Невинное развлечение (ЛП)

Глава 8

Ни один вариант не выглядел чрезмерно привлекательным. Соблазнение — по понятным причинам, а брак потому что… в общем, по целому ряду причин.

Они там, в России, пьют чай? Она посмотрела на сэра Гарри, все еще разглядывавшего карточку. Ей почему-то казалось, что он должен знать. Он много путешествовал, во всяком случае, насколько этого требовали нужды армии, и он сам любит чай.

А ведь ее список еще даже не касался тех аспектов брака с принцем, что связаны с титулом. Протокол. Этикет. Все это звучало настоящим кошмаром.

Кошмаром в сверх-холодном климате.

Честное слово, ей начинало казаться, что соблазнение — все же меньшее из двух зол.

— Не думал, что вы вращаетесь в столь элитных кругах, — заметил сэр Гарри, закончив изучать приглашение.

— Вовсе нет. Я встречала его только дважды. Нет. — Она постаралась получше вспомнить несколько прошедших недель. — Трижды. И все.

— Видимо, вы произвели на него глубочайшее впечатление.

Оливия слабо вздохнула. Она знала, что понравилась принцу. За ней ухаживало достаточно молодых людей, чтобы она научилась распознавать такие вещи. Она пыталась насколько возможно вежливо показать, что не испытывает ответного интереса, но не могла прямо его отвергнуть. В конце концов, он ведь был принцем. Ей совершенно не улыбалось стать причиной охлаждения отношений между двумя государствами.

— Вы пойдете? — спросил Гарри.

Оливия скривилась. Принц, по всей видимости, незнакомый с английскими традициями, согласно которым именно джентльменам предписывалось навещать леди, а не наоборот, попросил ее нанести ему визит. Он пошел еще дальше и уточнил время: через два дня в три часа пополудни. Это заставило Оливию почувствовать, что принц достаточно вольно трактует слово «просить».

— Не думаю, что могу отказаться, — вздохнула она.

— Нет. — Гарри снова взглянул на приглашение и покачал головой. — Вы не можете.

Она снова застонала.

— Большинство женщин чувствовали бы себя польщенными.

— Я тоже так думаю. То есть, да, конечно, это лестно. Он ведь действительно принц.

Она попыталась придать своему голосу хоть немного энтузиазма, но результат не впечатлил даже ее саму.

— Но вы все равно не хотите идти.

— Это будет не визит, а сплошные неприятности. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Вы были когда-нибудь представлены при дворе? Нет? Это ужасно.

Он рассмеялся, но она уже не могла остановиться:

— Платье надо надевать такое, знаете, с фижмами и кринолином, хотя такие уже лет сто никто не носит. Приседать в реверансе можно лишь на строго определенную глубину, и Боже вас сохрани улыбнуться в неудачный момент.

— Мне почему-то не кажется, что принц Алексей ждет, что вы облачитесь в кринолин и фижмы.

— Я и сама знаю, что не ждет. Но все равно все будет до абсурдного формально, а я ничегошеньки не знаю о правилах русского этикета. А это значит, моя матушка настоит на том, чтобы найти учителя, хотя ума не приложу, где она его отыщет за столь короткий срок. И я проведу ближайшие два дня, разучивая, как принято делать реверансы в России, и на какие темы там не следует говорить в обществе, и… ох!

Она остановилась на этом «ох», поскольку, по правде говоря, от всех этих разговоров у нее разболелся живот. Нервы. Нервы, без сомнения. Она ненавидела нервы.

Оливия посмотрела на сэра Гарри. Он сидел совершенно неподвижно, с непроницаемым выражением лица.

— Вы не собираетесь убеждать меня, что все будет не так уж страшно?

Он покачал головой.

— Нет. Это и впрямь будет ужасно.

Она сгорбилась в кресле. Ее матушка вышла бы из себя, увидев, как она сидит в присутствии джентльмена. Но он сам виноват. Он что, не мог ей солгать и пообещать, что она отлично проведет время? Если бы он соврал, она до сих пор сидела бы прямо.

