Глава 2 Добро пожаловать

Вивьен


— Привет, сучки, самое время вам показаться, — я обнимаю Кая и Алекс.

— Прости, Цветочек. Шон и Кай опоздали, — Алекс пронзает Кая буравящим взглядом, обнимая меня.

— Я ненавижу, когда ты ее так называешь, — говорит Кай, сжав челюсти.

— Она называет нас своими сучками, а ты все еще думаешь, что называть ее Цветочком, будто мы оба не знаем, что вытатуировано у нее на спине, это как? Неуважительно?

Я переплетаю наши с Каем мизинцы, а затем игриво подталкиваю его в плечо.

— Я могу придумать прозвище похуже.

Он не перестает хмуриться. Алекс думает, что знает все о событиях, которые заставили меня сделать татуировку, но это не так. Кай был там, и как бы он не хотел забыть, насколько та ночь изменила мою жизнь, он не может. Я надеюсь, что однажды мы сможем вспоминать какими мы были, а не какими стали.

— Я ненавижу ту проклятую татуировку, — говорит он.

— Ну, хорошо, что она моя, а не твоя. Кроме того, у Кейт на щиколотке вытатуирован знак бесконечности.

— Ах, Кай и Кейт. Это так плохо, что вы выглядите, как Кен и Барби, но серьезно, слышать ваши имена вместе — это слишком, — насмехается Алекс.

— Я не похож на Кена.

— Может быть, не на светловолосого Кена, но ты мог бы сойти за смазливую темноволосую куклу-мальчика, а Кейт определенно Барби. Я никогда не видел ее без каблуков. Ее ступни постоянно находятся в таком положении? Она ходит на носочках даже когда босая? — Алекс смеется.

— Отсоси у меня, Алекс.

— Боюсь, что нет, детка. Мечта Шона о сексе втроем включает меня и Цветочка.

— Хватит, вы двое! — я складываю руки в форме буквы Т. — Я иду домой, пока вы помогаете Мэгги закрыться. Попытайтесь быть милыми.

— Я сегодня не буду ночевать дома, — говорит Алекс, когда я перекидываю сумку через плечо.

— Ты никогда не ночуешь. Передавай Барби… я имею в виду Кейт, привет, — я хихикаю, подмигивая Каю

Он проверяет, никто ли не смотрит, а затем машет на прощание рукой, показывая средний палец.


***

Я надеваю наушники и уплываю вместе с Эдом Шираном[7] пока еду в метро обратно до Гарвардской площади. На Южной станции такое знакомое лицо заходит в вагон. Мы смотрим друг другу в глаза и улыбаемся.

— Ты меня преследуешь сегодня, — я вытаскиваю наушники.

— Могу тоже самое сказать о тебе, — Оливер садится рядом со мной.

— Твой несносный братец отпустил тебя пораньше сегодня?

Оливер смеется.

— Я не спрашивал. Я сам решаю, когда закончить. А что он сделает? Уволит меня? — его взгляд опускается, обжигая мою кожу. — А почему ты едешь домой так рано?

— Вообще-то сегодня не мой рабочий день, поэтому я оставила своих друзей убирать беспорядок и закрывать магазин. Кроме того, я пропустила ланч и умираю с голоду.

— Ты думаешь, это потому, что ты пропустила ланч? Или потому что оставила половину завтрака на мне? — Оливер тянет свою футболку с шоколадным пятном.

— Остришь? Я уже начала чувствовать себя не так плохо из-за утреннего происшествия.

Мы оба поднимаемся, когда поезд останавливается на Гарвардской станции.

— Пойдем, — он показывает головой, как только мы выходим, — я задолжал тебе пончик.

Я колеблюсь, пока пассажиры проталкиваются мимо нас.

— Это нелепо, но я голодна, поэтому позволю тебе купить мне пончик.

Мы поднимаемся по ступенькам и направляемся к Гарвардской площади. Я поднимаю палец и ныряю в магазин на углу, возвращаясь несколькими минутами позднее.

— Вот, мы в расчете, — я бросаю ему гарвардскую футболку. — Теперь ты можешь притвориться, что ходил в университет Лиги Плюща.

