Нераспустившийся цветок

Глава 29 Для тебя

Вивьен

С болью приходит уязвимость, и прямо сейчас, когда Оливер везет нас в дом своих родителей, я ощущаю невероятную глубину и того и другого. Между нами стена неловкости, которая ощущается непроходимой. Ни один из нас не знает, что сказать или сделать. Будто мы выжидаем время в тишине, чтобы еще раз попрощаться.

Его слова этим утром медленно распространяются, как яд: «Хотел бы я просто отпустить». Отпустить что? Меня?

Оливер захлопывает дверь машины и идет ко мне. Я выхожу до того, как он подходит к двери. Он останавливается и вздыхает, будто мой отказ принять его рыцарский жест — это пощечина. Слишком плохо.

Он предлагает свою руку — вот это я принимаю. Я всегда это принимаю, даже, когда на ней надета перчатка страданий и боли.

Оливер останавливается, прежде чем открыть входную дверь, и обхватывает мое лицо руками.

— Я выбираю тебя. Я люблю тебя. Не имеет значения, что произойдет, ты должна это знать. Если ты не хочешь, чтобы я уезжал, тогда просто скажи, и я останусь. Это тебя я люблю, все, что имеет значение — это ты.

Я киваю на откровенность его слов. Я никогда не поддавала сомнению любовь Оливера ко мне. Невозможно сделать выбор. Мы пообещали друг другу несколько месяцев назад — не отступать. Я жду, когда он поймет, что он больше, чем совокупность событий прошлого. Я жду, когда он закроет свои шрамы татуировкой чего-то красивого, и не будет бояться показывать ее всему миру. Я хочу дать ему то, что он дал мне, но я не знаю как, и это убивает меня.

Его губы прикасаются к моим, и клянусь, что могу почувствовать всю тяжесть его сердца по тому, как они прижимаются ко мне.

— Пойдем, — я улыбаюсь и киваю в сторону двери.

Он ждет, разыскивая что-то глазами. Уверенность? Я провожу большим пальцем по его нижней губе, на которой остался след моего блеска для губ.

— Я слышу запах гриля, малыш, и умираю с голоду. Пойдем уже.

Он улыбается мне, показывая обе ямочки на щеках, и открывает входную дверь.

— Вивьен! — Джеки отбрасывает в сторону свой фартук и притягивает в свои крепкие объятия.

— Ради Бога, я не могу победить, — Оливер качает головой. — Меня не было восемь недель, а ты «Вивьен!», будто не видела ее на прошлой неделе.

Джеки усмехается, отпуская меня.

— Иди сюда, маленький мальчик.

Он дарит ей полуулыбку, когда она обнимает его. Затем пытается свирепо посмотреть на меня, но терпит ужасный провал.

— Ты вместе со своим псом вселила в меня комплекс.

— Сынок, рад видеть тебя, — Хью заходит в дом и обнимает Оливера, первым, надеюсь, подпитывая его эго.

— Вивьен, — он обнимает меня и целует в щеку.

— Где Ченс? — спрашивает Оливер.

— Он побежал на «быстрое свидание» перед ужином, — Джеки машет в воздухе рукой. — Этот парень никогда не угомонится.

Оливер и я смотрим друг на друга. Нам обоим интересно, понимает ли она, что «быстрое свидание» — это кодовое название для секса.

— Он просто не нашел такую девушку, как Вивьен, — Хью протягивает Оливеру пиво.

— Ну, не говори ему об этом. Он скажет, что забил ее до того, как появился я и украл ее у него, — Оливер делает глоток пива. — Это все, что я слышал на протяжении всего лета.

Все смеются.

— Как он справляется с бизнесом? — спрашивает Оливер.

Джеки, Хью и я смотрим, друг на друга и усмехаемся.

— Ты не слышал? — Хью приподнимает бровь.

— Слышал что?

— Он нанял кое-кого на работу на неполный рабочий день.

— Это великолепно.

Мы все снова усмехаемся. Оливер смотрит на нас.

— Я что-то упускаю.

— Ронни молода, но у нее достаточно опыта, так как ее семья занималась строительным и столярно-отделочным бизнесом. Как раз то, что искал Ченс на осенне-зимний период, когда такие работы более востребованы, — Хью усмехается, ожидая, хотим ли я или Джеки закончить эту историю.

— Ченс нанял Ронни по электронной почте. Резюме Ронни было слишком хорошим, чтобы упустить его. Оно, вероятно, даже лучше, чем у Ченса, — ухмыляется Джеки.

