковер.

Она кивнула, открывая дверь, чтобы мужчины выползли наружу, как куски дерьма, которыми они и были.

Мой дедушка просто обошел их, вытащил трубку, почистил ручку кресла и сел, как будто оно, блядь, принадлежало ему.

— Я услышал о Кровавой Мелоди, которая теперь стала частью моей семьи, и решил, что поездка в эту богом забытую страну того стоит, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз, — сказал он, выпуская дым.

— В следующий раз воспользуйся скайпом, — я уставился на него.

Он свирепо посмотрел в ответ, прежде чем повернуться к моим родителям.

— Тебе следовало последовать моему совету и выбить из него дурь еще в детстве.

— Ты не можешь сломать личность, Шеймус, — уважительно сказала Эвелин. — На самом деле мне это даже нравится.

— Конечно, — он вздохнул, поворачиваясь к моему отцу. — Сынок, где твоя достопримечательность?

— Добро пожаловать, Шеймус, — вот и все, что сказал Седрик.

— Дедушка…

— Говори, когда к тебе обращаются, дитя, или все эти припадки исказили твой мозг в юности? — спросил он, еще раз напомнив мне, почему я его ненавидел.

— Они помогли мне стать главой этой гребаной семьи, так что, при всем уважении, я прошу тебя убраться с моего стула, — прошипел я сквозь зубы.

— И что ты за мужчина: позволил своему дому сгореть дотла, своей жене потерять ребенка и потерял при этом миллионы. Я аплодирую. Я преклоняюсь перед твоим величием, дитя мое, — он хихикнул, и Мелоди выступила вперед, но настала моя очередь уставиться на нее.

Это была не ее борьба.

— Мистер и миссис Каллахан, — вмешалась Мина. — Нам нужно отправляться на митинг. Сенатор… — она застыла при виде крови на ковре.

— Мы как раз собирались уходить, Мина. Ты можешь идти. — Я даже не потрудился повернуться к ней.

Когда дверь закрылась, я шагнул вперед, перегнувшись через стол.

— Моя семья и я уезжаем. Я предлагаю…

— Прекрасно, я поеду с вами, — Шеймус ухмыльнулся, снова обрывая меня. — Какой смысл так одеваться, если меня никто не увидит? — он поднялся на ноги, выпуская дым из трубки мне в лицо.

Он прошел вперед только для того, чтобы остановиться прямо рядом с Мел и подать ей руку.

— Я бы предпочла сгореть в огне, — сказала ему Мел, но он все равно взял ее за руку.

— Я не спрашивал, моя дорогая. Не нужно быть такой враждебной, мы же семья, — сказал он, провожая ее к двери. Он, как и все мужчины Каллахан, обладал обаянием, и это вызывало у меня отвращение.

— Ты назвал меня коровой. Дважды, — сказала она без эмоций.

— Я уверен, что тебя называли и похуже, — он подмигнул, и выражение лица Мел обеспокоило меня. Она не испытывала к нему ненависти.

Седрик стоял передо мной, пытаясь подобрать нужные слова. Но, как всегда, когда дело касалось Шеймуса Каллахана, слов не было. Мама поцеловала меня в щеку, когда я прислонился к столу. Один за другим они все ушли, когда вошли уборщицы.

— Лучше бы не осталось ни одного гребаного пятнышка, — я допил остатки своего бренди, прежде чем уйти.

МЕЛОДИ

— Где Лиам? — спросила я, выходя из машины. Я ждала уже полчаса, а этот придурок все еще не сел в машину.

Горничные, с которыми я даже не потрудилась познакомиться, стояли снаружи и ждали. Они не должны были покидать подъездную дорожку, пока мы не уедем. Никто из них не выглядел смущенным, но это был результат многолетней работы.

— Мэм, — сказала одна из них. — Он пошел переодеться в свою комнату и больше не выходил.

— Вы свободны, — сказала я им, входя в дом. Я понятия не имела, в чем, черт возьми, заключалась его проблема, но ему нужно было надеть штаны большого мальчика и разобраться с этим.

В тот момент, когда Седрик упомянул Шеймуса, Лиам пришел в ярость. Я знала о Шеймусе; он убивал, воровал и подкупал, чтобы попасть в учебники истории…но опять же, мы все этим занимались. То, что он сделал, я сама изучала и копировала. Он произвел на меня впечатление, а меня было тяжело удивить. Шеймус был смертельно опасен И самоуверен. Он требовал уважения, которое заслужил, но я никогда не доставила бы ему такого удовлетворения. Он был в моем доме.

