Невеста принца

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Даже в самых страшных снах Рафаэль не видел ничего подобного. Штурм замка начался сразу после рассвета, и нападавших было видимо-невидимо. Они карабкались на стены, пробивали их пушечными снарядами, или, как кроты, прорывали ходы под ними. Эта дьявольская армия лезла из подвалов, и, хотя солдаты принца сражались мужественно, это ничего не меняло. Прошло чуть больше часа, когда Рафаэль, понимая обессмысленность гибели людей, отдал приказ сдаваться.

Солдаты неохотно отдавали сабли и ружья и отходили от раскаленных орудий, со сложенными за спиной руками, но в их взглядах не было смирения и они не опускали их перед мятежниками.

Рафаэль гордился их упорством и преданностью, но понимал, что у него нет ни малейшей возможности отблагодарить их. Главарь мятежников, внушительного вида дикарь с севера, уже проскакал по подъемному мосту и под решеткой, которую только что с торжествующими криками подняли его люди.

Он сразу узнал Рафаэля, так же как и Рафаэль узнал его, и поехал прямо к принцу, стоявшему возле фонтана в большом дворе.

Одежда на Рафаэле была порвана и вся в крови. Четверо мятежников лежали мертвые у его ног, а он опирался на свой окровавленный меч, как на тросточку, бессознательно скрывая глубокую рану в боку.

— Рафаэль Сент-Джеймс, принц Бавии? — спросил вождь мятежников. Ему было лет тридцать пять на вид, и еще Рафаэль обратил внимание на густые золотисто-каштановые волосы и умные синие глаза.

Рафаэль наклонил голову в знак подтверждения.

— Симон Карпентер, — представился вождь мятежников, легко спрыгивая с мощного серого коня.

Одет он был в шерстяную рубашку и бриджи, а его испачканные сапоги видели лучшие времена.

Карпентер снял кожаные перчатки, засунул их за пояс и с любезной улыбкой протянул руку за окровавленной саблей.

— С вашими солдатами поступят справедливо, — пообещал он. — Они ведь, в первую очередь, солдаты Бавии, и мы не будем их судить за исполнение своего долга.

Рафаэль ничего не ответил. В горле у него стоял комок. Еще когда он был мальчишкой, он знал, что эта минута наступит. Незадолго перед отъездом в Англию он слышал, как няня говорила о близком конце Сент-Джеймсов и видел, как она плакала. Это была его судьба — искупать многочисленные и тяжкие грехи своих предков. Но теперь, когда Рафаэль встретил Анни и полюбил ее так, как никого в жизни не любил, даже Джорджиану, ему было особенно больно думать о том, что он теряет.

Замки, дворцы, власть занимали последнее место в этом списке.

— Меч, ваше высочество, — с холодной учтивостью потребовал Карпентер, все еще не убирая руки.

Рафаэль отдал оружие эфесом вперед, не боясь порезать себе пальцы.

Карпентер взял меч, не причинив Рафаэлю вреда, от чего не удержались бы многие. Мужчины не сводили друг с друга глаз, когда Карпентер заговорил вновь.

— Я сожалею, но мы должны вас повесить. Вы проявили недюжинное мужество.

— Я вообще недюжинный, — заявил Рафаэль, чувствуя, что у него начинает кружиться голова от большой потери крови.

Его качало, но он постарался удержать равновесие, одной рукой зажав глубокую рану.

— Пришлите врача, — приказал Карпентер одному из своих людей, когда у Рафаэля подогнулись колени и он провалился в темноту.

Принц пришел в себя в подземной темнице. Он лежал на зловонном соломенном тюфяке. Рану в боку ему зашили и перевязали, но боль была такая, словно под ребра ему засунули раскаленную кочергу. Его знобило. Но все же первое, что он почувствовал, очнувшись, была радость.

Анни в безопасности, и с ней Патрик. Чего еще ему было желать?