И если ей становится легче, когда она кого-то обвиняет — ну и пусть.

— По крайней мере, у вас есть еще несколько дней на подготовку, — успокоил Гарри.

— Всего два, — мрачно отозвалась Оливия. — И, похоже, сегодня я его тоже увижу.

— Сегодня?

— На балу у Моттрамов. Вы идете? — Она тут же махнула рукой. — Ну, конечно же, не идете.

— Прошу прощения?

— Ох. Извините. — Она почувствовала, что краснеет. Как глупо получилось. — Я просто имела в виду, что вы не выходите в свет. Не то, чтобы не можете. Просто предпочитаете этого не делать. Во всяком случае, мне кажется, что не выходите именно поэтому.

Он смотрел на нее так долго и невыразительно, что она вынуждена была продолжить:

— Я следила за вами целых пять дней, помните?

— Этого я никогда не забуду. — Потом он, видимо, сжалился над ней, потому что не стал развивать тему дальше, а просто сказал: — Так случилось, что я как раз собирался на бал к Моттрамам.

Она улыбнулась, сама пораженная радостному трепету, поднявшемуся в ней от этих слов.

— Тогда до встречи на балу.

— Ни за что не пропущу это событие.

На самом деле, Гарри не только не планировал ехать на бал к Моттрамам, но даже не знал, получил ли он приглашение. Однако ему не составило труда присоединиться к Себастьяну, который, естественно, туда собирался. Это, правда, привело к неизбежному допросу: почему это он вдруг неожиданно изменил мнение относительно выходов в свет, и кто именно ответственнен за подобные изменения. Но у Гарри было достаточно опыта в увиливании от себастьяновых вопросов, а на балу оказалось так людно, что он живо сумел потерять кузена в толпе.

Гарри стоял у стены бального зала, оценивающе разглядывая приглашенных. Прикинуть количество гостей было нелегко. Триста? Четыреста? Здесь ничего не стоило незаметно передать записку или тайно переговорить с кем угодно, делая вид, что ничего не происходит.

Гарри мысленно встряхнулся. Господи, да он начинает думать, как чертов шпион. Он не обязан этим заниматься. Ему приказано присматривать за леди Оливией и принцем, вместе или по отдельности. Ему не нужно ничего предотвращать, останавливать… он вообще ничего не должен предпринимать.

Наблюдай и сообщай — больше ничего.

Пока он не заметил ни леди Оливии, ни кого-либо хоть приблизительно похожего на представителя царствующего дома. Поэтому он просто взял себе пунша и несколько минут потягивал его, развлекаясь наблюдением за тем, как Себастьян продвигется по залу и очаровывает всех на своем пути.

У него талант, что и говорить. Сам Гарри таким не обладает, это уж точно.

Минут через тридцать ожидания и наблюдения (докладывать совершенно не о чем), у входа образовалось небольшое бурление, и Гарри начал туда протискиваться. Он приблизился насколько мог, наклонился к стоящему рядом с ним джентльмену и спросил:

— Вы знаете, в честь чего вся эта суета?

— Какой-то русский принц, — равнодушно пожал плечами собеседник. — Он в городе уже недели две.

— Он вызвал настоящий переполох, — прокомментировал Гарри.

Мужчина — Гарри не знал его, но он был похож на человека, чья жизнь целиком проходит на подобных мероприятиях — хмыкнул.

— Женщины по нему с ума сходят.

Гарри снова обратил взор на небольшую группу людей у входа. Там происходило обычное в таких случаях шевеление, и время от времени Гарри удавалось увидеть мужчину в центре этого водоворота, но он слишком быстро исчезал, чтобы его можно было рассмотреть.

Принц был блондином, это он определить смог, и был выше среднего роста, хотя и не выше его самого — что Гарри отметил с некоторым удовлетворением.

Не было никаких причин, по которым Гарри необходимо было представляться принцу, а также никого, кому пришло бы в голову их знакомить, поэтому он подался назад и пока двигался сквозь толпу, пытался оценить противника.