В тот момент, когда я вошла в нашу комнату, я последовала за музыкой, доносящейся из гардероба Лиама. Его гардероб, должно быть, был такой же большой, как мой, если не больше; заднице Лиама нравились костюмы.

У дальней центральной стены стояло черное пианино.

Подойдя к нему сзади, я схватила его за волосы и откинула их назад, приблизив свое лицо к его щеке.

— Я ненавижу, когда меня обманывают, Лиам.

— Попроси моего дедушку отвезти тебя, — рявкнул он, как ребенок.

Отпустив его волосы, я села к нему на колени.

— Что за пассивная агрессия? Что, черт возьми, с тобой не так?

Он вздохнул, притягивая меня ближе к себе, и поцеловал. Я поцеловала его в ответ, прежде чем прикусить его нижнюю губу.

— Сексом ты не решишь проблему. Как бы мне ни нравилось ставить твоего дедушку на место, мне нужно знать, какой сукой нужно быть, — честно сказала я ему.

— Я ненавижу Шеймуса всем своим сердцем, — прошептал он, прижимая меня крепче.

— Я поняла. Почему? — должна же быть какая-то причина, по которой он питал такую ненависть.

Я нахожу это сексуальным. Однако ему было больно, и он все больше раздражал меня. Я не была уверена, когда мы превратились в идеальную пару, но с каждым днем он становился все большей частью моей души. Часть меня все еще беспокоилась об этом.

— Шеймус всегда верил в выживание сильнейших. Мой отец считал, что город был одной из причин, по которой я был так болен. Он взял нас всех с собой в Ирландию, и в самую первую нашу встречу он оглядел меня с ног до головы и сказал: В дикой природе животные поедают своих детенышей, если те больны. Он и мой отец поругались… Хотя это было больше похоже на то, как мой отец кричал, а Шеймус курил в своем кресле. Он сказал моему отцу, что если он слишком слаб, чтобы убить меня, он окажет мне честь. Что у человека в его положении не может быть такого ребенка, как я; что он должен быть счастлив, что ему подарили еще одного сына, и он мог бы вырастить Деклана, чтобы заменить меня, если бы захотел. — Его хватка на моем бедре усилилась, но я позволила ему сжимать так сильно, как ему было нужно.

— Но ты выжил, и стал сильнейшим, — прошептала я, держась за его лицо.

Он поцеловал мою ладонь.

— Шеймус любит, чтобы все делалось по-его. Он хотел, чтобы компания перешла к Нилу, а мой отец отказался. Мой отец довольно хорошо научился отказывать моему дедушке. Он никогда не должен был жениться на моей матери. В конце концов, она не была чистокровной. Быть наполовину ирландцем так же хорошо, как быть итальянцем. — Он искоса посмотрел на меня, оставив меня разрываться между желанием поцеловать его и разбить его лицо.

— Твоя чистокровная итальянка может побить любого ирландца…

— Да, я знаю, любимая. Ты такая чертовка, — он ухмыльнулся, сжимая мою задницу.

— Разве у Эвелин Нил не родился, когда она была молодой? В то время ей было, должно быть, шестнадцать или семнадцать.

— Она рано стала матерью. Мой дедушка клянется, что Седрик нарочно сделал ей ребенка. Он знал, что Шеймус не одобрил бы, если бы его единственный живой сын женился на ком-то, кого он не выбрал. Однако после того, как Эвелин забеременела, он ничего не мог поделать, — объяснил он. — Мы, знаешь ли, верующие католики, — сказал он со своим акцентом.

— Tá tú ar leathcheann³, — сказала я, слезая с него.

— Ты любишь меня или ненавидишь, решайся, черт возьми, жена. Я готов даже на избиение плёткой.

— Плётка? Каким извращенным дерьмом ты увлекаешься, Каллахан? — Спросила я.

Выражение его лица потемнело, и его губы накрыли мои.

— Давай выясним. Одному Богу известно, что у меня есть в этом гардеробе.

Я прижалась к нему.

— Ты имеешь в виду форму болельщиц «Чикаго Буллз», которую ты прячешь за своими серыми костюмами? Или очень развратный наряд монашки, который у тебя в потайном отделении под носками?

