Несладкая месть

Глава двенадцатая

Это была тринадцатая ночь, и хотя Николь не была суеверной, она не могла отделаться от мысли об этом зловещем числе. Сделка все еще оставалась в силе, но ситуация изменилась.

В руках Николь была сумка побольше той, что она носила обычно. В ней были фотоальбомы, которые Кин попросил, вернее, потребовал принести. Она так крепко держала тяжелую сумку, что ногти впились в ладонь, пока она ждала, когда откроется дверь.

Сердце Николь нервно подскочило к горлу, когда она снова оказалась лицом к лицу с Кином. Он приглашающе улыбнулся, но она не нашла в себе сил ответить. Смута в ее душе лишила ее всякой вежливости.

– Заходи, – сказал Кин приветливо. – Здесь есть кое-кто, с кем бы мне хотелось тебя познакомить.

Шок едва не парализовал Николь. Она не могла поверить, что он оказался способен принести кому-то в жертву и эту их ночь.

– Я не думаю, что это нужно делать, Кин. – И с непреклонной решимостью добавила: – Условия нашей сделки не предусматривают вовлечение третьих лиц.

Кин сделал резкий, глубокий вздох.

– Это моя мать, Николь. Она специально прилетела из Аргентины, чтобы встретиться с тобой и своей внучкой.

Его мать!

Та, которую в прошлом он никогда не приглашал для встречи с Николь. Душа ее дрогнула от этого совершенно неожиданного события.

– Из Аргентины? – ошеломленно повторила Николь.

– Там живет ее семья. Моя мать вернулась туда три года назад. Это ее родина.

– И твоя тоже? – осевшим голосом поинтересовалась Николь, пытаясь осознать эту новую для нее информацию. Что она вообще знала о прошлом Кина?

– Уже нет. Мой дом здесь. Пожалуйста… Мама устала после 14-часового перелета из Буэнос-Айреса, но ей так хочется встретиться с тобой.

Кин отступил, приглашая Николь войти. И ноги сами понесли ее, движимую любопытством. Когда они вошли, с одного из диванов, сидя на котором можно было любоваться заливом, поднялась женщина. Она была высокой и красивой, хотя и выглядела утомленной. Никакой косметики, только губная помада сливово-красного цвета. Волосы с проседью собраны в аккуратный узел на затылке. Несмотря на довольно скромный вид, а возможно, и благодаря ему, она источала вызывающее робость достоинство, которое еще более подчеркивалось элегантным черным костюмом, дорогими серьгами и колье. Николь в джинсах и простой блузке почувствовала себя одетой неподобающе для подобной встречи. Она подумала, что, вероятно, в глазах матери Кина выглядит распутницей – живет с ее сыном, имеет от него ребенка вне брака…

Кину еле удалось высвободить дорожную сумку из рук Николь, так крепко она держала ее. Другой рукой он взял ее под локоть и пропустил вперед.

– Николь, это моя мать, Эвита Галлардо.

– Не… не Сола? – пролепетала Николь в замешательстве.

– Возвратившись домой, я взяла свою девичью фамилию, – объяснила мать Кина. – Слишком много позора связано с фамилией Сола.

– Позора? – повторила Николь, чувствуя себя крайне смущенной.

Мать Кина подошла к ней и протянула обе руки, словно хотела привлечь Николь к себе. Николь тут же протянула свои руки, которые Эвита Галлардо крепко сжала.

– Это долгая история, – сказала она. – Но я затем и приехала, чтобы рассказать тебе обо всем. Надеюсь, ты меня поймешь.

Что я должна понять? Николь едва не высказала это вслух, но вдруг сообразила, что даже не поприветствовала женщину, и поспешно сказала:

– Я очень рада встретиться с вами миссис… мисс… Галлардо.

– Пожалуйста, называй меня Эвита. Мы ведь одна семья, ты родила мне внучку, – мягко произнесла та.

– Хорошо, – согласилась Николь. Ей стало легче оттого, что она не увидела осуждения во взгляде матери Кина. Скорее желание… или потребность быть выслушанной и понятой.

Из-за Зои!

