Николайо Андретти

4

Не думайте, что вы

вызываете мой гнев.

Видите ли, сердиться

можно только на тех

кого уважаешь.

Ричард М. Никсон

МИНКА РЕЙНОЛЬДС

Я хочу убить этого придурка, но время, которое потребуется для этого, равносильно уменьшению времени, проведенного с Миной. Я провожу с ней два часа по субботам в ее государственном доме милосердия.

И все.

Два часа в неделю.

Восемь часов в месяц.

Сто четыре часа в год.

Это меньше, чем средний человек спит за две недели.

Эта отрезвляющая мысль только укрепила мою решимость забрать Джона. С этими мыслями я проглатываю гневную отповедь и прокладываю себе путь мимо надоедливого соседа Джона. Только когда я миновала красные кирпичные ступени и вошла в двери из красного дерева, я позволила себе сделать успокаивающий вдох.

Закатив глаза на свой наряд, я раздеваюсь донага и беру с дивана рубашку, которую Джон надевал вчера. Я влезаю в нее, застегивая только одну пуговицу над пупком и оставляя напоказ остальные части своего тонизированного тела. Я узнала об этом его предпочтении несколько недель назад и с тех пор встречаю его в рубашках.

Я не умею приспосабливаться.

Я заказываю доставку завтрака и оплачиваю его черной картой AmEx, которую Джон подарил мне на прошлой неделе. Захлопываю дверь перед лицом курьера, когда он охает при виде меня в рубашке Джона, закатываю глаза и несу пакет на кухню.

Я раскладываю еду по тарелкам в модной столовой посуде Джона, чтобы все выглядело так, будто это я приготовила. Выбросив пустой пакет в мусорное ведро и набросав на него кучу салфеток для дополнительной маскировки, я направляюсь в его спальню с убедительной улыбкой на лице.

— Привет, соня. — Я подмигиваю ему, когда он стонет.

Я терпеливо наблюдаю, как он делает вид, что просыпается, с трудом поднимаясь с простыней. Я не могу удержаться, чтобы не сравнить Джона с его соседом-придурком, и именно так я понимаю, что сошла с ума.

Тем не менее, я отмечаю, что Джон дряблый там, где его сосед твердый, а это повсюду. Его руки, его живот, его лицо и даже его ноги. Что-то в том, что я вижу Джона, мужчину, с которым сплю по необходимости, после того, как увидела его соседа, мужчину, который меня так привлекает, что я на мгновение поглупела, так удручает.

Это заставляет меня задуматься о том, не окажусь ли я навсегда в ловушке такой жизни.

И если да, то буду ли я когда-нибудь счастлива?

И имеет ли вообще мое счастье значение в великой схеме вещей?

У меня нет ответов на эти вопросы, которые я игнорирую уже довольно давно, поэтому вместо этого я сосредотачиваюсь на Джоне и заставляю себя забыть о неумолимом взгляде красивого незнакомца по соседству.

Он медленно садится, разглядывая мои ноги и декольте, а затем обращает внимание на тарелку в моей руке.

— Ты снова приготовила завтрак? — спрашивает он, его голос звучит с нетерпением.

— Конечно. — Я снова сладко ухмыляюсь, надеясь, что выгляжу как мечта любого мужчины-женоненавистника — женщина, которая выглядит как ангел Victoria's Secret, готовит как Марта Стюарт и раздвигает ноги быстрее, чем женщина, работающая на углу улицы.

Ага.

Парни — это здорово, не так ли?

А Джон — король их всех.

Как и последние парни.

Так что я понесла потери и сделала ему чертов сэндвич.

Он был ужасен.

Вместо того чтобы отдать его ему, я попросила доставить "Subway". Смертельно богатый и состоящий в дальнем родстве с Ротшильдом, Джон никогда не ел "Subway" и даже не слышал о нем. Естественно, я взяла на себя ответственность и за сэндвич.

Когда я поставила поднос рядом с ним, он похлопал по кровати и сказал:

— Присоединяйся ко мне.

Бросив на него дразнящий взгляд, я качаю головой и иду в сторону его ванной. Не доходя до двери, я оборачиваюсь к нему, и, как я и предполагала, он смотрит на меня с выражением тоски в глазах.

Убедившись, что его взгляд по-прежнему прикован ко мне, я расстегиваю единственную пуговицу и дразнящим движением позволяю ткани медленно сползти с моих плеч. Подмигнув ему напоследок, я закрываю дверь, прерывая его взгляд на мое обнаженное тело.

Вот так ты и копаешь золото.

Попасться.

На.

Крючок.

Но моя проблема никогда не заключалась в том, чтобы заполучить мужчин. Я всегда пыталась их поймать.

Быстро приняв душ, я направляюсь в Чайна-таун, где живет моя младшая сестра. От обветшавшей краски до рыбного запаха в коридорах — здание запущено и обветшало, но это намного лучше, чем то, где мы выросли.