Рафаэль долго лежал неподвижно, не желая снова провалиться в черную пустоту. Наконец, с мучительным усилием, от которого все его тело покрылось липким потом, он дотянулся до решетки и встал на ноги. Позади было высокое узкое окошко, и он видел в него свет заходящего солнца, а еще он услышал ровный стук молотка.

Он вздохнул и прижался лбом к решетке. Мятежники приводили в порядок виселицу Питера Мэтленда.

Анни, подумал Рафаэль, жалея не себя, а свою прелестную, жизнелюбивую жену и их ребенка. Почему он позволил себе пойти на поводу у своих желаний? Как он посмел зачать ребенка, который никогда не увидит своего отца?

Силы покинули его, и Рафаэль сполз на колени, все еще держась за железную решетку. Он молился, чтобы корабль Патрика увез Анни как можно дальше от берегов Бавии.

Когда Патрик Треваррен устроил дочь в своей каюте, а свои вещи приказал перенести в другую, Анни была в оцепенении от охватившего ее отчаяния. Он бережно положил ее на кровать, снял с нее туфли и накрыл одеялом, потом нежно поцеловал Анни в лоб, прошептал, что все будет хорошо, и ушел.

Оставшись одна, Анни свернулась клубочком и так лежала, не в силах ни говорить, ни думать, ни плакать, ни чувствовать. Мерное покачивание корабля усыпило ее, милосердно даруя ей отдых от ужасной реальности.

Вскоре, однако, кошмары разбудили ее, и она, вся в холодном поту, села в кровати. В комнате было темно, и Анни, соскользнув на пол, отправилась на ощупь к двери.

Задержав на мгновение дыхание, она нажала на ручку двери. Дверь оказалась незапертой.

Ослабев от радости, она, вся дрожа, прислонилась к тяжелой двери. Когда Анни удалось взять себя в руки, она вернулась к кровати и зажгла на ночном столике лампу. Она стояла в маленькой, уютной каюте и с неподдельным отвращением смотрела на свое платье. Ну как в нем карабкаться наверх, плыть или ползти? А ее бриджи и рубашка в замке Сент-Джеймс.

Взгляд Анни упал на стоявший в углу сундук из палисандрового дерева, и с надеждой ее вновь охватила жажда деятельности. Шарлотта Треваррен часто плавала на «Колдунье», а она, подобно дочери, любила нетрадиционную одежду.

Анни, не теряя времени, бросилась к сундуку и открыла крышку. Платья, платья, соблазнительные ночные рубашки… О чудо! Бриджи и рубашки. Анни сбросила платье, как змея кожу…

Рубашка и бриджи матери оказались ей совершенно впору.

Анни грустно улыбнулась своему отражению в зеркале на стене. Теперь найти бы шапку, чтобы спрятать волосы…

Еще мгновение, и она, выглянув в коридор, увидела, что дверь не охраняется. Зная тяжелое состояние дочери, Патрик, видимо, решил, что караул не нужен.

Анни помимо воли улыбнулась, тихонько скользнула вниз в короткий коридор и поднялась на капитанский мостик. Корабль стоял на якоре, и, как она вскоре поняла, на нем почти никого не было. Отец, успокоившись на ее счет, вернулся в замок Сент-Джеймс, вероятнее всего, со всей командой.

Анни большую часть детства провела на корабле, так что ей не составило труда спустить на воду одну из спасательных шлюпок и спуститься в нее по канату.

Еще никто ничего не заметил, а Анни уже плыла к берегу, рассекая веслами черную звездную воду.

Несмотря на все ее умение грести, Анни понадобилось более пятнадцати минут тяжелого труда, чтобы добраться до мелководья. Но едва ли не еще труднее было найти дорогу в темноте. Время от времени Анни слышала стук копыт и пряталась во рву, боясь попасть в плен к мятежникам или, что еще хуже, встретить людей своего отца.

