Николайо Андретти

7

Гнев — это всего

одна буква, которой

не хватает до слова

«опасность».

Элеонора Рузвельт

НИКОЛАЙО АНДРЕТТИ

Тьма желанна.

Это моя свобода.

Это мой друг.

Это моя семья.

Когда приближается чернота ночи, я встречаю ее с распростертыми объятиями. Уже одетый во все черное, я готов покинуть безопасные пределы своей самодельной тюрьмы. Засунув два пистолета в кобуры под толстовкой, я выхожу из своего дома.

Хотя я бегу трусцой по ступенькам, улицы молчат, не замечая моего присутствия. Мои шаги быстры и в то же время легки — это результат того, как меня учили двигаться. Как пантера, хотя я, конечно, более смертоносен.

В Нью-Йорке люди боятся имени Ашер Блэк, но на самом деле им стоит опасаться моего. Призрачное и грозное, мое имя — всего лишь миф, который редко произносится шепотом и является не более чем прелюдией к безжалостной смерти.

При свете дня я — Николас "Ник" Эндрюс. Ночью я — Николайо Андретти. Но только те, кто называет меня этим именем, либо заказывают смерть, либо приветствуют ее.

И то и другое происходит от моей руки.

Сегодняшний вечер — ночь для первого, и он неизбежно приведет ко второму.

Обычно для встречи с Винсентом Романо я беру машину, но сегодня мы почему-то встречаемся в Центральном парке. Как бы рискованно это ни было, мой разум жаждет открытого воздуха, и это как нельзя более подходящий повод.

Держась поближе к тени, я замедляю шаг, смакуя каждый глубокий вдох искаженной свободы.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Это просто воздух, который я вдыхаю, но этот воздух находится в нескольких кварталах от моего дома. И этого небольшого расстояния от моей самодельной тюрьмы достаточно, чтобы освободить ту часть моей души, которая чахнет в своей клетке при виде дома.

С каждым вдохом я расслабляюсь.

Но с каждым вдохом напрягается и другая часть меня, всегда настороженная и всегда бдительная.

Я смотрю на улицу, изучая деревья, дома, окна, машины, номерные знаки, запахи и звуки. Я впитываю все, мгновенно анализируя окружающую обстановку, потому что если я задержусь на мгновение, то могу оказаться мертвым.

С таким ударом по голове я никогда не могу быть в безопасности. Возьмем, к примеру, вчерашний вечер. Я видел ту девушку, выходящую из дома Джона, уже в третий раз меньше чем за неделю. До этого я видел ее на камерах наблюдения почти полдюжины раз с тех пор, как вернулся из Нигде.

Что-то в отношениях между ней и Джоном меня не устраивает, и это не потому, что она меня привлекает. Скорее всего, это больше связано с тем, что я уже несколько лет не получал секса, чем с ее красотой.

Да, она чертовски великолепна…

Но как и миллион других женщин.

Просто в ней есть что-то такое, что инстинктивно притягивает мой взгляд и не отпускает, и это вызывает у меня подозрения. А это, в сочетании с ударом, делает меня параноиком. Я почти хочу добавить еще один чертов уровень безопасности к системе, которую парни наконец-то закончили устанавливать, но для этого придется смириться с раздражающими нерешительными взглядами, которые они бросают на меня, когда думают, что я не смотрю, и тяжелым облаком с запахом марихуаны, которое распространяется за ними вслед. Нет, блядь, спасибо.

И самое главное, мне нужно выяснить, почему она бродит по этому району, если я хочу спать по ночам. Ни за что, блядь, Джон. Я не верю в это дерьмо. Какова бы ни была причина ее присутствия здесь, я выясню ее. Я всегда доверял своим инстинктам, а они подсказывают мне, что она что-то скрывает, и ради всего святого (в буквальном смысле) я не стану их игнорировать.

В конце концов, когда я работал в семье Андретти, наш величайший убийца Аллегра была девушкой. Парень мог быть чертовски уродлив, с еще более уродливым характером, но несколько удачно подобранных знойных взглядов и сладких слов от Аллегры, и тупые ублюдки действительно убеждались, что они ей нужны.

Я не тупой урод, и знойные взгляды и сладкие слова меня не волнуют. Но, черт возьми, девушка Джона заставляет мою кровь биться в жилах. С семизначной суммой на моей голове, похоть, которую она гонит по моим венам, достаточно подозрительна.