Он высокомерен, это точно. Гарри видел, как ему представили, по меньшей мере, десяток юных леди, а он ни одной даже не кивнул. Он высоко держал подбородок и удостаивал каждую из них всего лишь острым, снисходительным взглядом.

К джентльменам он относился с равным пренебрежением и разговаривал только с тремя из них.

Гарри задумался, есть ли среди гостей хоть кто-нибудь, кого принц не считает ниже себя.

— Вы так серьезны, сэр Гарри.

Он развернулся и непроизвольно расплылся в улыбке. Леди Оливия каким-то образом проскользнула к нему сквозь толпу, сногсшибательно красивая в своем темно-синем бархатном платье.

— Разве дебютанткам не обязательно носить платья пастельных тонов? — спросил он.

От такой дерзости брови ее поползли вверх, но в глазах блеснул смех.

— Да, но я не такая уж и дебютантка. Это мой третий сезон, знаете ли. Практически, я вышла в тираж.

— И почему мне так сложно поверить, что в этом виноват кто-то кроме вас самой?

— Ай!

Он насмешливо улыбнулся.

— А как у вас дела сегодня вечером?

— Мне пока нечего рассказывать. Я только что приехала.

Без сомнения, он и так это знал. Но не мог же он показать, что высматривал ее, поэтому сказал:

— Ваш принц здесь.

Оливия еле сдержала стон.

— Я знаю.

Он с заговорщической улыбкой наклонился вперед:

— Может, мне помочь вам избежать встречи с ним?

Она вскинула глаза.

— Думаете, у вас получится?

— Во мне много скрытых талантов, леди Оливия.

— Несмотря на смешные шляпы?

— Несмотря на смешные шляпы.

И тут они оба рассмеялись. Просто так. Хором. Смех зазвучал идеальным аккордом, чистым и слаженным. А потом, почти одновременно, они оба поняли, что этот момент очень важен, хоть ни один из них и не понял, чем.

— Вы всегда одеты в темное. Почему? — спросила она.

Гарри оглядел свой вечерний костюм.

— Вам не нравится?

— Нравится, — успокоила она его. — Выглядит очень элегантно. Просто, это вызвало разговоры.

— Мой выбор одежды?

Она кивнула.

— Для сплетников неделя была скучной. И, кстати, вы первый заговорили о моем платье.

— Тоже верно. Ну что ж, я ношу темное, потому что это упрощает мне жизнь.

Она ничего не ответила, просто выжидающе смотрела на него, как бы говоря — за этим, без сомнения стоит что-то еще.

— Я сейчас доверю вам серьезный секрет, леди Оливия.

Он слегка наклонился вперед, она сделала то же самое, и это снова произошло. Идеальная гармония.

— Я совершенно беспомощен во всем, что касается цвета, — произнес он тихим, серьезным голосом. — Я не отличу красного от зеленого, даже если от этого будет зависеть моя жизнь.

— Правда? — Она воскликнула это несколько громче, чем следовало, осторожно оглянулась вокруг и продолжила, понизив голос: — Я о таком никогда не слышала.

— Некоторые утверждают, что я такой не один, но мне никогда не встречался никто столь же ущербный.

— И все же я уверена, что в постоянном темном цвете вовсе нет необходимости.

Новость привела ее в восторг. Он сверкал в глазах леди Оливии, а ее голос был полон интереса.

Знай Гарри, что неспособность различать цвета может производить на леди подобное впечатление, он выдал бы эту тайну много лет назад.

— А ваш камердинер не может подбирать вам костюм?

— Может, но мне придется полностью ему доверять.

— А вы не доверяете? — она выглядела заинтригованной. Или веселой. Возможно, эти чувства присутствовали одновременно.

— У него весьма специфическое чувство юмора, и он знает, что я никогда его не уволю. — Он беспомощно пожал плечами. — Он как-то раз спас мне жизнь. И жизнь моего коня, а это, возможно, даже важнее.