Уже светало, когда Анни нашла потайной вход и вошла в замок. Непреклонные и покоренные, башни замка устремлялись в небо. Обычно заметный отовсюду королевский флаг был спущен.

Анни стало страшно. Может быть, Рафаэль уже мертв, и ее отец тоже. Если же нет, то как ей спасти их?

У Анни не было никакого реального плана, но ее сердце не позволяло ей повернуть обратно, не попытавшись прийти им на помощь. Рафаэль — ее муж, отец ее ребенка, а Патрик Треваррен дал ей жизнь. Она не могла бросить ни того, ни другого.

Стараясь, чтобы ее не заметили, Анни шла к дому. Вокруг было пустынно, будто все вымерли.

Проходя по одному из запущенных садов, Анни нахмурилась, вспомнив о подземных ходах, которые ей показывал Люсиан. Она решила, что непременно найдет хотя бы один, вооружится чем-нибудь и отыщет Рафаэля.

Заметив маленькое каменное строение с другой стороны зарослей ежевики, Анни остановилась и огляделась. Колючки впивались ей в бриджи, когда она полезла через кусты.

Дверь оказалась тяжелой, и, когда она поддалась, петли глухо заскрипели. Анни скользнула внутрь. Сердце у нее бешено колотилось. И из груди вырвался хриплый стон, когда две стальные руки обхватили ее сзади. Одна рука зажала ей рот и, хотя она отчаянно сопротивлялась, ей было ясно, что вырваться не удастся.

Незнакомец свободной рукой закрыл дверь и задвинул засов, прежде чем отпустить ее. Он зажег свет, пока она приходила в себя, и Анни увидела в мерцании керосинового фонаря мрачное лицо Эдмунда Барретта.

— Вы? — изумился он. — Не могу поверить своим глазам.

У Анни закружилась голова от радости, и она не стала скрывать, зачем возвратилась в замок Сент-Джеймс. Она сложила на груди руки.

— Где Рафаэль?

— В подземелье, — ответил Барретт. — Они собираются повесить его завтра утром.

У Анни подогнулись колени. Прислонившись к стене, она старалась сохранять спокойствие.

— Вы видели моего отца?

— Нет, — сказал Барретт, — но замок большой. Он может быть где угодно.

— Откуда вы знаете, что мятежники хотят повесить Рафаэля?

— Они поставили во дворе виселицу, — ответил он, глядя в сторону. Казалось, прошла вечность, прежде чем он заговорил вновь. — Они уже казнили Люсиана.

Анни судорожно проглотила застрявший в горле комок.

— Боже мой! Почему? — в ужасе прошептала она. — Ведь он был с ними, разве нет?

— Кто любит предателей? — ответил вопросом мистер Барретт, и, хотя он говорил довольно спокойно, Анни знала, что ему жалко Люсиана.

Анни тоже не могла смотреть в глаза Барретта, поэтому, оглядывая комнату, заметила большую дыру в центре прогнившего пола.

— Подземный ход, — проговорила она, как нечто само собой разумеющееся, и почувствовала гордость оттого, что ее догадка оказалась правильной. — Он ведет в подземелье?

Барретт тяжело вздохнул и пригладил грязной рукой волосы.

— Не знаю, — признался он. — Я пробовал пройти по нему, но там слишком узко для меня.

Крысы, пауки, кроты и прочая нечисть не могли поколебать ее решимость.

Друг Рафаэля силой удержал ее.

— Нет, Анни. Рафаэль никогда не простит мне, если с вами что-нибудь случится.

Анни вырвалась, и в ее яростном шепоте прозвучало отчаяние:

— Рафаэль не доживет до того, чтобы прощать или не прощать вас, если мы не поторопимся!

Барретт еле слышно выругался.

— Будьте осторожны, — вздохнул он.

Анни прыгнула. Она стояла на четвереньках, ничего не видя в темноте, но едва не задыхаясь от резкого запаха пыли, гнилых корней и грызунов.

