Невеста принца

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поздно вечером Чандлер Хэзлетт въехал в главные ворота в сопровождении наемной охраны в синей униформе. Карета мистера Хэзлетта освещалась медными лампами, а на боковой стенке сверкала монограмма жениха. Следом за первой роскошной каретой ехали еще две поменьше и поскромнее.

Анни стояла рядом с Федрой, а за ними перешептывалась и переглядывалась толпа слуг, конюхов, садовников и всех прочих, кто жил за высокими стенами замка.

Рафаэль наблюдал за процессией с балкона своего кабинета. Рядом с ним был Эдмунд Барретт.

Анни затаила дыхание. Она знала, что Федра сделала то же самое, когда конюх в ливрее слез с козел, но он не сразу открыл дверь, а сначала пошел за ступеньками и аккуратно поставил их на землю. Только после этого почетный гость явился глазам хозяев.

Анни вздохнула с облегчением, когда увидела Чандлера. Он был среднего роста, неплохо сложен, не слишком мускулист и с отличной каштановой шевелюрой. Одет он был как положено такому джентльмену, но вовсе не качество его одеяний умерило страхи Анни.

Его глаза озарились огнем, когда, обведя взглядом толпу, он остановил его на Федре. И улыбнулся он с такой нежностью, какую сыграть просто невозможно.

Анни подняла глаза на Рафаэля и увидела, как мистер Барретт резко повернулся и ушел в кабинет. Принц медлил, и, хотя потом она говорила себе, что это ей показалось, она чувствовала на себе его взгляд и знала, что он смотрит на нее, а не на будущего родственника или еще кого-нибудь в толпе.

Однако Анни не позволила себе долго стоять с задранной головой и вновь перевела взгляд на мистера Хэзлетта, обнаружив, что он уже одолел расстояние от кареты до них и с восхищением заглядывает в глаза Федре, словно она ангел, а не самая озорная принцесса в Европе.

Мистер Хэзлетт взял руку Федры и ласково поцеловал ей пальцы. Стоя совсем рядом, Анни ощутила прилив несказанной радости. А Федра неловко присела в реверансе и прошептала:

— Добро пожаловать в замок Сент-Джеймс.

— Благодарю вас, — ответил мистер Хэзлетт. У него был приятный голос, и карие глаза светились счастьем. — Для меня честь вновь видеть вас, ваше высочество.

Бледность Федры сменилась густым румянцем.

— Вы, верно, устали с дороги, — сказала она, набрав полную грудь воздуха. — Вам надо освежиться. Пожалуйста, пойдемте в дом.

Анни нахмурилась. Она ожидала, что Федра успокоится, увидев перед собой красивого джентльмена, а вместо этого она вела себя как чопорная хозяйка замка. Анни пришлось крепко держать себя в руках, чтобы не толкнуть Федру в бок локтем и не посоветовать ей оставить тон трагической королевы, которая шествует на эшафот, где ей должны отрубить голову.

— Благодарю вас, — ответил мистер Хэзлетт. Если он и был разочарован приемом, оказанным ему Федрой, то не показал вида. — Вы меня извините? Прежде я должен позаботиться о моих людях и о лошадях.

С этими словами он отвесил Федре легкий поклон, повернулся и зашагал прочь.

Федра упорхнула в дом. Анни бросилась за ней, представляя себе, как они обе смотрятся со стороны. Задрав юбки, бегут одна за другой через залу.

— Федра…

Она позвала ее совсем тихо, уже не в силах кричать, когда принцесса бежала по бесконечным петляющим коридорам, освещенным лишь случайным лучом солнца.

Принцесса не остановилась, пока не показалась простая деревянная дверь с деревянным крестом.

Анни поняла, что это какой-то неизвестный ей вход в часовню, и, когда Федра отодвинула щеколду и вошла внутрь, убедилась в своей правоте.