— О, тогда вы действительно не можете его уволить. У вас прекрасный конь.

— Я к нему очень привязан, — сказал Гарри. — К коню. И к камердинеру тоже, я так думаю.

Она одобрительно кивнула.

— Скажите спасибо, что вам идет темное. Далеко не всем подходят темные тона.

— О, леди Оливия, неужели это комплимент?

— Не столько комплимент в ваш адрес, сколько оскорбление в адрес остальных, — успокоила она.

— Благодарение Богу. Не думаю, что смог бы разобраться, как нужно вести себя в мире, где вы расточаете комплименты.

Она легонько тронула его за плечо — вызывающе, заигрывающе и безмерно иронично.

— Я чувствую совершенно то же самое.

— Ну и отлично. Теперь, когда мы во всем согласились, что мы намерены делать с вашим принцем?

Леди Оливия окинула его косым взглядом.

— Я знаю, вы просто мечтаете, чтобы я сказала, что он не мой принц.

— Да, я этого ожидал, — подтвердил он.

— Исключительно для того, чтобы вас разочаровать, мне следовало бы заметить, что он такой же мой принц, как и чей угодно. — Она сжала губы и оглядела зал, — кроме русских, я полагаю.

В любое другое время Гарри сказал бы, что он сам русский, во всяком случае, на четверть. Это позволило бы ему сделать какое-нибудь блестящее замечание: что нибудь о своем нежелании объявлять принца своим, несмотря на национальную принадлежность. А потом он поразил бы ее своим знанием языка.

Но он не мог. И, по правде говоря, сила, с которой ему хотелось все это сделать, удивила его самого.

— Вы его видите? — спросила она. Она вытягивала шею, становилась на цыпочки, но рост ее был лишь на самую малость выше среднего, поэтому она никак не могла взглянуть поверх голов.

А вот Гарри мог.

— Вон там, — кивнул он в сторону дверей в сад.

Принц стоял в центре небольной группы гостей и выглядел до крайности утомленным их вниманием, но одновременно, казалось, принимал его, как должное.

— Что он делает? — спросила Оливия.

— Его как раз представляют… — О, черт. Он и понятия не имеет, кому его там представляют, — кому-то.

— Мужчине или женщине?

— Женщине.

— Молодой или старой.

— Это допрос?

— Молодой или старой, — повторила она. — Я здесь всех знаю. У меня профессия знать всех и каждого на подобных мероприятиях.

Он склонил голову.

— Вы этим чрезвычайно гордитесь?

— Нет, не особенно.

— Она среднего возраста, — сообщил он.

— Что на ней надето?

— Платье, — огрызнулся он.

— Вы что, не можете его описать? — спросила она нетерпеливо. И добавила: — Вы не лучше моего брата.

— Мне понравился ваш брат, — ответил он, в основном, чтобы ее позлить.

Она закатила глаза.

— Не беспокойтесь, узнав его лучше, вы измените свое мнение.

Он улыбнулся. Просто не смог сдержаться. Теперь он не понимал, как мог считать ее холодной и сдержанной. Да она просто искрилась озорством и юмором. Похоже, ей для этого нужна была всего лишь дружеская компания.

— Итак? — спросила она. — Как выглядит ее платье?

Он изменил положение, чтобы лучше видеть.

— Нечто пышное с… — он показал на свои плечи, будто надеялся жестами описать дамский наряд. Потом помотал головой. — Я не знаю, какого оно цвета.

— Интересно, — Она нахмурилась. — Значит ли это, что оно либо красное, либо зеленое?

— Или одного из их оттенков.

У нее даже осанка изменилась.

— Вы знаете, это совершенно бесподобно.

— По правде говоря, я всегда считал это досадной помехой.

— Я так и думала, — призналась она. И снова спросила: — Эта женщина с которой он разговаривает…

— О, он с ней вовсе не разговаривает, — ответил Гарри с большим раздражением, чем хотел.