— Я буду ждать, Анни, — прозвучали сверху слова Барретта. — Только не делайте глупостей!

Анни уже бежала к центру замка и не ответила ему. Она бежала, потом ползла, стараясь не прислушиваться к писку в темноте, и в душе оплакивала Люсиана Сент-Джеймса. Он мог бы стать совсем другим, намного лучше, если бы не его зависть. Ему было так мало лет, и, возможно, останься он в живых, он бы осознал свои ошибки.

В конце концов Анни доползла до завала. Ей стало трудно дышать, и Анни подумала, как у нее мало шансов на успех. Не найдя выхода, она принялась разбирать завал, а потом поползла дальше.

В некоторых местах старые стены так сближались, что она боялась застрять между ними. Ей было легко вообразить, как лет через сто обнаружат ее кости и заплачут над ними.

Воспоминания о матери, которая выбиралась по такому же подземному ходу из дворца султана, придало Анни смелости. Шарлотта Треваррен все преодолела, и она тоже сможет.

В конце концов, это семейная традиция.

Прошло много времени, и вдруг Анни ударилась макушкой обо что-то металлическое. Чертыхнувшись, она подняла повыше руки и толкнула что-то, молясь про себя, чтобы по ту сторону не оказалось своры мятежников.

Это что-то, очень тяжелое, упало на каменный пол, подняв такую тучу пыли, что Анни на мгновение ослепла. Тогда она поползла, кашляя, на свет, пробивающийся из высокого окна, и поняла, что находится в пустой камере. Перед ней лежал разбитый шкаф, который она перевернула.

Она ждала, почти уверенная, что сейчас ворвется охрана и арестует ее, но никто не появился. Анни подошла к двери и прижалась к ней ухом, стараясь услышать голоса или шум шагов, но все было тихо. Она не была уверена, что находится в нужной части замка, так как подземный ход оказался извилистым и путаным, но надеялась на лучшее.

Когда Анни попыталась открыть дверь, стало ясно, что этой камерой не пользовались много лет. Она уже решила, что ей не хватит сил, но тут петли заскрипели, и она выбралась в коридор.

Здесь не было окон, в темноте Анни мечтала о свече или хотя бы о спичке. Она продолжала свой путь, цепляясь за стену и вздрагивая, когда паутина ложилась ей на плечи. Наконец она опять увидела свет и узнала место, где была с Люсианом. Теперь она знала, что тюрьма рядом.

Закусив губу, Анни смело, но с благоразумной осторожностью двинулась дальше. Она уже давно потеряла свою шапку, и волосы упали ей на спину. Она уже столько времени провела в пыли и грязи, что не могла припомнить, когда бы так мечтала о хорошей ванне. Даже во время своих прежних дурацких эскапад ей не удавалось так вымазаться.

Услышав голоса, Анни остановилась и затаила дыхание. Она ужасно боялась, как бы ее не выдало биение сердца.

— Зачем тащить его на виселицу? — спросил один мужчина. — Он все равно в лихорадке и ничего не поймет.

Анни сдержала крик ужаса.

— Это вопрос принципа, — ответил другой. — Кто-то должен заплатить за преступления Сент-Джеймсов.

Анни прижалась к стене.

Мужчины продолжали разговор, время шло, тени удлинялись, а они все не уходили.

Она не знала, сколько прошло времени, когда наконец стражники отправились перекусить. Анни тотчас же покинула свой тайник и приблизилась к камере Рафаэля. Она оказалась запертой, и ключа нигде не было.

Принц показался Анни тенью, забытой в углу.

— Рафаэль! — в отчаянии позвала она. — Где ключ?

Принц не ответил и не пошевелился.

— Рафаэль!

Он застонал, и Анни очень захотелось прикоснуться к нему, погладить его. Она просунула руку через решетку и попробовала дотянуться до него. Увы, она быстро поняла, что это невозможно.

