К счастью, малыши хоть и бурно реагируют, но все-таки обходится без истерик и воплей «Все пропало!». Кстати, бабуля вообще ведет себя так, словно ничего не произошло.
- Вы знали? – спрашиваю, осененная внезапной догадкой.
- Я, конечно, слегка не в себе, деточка, - отвечает пожилая леди. – Но не настолько, чтобы не замечать вполне очевидные вещи. Ваш отец никогда не был подлецом, не спеши его клеймить. Он был типичным представителем аристократии, никогда не знавшим настоящую цену монетам и друзьям. Слишком слабохарактерный и добрый, он жил одним днем. Верил многим, а потому часто был обманут. Брат твоей матери рассказал ему о возможности получить большие средства. Ваш отец думал о том, что нужно готовить приданое дочерям, да и имение неплохо было бы реставрировать. В общем, он руководствовался добрыми помыслами, но полез в недоброе дело.
- Мошенники? – спрашиваю.
- Да. Он не только не заработал ничего, но остался должен огромную сумму. И тогда пошел в банк. Остальное ты знаешь. Пока была жива ваша мама, он еще хоть как-то старался все решить, но когда ее не стало, жизнь для него утратила смысл.
- Печально. И вдвойне печально, что решать эти все проблемы теперь придется нам.
- Ты сильная, справишься, - беспечно отмахивается от моих слов бабуля. – А я пойду потороплю малышей. Будет не очень хорошо, если нас станут, как собак, выгонять из нашего же дома. Лучше быть готовыми заранее. И гордо уйти.
- Госпожа? – ко мне подходит служаночка, которую я уже видела вчера. Та самая, с пирожками. – Я слышала, что говорили. Не ругайтесь, госпожа, но я тоже уже собрала вещи, нашла хорошую работу.
- Да чего уж там, - отвечаю. – Думаю, даже лучше будет, если ты отсюда уйдешь. Новые хозяева не показались мне приятными людьми. Особенно в отношении молодых девушек, если ты понимаешь, о чем я.
- Понимаю, - кивает служанка и протягивает мне клочок бумаги. – Это адрес приюта. Он не у нас в городке, а ближе к югу, но там вам действительно смогут помочь. Приютят, работу найдут. Не сердитесь, госпожа, но вам теперь без работы нельзя.
- Да я и сама это понимаю. Спасибо, что помогаешь, - беру у девушки бумажку.
- После болезни вы изменились, госпожа. На лучшее изменились. Раньше вы бы раскричались.
- А толку кричать? Тут думать надо и действовать, а не бегать безголовой курицей и кудахтать.
- Пусть вас берегут светлые силы, - желает девушка.
Мы с ней прощаемся на теплой ноте, малыши с вещами спускаются вниз. Вижу, что у обоих глаза красные и опухшие. Бедные мои. Но слез не показывают, пытаются выглядеть сильными и решительными. Мне аж самой захотелось заплакать, до того жаль их стало. Для взрослого уходить в неизвестность из родного дома – острая боль, а для ребенка – это конец всего его мира.
Поддавшись чувствам, подхожу к малышам, присаживаюсь и обнимаю их. На секунду они оба отвечают объятиями, но потом Рован пытается вырваться.
- Я не ребенок уже, я – мужчина. И… и…это нехорошо, что женщина меня утешает.
- Я никого не утешаю, - отвечаю. – Это МНЕ сейчас надо. Это ты нас с Аникой утешаешь.
И тогда Рован успокаивается и обнимает меня крепче, прижимаясь дрожащим тельцем. Такая волна гордости и любви во мне поднимается – словами не передать. Совершенно чужие дети, но внезапно я чувствую – они мои. И я все для них сделаю!
- И куда мы теперь? – чуть позже спрашивает Аника.
- Мне наша служанка дала адрес одного приюта, сказала, что хороший и там нам помогут. Не знаю, насколько это правда, но нам бы зиму перезимовать, а там уе будем что-то лучшее искать. Как считаете, одну зиму потерпим в приюте, если будем все вместе?