Она снова встала на цыпочки в безуспешной попытке увидеть больше.

— Что вы имеете в виду?

— Он вообще ни с кем не говорит. Почти ни с кем. В основном, он просто смотрит на всех свысока.

— Это очень странно. Со мной он говорил очень много.

Гарри пожал плечами. Он не знал, что еще на это ответить, кроме очевидного: принц беседовал с ней, потому что хотел затащить к себе в постель. Но этот комментарий не казался ему подходящим для данного момента.

Однако принцу нельзя отказать в отменном вкусе.

— Ладно, — прервала его мысли Оливия. — Женшина, с которой он не разговаривает. Она носит такой… вульгарный бриллиант?

— На шее?

— Нет, в носу! Ну конечно, на шее!

Он посмотрел на нее, как бы заново оценивая.

— Вы не такая, как я думал.

— Принимая во внимание ваше первоначальное мнение о моей персоне, это, пожалуй, к лучшему. Так есть у нее этот бриллиант?

— Да.

— Тогда это леди Моттрам, — уверенно заключила она. — Хозяйка дома. А это значит, по крайней мере, несколько минут он будет занят. Игнорировать ее было бы невежливо.

— Я бы не рассчитывал на то, что он ради вежливости изменит свое поведение.

— Не беспокойтесь, он не удерет. У леди М. цепкие щупальца. И две незамужние дочери.

— Может, нам стоит направиться в противоположном направлении?

Брови ее шаловливо приподнялись.

— Пошли.

И она начала мастерски пробираться сквозь толпу. Он следовал за звуками ее смеха и — каждый раз, когда она оборачивалась, чтобы удостовериться, что он не отстал — за опьяняющей вспышкой ее улыбки.

Наконец, они достигли ниши в стене, и она плюхнулась на сиденье, хихикая и задыхаясь. Он встал рядом, храня гораздо большее спокойствие. Ему не хотелось садиться. Не сейчас. Ему следовало следить за принцем.

— Здесь ему нас не найти, — весело заявила она.

И никтому другому тоже, невольно отметил Гарри. Ниша вовсе не была risqué[19], она имела широкий выход в бальный зал. Но угловое расположение и округлые, как утроба, стены — делали ее почти незаметной из зала. Чтобы заглянуть внутрь, нужно было смотреть под определенным углом.

Она совершенно не подходила для соблазнения и прочих дел подобного рода, и все же была удивительно интимна. И еще давала отличное убежище от шума бального зала.

— Это замечательно, — объявила Оливия.

Неожиданно Гарри обнаружил, что совершенно с ней согласен.

— Действительно.

Она легко вздохнула.

— Боюсь, мне все же не удастся избегать его всю ночь.

— Можно попробовать.

Она покачала головой.

— Мама обязательно найдет меня.

— Она что, пытается выдать вас за него замуж? — спросил он, усаживаясь рядом с ней на изогнутую деревянную скамеечку.

— Нет. Она не захочет, чтобы я уезжала так далеко. Но он все-таки принц. — Она обратила на него полный фатализма взгляд. — Это честь. Я имею в виду, его внимание.

Гарри кивнул. Не соглашаясь, просто ободряюще.

— И есть еще кое-что. — Она внезапно замолчала, потом снова открыла рот. Но так ничего и не сказала.

— Что «еще»? — мягко подбодрил он.

— Вам можно доверять?

— Можно, — ответил он. — Но я уверен, что вы уже знаете, джентльмену, уверяющему, что ему можно доверять, верить нельзя ни в коем случае.

Это вызвало на ее губах легкую улыбку.

— Чистая правда, и все такое. И все же…

— Рассказывайте, — тихо произнес он.

— Ну… — Глаза Оливии смотрели куда-то вдаль, будто она искала слова или, возможно, уже нашла их, но они пока не сложились в подходящие предложения. И заговорив, она на него тоже не посмотрела.

Но и намеренно не избегала его взгляда.

— Я уже… отклонила ухаживания многих джентльменов.