Его глаза расширились, и я могла только усмехнуться.

— Держи свой член на замке, мы опаздываем на митинг, — сказала я, отталкивая его, прежде чем выйти из гардероба.

— По крайней мере, я могу посмотреть на твою задницу, — крикнул он позади меня, и я подняла средний палец вверх.

ЛИАМ

— Я знаю, что многие из вас меня не знают, — сказала Оливия толпе. — Я знаю, что многие из вас не думают, что могут понять меня или ту жизнь, которой мне посчастливилось жить. Однако я хочу рассказать вам одну историю. О студентке колледжа, которая была молода и наивна по отношению к окружающему миру. Ее отец, человек, который всегда проверял, нет ли под кроватью чудовищ, и который читал ей оживленными голосами, хотел сделать все, что в его силах, чтобы уберечь свою дочь. К сожалению, иногда мир — это мрачное место. Иногда молодой студентке колледжа присваивают новое имя: жертва изнасилования. Это имя, которое я так старательно скрывала, потому что у меня не было голоса, чтобы рассказать. У меня не хватало смелости рассказать об этом отцу до вчерашнего вечера. Он заключил меня в объятия и сказал: Когда я стану президентом, срока давности за изнасилование больше не будет.

Толпа приветствовала и кричала, ослепляя нас вспышками, когда они поглощали ее слова, как конфеты.

— Когда люди спрашивают, почему я считаю, что мой отец лучше всего подходит для этой работы, я думаю о таких моментах, как вчерашний вечер. Когда он обнял меня и пообещал всегда бороться за справедливость. Он будет сражаться за меня — он будет сражаться за мужчин и женщин по всей этой стране. Мой отец — хороший человек, и при вашей поддержке он станет великим президентом. — Сенатор Коулмен еще раз обнял свою дочь, прежде чем занять свое место за трибуной, чтобы произнести свою собственную политическую чушь по сценарию.

Нил крепко обнял Оливию. Этот кадр точно украсит следующую обложку «Нью-Йорк таймс».

— Она хороша, — прошептал я своей жене, когда мы стояли, как куклы на сцене.

— Так и есть. Они будут любить ее, а те, кто этого не сделает, получат негативную реакцию за то, что не поддержали жертву изнасилования, — ответила она, махнув рукой в толпу.

Это была моя жена, всегда планирующая и пытающаяся придумать, как получить преимущество над всеми, кто ее окружает.

Мне казалось, что мы часами стояли на виду, махали руками и улыбались, пока сенатор Коулмен говорил о том, как он собирается спасти окружающую среду, снизить уровень безработицы и обеспечить безопасность границ; эту чушь несут все президенты.

К тому времени, когда мы были свободны, чтобы пойти в частные кинозалы наверху, я почти совсем забыл о Шеймусе… пока не увидел, что этот засранец уже ест свою баранину, сидя во главе обеденного стола. Позади него стояли двое гораздо более сильных на вид охранников, которые смотрели на мою жену одновременно с вожделением и страхом.

Ошибочный страх.

Взяв Мел за руку, я выдвинул для нее стул, прежде чем сесть напротив. Как только я сел, остальные члены семьи тоже заняли свои места.

— Так это и есть твой план? Сделать президентом этого дурака? — спросил он, но я не ответил. Вместо этого я сделал глоток своего бренди.

— Мы не обсуждаем дела за обеденным столом, — любезно сказала Мел, сбивая меня с толку. Я посмотрел ей в глаза и на секунду подумал, что, возможно, телохранители не зря боялись ее.

Казалось, это было что-то новое для нас: по глазам читать мысли друг друга.

— Не притворяйся милой, Джованни. Тебе это не идет. — Он захихикал, как старая свинья, прежде чем повернуться к Оливии. — Тебя правда извасиловали, или это была ложь, чтобы разжалобить общественность?

Оливия сверкнула глазами, но кивнула.

— Да, сэр…

— Нил, я надеюсь, ты исправил ситуацию, — прервал он ее, чтобы уделить свое внимание своему любимчику.

— На самом деле, дедушка, Оливия прекрасно справлялась со всем сама, — прошипел он. Но этот гнев был больше связан с изнасилованием Оливии и тем фактом, что мы до сих пор не смогли найти Харви, чем со словами дедушки.