Часовня была довольно большой и могла вместить не только королевскую семью, но и всех, кто жил в замке Сент-Джеймс, со слугами, конюхами, садовниками и торговцами. Позади простого алтаря, но из самого дорогого дуба, были шесть огромных витражей, изображавших шесть страдающих или молящихся святых. Наверное, им уже не одна сотня лет, а краски все такие же яркие и блестящие, как когда-то.

Федра уселась в первом ряду, закрыла лицо руками и расплакалась.

Анни примостилась рядом, обняла подругу и пожалела, что не захватила с собой носового платка. Что стоило сунуть его в рукав или за корсаж, как делают все дамы.

— Федра, что с тобой? — ласково спросила она. — Мистер Хэзлетт очень красивый и как будто добрый…

— Если ты считаешь его таким расчудесным, — вспыхнула Федра и скользнула подальше от Анни, — то сама и выходи за него замуж, Анни Треваррен!

Анни вздохнула.

— Если бы ты дала бедняжке возможность показать себя, думаю…

— Нет! — крикнула Федра. — Теперь я точно знаю, что никогда не полюблю его! Никогда!

— Что же он такого сделал, что ты так разволновалась? — с искренним изумлением поинтересовалась Анни. — Ты ведешь себя так, словно он показал тебе рога или копыта.

Федра уже была почти в истерике и не могла ответить ничего разумного. Анни нашла за алтарем чашу, тщательно протерла ее подолом нижней юбки и отправилась во двор искать воду. Возле главного входа в часовню она обнаружила фонтан, наполнила чашу водой и возвратилась к принцессе.

Федра с жадностью выпила всю воду, держа чашу обеими руками, и как будто немного успокоилась.

Анни молча сидела рядом.

Наконец, пошмыгав носом и повздыхав, Федра повернулась к ней.

— Ну, конечно же он не урод и, наверное, не негодяй… — произнесла она тихим несчастным голосом. — Просто… Знаешь… Все эти годы я молилась… — Она помедлила, недовольно глядя на алтарь. — Я молилась, что когда наконец увижусь с мистером Хэзлеттом, то почувствую нечто такое… Ну, в общем, я ждала знака с небес, что мы с ним будем счастливы.

— И что? Ничего?

Анни стало обидно за подругу. Ее собственный любовный опыт, хотя у нее свет клином сошелся на Рафаэле, был богат многими чувствами.

— Да нет, — произнесла Федра. — Я почувствовала. Это было ужасно. Что-то темное и разрушительное. Я думаю, Анни, это было предупреждение.

Анни выпрямилась.

— Что ж, — решительно проговорила она. — Ты должна пойти к Рафаэлю и сказать ему, что свадьба отменяется. Наверное, ему это не понравится, но со временем он поймет.

Принцесса покачала головой, едва представив себе, как она идет к Рафаэлю…

— Ты не понимаешь. Рафаэль скорее умрет, чем нарушит свое слово.

— Но ведь ты говорила, что не он давал слово. Тогда Рафаэлю не надо брать его обратно, ведь не он его давал.

Федра сейчас выглядела маленькой, словно горе придавило ее своей тяжестью.

— Я этого не вынесу. Не вынесу, Анни.

Страх коснулся крылом сердца Анни. В голосе Федры звучало такое непритворное отчаяние, а люди, Бог знает, какие глупости творят, когда отчаяние ставится для них невыносимым…

Анни взяла Федру за руки, ласково сжала их, потом погладила.

— Если ты боишься поговорить с Рафаэлем, я поговорю. Как-нибудь заставлю его понять.

— Он не послушает, — стояла на своем Федра, однако в ее глазах Анни заметила, если, конечно, не ошиблась, проблеск надежды.

— Придется попробовать.

Она уже знала, каким упрямым и нетерпеливым может быть Рафаэль, поэтому понимала, что ее задача не из легких. Впрочем, если ничего не получится, она и Федра могут убежать на виллу Треварренов в Ницце. Мама и папа Анни наверняка придут им на помощь.