Это было так очевидно. Николь отругала себя за то, что слишком волновалась о том, какое впечатление она произведет на мать Кина. Какая разница, как она выглядит. Цель этой встречи – установить контакт и наладить отношения, чтобы открылись двери в жизнь Зои. А это означает, что Кин настроен весьма серьезно.

– Я принесла несколько альбомов с фотографиями Зои, – сказала Николь. – Возможно, вы захотите посмотреть их.

– С большим удовольствием! – Эвита в порыве благодарности снова сжала руки Николь, а затем приглашающим жестом указала на диван.

– Давай присядем!

– Хочешь кофе, Николь? – спросил Кин.

– Да, пожалуйста.

Кофе единственное, на что она соглашалась, приходя сюда. После первой ночи в рамках их сделки она решительно отказывалась от любых приглашений на обед или ужин. Ведь это скорее напоминало бы свидания. Николь же хотела, чтобы сделка оставалась сделкой с четко оговоренными условиями, а не вела к восстановлению романтических отношений между ними. Но она понимала, что теперь уже невозможно будет избежать продолжения отношений, учитывая решимость Кина стать для Зои настоящим отцом. Приезд его матери доказывал, насколько серьезно он воспринял неожиданную ситуацию с ребенком.

Кин поставил перед ними на кофейный столик сумку Николь.

– Я сейчас принесу кофе. Подождите меня, не начинайте смотреть альбомы, – попросил он. – Я не хочу ничего пропустить.

В его глазах можно было прочитать невысказанную мысль о том, что он и так уже пропустил слишком многое, и Николь испытала чувство вины. Но как она могла поступить иначе, если за время их двухлетней связи Кин явно не хотел брать на себя никаких обязательств по отношению к ней?

– Конечно, мы подождем, – тактично ответила Эвита.

Кин направился в кухню готовить кофе, а Николь повернулась к Эвите, ожидая обещанного рассказа и надеясь узнать о Кине что-либо из того, о чем он упорно умалчивал.

– Вы сказали, что фамилия Сола принесла слишком много позора. Не могли бы вы мне объяснить, Эвита?

Эвита Галлардо тяжело вздохнула, и Николь поняла, что возвращение в прошлое требует от нее мучительных усилий. Глаза пожилой женщины наполнились печалью и глубоким сожалением, когда она начала рассказывать.

– Мой муж, Луис Сола, был очень красивым. В течение многих лет я была им просто околдована, но он использовал наш брак, чтобы получить пропуск в мир богатых людей, и попросту обокрал многих из них, в том числе и членов моей семьи. И в один из дней, обычных, похожих на все другие, он ушел, оставив меня и сына в скандальной ситуации, созданной его вероломством.

– Вам, должно быть, пришлось очень трудно, – сочувственно заметила Николь.

Эвита кивнула и снова тяжело вздохнула.

– Я не могла этого вынести. А Хоакину приходилось еще тяжелее – после отцовского преступления его травили в школе. Ему же было только тринадцать лет, а он уже был подвергнут жестокому остракизму, стал практически изгоем. Даже моя семья избегала его – он был слишком похож на Луиса, но я-то знаю своего сына – он настоящий Галлардо. – В печальных глазах Эвиты светилась гордость. – Для него было лучше уехать в Австралию, чем оставаться в Буэнос-Айресе, где ему никогда бы не было доверия. Так мы оказались здесь, и Хоакин поклялся доказать, что все были несправедливы к нему.

– Как?

– Возместив все украденные отцом деньги. Все.

Так вот в чем была истинная причина столь целеустремленного желания Кина делать деньги, и так много, как только можно. Теперь Николь стало понятно это, как и то, насколько мало она знала человека, которого любила.

– Когда мы обосновались здесь, Кин очень много работал и учился. Он получал специальную стипендию в университете, а потом получил и степень по бизнесу. По окончании университета он пошел работать в банк, чтобы научиться делать деньги из денег.

– В чем очень преуспел… – заметила Николь с горькой иронией.

Эвита кивнула и печально посмотрела на Николь.