— Хм. — Он нахмурился, глядя на Коралину. — Красивые волосы, когда ты стала лесбиянкой?

— Я не лесбиянка, — одновременно ответили Деклан и Коралина. Они почти не разговаривали, когда Шеймус был рядом.

— Как далеко вы все отошли от традиций, — сказал он, разрезая баранину.

Для дряхлого старика у него была крепкая хватка.

— Как долго ты планируешь гостить, Шеймус? — Тихо спросила Эвелин, пока ела.

— Столько, сколько захочу, — отрезал он, заставив моего отца схватиться за нож. Однако моя мать держала его за руку.

— Для того, кто говорит, что проделал такой долгий путь, чтобы увидеть меня, мы с тобой почти не разговаривали. Мне все равно, как долго ты здесь пробудешь, мой вопрос таков: почему ты здесь? — Мел сверкнула глазами.

Шеймус усмехнулся ей, не торопясь пережевывая свое мясо.

— Жаль, что ты не мужчина. Тогда бы я уважал тебя.

— Жаль, что у тебя нет хороших манер. А теперь отвечай на мой вопрос, старик, или я вытащу слова из тебя, — угроза Мел заставила Шеймуса лишь рассмеяться, позволив нам увидеть всю еду у него во рту.

— Ты так стараешься быть тем, кем ты никогда не сможешь быть. Женщина никогда не будет боссом. Неважно, сколько людей ты убьешь, неважно, как сильно ты будешь угрожать. Ты всегда будешь лишь киской. Все женщины — суки, я бы хотел, чтобы мой внук нашел такую, в жилах которой была бы хоть капля ирландской крови, чтобы компенсировать это. — Я ожидал, что Мел выйдет из себя, но вместо этого она внимательно посмотрела на него.

— Ты понизил свои стандарты. Я слышала, что даже быть наполовину ирландкой для тебя недостаточно хорошо, — заявила Мел гораздо спокойнее, чем я.

Он пришел в мой дом без приглашения и оскорбил всех нас. Он говорил так, словно мы были всего лишь жвачкой у него под ботинком. Как будто мы даже не были семьей. Шеймус был свиньей. Каждый раз, когда он говорил, давление от того, что я держал рот на замке, росло в моих глазах.

— Я не так глуп. В конце концов, если бы мой сын женился на женщине, которую я ему выбрал, уверен, что у него не было бы в сыновьях тупицы, мыши и калеки. Но, по-видимому, мои наставления остались без внимания. — Свинья захихикала.

Тупица… Нил

Мышь… Деклан

А калека… Я

Мы все знали свои клички, он дал их нам, когда мы были детьми, но он всегда говорил, что предпочел бы тупицу, чем мышь или калеку.

— Я скорее покончил бы с собой, чем женился на Кэтрин Брайар, — отрезал мой отец, и снова моя мать удержала его.

— Может быть, тебе следовало это сделать и избавить меня от стольких хлопот! — Закричал Шеймус. Я молился, чтобы у этого человека случился инсульт.

— Так ты здесь из-за Брайар, — заявила Мел, внимательно глядя на него. — Дай угадаю, ты хотел, чтобы Лиам женился на ее дочери.

— Посмотри на себя, как ты используешь свой хорошенький маленький мозг. Я бы хотел, чтобы ты использовала его, когда заперла Наташу Брайар в психушке.

Я попытался понять, где соединяются точки. Насколько я знал, у семьи Брайар не было ничего, что стоило бы забрать, и все же он казался непреклонным в том, что мы женились на мусоре.

— Это была идея твоего внука. Я хотела убить ее. Однажды в церкви я была близка к этому, — призналась Мел.

Как ей удавалось сохранять самообладание, было выше моего понимания.

Шеймус повернулся ко мне, пока я наблюдал за ним, снова прикусив язык. Он оглядел меня с ног до головы, высоко задрав нос, как будто я был грязью.

— Вы двое самые достойные варианты на роль боссов? Ты, Лиам, никогда не будешь великим, — сказал он. — Ты всегда будешь мальчиком-калекой, который так старается быть мужчиной. Я думаю, именно поэтому ты можешь справиться с тем, что женат на женщине с большими яйцами.

Я схватил столовый нож, совсем как мой отец, желая вонзить в его чертово горло, но Мелоди сжала мою ногу.