Федра задумчиво кивнула и вытерла распухшие глаза ладонью.

— Хорошо, — тихо проговорила она.

Случилось так, что до вечера у Анни не было ни одной возможности поговорить с Рафаэлем, так как не успели разгрузить экипаж мистера Хэзлетта и как следует накормить его людей и лошадей, приехала еще одна карета.

Эта тоже, как видела Анни, на сей раз с крыльца, была окружена солдатами.

Едва элегантная и изящная женщина коснулась ногой земли, как Анни поняла, что приехала, подчиняясь приказу, мисс Филиция Ковингтон.

У Анни сердце убежало в пятки, когда она заметила шедшего ей навстречу Рафаэля, который ослепительно улыбался, так что и она разглядела его улыбку с верхотуры. Анни стояла и смотрела, не в силах отвести глаза, как Рафаэль наклоняется и целует женщину в губы.

Не помня себя, она подняла руку и коснулась пальцами своих губ, заново переживая утренний поцелуй, словно он случился всего несколько минут назад.

И он, и эта женщина, мисс Ковингтон, весело смеялись, когда Анни наконец нашла в себе силы уйти.

Обед стал для Анни пыткой. Под предлогом мучительной головой боли Федра не покинула свою комнату, что мистер Хэзлетт воспринял с великолепной кротостью, выразив надежду, что не случилось ничего серьезного. Люсиан был не в духе и свое раздражение направил на сей раз против Анни, а не против Рафаэля. Все время он бросал на нее недовольные взгляды.

Хуже всего, однако, было смотреть на мисс Ковингтон, которую Рафаэль усадил по правую руку от себя. Она занимала все его внимание остроумным разговором и была, к тому же, хороша как ангел. Ее смех звенел как колокольчик, а карие глаза сияли, отражая огонь свечей, стоявших в середине стола.

Анни заставляла себя что-то жевать, зная, что иначе придется потом шарить в темной кухне в поисках чего-нибудь съедобного, а потом, едва чинно вышла из обеденной залы, помчалась что было мочи наверх. На пути ей попались всего несколько слуг.

На своем этаже она остановилась сначала возле двери в комнату Федры. Постояв несколько минут и отдышавшись, она тихонько постучала, потом позвала подругу.

Ответа не последовало, и Анни, испугавшись, вошла в комнату.

— Федра!

В темноте трудно было что-нибудь разглядеть, ведь комната освещалась только огнем в камине.

Анни поднялась по ступенькам, однако на кровати никого не было. В смятении она покинула комнату Федры и побежала к себе.

Служанка зажигала лампы, и Анни поняла, что она меняла простыни.

Женщина робко кивнула.

— Вы не видели вечером принцессу? — спросила Анни, борясь с комком в горле и отцепляя брошь от шелкового коричневого платья, которое она надела к обеду.

Она изо всех сил старалась придумать предлог, чтобы поговорить с Рафаэлем о замужестве Федры. К несчастью, ничего не приходило ей в голову.

— Я думала, у нее болит голова, а ее нет в ее комнате.

Горничная покачала головой.

— Не знаю, мисс. Сегодня в комнате принцессы убирает Салли Дживс, а я не убираю. Спросите ее.

— Нет, — подумав, ответила Анни. — Я уверена, что все в порядке.

Она совсем ни в чем не была уверена, но не хотела поднимать шум. Неужели Федра не дождалась, пока Анни поговорит с Рафаэлем, и убежала?

Анни вздрогнула, несмотря на свой «авантюризм». В Бавии сейчас опасно, потому что страна накануне кровавой революции, и, конечно же, негоже и страшно в такое время беспомощной молодой женщине оказываться одной на улице. Особенно если эта женщина — любимая сестра принца.