— Так… в чем дело? Он[65] настоящий мудак или что?

Мы смеемся неумышленному юмору, выходящему из вопроса Оливера. Хью и Джеки смотрят на меня, будто дарят все удовольствие разоблачения мне.

Я делаю глоток вина.

— В этом все и дело, малыш. У Ронни, известной так же, как Вероника, нет члена(прим.ред. dick с англ. переводится как член, мудак).

У Оливера отвисает челюсть.

— Не может быть!

Мы смеемся.

— О, да, конечно может, — я киваю и хихикаю.

Улыбка Оливера становится шире.

— Блин! Не могу поверить, что пропустил все это. Так вы с ней встречались? Какая она?

— Мы еще не встречались с ней, но Мэгги ее видела. Вероника выполняла кое-какую работу для нее в «Зеленом горшке». Мэгги сказала, что она очень привлекательная, умная и остроумная, что выбивало Ченса из колеи всякий раз, когда он приходил проверить ее работу.

Оливер уставился на меня с извращенной улыбкой. Я могу видеть, как колесики вращаются в его голове, без сомнения стряпая большую порцию дерьма, которое он будет выдавать понемногу Ченсу весь вечер.

***

Ченс звонит и говорит, что пропускает ужин, но чтобы ему оставили десерт. Это зашифрованное послание о том, что девушка, с которой у него сегодня свидание, предложила ему «выход на бис».

— Так как долго ты здесь пробудешь? — спрашивает Хью.

Я знаю, что Оливер поддерживал связь с ними с тех пор, как уехал, поэтому разговор о Портленде сводился к минимуму.

— Я улетаю завтра, — он не сводит глаз с отца, а я тем временем перевожу взгляд с тарелки на него и обратно.

— Будешь дома на праздники? — продолжает Хью.

Джеки смотрит на него сурово, чтобы он прекратил и воздержался от подобных разговоров. Я не знаю, оттого ли это, что она женщина, мать или психотерапевт, но у нее есть чутье, когда разговор становится неудобным. Хью не отвечает на ее взгляд.

— Еще не уверен, — я чувствую, как Оливер переводит взгляд на меня, но все еще не поднимаю глаз.

— Ну, я просто рад слышать, что ты снова будешь использовать свои знания. Работа с твоим братом — это не карьера.

Стол вибрирует, и я знаю, что это стопа Джеки встретилась с голенью Хью. То, как его лицо сморщилось, подтверждает это. Я рискую взглянуть на Джеки краем глаза, и она вежливо улыбается мне «пожалуйста, дорогая».

— Как твои родители, Вивьен? — Джеки набирает ложку карамелизированного пюре.

— Хорошо. Мой отец перешел работать в большую компанию. Работа четыре дня в неделю по десять часов в день, свободные выходные, и зарплата лучше.

Оливер поднимает голову.

— Когда это произошло? Ты мне не рассказывала.

— На прошлой неделе, — я пожимаю плечами. — Я пыталась тебе позвонить, но ты не отвечал. А когда перезвонил, мы… ну…, — я широко раскрываю глаза и прочищаю горло.

Глаза Оливера становятся такими же, как и у меня, когда он понимает, о чем я говорю, а Джеки пытается подавить свою понимающую улыбку. Становится неудобно. Время сменить тему разговора.

— Эй, эй, эй! — Ченс входит через дверь в столовую с нахальной ухмылкой и… о Боже! Молния на его штанах не застегнута и я боюсь пялиться слишком долго, чтобы убедиться в этом, но думаю, он без белья.

— Здравствуй, дорогой. Я как раз собиралась нести пирог, — Джеки обнимает его по пути на кухню.

Ладно, значит, она не заметила.

— Рад видеть тебя, брат, — Ченс похлопывает Оливера по плечу.

— Я тоже, мужик.

Ченс идет вокруг стола ко мне.

— Вив, рад видеть тебя, как всегда, — в своей обычной манере, Ченс берет мою руку и целует, ухмыляясь сердитому Оливеру.

Я, тем не менее, не обращаю внимания на глупый поцелуй. Ченс стоит возле меня с открытой областью паха в нескольких дюймах от моего лица, разговаривая с Хью о новом грузовике, который он ищет, чтобы купить. Я таращусь на Оливера, пока он не переводит на меня взгляд. Кивая головой в сторону Ченса, я широко раскрываю глаза. Оливер смотрит на меня, затем быстро смотрит на Ченса и снова переводит взгляд на меня. Я увеличиваю движения головой и сигналы выражением лица. Он смотрит на Ченса снова и вздрагивает.