– То, что мой сын ушел из дома, чтобы жить с тобой, означало, что его чувства к тебе были очень сильными. Меня это беспокоило, поскольку могло помешать реализовать мою мечту – вернуться в Буэнос-Айрес с гордостью за своего сына, за то, чего он достиг своим трудом.

Эвита подняла руки, как бы прося простить ее.

– Я не хотела встречаться с тобой, не хотела, чтобы ты заняла достойное место в жизни Хоакина. Я не позволяла ему даже говорить мне о тебе. И все это из-за моего эгоизма…

– Не стоит говорить об этом, Madre, – прервал ее Кин, неся им каппучино, – и не надо себя казнить. Никто и ничто не могло помешать мне тогда выполнить задуманное. – Он поставил чашки с кофе на стол и в упор посмотрел на Николь. – Но вышло так, что, пока я шел к поставленной цели, потерял гораздо больше, чем предполагал.

Он имеет в виду Зою, подумала Николь.

Цель, которую поставил перед собой Кин, – возвратить долги отца – оказалась важнее каких-либо обязательств перед ней. Она понимала, что застарелую травму, которую он получил в 13 лет, просто так забыть невозможно, тем более если сам на себя взвалил миссию восстановления справедливости.

– Я полагаю, ты достиг своей цели, раз твоя мать вернулась в Буэнос-Айрес, – заметила Николь.

– Да, все долги выплачены с процентами три года назад, – ответил Кин скорее с цинизмом, чем с гордостью.

Зато его мать тут же с гордостью добавила:

– Это был такой благородный поступок…

– А почему же ты не остался в Аргентине? – спросила Николь Кина. Ей хотелось узнать, почему он вернулся, отказавшись от статуса героя.

Его глаза блеснули насмешкой.

– Мое имя – Хоакин Луис Сола, и я по-прежнему сын своего отца. А в Австралии это не имеет значения. – Кин показал взглядом на сумку Николь. – Может быть, мы теперь посмотрим альбомы?

Слова Эвиты о благородстве поступка Кина еще звучали в душе Николь, когда она доставала альбомы из сумки и раскладывала их на столе в хронологическом порядке. Наверное, в представлении Кина стать хорошим отцом для Зои – это еще один благородный поступок.

Но благородство – не любовь.

Ей надо быть очень, очень осторожной, чтобы не мотивировать поступки Кина чувствами, которых он не испытывает. Иначе это приведет к таким ошибкам, за которые придется расплачиваться не только ей. А Николь не хотела, чтобы Зоя испытала болезненное разочарование, полюбив отца. Она положила на колени самый первый альбом. Кин сел рядом с ней, и она оказалась между отцом своей дочери и ее бабушкой. При мысли о том, что теперь эти два человека будут неотъемлемой частью Зонной жизни, Николь охватил трепет, с которым она не могла совладать, и когда она открывала альбом, руки ее дрожали, а голос внезапно охрип от нахлынувших эмоций.

– Это Зоя в день своего рождения.

Малышка выглядела такой крошечной на больничной тележке для новорожденных – вся запеленатая, открыто только личико и неожиданно густая копна черных волос. Ее глазки были закрыты. Полумесяцы длинных густых ресниц были тоже поразительно темными.

– Она выглядит совсем так же, как Хоакин при рождении, – восхитилась Эвита, прижимая руки к сердцу.

– Нет, Madre. – Кин пальцем коснулся полной нижней губки дочери на фотографии. – Этот прелестно очерченный ротик явно от Николь.

Замечание Кина про рот было слишком интимным, подумала Николь, остро ощущая его плотно прижатое к ней бедро.

После этого единственного замечания Кин молча и внимательно разглядывал фотографии дочери, как бы наблюдая за ее взрослением. Эвита же забрасывала Николь вопросами и комментировала каждую фотографию своей прелестной внучки. Кин просто смотрел, и Николь все сильнее ощущала растущее в нем напряжение. Она словно читала его мысли: «Я пропустил это и это…», и многолетнее горькое, мстительное чувство, двигавшее ее мыслями и поступками, стало превращаться в чувство глубокой вины. Как она могла поступить так ужасно, утаив Зою от него? Кин молчал и тогда, когда Николь листала второй альбом и почти заканчивала третий. Только когда он увидел сильно исхудавшую дочь, стоявшую возле «дерева бабочек», из его горла исторгся звук, похожий на всхлип.