— Мне пора на покой. Моим старым костям нужен отдых, — сказал Шеймус, поднимаясь с помощью своей трости. — Вам всем приятного вечера.

— Отец, — окликнул его Седрик, растягивая слово до такой степени, что он поморщился, просто произнеся его.

Шеймус остановился, повернулся к нему и выглядел таким же удивленным, как и я.

— Ты не останешься у нас на ночь, — сказал он.

— Вот тут ты ошибаешься, сынок. Это мой дом. Все это — все, что у вас есть, все, чего вы достигли, — это благодаря мне.

С этими словами он ушел.

МЕЛОДИ

Никто ничего не сказал. С каждым мгновением Шеймус вызывал у меня все большее отвращение. У меня возникло искушение убить его в ту же секунду, как я увидела, где он сидит. Но это было не мое дело. У меня было достаточно проблем с моей семьёй.

Лиам схватил свою тарелку и швырнул ее в дверь после ухода Шеймуса.

— Я хочу, чтобы он УЕХАЛ! — закричал он. — Мне все равно, как, приклейте его скотчем к днищу проклятого самолета и отправьте обратно в Ирландию, мне все равно. Лучше бы ему не возвращаться в наш гребаный дом!

— Лиам, — прошептала я, но он ничего не сказал, просто отступил от стола, пытаясь дышать, и потянулся за бутылкой в шкафу.

— Мистер и миссис Каллахан, я хотела бы напомнить вам, что это не ваш дом. — Огрызнулась Мина. — Повсюду камеры, не говоря уже, я не знаю, о политическом кандидате! Люди, вы можете перестать вести себя как Рэмбо с теми, кто входит в дверь?

— Разве мы не можем просто купить здание? — спросила Коралина. Мина сделала глубокий вдох, прежде чем увести сенатора Коулмена из комнаты. Подойдя к Лиаму, я положила руку ему на плечо.

— Я думала, мы вполне цивилизованны, а ты что думаешь? — спросила я Лиама.

Он оглядел здание.

— Честно говоря, если бы люди перестали испытывать нас, мир стал бы лучше.

— Вы оба такие… — Начала Оливия, но остановилась, возможно, вспомнив, что у нее тоже руки в крови, и она хотела большего. Когда вы являетесь частью этой семьи, вы не можете судить…Мы все сделали выбор быть частью семьи.

— Что ж, тогда мы с женой оставляем вас, — сказал Лиам, беря меня за руку.

Никто из нас ничего не сказал, когда мы вышли через задний двор, где теперь были припаркованы и ждали нас все наши машины. Монте и Федель ехали на двух машинах впереди, в то время как Дилан, новая правая рука Лиама после смерти Эрика, управлял машинами позади нас.

Только когда мы заняли свои места, Лиам снял галстук и откинулся назад, пощипывая переносицу.

— Мне нужно убить моего дедушку, — сказал он себе. — Но если я это сделаю, это будет тотальная война. Завтра у нас будет новая партия товара, и я не могу убрать ирландского супермена. Он это знает. Он так долго накачивал страну деньгами, что я удивляюсь, как его до сих пор не сделали королем. Он неприкасаемый.

— Если ты можешь видеть его, он осязаем. Неприкасаемость — это всего лишь иллюзия, которую создают такие люди, как мы, чтобы запугать других. У каждого есть слабость. Мы разберемся с ним, ему не сойдет с рук такое общение с тобой, клянусь, — сказала я, глядя в окно.

— Когда ты успела стать такой милой? — Он поцеловал меня в тыльную сторону ладони.

Я ненавидела то, как сильно мне это нравилось и как я не могла в этом признаться.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду. То, что он назвал тебя калекой, было оскорблением для меня. Как будто я выйду замуж за кого-то, у кого яйца меньше, чем у меня.

Он улыбнулся так широко, что мне стало не по себе. Как будто он знал что-то, чего не знала я.

— Что?

— Ничего. В любом случае, тебе не кажется странным, что мой дед, бывший соперник твоей семьи, приехал в город примерно в то же время, когда внезапно появилась твоя мать? — спросил он, глядя на город.

— Ты же не думаешь…

— Я не знаю, что я думаю. Но если бы я был моим дедушкой, после всего, что произошло в прошлом году, возможно, я захотел бы вернуть себе бизнес.

— Только через мой труп, — пробормотала я, доставая телефон.