— О, мужик! Застегни штаны, Ченс. Это отвратительно. Убери это от Вивьен.

Ченс смотрит вниз и смеется, застегивая молнию.

— Извините, спешил сюда после… — он смотрит на Хью и прочищает горло, — … свидания.

Хью прикрывает рот кулаком и прочищает горло.

— Присаживайся, сынок. И в следующий раз пощади нас всех и взгляни на себя в зеркало перед тем, как присоединиться к нам за ужином.

— Как дела в Портленде? — присаживаясь, спрашивает Ченс.

Джеки снова спасает ситуацию, так как приносит пирог.

— Расскажи Оливеру о Ронни.

Ченс ворчит, когда Оливер начинает смеяться.

— Ты заменил меня женщиной, а?

— Я едва ли могу назвать ее женщиной. Она, в основном, мужчина, утративший свой пенис.

Все смеются, кроме Ченса.

— Я слышал, что она достаточно привлекательная, — говорит Оливер.

— Я не заметил, — Ченс откусывает кусок пирога.

— Чушь! Мужик… — Оливер качает головой, — … она, должно быть, что-то. Я никогда не видел, чтобы ты так реагировал раньше.

Ченс машет вилкой в воздухе.

— Я никак не реагирую. Вообще, мне уже следовало ее уволить.

— За что? — спрашивает Оливер.

— За неподчинение.

Я кашляю.

— Звучит так, будто Ченс альфа-самец.

— Ты бы хотела выяснить? — он играет бровями.

— Ты бы хотел пойти на следующее свидание со всеми своими зубами? — говорит Оливер, сжав зубы.

— Достаточно, мальчики. Мне бы хотелось знать, что произошло с почтительными молодыми людьми, которых мы воспитали.

Хью встает, глядя на свой телефон.

— Ну, если найдешь их, дорогая, дай мне знать, — улыбается он. — Мне нужно ехать в больницу.

Оливер и Ченс провожают отца, а я тем временем помогаю Джеки убрать со стола.

— Ты знаешь, если тебе когда-нибудь нужно будет поговорить, то я готова выслушать, — Джеки берет у меня тарелки и ставит их в раковину.

— Спасибо, — я моргаю, чтобы остановить наворачивающиеся слезы. Целый день я чувствовала, что вот-вот расплачусь. Мои эмоции съедают меня живьем. — Я просто хотела бы ему помочь, вот и все.

— Ох, дорогая, ты помогаешь. Хотела бы я, чтобы ты это поняла. Он бы не поехал обратно в Портленд, если бы не встретил тебя.

Я поднимаю взгляд и смеюсь, потому что сейчас это не слишком успокаивает.

Она берет меня за руки и сжимает их.

— Я знаю, что это тяжело для тебя, но верь мне, когда я говорю, что Оливер найдет дорогу назад к тебе. Даже если он этого не осознает, это именно то, что он делает.

Я качаю головой и проглатываю эмоции.

— Просто это все кажется как один и тот же а по кругу.

— Так и есть, и я надеюсь и молюсь от всего сердца, чтобы у вас обоих хватило всего, чтобы пережить это. Не только любви, а также и дружбы, и уважения. Вы смеетесь и заигрываете друг с другом, и страсти между вами достаточно, чтобы заставить маму, как я, покраснеть.

Мы обе улыбаемся.

— Разговоры помогают, и, если ты вдруг не слышала, я — достаточно хороший слушатель.

Я улыбаюсь и обнимаю ее.

— Спасибо, я вспомню об этом, когда меня снова настигнут моменты грусти.

— Звони в любое время, ладно?

Я киваю.

— Что здесь происходит? — спрашивает Ченс, когда они с Оливером возвращаются в дом.

— Женские разговоры, — отвечает Джеки.

Я провожу пальцами в уголках глаз и вижу понимание на лице Оливера.

— Мы уезжаем, мама, —он обнимает ее.

— Счастливого пути, Оливер.

Ченс тоже обнимает его.

— Сообщи, когда вернешься и будешь работать со мной. Я уволю женщину.

— Неа… слишком весело слышать, как она не дает тебе спуску.

Ченс бормочет что-то себе под нос.

Оливер протягивает руку.

— Пойдем?

— Пойдем.