Как я уже говорил, никогда нельзя быть слишком осторожным.

Решив, что на улице я один, я продолжаю движение, быстро и бесшумно переходя улицу, пока мои ноги не упираются в противоположный тротуар. Как только это удается, моя темная фигура воссоединяется с тенью, скрываясь в глубине ее безвестности.

Я ускоряю шаг, когда чувствую, что за мной следят. Как только я добираюсь до проема в Центральный парк, я пользуюсь им, бесшумно сворачивая влево и ныряя в деревья. Мои ноги легки, я иду по траве, стараясь ступать осторожно.

Никаких следов.

Ни звука.

Ничего.

Меня здесь никогда не было.

Как только я вижу достаточно широкое дерево, я пригибаюсь за ним и прячусь, чтобы убедиться, что дерево защищает меня со всех сторон от любой надвигающейся угрозы. Руки тянутся под толстовку и нащупывают оружие, но я держу его в кобуре.

Иногда оружие только усложняет ситуацию.

Но как только я слышу мягкий стук ботинок по траве, слишком мягкий для походки неподготовленного человека, мое оружие выхватывается и направляется в сторону звука. Медленно я выхожу из тени, никогда не убивая за укрытием.

Люди называют меня по-разному, но трус никогда не будет одним из них.

— Опусти оружие, парень, — говорит хриплый голос в направлении звука.

Я опускаю его, как только узнаю голос Винсента, но не ослабляю хватку. Вместо этого я внимательно осматриваю местность, прежде чем снова скрыться за деревьями, приютившись в бухте, окруженной зеленью со всех сторон, кроме той, через которую я вошел.

— Черт побери, — говорит Винс с явным раздражением в голосе, пробираясь под особенно низко свисающей веткой. Он бормочет что-то похожее на "гребаный параноидальный олух", прежде чем встретиться со мной за деревьями. Он видит, как я сканирую темноту позади него, и закатывает глаза. — Все чисто. Мои люди очистили территорию.

— Никогда нельзя быть слишком осторожным, — отвечаю я, не сводя глаз с темноты позади него.

— Я доверяю своим людям.

— А я нет. — Удовлетворенный, я возвращаю свой взгляд к его глазам и изучаю его.

Хотя мы и не родственники, у Винсента Романо такие же глаза, как у меня, — темно-карие, холодные и расчетливые. Обычно они настороженные, но сейчас выглядят просто усталыми. Вообще, все в нем сейчас не так. Я не знаю, в чем именно дело, и, учитывая тип Винсента, вряд ли когда-нибудь пойму это, но в моей голове звучат всевозможные тревожные звоночки.

На мои слова Винсент вздыхает, но звук легкий.

Ожидающий.

Как будто он ожидал этого.

Как будто он знает меня, хотя это невозможно.

Я даже себя не знаю.

— Рад тебя видеть, сынок, — наконец, говорит он.

Я не твой сын.

— Я тоже, Винсент.

— Винс.

— Точно, — я делаю паузу, — Винсент.

Он снова недовольно ворчит, но я не обращаю на это внимания. Если я перестану проводить границы между собой и семьей Романо, то еще глубже погрязну в этой неразберихе. Люди могут считать меня предателем семьи Андретти, но я просто делаю то, что мне нужно, чтобы выжить.

И когда я могу, я ограничиваю свою связь с Романо.

К сожалению, это удается нечасто.

Поэтому я останавливаюсь на таких маленьких моментах, когда могу сделать что-то вроде отказа называть исполнителя Романо по его прозвищу. Это небольшое действие, но оно говорит о многом. Иногда кажется, что самые маленькие победы превосходят самые большие подвиги.

Я еще раз осматриваю окрестности, навострив уши в поисках любых признаков угрозы — кроме человека, стоящего передо мной.

Наконец, я спрашиваю:

— Зачем ты меня сюда позвал?

Я хочу спросить, кого он хочет, чтобы я убрал на этот раз, но воздерживаюсь.

Возможно, на нем есть прослушка.

Он вздергивает бровь.

— И тебе привет.

— Винсент. — Я нетерпеливо скрещиваю руки.