- А нас точно не разлучат? – спрашивает Рован.
- Точно, - отвечаю уверено, хотя уверенности той не чувствую ни грамма, но детям сейчас взрослый, бегающий в панике, совершенно не нужен. У них земля из-под ног уходит, моя задача их стабилизировать и укрепить, а не раскачать еще больше.
Бабуля приносит нам всем завтрак – нехитрые бутерброды с сыром и чай.
- Это все, что я нашла на кухне, - сообщает нам. – Поесть нужно обязательно, даже если не хочется.
Ну вот, а говорят, что она не в себе. Между тем, здравости ее мышления многие не сумасшедшие могут только позавидовать.
Мы все дружно, в рядок усаживаемся и нехотя, через силу едим. Молча. А потом я вспоминаю о шкатулке.
- Так, ребятки, будьте тут, с бабушкой, а я сейчас вернусь.
Быстренько выхожу в холл, где стоят наши сумки и чемоданы, достаю тяжелую шкатулку и пытаюсь ее открыть. Но что бы я ни делала, у меня не получается. Я так увлекаюсь, почти до испарины терзая шкатулку, намереваясь даже идти на кухню за молотком, когда позади меня раздается голос:
- Деточка, там кнопочка есть особая.
Бабушка подходит и просто нажимает какой-то скрытый механизм. Шкатулка щелкает у меня в руках и приоткрывается.
- Это специально, чтобы воры открыть не смогли, - поясняет мне пожилая леди.
Я киваю и распахиваю шкатулку, готовая увидеть что угодно, но не то, что открывается моему взору.
- Что? Не поняла? Как? Где?
Я принимаюсь вертеть шкатулку, отодвигать обивку, не в силах поверить, что она пуста. Потом резко поворачиваюсь к бабушке, та стоит рядом совершенно спокойная, чем вынуждает меня задать вполне резонный вопрос:
- Вы знали, что там ничего нет?
- Знала, - кивает.
Чувствую, что мне не хватает воздуха. Какая-то совершенно глупая волна паники накрывает меня по самую шею. Я так надеялась на эти чертовы драгоценности, я так верила, я… Едрид-Мадрид!!
Со злостью отшвыриваю от себя пустую коробку, присаживаюсь, сжимая голову руками. Что теперь делать, как быть?
- Почему вы раньше не сказали, что там пусто? – спрашиваю у бабули, не особо надеясь на внятный ответ.
- А ты разве не знала? – отвечает мне вопросом на вопрос.
Поднимаю голову, встречаюсь с глазами пожилой леди. Они выглядят какими-то растерянными и словно мутноватыми.
- Наверное, забыла, - отвечаю.
- Ты же сама забрала все драгоценности и понесла их куда-то. Как раз накануне своей болезни, - добивает меня бабуля.
- Ясно… знать бы еще, зачем я это сделала…
Пожилая леди только разводит руками. Оно и понятно. Ей-то откуда знать. Громкий стук в дверь заставляет меня дернуться.
- Уже время? – спрашиваю.
- Еще целый час, но кто знает этих новых владельцев, - пожимает плечами бабуля.
Сжав зубы, распахиваю входную дверь настежь, готовая отстаивать наш последний час в доме до последнего. Но на крыльце стоит пожилой, кругленький дедуля. Он испуганно отскакивает от распахнувшейся двери, а потом, приподняв шляпу, здоровается:
- Ой, доброго дня, леди.
- Доброго? – смотрю на пришедшего, жду, что будет дальше.
- Я тут работаю на почте и вчера пришло письмо для вас, я решил его самолично привезти вам сегодня, потому что слышал, что вы собираетесь уезжать.
- Ну, не то, чтобы мы собирались уезжать, но да, покинем дом.
- Прошу вас, - почтальон протягивает мне конверт, запечатанный восковой печатью. – Ответ будет?
- Не знаю, для начала мне нужно его прочесть. Пройдите пока что в дом, пожалуйста, на улице не лето.