Он удивился столь осторожному использованию слова «отклонила», но не стал ее прерывать.

— Я не то чтобы считала себя выше их. Ну… то есть, некоторых из них, наверное, да. — Она повернулась и прямо посмотрела на Гарри. — Некоторые были просто ужасны.

— Понятно.

— Но большинство… С ними не то, чтобы было что-то не так. Просто они были… не те. — Она вздохнула, немного печально, как ему показалось.

Ему это ужасно не понравилось.

— И теперь… Конечно, в лицо мне этого никто не скажет… — продолжила она.

— Но вы заработали репутацию черезчур разборчивой девушки?

Она бросила на него страдальческий взгляд.

— Я слышала определение «привередливая». Одно из них, по-крайней мере. — Глаза ее затуманились. — Другие мне повторять не хочется.

Гарри опустил глаза на свою левую руку. Оказывается, она изогнулась, напряглась и сжалась в кулак. Оливия искренне пыталась все сгладить, но слухи, похоже, больно ранили ее.

Она откинулась назад, прислонилась к стене и задумчиво вздохнула.

— А этот случай… о, он и правда побивает все рекорды, поскольку… — она помотала головой и возвела глаза к небу, словно прося совета или прощения. Или, хотя бы, понимания.

Она оглядела толпу и улыбнулась, но это была грустная, смущенная улыбка. И продолжила:

— Некоторые даже говорили «Кого она думает дождаться? Принца?»

— А!

Она повернулась к нему с предельно открытым выражением лица.

— Теперь вы видите, в чем проблема.

— Пожалуй.

— Если люди заметят, что я отвергла и его, я стану… — Она прикусила губу, подыскивая подходящее слово. — Не посмешищем… Не знаю, кем я стану, но это будет малоприятно.

Выражение его лица, вроде, не изменилось. И все же оно было обжигающе нежным, когда он произнес:

— Уверен, не стоит выходить замуж за принца только чтобы показать обществу, какая вы славная.

— Конечно, нет. Но люди должны видеть, что я, по крайней мере, оказываю ему все возможное почтение. Если я просто отвергну его… — Оливия вздохнула. Она это ненавидела. Просто ненавидела, но никогда ни с кем об этом не говорила, потому что любой просто ответил бы ей что-нибудь ужасное и ехидное, типа «нам бы всем твои проблемы».

Да, она знала, как ей повезло, она понимала, что это благословение, и что у нее в этой жизни нет права жаловаться решительно ни на что, и она вовсе не жаловалась… не вполне.

Правда, иногда она все-таки жаловалась.

И иногда ей просто хотелось, чтобы мужчины прекратили обращать на нее внимание, прекратили называть ее прекрасной, обворожительной и изящной (каковой она вовсе не являлась). Она хотела, чтобы они прекратили наносить ей визиты, просить у ее отца разрешения ухаживать за ней, потому что ни один из них не был правильным, а она, черт бы побрал все на свете, не хотела соглашаться на нечто просто «приемлемое».

— Вы всегда были хорошенькой? — очень тихо спросил он.

Какой странный вопрос. Странный и сильный, и не из тех, на которые она решилась бы отвечать, вот только, неясно почему…

— Да.

Вот только, неясно почему, с ним это казалось естественным.

Он кивнул.

— Я так и думал. У вас тип лица такой.

Она в новом приливе энергии развернулась к нему.

— Я рассказывала вам про Миранду?

— Не думаю.

— Это моя подруга. Она вышла замуж за моего брата.

— Ах, да. Вы как раз сегодня писали ей письмо.

Оливия кивнула.

— Миранда была эдаким гадким утенком. Худющая, и ноги длинные-предлинные. Мы все шутили, что они растут у нее прямо от шеи. Но я никогда этого не замечала. Она была просто моей подругой. Лучшей, любимейшей, веселейшей в мире подругой. Мы учились с ней вместе. Мы вообще все делали вместе.