Он сбрасывает свою футболку, оставив меня смотреть с открытым ртом по сторонам, не наблюдает ли кто за нами. У меня текут слюнки, четко очерченные мышцы выделяются на его стройном теле, и я не могу скрыть румянец, который поднимается по моей шее, пока он надевает новую футболку, перед тем как выбросить старую в урну.

— Что заставляет тебя думать, что я не ходил в Гарвард?

Я пожимаю плечами.

— Ну, вероятно, кожаные рабочие ботинки. А что? Ты ходил в Гарвард?

Оливер продолжает идти по направлению к «Данкин Донатс».

— Возможно.

Я чувствую, как он усмехается, когда я закатываю глаза и подбегаю, чтобы догнать его.

— После тебя, — усмехаясь, Оливер держит двери открытыми.

— Спасибо, мистер Конрад.

Заказав пончики и кофе со льдом, мы занимаем места у окна.

— Итак, ты серьезно?

— Насчет чего? — он лукаво приподнимает бровь.

— Выпускник Гарварда.

— О, я возбудил твое любопытство?

— Немного, — я снимаю крышку со своего кофе.

Он смотрит на свой напиток, как будто ждет, что ответ всплывет на поверхность.

— Да, я ходил в Гарвард.

— Круто, — отвечаю, засовывая палец в отверстие в пончике, наполненное кремом, и облизываю его.

Широко открыв глаза, Оливер наблюдает, как я облизываю палец. Он прочищает горло.

— Да, думаю это круто.

Засовывая снова палец в отверстие, чтобы взять больше начинки, я смеюсь.

— Я не отношусь к этому пренебрежительно, просто пытаюсь не делать из этого большое событие. Очевидно, что ты не пользуешься своим образованием, поэтому, если и получил таковое, я не хочу заставлять тебя чувствовать себя плохо оттого, что занимаешься в жизни чем-то другим.

Проведя языком по покрытому кремом пальцу, я ожидаю его ответа. Он снова смотрит на мои губы, раскрыв рот, и тяжело сглатывает, встречаясь со мной взглядом.

— Это, эм, интересный способ есть пончик.

Я облизываю губы и улыбаюсь.

— Мне нравится смаковать им. Ну, ты знаешь, как некоторые люди вначале слизывают глазурь из середины «Орео» прежде чем съесть само печенье?

Он кивает и прочищает горло.

— Я выпускник юридического факультета.

— Действительно? Ты когда-нибудь практиковал?

Он напрягся так, что на лбу появляются морщины, и выглядит, будто ему больно.

— Некоторое время, но… жизнь сложилась так, что я вынужден был бросить, — он говорит, тщательно подбирая слова.

— Думаешь, ты когда-нибудь снова начнешь практиковать?

Он продолжает смотреть в глаза, но взгляд становится остекленевшим.

— Несколько лет назад я сказал бы «нет», но теперь, надеюсь, я найду свой путь назад.

— Звучит так, как будто ты в растерянности.

Оливер откланяется назад и переплетает пальцы за головой.

— Думаю, так и есть.

Я вытягиваю соломинку из чашки и жую пончик, обдумывая его ответ.

— Растерянность — это состояние сознания. Ты найдешь себя, когда поймешь, что находишься именно там, где должен быть в данный момент.

Он смеется.

— В «Данкин Донатс»?

— Нет, просто живой, — я улыбаюсь, но моя улыбка меркнет, когда я вижу, как краска сходит с его лица. — Я сказала что-то не то?

Ножки стула скрипят по полу, когда он поднимается.

— Нет, мне просто нужно идти.

Я беру свой напиток, вставляя соломинку обратно, и встаю.

— Ну, ладно, спасибо за поздний обед.

— Да, конечно. Увидимся, — он не ждет меня и, прежде чем я успеваю что-то сказать, он уже на улице.

***

И кто теперь убегает, поджав хвост? Что, черт возьми, только что произошло? Как Ченс может быть таким открытым, как например «Я трахну тебя в задней части моего грузовика», в то время как Оливер остается загадкой? Я поднимаюсь по ступенькам к своему дому, доставая ключи.

— Эй, Оливер, как дела?