Лихорадочно она шарила по столу охранников, но ключа не нашла. Вновь услышав голоса, она поторопилась обратно в заброшенный ход и затаилась в темноте.

Охранники сменились. Новые караульные расположились за тяжелым столом и, даже не взглянув на Рафаэля, начали играть в карты.

Анни долго ждала, но у нее больше не представилось возможности приблизиться к Рафаэлю. В конце концов она решила возвратиться к мистеру Барретту. Возможно, ей удастся найти отца и он поможет…

Но, ползя обратно, Анни отказалась от этой мысли. Если Патрик Треваррен узнает, что его дочь в замке Сент-Джеймс, он тут же забудет о Рафаэле и постарается вернуть ее на «Колдунью». А в это время мятежники затащат Рафаэля на эшафот, накинут ему петлю на шею и повесят.

— Вы там были? — спросил Барретт, как только увидел голову Анни.

Она едва справилась со своими слезами.

— Да, — ответила она. — Была. Вы правы. Рафаэль в тюрьме.

Мистер Барретт легко вытащил ее из ямы и стал ждать, когда она заговорит вновь.

— Он ранен или болен. Окликнула его, а он только чуть-чуть пошевелился.

— Я сам пойду, — сказал Барретт, направляясь к дыре в полу.

Анни остановила его.

— Вам там не пробраться. Я и то чуть не застряла.

Барретт надолго замолчал.

— Поищу другой путь. Оставайтесь здесь и не высовывайтесь. Я принесу вам еду и воду.

Анни ничего не возразила. Ей оставалось только ждать. Не обращая внимания на грязь, она села на пол и подперла голову руками.

Барретт кашлянул.

— Не думаю, что вам это так уж важно сейчас, но я должен сказать. Анни, вы самая смелая и разумная женщина, которую я когда-либо встречал.

Не поднимая головы, она улыбнулась сквозь слезы.

— Смелость города берет, — глухо проговорила она.

Барретт, не ответив, открыл дверь и исчез.

Измученная переживаниями и путешествием по подземелью, Анни провалилась в беспокойный сон и проснулась, только когда вернулся мистер Барретт. Он поставил свечу на опрокинутый ящик и сел за стол, на который поставил две оловянных тарелки и чашку.

Анни не спрашивала, где он раздобыл мясо и хлеб, которые достал их холщового мешка. Барретт пил вино из пыльной бутыли, а она простую воду из единственной чашки.

— Я видел вашего отца, — сообщил Барретт после долгого молчания.

— Где? — встрепенулась Анни. — Как он?

— Все по порядку, — усмехнувшись, проворчал Барретт. — Сейчас он похож на дикаря. Мы конечно же не разговаривали. Но он, вроде, представляется бедным крестьянином.

Анни изумилась.

— Вы уверены, что видели Патрика Треваррена? Он ведь настоящий денди. Рубашки ему специально заказывают в Париже, и ботинки — только в Италии.

Барретт рассмеялся.

— Друзья и то его бы не узнали. Думаю, я узнал его только потому, что мне известны все здешние жители.

— Интересно, что он задумал?

Мистер Барретт сразу же посерьезнел и отхлебнул вина из бутылки.

— Что бы он ни задумал, мисс Треваррен, надеюсь, Господь его не оставит. От этого может зависеть жизнь Рафаэля.

У Анни перехватило горло, но она не позволила себе сорваться.

— Да, — ответила она и стала молиться, чтобы Рафаэль не умер от лихорадки, прежде чем они спасут его.

Поев, мистер Барретт опять ушел. Анни не хотела выходить из дома, но не из боязни мятежников (хотя и это, конечно, было), а потому что не хотела встречи с отцом.

Она ждала несколько часов, все больше и больше беспокоясь. В конце концов ей пришлось выйти из дома в кусты.

После этого она опять прыгнула вниз, желая быть как можно ближе к Рафаэлю, но не прошла и полпути, как начал обрушиваться потолок.