***

Оливер

Боль в ее глазах наполняет меня виной. Еще большей виной. Клянусь, я уже утопаю в ней. Мелани, Кэролайн, ее родители, мои родители, Вивьен… это подавляет меня со всех сторон.

Мы кормим Розенберга и идем наверх. Между нами грусть, которую тяжело игнорировать. Я скучаю по ее смеху. Я получил умеренную версию его сегодня вечером, но он был не такой, как я его помню. Вивьен, в которую я влюбился, милая и нахальная с беззаботным отношением и страстью к пончикам. Я не видел, как она ест пончики на протяжении нескольких месяцев. Может, я ее слишком утомляю. У каждого есть точка преломления. Я боюсь, что Вивьен была такая отзывчивая или податливая со мной, что она может сломаться, и это было бы так неуловимо, что я бы этого даже не заметил, пока не было бы слишком поздно.

— Мне нужно в душ, — ее голос едва слышен, когда она проходит мимо меня в гардеробную, неся халат.

— Составить компанию?

— Неважно.

Моя голова падает — черт, все мое тело резко опускается. Когда что-либо между нами было неважно? Я сбрасываю рубашку и снимаю штаны и трусы.

Пар из душа выходит, когда я открываю дверь. Красные глаза смотрят на меня сквозь чернильно-черные волосы.

— Я все еще могу видеть твои слезы.

Ее красивое лицо искривляется, будто нож пронзает ее тело.

— Я не хочу снова прощаться, — всхлип вырывается из ее горла вместе с последним словом.

— Я останусь, — я притягиваю ее в свои объятия и позволяю воде смывать мои собственные слезы. Эта женщина — это все в этом мире, который, как я был убежден, не заполнен ничем. Может, так и есть. Может, по отдельности мы ничто, а вместе — все. Это на самом деле сумасшествие, думать, что в мире с населением более семи миллиардов людей, существует вероятность того, что мы не предназначены были жить по отдельности — что, возможно, просто возможно, мы нуждаемся друг в друге?

— Оли… — она поднимает взгляд на меня и прижимает свои ладони к моему лицу, — … люби меня.

Я закрываю глаза и накрываю ее руки своими. И затем… люблю ее.

Мои губы устремляются к ее, как магниты. Она — это все, что я когда-либо пробовал. Мои руки тают на изгибе ее груди, пока она не выгибает спину. Ее кожа — это все, что я когда-либо ощущал.

— Оли… — она шепчет мое имя. Это всё, что я когда-либо слышал.

Я провожу своими руками, за ними следуют губы, совершая медленное путешествие вниз по ее телу — чувствуя, пробуя, запоминая. Становясь на колени, я притягиваю ее к себе, и она медленно и мучительно отдается мне.

— Люби меня, — ее мягкие слова эхом отдаются в ушах, когда она оборачивается всем своим телом вокруг меня.

Я не в ладах сам с собой. Мое тело хочет двигаться вместе с ее, отдавая и принимая удовольствие, подобное которому я никогда раньше не ощущал, и никогда больше не узнаю. Мое сердце… хочет сохранить ее невинное совершенство… навсегда.

Она двигается против меня, ее тело молит о нашем идеальном удовольствии, и мое тело выигрывает у сердца. Я пробую ее губы, посасываю ее сладкий язык и массирую ее груди.

— Посмотри на меня, Вивьен.

Она открывает глаза, вода течет между нами, несколько капель цепляются за ее длинные ресницы. Когда я вхожу в нее, глубже с каждым разом, ее вишневые губы раскрываются и язык скользит вдоль нижней губы. Наше теплое дыхание смешивается.

Веки Вивьен тяжелеют, когда я тру ее клитор.

— Оставайся со мной, детка.

Она открывает их снова.

— Оли…

Мне это необходимо. Мне нужно увидеть что-то еще, кроме боли в глазах этой женщины. Мне нужно видеть страсть, любовь, жизнь… нас.

Хватая ее бедра, рык исходит из глубины моей груди, и я вхожу в нее так глубоко, что, клянусь, теряю рассудок и могу никогда его уже не обрести. Каждый мускул напрягается, когда я замираю, изливаясь в нее. Истощенный, я кладу свой лоб на ее. Мы обмениваемся слабыми улыбками, перед тем как наши тяжелые веки закрываются.

***

Вивьен растянулась на животе по диагонали моей кровати, обнаженная, удовлетворенная и моя. До этого момента я не осознавал, что задерживал дыхание в течение восьми недель. Как мне это удалось? Как можно жить без дыхания? Как я мог жить без нее?