Когда горничная ушла, Анни нетерпеливо сбросила платье на пол и бросилась к шкафу на поиски бриджей и рубашки, в которых она была накануне, когда лазала на южную башню. Они исчезли. Наверное, служанка унесла их стирать. И Анни расстроилась. Ей было нелегко добыть их на случай, если, например, захочется покататься на лошади, когда ни к чему путаться в нижних юбках. А если их не вернут? Только этого не хватало!

Она раздумывала, чем бы заменить штаны и рубашку, как вдруг услыхала странный шум за окном и бросилась на балкон. Как раз вовремя, чтобы застать Федру в ее штанах и рубашке, перелезающей через ограждение.

Принцесса окинула подругу насмешливым взглядом, а потом прошептала:

— Джордж, унесите лестницу. И никому не рассказывайте.

Анни взяла Федру под руку и привела в свою комнату.

— Ты сошла с ума? — не помня себя от страха, завопила она. — Ты же могла упасть и разбиться!

Федра в упор смотрела на нее.

— Умеешь ты поговорить, Анни Треваррен! Вчера вечером, насколько я помню, в это же время тебя на веревке тащили с южной башни!

Анни мгновенно растеряла все слова, но продолжала осуждающе глядеть на подругу.

— Извини за вторжение, — радостно проговорила Федра, махнув рукой на балкон. — Я, конечно же, хотела влезть в свое окно, но ошиблась.

Она в вальсе прошлась до двери, которая соединяла комнату принцессы с комнатой Анни, и исчезла, оставив Анни ворчать и хмуриться.

Через несколько минут Федра возвратилась, но уже в ночной рубашке, неся в руке аккуратно сложенные вещи Анни.

— Надеюсь, ты не очень сердишься, что я их взяла. Для приставных лестниц они просто незаменимы.

— Где ты была? — спросила Анни, не в силах сдержать любопытство.

Федра пожала плечами.

— Каталась. Мне надо было подумать, и я решила покататься.

— Одна?

Федра ответила не сразу.

— Нет. Конечно же, нет. Времена беспокойные Опасно даже в замке. Меня сопровождал один из телохранителей Рафаэля.

Анни все еще что-то мучило, хотя она не понимала, что именно.

Она подошла к Федре и взяла у нее свои вещи.

— Ты мне солгала, — проворчала она. — Ты сказала, что у тебя болит голова.

— У меня болела голова, — примирительно проговорила Федра. — Правда, удивительно, что может сделать глоток свежего воздуха? — Она зевнула. — Ладно. Спокойной ночи.

И она направилась к двери.

— А что насчет мистера Хэзлетта? — спросила ее Анни. — Рано или поздно тебе все равно придется с ним встретиться и сказать ему, что желаешь разорвать помолвку.

Федра остановилась, но не повернулась к Анни.

— Надеюсь, Рафаэль поможет мне, если ты с ним поговоришь, — сказала она.

От ее брызжущей через край радости не осталось и следа. Федра ссутулилась и в отчаянии повесила голову.

Анни стало ее ужасно жалко.

— Я пойду к нему завтра утром, — постаралась она утешить подругу.

В эту ночь Анни спала не лучше, чем в предыдущую. Она обдумывала, что ей сказать Рафаэлю и как сказать, и вновь и вновь повторяла свою просьбу, стараясь, чтобы она звучала как можно убедительнее.

Когда она проснулась утром, то сразу же вспомнила, что ей предстоит, и ощутила неимоверную усталость. Она встала, умылась, надела черную юбку для верховой езды, белую кофту с кружевами на груди и темно-синий узкий жакет. Непослушные волосы она старательно затянула в тугой узел на затылке и отправилась вон из комнаты, стараясь внушить себе уверенность, которой совсем не испытывала. Спускаясь по лестнице и пересекая залу, она повторяла про себя все то, что придумала сказать принцу.

После разговора с Рафаэлем она решила вознаградить себя поездкой на Хрустальное озеро. Для купания, правда, было еще довольно холодно, но она сможет там скинуть ботинки и походить босиком.