Как бы мне ни нравилась свобода на природе, мы оба знаем, что для меня это риск — быть таким незащищенным. Риск, на который он эгоистично попросил меня пойти. И как бы мне ни хотелось отрицать это, я прекрасно понимаю, что какая-то часть Винсента заботится обо мне настолько, чтобы не просить меня идти на такой риск.

Так что, что бы это ни было, оно должно быть важным.

И это заставляет меня быть на грани.

Винсент делает размашистый жест рукой, и я вздыхаю, прежде чем развести руки и ноги в стороны. Он использует прибор, чтобы прочесать меня, не обращая внимания на звук, который издает палка, когда проходит мимо моего оружия.

Он не ищет оружие.

Он ищет жуков.

Я не обижаюсь на это. Более того, я от всей души приветствую это действие. Это стандартный протокол. К тому же это еще одна столь необходимая черта, проведенная между нами. Это говорит о том, что он не доверяет мне настолько, чтобы не сканировать меня.

Я не его семья.

Я не Романо.

Я все еще чужак.

И это так близко к тому, чтобы стать Андретти, как только можно в наши дни.

Закончив проверять меня на наличие жучков, он опускает прибор на бок и выпрямляется.

— Я пришел сюда не с приказом об убийстве.

Я спокойно киваю, хотя внутри меня все бушует. Если я не нужен ему для работы, то у него должна быть чертовски веская причина, чтобы просить меня встретиться с ним, когда на мою голову свалилось пять миллионов долларов.

Меня нелегко убить, но я уверен, что какой-нибудь талантливый человек попытается это сделать за такую сумму.

И так же поступят ничтожества. Те, кто не так изящен.

Именно они по-настоящему опасны, потому что их не волнует сопутствующий ущерб.

Они взорвут проданный кинотеатр, если в нем буду я.

Они будут стрелять в толпу, если есть шанс, что пуля долетит до меня.

Они причинят вред любому, кто им понадобится, чтобы убить меня.

Если бы у меня были друзья, они бы охотились за ними.

Если бы у меня была семья, они бы и за ними пришли.

Хорошо, что у меня нет ни тех, ни других. А мой брат не в счет. Реньери — тот, кто заказал это убийство.

Я сопротивляюсь желанию скрестить руки, вместо этого крепче сжимаю заряженное оружие, лежащее в каждой ладони.

— Тогда почему я здесь, Винсент?

— Осторожнее, парень, — предупреждает он, услышав в моем голосе серьезность.

И правильно делает.

Иногда я забываю, что я больше не Николайо Андретти.

Я даже почти не Николайо.

Я просто Ник.

А то, что я Ник, означает, что я не должен разевать рот на капо семьи Романо.

Даже если мне очень-очень хочется.

Я вздыхаю.

— Будет сделано.

— Я здесь, чтобы помочь.

Это еще одна неприятная черта Винсента. Он относится ко мне так, будто я не расходный материал. Он спрашивает, как у меня дела. Он пытается узнать меня получше. Он пытается помочь. Он говорит мне, чтобы я был осторожен, как будто я не являюсь одной из самых больших угроз в этом городе.

Думаю, он также искренен.

Мой отец пытался убить его, а Винсент Романо до сих пор помогает мне. Он держит меня на работе. Он поддерживает денежный поток. Он проверяет меня. Это сложная ситуация, в которой много плюсов и минусов с моей стороны, со стороны Ашера и Винсента.

Но это не значит, что Винсент должен делать это для меня.

Это не значит, что то, что Винсент делает для меня, не является щедрым.

Он может легко найти другого киллера. Возможно, не такого опытного, как я, если только Ашер не хочет вернуться в мафиозный бизнес. Но все же. Я не единственная рыба в этом городе. И все же Винсент здесь. Передо мной.

И он здесь не для того, чтобы дать мне еще одно имя, еще одну смерть.

Он здесь, чтобы помочь мне, и я не думаю, что когда-нибудь пойму, что с этим делать.

Я неловко ерзаю, моя обычная уравновешенность ослабевает.

— Почему мне нужна помощь? — спрашиваю я, и эти слова звучат очень похоже на то, что я сказал Люси некоторое время назад.

— Твой брат увеличил на тебя сумму. Пять миллионов долларов.

И с этими словами во мне бушует неистовая буря, пока я не начинаю сомневаться, является ли этот гнев внутри меня мимолетным явлением или навсегда — неизбежным взрывом.