Я оборачиваюсь и вижу Оливера, который машет рукой в открытое окно многоквартирного дома на противоположной стороне улицы, затем он достает ключи из кармана, держа в другой руке бумажный пакет из продуктового магазина. Он открывает дверь рядом с той, что с открытым окном, заходит и закрывает ее, ни разу не взглянув в моем направлении.

Не может быть! Оливер мой сосед?

Я ничего не могу предложить этому высокому сексуальному мужчине, но чувствую, что должна перейти улицу и поприветствовать его в нашем районе.

Тук-тук-тук!

Он открывает дверь и хмурит брови.

— Ты следила за мной?

Я указываю большим пальцем за плечо.

— Видишь ту красную дверь?

Он кивает.

— Там я живу. Я слышала, как твой сосед поприветствовал тебя, когда уже была готова открыть дверь. Как долго ты здесь живешь и почему бросил меня как сгоревший тост, затем выбежав из забегаловки?

Он откидывает голову назад и говорит:

— Эм, два месяца, и я не бросал тебя как сгоревший тост, мне нужно было идти.

Скрестив руки на груди, я отставляю ногу в сторону, выдвигая бедро.

— Как так получилось, что я не видела, как ты приходишь или уходишь? И да, ты бросил меня как сгоревший тост и убежал, поджав хвост.

Он кладет свободную руку на бедро и наклоняется, чтобы наши глаза были на одном уровне.

— У меня нет переднего двора или крыльца, где бы я мог отдыхать, поэтому не удивительно, что мы не встречались. И я не убегал, поджав хвост.

— Ну… ладно. Добро пожаловать в наш район.

Разворачиваясь на пятках, я отправляюсь вниз по ступенькам.

— Подожди!

Я останавливаюсь, оставаясь стоять к нему спиной.

— Спасибо за футболку. Просто ты сказала кое-что, что я принял слишком близко к сердцу и не знал, как реагировать, поэтому… я ушел. Это было грубо и … мне жаль.

Я киваю и продолжаю переходить улицу.

— Эй, хочешь зайти выпить или еще что-то?

— Не сегодня.

— У нас все хорошо? — кричит он.

Открываю дверь и, не оглядываясь назад, показываю ему левой рукой «ОК».


***

Оливер


Я наливаю себе скотч и падаю на пол. Обычно я не прибегаю к крепким напиткам до пяти часов, но черная магия, которую плетет моя новая соседка через улицу, требует чего-то покрепче Сэма Адамса[8]. Превосходство было на моей стороне, когда она чуть не подавилась собственной слюной, увидев, как я снимаю футболку посреди Гарвардской площади. В этом не было необходимости, но я хотел увидеть, как она отреагирует. Не уверен, зачем это сделал, так как не имел намерения действовать согласно порывам своего члена. Она действует на него, как кровь на акул. Парадоксально, но я честно думаю, что она не понимает, как действует на меня и любого другого случайного парня. Серьезно, что это было сегодня? Сначала трахала пончик пальцем, а потом сосала его так, как будто давала уроки минета.

Я даже не узнаю голос в моей голове. Я подавлен, взволнован, растерян, голоден и чертовски возбужден. Уже более трех лет у меня не было секса. Три. Года! Ченс думает, что мне нужно трахаться, но я никогда не был парнем, который легко вступает в отношения на одну ночь. Но и постоянные отношения — не вариант, поэтому, я думаю, возьму свою подшивку журнала «Плейбой» и лосьон для рук, дабы уберечь бедных женщин Бостона от того, чтобы пасть жертвами моих эгоистичных потребностей и недостатка возможности повторить это когда-либо.

Скотч вызывает онемение, проникая в кровь с легкостью мелассы[9]. В такие моменты я как будто выхожу из своего тела, и становлюсь незнакомцем, наблюдающим за оболочкой мужчины, которым когда-то был. Я скучаю по тому Оливеру Конраду. Он был полон жизни, уверенный, добрый, целеустремленный и управляемый. Но по большей степени он был укоренившийся в этом мире и связанный с ним, преуспевающий в своем окружении, принимая все, что дает жизнь.

Потерянный. Сейчас я потерянный. Я все время потерянный, передвигаясь с трудом, пока один день плавно переходит в другой. Я не буду оглядываться назад, но я и не вижу, куда двигаться вперед. Увязший — вот оно — я увязший. Я жду, что меня спасут? Найду ли я способ выбраться самостоятельно и двигаться дальше? Или я умру в этой темной дыре?