Когда социальные службы забрали Мину, мне было всего восемнадцать. Я была слишком молода, чтобы вернуть ее, а моя инкубационная капсула, к которой я отказываюсь обращаться иначе, чем к женщине, родившей меня, и не пыталась.

Теперь, четыре года спустя, мне двадцать два года, я учусь на последнем курсе в Уилтоне и до сих пор не вернула свою младшую сестру. Как бы многого я ни добилась, даже поступив в Уилтон, подозреваю, что всегда буду чувствовать себя неудачницей. По крайней мере, до тех пор, пока не получу опеку над Миной.

В свои двенадцать лет Мина чувствует, что ее детство проходит в этой дыре. Ей нужно быть рядом с кем-то, кто заботится о ней, кто любит ее. И что бы ни говорила ее сотрудница, она должна быть со мной — не здесь, в этом ужасном месте.

Администратор улыбается мне, когда я захожу. Я улыбаюсь в ответ, хотя это и вынужденно. Вежливость никогда не была моей сильной стороной. Я всегда считала это пустой тратой времени, и чаще всего люди все равно не искренни. Но улыбка на моем лице выглядит убедительно, потому что я не могу позволить себе произвести плохое впечатление на того, кто обладает властью отменить мое время с Миной.

Она важна для меня больше, чем что-либо или кто-либо еще.

И когда Мина видит меня и улыбается, я впервые искренне улыбаюсь с тех пор, как увидела ее на прошлой неделе. С рыжими волосами, невинными зелеными глазами и яркой улыбкой Мина — точная копия меня десятилетней давности. Единственное отличие — она не умеет ходить.

Но это, похоже, проблема только для ее сотрудницы, Эрики. У нас все было хорошо, пока они не наведались в наш дом и не сочли его непригодным для воспитания несовершеннолетнего инвалида. Я заботилсь о Мине, и ее любили и лелеяли, она была здорова и сыта, счастлива и смеялась.

Где была Эрика, когда я ночами спала на испачканном мочой ковре? Где была Эрика, когда я рылась в пустых шкафах в поисках еды? Где была Эрика, когда у меня не было ни зубной щетки, чтобы почистить зубы, ни шампуня, чтобы помыть голову?

Нигде.

Как будто меня никогда не существовало.

Только-только мне исполнилось восемнадцать, а она уже забрала единственного человека, который когда-либо имел для меня значение.

Отгоняя мрачные мысли, я взъерошиваю волосы Мины.

— Привет, малышка.

Она застонала.

— Мне двенадцать, а не шесть.

— И ты все еще будешь малышкой, когда тебе будет в тринадцать раз больше.

Не колеблясь ни секунды, она говорит:

— Ты, вероятно, будешь мертва, когда мне будет семьдесят восемь, и ты точно будешь мертва, если мне исполнится сто пятьдесят шесть.

Несмотря на болезненность ее слов, я ухмыляюсь. Я пользуюсь любой возможностью проверить ее математические способности. Может быть, Мина и не сильна во всех предметах, но она — математик, когда дело доходит до умственной математики. Развивать эту ее способность — единственный плюс этого забытого места.

— А если серьезно, то как у тебя дела?

Она закатывает глаза, ее красивые зеленые глаза ярко горят под густым пологом ресниц.

— Я в порядке. Почему ты всегда спрашиваешь меня об этом?

— Потому что я твоя сестра и беспокоюсь. — Я оглядываю ее миниатюрное тело и сужаю глаза. — Ты стала худее? Ты ешь? Тебя здесь кормят? У тебя достаточно еды? Они дают тебе то, что тебе нужно? Ты х…

Она поднимает на меня руку и смеется, красиво откидывая голову назад.

— Минка! Остановись! Боже! Я в порядке. Я обещаю.

Я вздыхаю.

— Я беспокоюсь о тебе.

— Я знаю.

— Я люблю тебя.

— Я знаю.

— Я беспокоюсь о тебе.

— Ты уже говорила это.

— Ну, я беспокоюсь, ладно? — Я сажусь на пластиковый стул рядом с ее инвалидным креслом, и дешевый материал скрипит под моим весом. — Что ты хочешь сделать прямо сейчас?

Она ухмыляется и в своей невероятно взрослой манере замечает:

— То есть теперь, когда тебе надоело тратить наше время, спрашивая меня, все ли у меня в порядке?

— Ты такая соплячка.

— На прошлой неделе я тоже была в порядке, когда ты меня спрашивала.

— Ты отстой.

— И я была в порядке, когда ты спросила меня на позапрошлой неделе.

— Моя любовь тратится на тебя.

— И на поза-позапрошлой неделе.

— Я заблокирую колеса твоей инвалидной коляски.

Это заставило ее замолчать.

Она расширяет глаза, и тогда мы смеемся, слезы застывают в наших глазах, а в моей душе теплится надежда.

В такие моменты я забываю, что я не очень хороший человек. Что я разозлила и оттолкнула всех, кто когда-либо со мной общался.

В такие моменты я чувствую, что могу двигаться дальше от того, кто я есть, от человека, которым я никогда не хотела быть.

От человека, которого я ненавижу.