Погруженная в свои размышления, Анни вздрогнула от неожиданности, столкнувшись вдруг с принцем, который как будто поджидал ее во дворе.

Он опять фехтовал. Анни поняла это, потому что рубашка у него была мокрая от пота и в правой руке он держал рапиру. Следом за ним шел Эдмунд Барретт, который наверняка был его противником.

Настороженно посмотрев на нее и кивнув, Барретт скрылся за дверью, а Рафаэль остался, с любопытством вглядываясь в лицо Анни, словно она выскочила из лампы, как джинн в сказке.

— Доброе утро, ваше высочество, — наконец выдавила она из себя и покраснела.

Анни отлично помнила, зачем искала принца, и не позволила своим мыслям ни на секунду отвлечься.

В легкой усмешке он приподнял уголки губ.

— Мне кажется, Анни, мы так давно с вами знакомы, что вы могли бы звать меня по имени.

Когда его губы произнесли ее имя, она поняла, что это может грозить ей неисчислимыми бедами, потому что действовало на нее примерно так же, как его вчерашний поцелуй.

— Хорошо, — произнесла она неожиданно охрипшим голосом. — Рафаэль. Мне надо поговорить с вами об одном очень важном деле.

Он насмешливо глянул на нее своими серыми глазами, или Анни показалось, что насмешливо, но она все равно разозлилась, в основном потому, что ощущала его бесконечную власть над собой.

— В чем дело? — спросил принц.

Она огляделась. Во дворе было всего несколько слуг, и все же она ощущала неловкость, не зная, как говорить о чувствах Федры в присутствии чужих людей.

Рафаэль, по-видимому, правильно понял ее нерешительность, потому что взял ее под руку и, отдав рапиру проходившему мимо слуге, повел ее в часовню.

— Поговорим в часовне, — открывая дверь, сказал он с некоторым опозданием.

Они сели рядом в последнем ряду. Анни смотрела на свои сплетенные пальцы. Рафаэль отдыхал рядом, положив руку на спинку скамьи.

Анни не находила слов.

— Ну же?

Торопливо попросив Господа послать ей самые убедительные и дипломатичные слова, Анни, в конце концов, подняла на Рафаэля глаза.

— Я о Федре. Она очень несчастлива.

Анни растрогало внимательное выражение, сразу же появившееся на лице Рафаэля.

— В чем дело? Она заболела?

Анни поспешно замотала головой.

— Нет. Не то. Просто… Знаете, ей не нравится договор семьи Сент-Джеймс и мистера Хэзлетта.

Рафаэль сощурил свои прекрасные серые глаза, и Анни подумала, что где-то совершила ошибку. А ведь она так старалась быть рассудительной и тактичной, и вот тебе…

— Все невесты тоскуют перед свадьбой. Женихи тоже. Такова человеческая природа, — сказал Рафаэль.

Он говорил твердо, не допуская своим тоном никаких возражений.

Анни закусила нижнюю губу. Она так долго и тщательно готовила свою речь, а теперь все слова вылетели у нее из головы, словно стая вспугнутых птиц. Что ж, ничего не поделаешь. Все равно придется идти до конца.

— Это другое, — храбро возразила она. — Федра хочет выйти замуж по любви.

Рафаэль произнес нечто, не подходящее для ушей девицы, что говорило о его нарастающем гневе.

— По любви…

Хотя разговор совершенно не касался самой Анни, тем не менее, она обиделась, словно он унизил лично ее своим презрением.

— Но вы же любили Джорджиану, — проговорила она, не в силах промолчать. — Это всем известно.

Рафаэль не пошевелился, однако Анни показалось, что они теперь ужасно далеко друг от друга. С его лица исчезло снисходительное выражение. Он стиснул зубы. На виске тревожно забилась тоненькая жилка. Анни вспомнила о наветах Люсиана. Он говорил, что его брат не был верен своей жене.

Ей очень хотелось, чтобы это было неправдой, потому что она могла простить все, но только не предательство.