***

Было не очень много восходов солнца, которые я пропустил в своей взрослой жизни. Это мое любимое время суток. Раньше это было символом жизни — увидеть рождение еще одного дня, а сейчас это напоминание о том, что время не стоит на месте. На короткий момент я фактически чувствую, как земля движется под ногами, унося меня от прошлого.

Несколько месяцев назад я согласился переехать обратно домой при одном условии — моя семья никогда не будет вспоминать то время, что я провел в Портленде. В большей степени это вызов моей матери, которая является психотерапевтом, притворяться, что ее сын не испорчен почти до уровня сумасшествия. Мой отец — кардиолог, открыто заявляет, что единственные сердечные проблемы, которые его волнуют, и он будет иметь с ними дело, — это те, которые находятся за закрытыми дверями стерильной операционной.

— Ты все еще хочешь поужинать, дорогой? Твой брат приводит «подружку», ты тоже можешь. Люблю тебя!

Тяжело вздыхая, удаляю голосовое сообщение с телефона. Моя семья действительно самая лучшая. Пока я рос в Бостоне, в нашем доме собирались все друзья, а когда он не был переполнен детьми, мои родители устраивали званые ужины и дегустации вин. Когда-то — это был дом из «Проделок Бивера»[10], теперь же его преследуют призраки моего прошлого и единственная вещь, которая была более неловкой, чем безличные и случайные разговоры — это ослепляющая боль в их глазах. Она говорит намного больше, чем можно выразить словами.


Я: Буду, приду один. Люблю тебя.


Я отправляю быстрое сообщение и направляюсь к Гарвардской площади. Прислонившись к бетонной колонне в переходе метро, замечаю Королеву Пончиков, спускающуюся по ступенькам. Любопытные глаза находят меня, когда она прячет улыбку за крышкой стакана с кофе. Это должно быть незаконно, чтобы кто-то с такими длинными ногами носил такие короткие шорты. Я жду, когда она как обычно пойдет в моем направлении, но вместо этого она смотрит на карты ТУЗМ[11], как будто не видела их прежде миллион раз. Пробираясь сквозь растущую толпу, я становлюсь позади нее, не говоря ничего.

— Эй, сосед, — говорит она, и я думаю, что слышу, как она улыбается.

— Сегодня без пончика?

Она поворачивается, держа стакан не далеко ото рта обоими руками.

— Я уже его съела. И это было в интересах всех остальных пассажиров.

Я улыбаюсь и киваю.

— Уверен, что буду не единственным разочарованным парнем из-за отмены порно-шоу с пончиком в семь тридцать утра.

Мы садимся в метро и располагаемся лицом друг к другу. Я смотрю на ее кофе, приподняв одну бровь, затем ей в глаза.

— Не беспокойся, — она улыбается, крепко удерживая свой напиток, когда поезд трогается.

— Я не о чем таком не думал, — я хихикаю.

— Ты думал, что я собираюсь задолжать тебе еще одну футболку. Я вижу по глазам. Это, должно быть, семейная особенность семьи Конрад, потому что глаза твоего брата не лгут.

— Ну, ты ошибаешься. Вообще-то я задумался о том, что ты ешь, когда не поглощаешь кофеин с сахаром.

— Если ты таким способом пытаешься пригласить меня на ужин, то я остановлю тебя немедленно.

Глядя поверх ее головы, я качаю своей и закатываю глаза.

— Я не приглашаю тебя на ужин или на свидание. Я просто общался.

— Хорошо, потому что я не хожу на свидания.

— Я тоже, — пожимаю плечами.

— Хорошо.

— Хорошо.

— Отлично.

— Отлично, — отвечаю я, когда мы подъезжаем к моей остановке. — Ну, увидимся.

Она кивает.

— Индийская! — я слышу, как она кричит, пока я пробираюсь к дверям. Я оборачиваюсь.

Она пожимает плечами с глупой улыбкой на лице.

— Так как ты поинтересовался... мне нравится индийская кухня.

— Мне тоже, — я отвечаю ей улыбнувшись и выпрыгиваю, как только двери начинают открываться.

Загрузка...