Анни похолодела, услышав всего в нескольких шагах от нее чей-то голос:

— Проклятые ходы. Здесь все надо разрушить до основания.

Варвары, подумала Анни, стараясь не дышать.

Когда ей на голову начал сыпаться песок, она представила себя заживо погребенной в подземелье и заставила себя вернуться. В доме она легла и заснула, а когда проснулась под утро, то с тоской подумала о неизбежном.

В этот день Рафаэля должны были повесить.

Возможно, умереть не так уж и плохо, думал Рафаэль, когда его подняли на ноги и потащили из камеры. Он уже совсем близко к смерти, насколько он мог судить, и, хотя ему было ужасно жалко оставлять Анни, смерть его не страшила.

Анни. Он улыбнулся, словно пьяный, и не стал сопротивляться, когда ему завернули за спину руки и связали их. Один или два раза ему показалось, что Анни зовет его, но это, конечно же, бред, ведь она, слава Богу, сейчас далеко отсюда.

Миновав коридор, Рафаэль и стражники поднялись по лестнице и вышли во двор. Горели факелы, словно притягивая свет из-за горизонта. Зрителей было немного. Это удивило Рафаэля. Он не знал, радоваться ли ему или обижаться на судьбу.

Теперь, когда замок взят, наверное, мятежники отправились в другие замки.

С кружкой воды к нему подошла девушка, в которой он узнал бледную как мел служанку Анни, Кэтлин. Она заботливо поднесла кружку к его рту, и он сделал несколько глотков.

— Да будет с вами Бог, ваше высочество, — прошептала она, и стражники подтолкнули его к нижней ступеньке эшафота.

Виселица неясно вырисовывалась у него над головой, и Рафаэль сделал к ней первый шаг. Ему вспомнилась песенка, которую в детстве пела его няня, что-то о лестнице Иакова.

Наверху его ждал священник, но это был не тот священник, который венчал его и Анни. Рафаэль никак не мог припомнить, чтобы раньше видел этого парня. Он нахмурился и хотел спросить, как его зовут, но, встретив его предостерегающий взгляд, промолчал.

Пожав плечами, он запел. Мы все поднимаемся… по лестнице Иакова…

Внимание Рафаэля привлек стук шагов за его спиной. Рафаэль обернулся, одновременно с палачом и священником, и увидел бегущую к нему Анни, всю в грязи с головы до ног.

Он сказал себе, не верь, это галлюцинация, но она, всхлипывая, бросилась ему на шею, и он осознал ее реальность. Его единственным утешением было то, что Анни в безопасности, и вот теперь он потерял и его.

Рафаэль услышал выстрел и упал на колени, думая, что попали в него. Не успев крикнуть Анни, чтобы она бежала, он заметил разорванную веревку. Рядом происходило что-то невообразимое, и деревянные доски трещали от града выстрелов.

Он успел крикнуть Анни и, получив легкий удар кулаком по затылку, потерял сознание и упал ничком.

— Беги, идиотка! — взревел священник, взваливая бесчувственное тело Рафаэля на мощное плечо.

Узнав наконец друга своего отца, Анни повиновалась и бросилась с эшафота. Внизу она наткнулась на Джосию Воэна. Сжав зубы, он стоял прямо перед ней с мечом в руке.

Вокруг творилось Бог знает что. Несколько солдат Рафаэля с оружием в руках старались помочь спасителям принца, и Анни отлично понимала, что у них всего несколько минут для бегства.

— Давай, Джосия, — сказала она. — Бей.

Он пристально вглядывался в нее несколько долгих, томительных секунд, и священник, стоявший сзади с тяжелой ношей на плече, не мог ничем ей помочь. Наконец Джосия неохотно отступил.

Неожиданно рядом появились лошади, и кто-то забросил Анни на спину одной из них. Ошеломленная, Анни почти ничего не видела вокруг, но заметила мистера Барретта, а потом знакомый голос отца прошипел ей на ухо:

— Ты еще ответишь за это, Анни Треваррен.