- О, да, вы правы, леди. Совершенно не лето, - посмеиваясь в седые усы, отвечает почтальон, заходя в дом и закрывая дверь. – В этом году обещают много снега. Возможно, даже бури. Будем молить светлые силы, чтобы не допустили такого. Я вот помню, шестьдесят лет назад…
- Простите, я отлучусь ненадолго, прочитаю письмо и вернусь, - перебиваю разговорчивого почтальона. Поговорить о погоде – это конечно отличное дело, но не тогда, когда через час вас придут выселять из дома.
Оставив почтальона на попечении бабули, отхожу к окну и вскрываю конверт. На секунду мне кажется, что я не знаю грамоты, но через мгновение, крючковатая вязь становится понятной и я могу прочесть послание.
Оказывается, у нас есть дядя. Не тот, случайно, который подставил отца? В общем, родственничек, прослышав, что у нас все плохо, предлагает приехать к нему. Обещает ни в чем не ущемлять, всячески помогать и так далее, заливается соловьем на полтора листа.
Но я как-то не верю во внезапно проснувшиеся родственные чувства, впрочем… если уж в приюте нам совсем будет невмоготу, то можно будет рассмотреть и вариант приезда к дяде. Также в конверте, кроме письма, я обнаруживаю билеты на поезд. На сегодня.
Возвращаюсь к семье и вижу, что почтальон еще не уехал.
- Скажите, почтенный, вы не могли бы сделать нам одолжение и довести нас всех, включая вещи, до вокзала?
- Конечно, - улыбается добрый дедуля. – Мне как раз по пути, грузите вещи.
Мы всей дружной компанией быстро загружаем то, что можем потом унести. И, вроде, управляемся быстро, но до приезда новых владельцев не успеваем. Встречаемся с ними на крыльце.
- Надо же, успели, - нагло усмехается дородный мужик, на руке которого висит, старательно надувая губки девушка гораздо моложе его. – Только сильно не спишите, я вон пригласил стража, чтобы он осмотрел ваши вещи и вас, мало ли, что вы там по карманам нагребли.
- Мы взяли только то, что принадлежит нам, - отвечаю. – И я не позволю обыскивать наши вещи просто потому, что вам так захотелось.
- Что ты слишком бойкая и наглая, как для недавно чуть не помершей! – новый владелец имения скидывает руку своей спутницы и наступает на меня.
- Приходится, иначе каждый норовит сожрать, - отвечаю, кивая своей семье, чтобы они садились в экипаж, потому что, судя по тому, как наливается краской рожа дородного, успокаиваться и дать нам добром уехать, он не собирается.
- Страж! Ты слышишь! Быстро осмотри экипаж, наверняка эта мелкая гадина выгребла все столовое серебро!
Страж, которого привез новый владелец имения, меланхолично осматривает нашу повозку, но подходить к ней не спешит.
- Ладно! Тогда я сам! И начну с этой девки!
И тянет ко мне руки. Вообще ненормальный? Похоть что ли обуяла, или жадность? Позади него стоит его спутница, широко открыв в удивлении глаза и рот, причем, это еще вопрос – что шире.
- Только троньте меня! – возражаю и отхожу поближе к экипажу.
- Ану иди сюда, сказал! – свекольнорожий владелец имения кидается ко мне, широко расставив лапы.
Ладно, сам напросился! Дожидаюсь, пока он подбегает максимально близко и быстро отступаю, не забыв сделать мужчине подножку. Поскольку, разбежался он неслабо, то и остановится не успевает. Несется на всех парах прямо в дерево.
- Ай!
Вся немалая тушка владельца имения влетает в ствол дерева, приложившись с такой силой, что снег, осевший на ветках, высыпается на мужчину. Весь, до последней снежинки, вызвав у страдальца визгливый вой. Ну а на случай, если ему и этого мало, сверху, прямо на голову, на манер шляпы, падает вчерашний дуршлаг.
Дзынь! Ор. Брань.
- Ну вы же хотели получить кухонную посуду? Получайте!
И с ехидным смешком запрыгиваю в экипаж. Положение у нас, прямо скажем, не завидное, но даже в нем есть место маленьким радостям.