— Да, — наконец проговорил он. У него словно сел голос. — Я любил Джорджиану, и она любила меня. Но нам просто повезло. Мы еще детьми были предназначены друг другу и всегда знали, что в один прекрасный день поженимся. — У Рафаэля потемнели глаза, и он вскочил со скамьи. — Федра станет женой Чандлера Хэзлетта. Все остальное чепуха.

Анни не поверила своим ушам, хотя Федра говорила ей, как поведет себя Рафаэль. Неужели жестокий обычай важнее жизни человека? Анни была уверена, что ее отец не выдал бы ее замуж против воли.

— Ваше высочество…

— Аудиенция закончена, мисс Треваррен, — проговорил Рафаэль.

Он ушел, а Анни осталась сидеть в часовне наедине с витражами, алтарем и жесткими скамейками.

Она была в отчаянии, потому что ни минуты не сомневалась, что Рафаэль поймет ее и его любовь к сестре возобладает надо всем остальным. Теперь ей была известна горькая правда… Принц Бавии больше заботился о протоколе и о документах, подписанных кем-то и когда-то. Счастье Федры стояло у него на втором месте.

Анни долго сидела в часовне, глядя, как танцуют в солнечном луче пылинки.

Потом, желая оттянуть свидание с Федрой, когда, как она понимала, ей придется сказать правду, она решила покататься на лошади и пошла в конюшню.

Конюхи были заняты. Они болтали и играли в кости с солдатами, и Анни, решив им не мешать, сама выбрала себе гнедую в яблоках лошадку, накинула на нее уздечку и вывела на солнышко, стараясь как можно меньше шуметь.

— Прошу тебя, постой тут, пока я схожу за седлом, — попросила Анни лошадку, погладив ее для вящей убедительности. — Мы, женщины, должны помогать друг дружке, если нельзя положиться на мужчин.

Лошадка покивала головой, словно полностью с ней соглашаясь, и Анни вернулась в конюшню. Выбирая для себя седло, она подумала, что, наверное, не совсем честно говорить, будто на всех мужчин нельзя положиться. А ее отец? Правда, маме время от времени приходится выдерживать с ним целые бои, чтобы Патрик Треваррен не свернул с правильного пути. А дедушка Бригхам Куэйд? А дяди? На них-то всегда можно положиться, по крайней мере, насколько Анни известно.

Когда Анни вновь вышла во двор, лошадка послушно стояла точно на том месте, где она ее оставила.

Быстро и ловко Анни оседлала ее, так как научилась это делать еще прежде, чем узнала алфавит и смогла сама завязывать шнурки на своих ботинках, и вскочила в седло. Она решила отправиться к Хрустальному озеру, а для этого ей надо было объехать чуть ли не весь замок.

Федра очень много рассказывала ей о колдовском озере с тех пор, как они подружились несколько лет назад, когда почти одновременно появились в Академии святой Аспазии в Швейцарии.

Обеим было очень одиноко и страшно в школе в первые недели, а Анни еще отчаянно скучала по родителям и сестрам.

От этого печального воспоминания у нее перехватило горло.

Патрик и Шарлотта Треваррен боялись, что их старшая дочь вырастет совершенной дикаркой, и после долгих споров и переговоров решили, что ей надо пообщаться с девочками своего возраста. Потом они выбрали для нее лучшую школу.

Теперь Анни отлично понимала, что они были правы, но тогда им всем пришлось очень тяжело.

Как бы то ни было, Анни и Федра вскоре стали закадычными подругами и сумели сохранить свою озорную натуру даже в строгих стенах Академии святой Аспазии. Правда, к чести монахинь, надо сказать, им все-таки удалось слегка стесать острые углы и научить девочек приличным манерам.

Однако, вспоминая свое приключение на южной башне и Федрино вчерашнее лазание по окнам, Анни все-таки усомнилась в том, что они с большой пользой провели время в женской академии.