Я обводил пальцем ее тату так много раз в свете луны, что, думаю, мог бы воссоздать ее с закрытыми глазами. Ее веселая и остроумная индивидуальность вызывает неожиданную улыбку на моем лице, когда я наедине. Ее красота — самая яркая звезда на моем небосклоне. А секс — неописуемый. Но это… обводя бутоны цветов и считая веснушки, я на небесах. Вивьен — мои небеса.

— Задумываешься, как я выглядела до всех тех чернил и отвратительных шрамов, которые они скрывают?

— Шшш… — я целую ее плечо. — Два часа ночи. Спи.

Она перекатывается на свою сторону и целует мою грудь.

— Это нормально. Иногда я пытаюсь представить, каким был Оливер до Кэролайн.

Я накручиваю прядь ее длинных волос на палец.

— И?

— И не могу. Что заставляет меня думать, что я бы не была частью той жизни, — она кладет ладонь мне на грудь в области сердца, расставив пальцы. — Поэтому, я больше об этом не думаю, потому что жизнь без Оливера Конрада — не жизнь вообще.

Я проглатываю удушающее чувство в горле. Когда Вивьен открывает душу и делится своей уязвимостью, будто тиски сжимают мою грудь. Она не представляет себе, как я неистово нуждаюсь в том, чтобы защитить ее. Что невыносимо для меня, так это чувство, когда я ощущаю, что наибольшая опасность для нее — это я сам и мое прошлое.

Я пытаюсь поднять настроение.

— Ну, я никогда не пытался представить тебя до меня. Вероятно, потому что я все еще просыпаюсь каждое утро и задаюсь вопросом, не приснилась ли ты мне. И когда я понимаю, что ты моя действительность, то чувствую, будто выигрываю в лотерею каждый чертов день моей жизни.

Она хихикает.

— Лотерею? Пффф…Ты, должно быть, имеешь в виду скретч-карту[66]

— Нет, я говорю о единственном победителе Мега Миллионов… каждый день.

Она проводит подушечками пальцев по волосам на моей груди, едва касаясь.

— Оли?

— Хм?

— Помнишь, когда ты пришёл в «Зеленый горшок» и тебе нужно было еще немного растений в тот день, когда мы были очень заняты?

— Да.

— Помнишь, какой длинной была очередь, и я позволила тебе подойти и получить то, что ты хочешь вне очереди?

— Да.

— Помнишь, я сказала тогда, что ты у меня в долгу?

Я ухмыляюсь.

— Да, помню.

Она смотрит на меня пронизывающим взглядом. Я могу ощущать ее тяжкие мысли, которые стали преградой между нами.

— Возвращайся в Портленд.

Я качаю головой еще до того, как она сказала последнее слово.

— Я сказал, что остаюсь.

— Тебе необходимо вернуться.

— Вивьен, нет, я не хочу возвращаться туда. Кэролайн не нуждается во мне, просто так думают ее родители. Но, правда в том, что они бредят, так же как и она.

— Оливер, тебе нужно вернуться ради себя.

— Что это значит? Ты поговорила с моей мамой?

— Ты мне должен.

Я хватаю себя за волосы, а затем тру руками лицо, смеясь саркастически.

— Я должен тебе? Правда? Ты приравниваешь обслуживание вне очереди и мое возвращение в Ад? Нет, я не поеду. Вчера утром, да, я собирался. Даже вчера вечером, дома у моих родителей я планировал ехать. Но я видел боль в твоих глазах, Вивьен. Черт, сейчас темно, но я все еще могу видеть эту чертову боль в твоих глазах! Я не еду. Точка.

Она перекатывается на меня сверху, наши лица находятся на расстоянии вздоха друг от друга.

— Оли, разве ты не видишь? Боль, которую ты видишь в моих глазах, за тебя, а не из-за тебя. Садись на самолет завтра, но не для Кэролайн или ее родителей, и не из-за своей работы, а для себя, Оли. И если ты не можешь этого сделать, — она моргает, и ее слезы падают мне на щеку, — тогда сделай это для меня.

Я не хочу ехать. Когда я сказал, что остаюсь, это было в такой же мере для меня, как и для нее. Но, когда мужчина любит женщину так, как этот конкретный мужчина любит эту конкретную женщину, нет ничего, чего я не сделал бы для нее. До передней линии фронта, до края земли, до моего последнего вдоха… вот как далеко я могу пойти ради нее.

— Для тебя, любимая, только для тебя.