Она не обратила на него внимания.

— Рафаэль! — кричала она, не видя его.

Сильные руки Патрика крепко обхватили ее, и они помчались к главным воротам, где уже подняли решетку.

— Он сзади, дорогая, — успокоил ее Патрик.

В лицо Анни дул ветер, и копыта лошадей оглушительно простучали по подъемному мосту. Слышались выстрелы, но их заглушал стук ее сердца.

Шесть шлюпок ждали их на берегу. Патрик посадил Анни в одну из них, и она увидела, как бесчувственного или мертвого Рафаэля бросили в другую, где уже сидел мистер Барретт, положив руки на весла. Перебраться к мужу ей не дали. Опытный экипаж «Колдуньи» рванулся вперед, и пули мятежников лишь поднимали фонтанчики воды у них за спиной.

Только когда они добрались до ждавшего их корабля, Анни оторвала взгляд от Рафаэля и посмотрела на замок.

Он тянулся к небу, как величественная гробница, и Анни поняла, что отныне он стал памятником навсегда ушедшей в прошлое жизни. Она заплакала, горюя и радуясь одновременно.

— Нам пора, — мягко сказал Патрик, помогая ей подняться.

Анни вновь посмотрела на Рафаэля, убедилась, что с ним все в порядке, и стала подниматься наверх.

Южная Франция, шесть недель спустя…

Рафаэль уже почти поправился после происшедшего в Бавии. Он стоял и смотрел, как закат расцвечивает виноградник всеми цветами радуги. Анни стояла рядом, держа его за руку, а позади возвышался большой кирпичный дом, который теперь был их домом. Усадьба принадлежала Рафаэлю, хотя он впервые приехал сюда месяц назад с женой.

— Тебе нравится быть виноделом? — спросила Анни, заранее зная ответ.

Он улыбнулся, сплетая ее пальцы со своими.

— А тебе нравится быть женой винодела?

— Да, — ответила Анни. — Мне нужен только винодел.

Рафаэль рассмеялся и поцеловал ее в лоб, но в его глазах все еще таилась грусть. За виноградником и низкой каменной винодельней, где стояли большие бочки и прессы, уже готовые к работе, лежала вдали разоренная и залитая кровью Бавия. Не скоро затянутся ее раны, может быть, на это потребуется не одна сотня лет, и Рафаэля печалило, что его народ страдает и будет еще долго страдать. Анни понимала, что он вспоминает о покинутой родине, и, поднеся его руку к губам, поцеловала ее.

— Может быть, мы еще вернемся туда, — сказала она, утешая его.

Он покачал головой, и когда она вновь посмотрела на него, его глаза были ясными.

— Нет, любимая. Мы можем идти только вперед. Ты это знаешь. Бавии, которую я любил, больше нет, если она вообще когда-то была.

Они повернулись и пошли рядом по недавно взрыхленной земле. Стояли сумерки, расцвеченные золотыми, малиновыми и пурпурными бликами. Анни ждала ночь, которая одарит их счастьем любви, а потом наступит утро, и еще много-много ночей и дней, освещенных их любовью.

— Я ходила сегодня в поселок, — сказала Анни, когда они подошли к дому. — Там цыганка Рифка гадает по руке. Мясник говорит, ей триста лет.

Рафаэль сделал вид, что его это очень заинтересовало.

— И что она сказала?

Анни вздохнула с видом великомученицы и нежно погладила свой округлившийся живот.

— Она сказала, что наша дочка — первая из шестерых детей.

У порога кухни Рафаэль наклонился и поцеловал Анни.

— В это мне легко поверить, — проговорил он. — А чем закончится наша прекрасная сказка, принцесса Анни?

Она рассмеялась.

— Ну, для этого цыганка не нужна, — сказала она. — Мы будем жить долго и счастливо.