Миновав дома арендаторов, которые находились с внутренней стороны стены, ибо старый замок Сент-Джеймс включал в себя еще и небольшую деревушку, Анни въехала в чудесный персиковый сад.

Так как стоял ранний май, то деревья были в цвету, и от них шел божественный аромат. Анни немножко успокоилась. Она вообразила, будто находится в некоем заколдованном месте, где царит любовь.

Она совсем забылась в своих фантазиях и не слышала ничего кругом. А тем временем ее догнала другая лошадь. Рафаэль наклонился и взял в руку повод.

Его лицо закаменело от ярости.

— Как вы посмели уехать одна? — грозно вопросил он. — Как вы посмели одна выехать из конюшни? Я же строго-настрого приказал, чтобы никто — никто, мисс Треваррен, — не выезжал из замка без охраны.

Анни гордо вскинула голову и собрала все силы, чтобы не расплакаться.

— Никто, значит, ни одна женщина, насколько я понимаю, — колко возразила она.

Ей и в голову не могло прийти, что мистер Барретт или Люсиан подчинятся такому дурацкому приказу, а что уж говорить о Рафаэле, которому опасность грозит больше, чем всем им вместе взятым.

— Я не привыкла быть узницей, когда меня приглашают в гости, сэр!

Большой черный конь Рафаэля вдруг разыгрался и принялся плясать и грызть поводья, но Рафаэль мигом усмирил его, причем сделал это с такой непринужденностью, что Анни от удовольствия подпрыгнула в седле.

— Возможно, — парировал принц, — в других домах, где вы гостите, с вами меньше хлопот. Катайтесь, сколько хотите, под защитой стен, мисс Треваррен, но в будущем, имейте в виду, вас должен сопровождать телохранитель.

Анни открыла было рот, чтобы что-то сказать, и закрыла его. Без толку разговаривать с этим человеком. Когда она поможет Федре сбежать и избавиться от ненавистного брака, ей самой придется навсегда покинуть замок Сент-Джеймс. А пока надо держать рот на замке и стараться не нарушать здешние порядки. Иначе можно вызвать подозрения.

Рафаэль смягчился.

— Поехали, — сказал он, ласково улыбнувшись, словно предлагая мир. — Я покажу вам озеро.

Анни уже смирилась с разочарованием и готова была повернуть лошадь обратно, поэтому предложение Рафаэля оказалось для нее приятной неожиданностью.

— Вы там часто бываете? — спросила Анни, проезжая рядом с Рафаэлем под персиковыми деревьями, устлавшими землю нежными лепестками.

Рафаэль улыбнулся озорно, как мальчишка. Вдовец и принц, жизнь которого была в постоянной опасности, куда-то мгновенно исчезли.

— На этой стороне есть домик, и мы с Барреттом часто ловили в озере форель, когда приезжали в Бавию на каникулы, ну, и плавали, если погода позволяла.

Рафаэль менялся на глазах. Чем ближе они были к Хрустальному озеру, тем спокойнее он становился. Проезжая рядом с Анни по сосновому лесу, он, улыбаясь, рассказывал о тех временах, когда Эдмунд Барретт любил забираться слишком высоко на деревья и конюхам приходилось притаскивать ему лестницу.

Этот человек, думала Анни, живет в замке и правит целой страной. Он, несомненно, очень богат, и все же не разучился радоваться самым простым вещам. Поняв это, Анни очень обрадовалась, и ей ужасно захотелось показать Рафаэлю свои любимые голубые елки на заснеженных склонах гор. А еще хорошо бы увезти его на папин остров в Тихом океане и побегать с ним по белому берегу, научить собирать кокосы и есть их.

Но это не все, чего ей вдруг захотелось. От других мыслей она зарделась, и сердце застучало у нее в груди часто-часто. Однако она знала, что ее мечта не просто возмутительна, она неосуществима.

Рафаэль останется в Бавии и наверняка погибнет.