Она снова посмотрела на него, пытаясь понять, насколько ему интересно. Большинство мужчин уже удирали бы, сломя голову — конечно: девица разливается соловьем о детской дружбе. О, Господи.

Но он просто кивнул. И она почему-то знала, что он все понимает.

— Когда мне было одиннадцать — это, кстати, был мой день рождения — мне устроили праздник. Уинстону тоже, и туда пришли все местные ребятишки. Думаю, все просто мечтали о приглашении. Неважно. В общем, там была девушка — я даже имени ее сейчас не помню — так она сказала Миранде нечто ужасное. Я думаю, до того дня Миранде и в голову не приходило, что ее не считают хорошенькой. Мне, во всяком случае, точно не приходило.

— Дети бывают жестоки, — прошептал он.

— Да, и взрослые тоже, — резко ответила она. — Ладно, не знаю, к чему я все это рассказываю. Просто это воспоминание всегда жило во мне.

Несколько мгновений они сидели молча, а потом он напомнил:

— Вы не досказали историю.

Она удивленно обернулась к нему.

— Что вы имеете в виду.

— Вы не досказали историю, — повторил он. — Что вы тогда сделали?

Губы ее приоткрылись.

— Я просто не могу себе представить, что вы так ничего и не сделали. Даже в одиннадцать лет вы не могли никак не отреагировать.

Медленная улыбка родилась в ее глазах и росла… росла… пока не захватила ее губы, а потом щеки, а потом и сердце.

— Думаю, я сказала ей пару нежных слов.

Ее глаза поймали его взгляд, и она увидела в них какое-то странное родство.

— Обидчицу еще хоть раз приглашали на ваш день рождения?

Она все еще улыбалась. Даже усмехалась.

— Не думаю.

— Готов поспорить, она не забыла вашего имени.

Оливия почувствовала, как радость буквально бурлит в ней.

— Я тоже так считаю.

— А ваша подруга Миранда в итоге смеялась последней, — продолжил он, — выйдя замуж за будущего графа Ридланда. У вас в округе были женихи лучше?

— Нет. Ни одного.

— Иногда, — заключил он задумчиво, — мы все получаем по заслугам.

Оливия тихо сидела рядом сним, счастливая, погруженная в свои мысли. И вдруг, совершенно неожиданно повернулась к нему и произнесла:

— Я чрезвычайно любящая тетушка.

— У вашего брата и Миранды есть дети?

— Дочка. Кэролайн. Она — мое самое-пресамое любимое существо во вселенной. Иногда мне кажется, что я так бы и съела ее!.. — Тут она посмотрела на него. — Чему вы улыбаетесь?

— Тону вашего голоса.

— А что в нем такого?

Он покачал головой.

— Понятия не имею. Вы говорите так, будто… будто… ну не знаю, будто как раз предвкушаете десерт.

Она рассмеялась.

— Теперь мне придется научиться делить внимание. Они ждут второго.

— Мои поздравления.

— Я думала, что не люблю детей, — задумчиво произнесла Оливия. — Но я просто обожаю свою племянницу.

Она снова замолчала, думая, как же славно оказаться, наконец, рядом с человеком, с которым не надо постоянно говорить. Но потом, конечно же, заговорила сама, поскольку редко молчала подолгу.

— Вам стоит съездить к сестре в Корнуолл, — сказала она. — Встретиться с племянниками и племянницами.

— Действительно, стоит, — согласился он.

— Семья — это очень важно.

Он хранил молчание немного дольше, чем она ожидала, но, наконец, кивнул.

— Действительно, важно.

Что-то было не так. Что-то в его голосе звучало фальшиво. Или нет. Она надеялась, что ошиблась. Она бы страшно разочаровалась, узнав, что он оказался одним из тех мужчин, для которых семья ничего не значит.

Но ей не хотелось об этом думать. Не сейчас. Все его недостатки, секреты и вообще все, кроме того, что она видела в данный момент… она не хотела об этом знать.

Не сегодня.

Определенно, не сегодня.