– Это, вероятно, после того, как она переболела менингитом?

– Менингитом? – в ужасе воскликнула Эвита.

Николь была в шоке. Она не говорила Кину о болезни дочери. Так откуда же он мог узнать о ней?

Она резко повернула голову, посмотрела на Кина и увидела боль и гнев в его глазах. Наклонившись к матери, он объяснил:

– К счастью, у Зои не было осложнений, и она довольно быстро выздоровела, Madre. А Николь пришла в голову замечательная идея сделать для нее «дерево бабочек», чтобы отвлечь и помочь скорее выздороветь. Посмотри, какое оно восхитительное, правда? – Голос Кина звучал хрипло.

Должно быть, Зоя рассказала ему о болезни, когда он подарил ей бабочку. Неужели ее болезнь его действительно так взволновала? Тогда ее решение утаить от него ребенка было чудовищно эгоистичным.

Перелистывая четвертый, и последний, альбом, на фотографиях в котором Зоя выглядела совершенно здоровой и веселой девочкой, Николь внезапно подумала о том, что, когда дочка заболела менингитом, Кин уже освободился от наследия прошлого, связанного с проступком его отца. И все же, возвратившись из Аргентины, он, очевидно, продолжал с упорством накапливать богатство, а это значит, в любом случае он вряд ли мог бы уделять много внимания больному ребенку. Сейчас Кин уверен, что смог бы измениться сам и изменить свою жизнь, убеждала себя Николь. И многое говорило о переоценке его жизненных приоритетов. Прервал же Кин встречу с важным клиентом, чтобы не пропустить свидания с ней. Потом его приход к Зое утром во вторник…

– О! Зоя занимается балетом! – восторженно воскликнула Эвита.

Это была последняя фотография в альбоме. Зоя в розовой балетной пачке стояла в классической балетной позе с изящно поднятыми над головой руками.

– Моя мать руководит танцевальной школой, я там тоже преподаю. Зоя посещает в ней детскую группу. Но не потому, что я заставляю ее. Просто она любит танцевать.

– Как ты думаешь, она согласится станцевать для меня, пока я здесь? – спросила Эвита с надеждой.

– Давай не будем слишком забегать вперед, Madre, – быстро вмешался Кин. Николь же была в растерянности, не зная, как ответить Эвите, как поступить. Она ведь только сегодня познакомилась с ней и еще не успела даже подумать о том, как представить Зое ее вторую бабушку. Волной накатила паника. Слишком много произошло за последнее время – сначала Кин, потом его мать неожиданно появились в их жизни, грозя нарушить ее особую связь с дочерью.

– Я ни в коем случае не настаиваю, – сказала Эвита с тревогой в голосе и накрыла руку Николь своей. – Я просто очень устала, а увидев фотографии… Пойду в свою комнату, а вы с Хоакином все сами решите.

Кин быстро встал и подал матери руку.

– Тебе что-нибудь понадобится, Madre? – спросил он заботливо.

– Нет, спасибо. – Она на мгновение прислонилась к нему, потом распрямила плечи и кивнула Николь.

–. Спокойной ночи, дорогая. Я сожалею, что наша встреча так долго откладывалась.

Николь кивнула в ответ, не найдя в себе сил сказать что-либо, кроме вежливого:

– Спокойной ночи!

– Оставайся с Николь, Хоакин. Я сама найду дорогу в свою комнату.

– Если ты уверена…

– Да. – Она поцеловала сына в щеку.

– Я отвезу Николь домой и вернусь примерно через час, – заверил он ее.

То есть на сегодня это все? Николь не могла поверить в происходящее и недоуменно смотрела на Кина, провожавшего мать. Так вот что было на сегодня главным! Недоумение сменилось обидой – секса не было в понедельник, не будет сегодня…

Сделка становилась недействительной.

Теперь все внимание Кина сосредоточилось исключительно на Зое.