Никто об этом не узнает

19

В школу Алена ехала больная, и не только бессонная ночь была тому виной. Рыдания, казалось, иссушили ее изнутри, вымотали до предела, будто со слезами ушли и жизненные силы.

И почему все так? Ведь ни на что она не надеялась. Сто раз говорила себе, приказывала даже: забыть, не думать, не строить иллюзий. И вроде получилось. Тоска, конечно, никуда не делась — такое в одночасье не проходит, — но поутихла и скорее напоминала болезнь, от которой организм уже медленно приходил в себя, а не страсть и не тягу, как вначале. Алена научилась даже игнорировать эту тоску, загонять ее в самые глубины и почти не замечать: саднит внутри — и пусть, скоро пройдет.

Но вот стоило ему позвать ее — и все: сердце вдрызг, и доводы бессильны. Ну а когда Максим привел к себе ночью Кристину… Это как ушат ледяной воды, как тысячи игл под кожу, как удар наотмашь, неожиданный, жестокий, сокрушительный, до темноты в глазах, до удушья. Эти звуки из комнаты казались нескончаемой изощренной пыткой, пока она не додумалась надеть наушники. Слушала музыку и уливалась слезами, постепенно засыпая, пока слух вдруг не пронзил гитарный запил злополучной The Man Who Sold the World. И тотчас сон как отбило и тело рефлекторно содрогнулось в болезненном спазме. Хотя сама же добавила «Нирвану» в свой плейлист, но это было, казалось, целую вечность тому назад.

Алена сдернула наушники, не в силах выносить эти звуки, хотя понимала, что песня тут совершенно ни при чем. К счастью, в комнате напротив все шумы уже стихли.

Серое, моросящее утро вторило ее настроению. Ничего не хотелось. В школу собиралась через силу и, не обнаружив Максима за завтраком, а затем и в машине, испытала облегчение. Видеть его сейчас было бы невыносимо.

Школьная сутолока заставила мало-мальски отвлечься. И все равно ее постоянно дергали то Стас, то Ренат со своим назойливым беспокойством: что случилось? почему ты сегодня такая странная?

На Кристину Алена старалась не смотреть, не травить душу лишний раз, однако столкнулась с ней в уборной. Та ни слова не сказала, даже не фыркнула и не усмехнулась, как обычно бывало, но зато с такой испепеляющей ненавистью взглянула на нее! Впрочем, Алена наверняка ответила тем же, на мгновение испытав злость, прежде ей незнакомую. Но эта злость, как ни странно, взбодрила ее. И на литературе она уже не сидела оцепеневшая, а понемногу реагировала, размышляла и даже отвечала на вопросы Аллочки.

Под конец урока учительница вдруг объявила, что нужно разбиться на «творческие пары» и к следующему уроку подготовить совместный проект по произведениям Куприна.

Пока Стас вкрадчиво нашептывал: «Может, давай…», Ренат Мансуров громогласно заявил: «Я беру в пару Рубцову!»

Все повернулись к ней, уставились выжидающе, а Аллочка промямлила:

— Ну если Алена не против…

— Алена, — тотчас уже напрямую обратился к ней Ренат, — ты против?

Она качнула головой:

— Да нет…

Стас резко дернулся, сломал в кулаке карандашик. После вчерашнего Алене не хотелось никаких совместных проектов с Ренатом, но Стас, если уж честно, отталкивал ее почему-то еще больше.

— Приходи ко мне в три, — сказал Мансуров после урока. — Если хочешь, я за тобой заеду.

— Может, лучше у нас? — предложила Алена.

— Не-е-е, — замотал головой Ренат. — Мы как бы с Максом слегка не поладили… В общем, пока мне лучше ему на глаза не попадаться. Знаешь же сама, наверное, какой он псих.

— М-да, — согласилась она. — А с тобой он что не поделил?

— Да псих — говорю же! — Помолчав, добавил: — Ну не нравится ему, что я с тобой общаюсь.

— Почему?

— Ну… Ты же, наверное, знаешь, он хотел тебя выжить из класса. Хотел, чтобы с тобой вообще никто не общался. А тут я… Как бы лучший друг…

Казалось бы, и так было плохо, куда уж хуже — сердце и без того кровоточило постоянно, но эти слова, небрежно оброненные, словно на свежую рану соль.

— Хорошо, заезжай в три, — глухо сказала Алена.

В холле они вновь столкнулись с Кристиной. Та сделала вид, что не заметила, но, пройдя мимо, намеренно выставила острый локоток и ткнула ее в бок. Алена, неожиданно для самой себя, обернулась и, схватив Кристину, развернула ее к себе.

— Э-э-э, ты совсем уже?.. — возмутилась Фадеева.

— Еще раз меня толкнешь или хоть пальцем тронешь, я тебе эту самую руку сломаю, — сурово пообещала она и, выпустив локоть опешившей Кристины, направилась к выходу.

В спину ей полетели оскорбления, но Алена их даже не воспринимала. Казалось, все живое, чуткое, чувствительное в ней выгорело накануне дотла, и в душе — сплошное пепелище.

В машине по пути домой Артем вдруг ни с того ни с сего стал пытаться завязать разговор. Любопытствовал, почему на ней лица нет. Но Алена, буркнув что-то маловразумительное, отвернулась к окну. На вежливость сил уже просто не хватало. Еще и проект этот! «Но, может, оно и к лучшему, — рассуждала она, поднимаясь к себе, — так хотя бы отвлечешься от своих переживаний».

Алена едва успела переодеться (впрочем, она и двигалась, точно сомнамбула), как в дверь постучали — резко, требовательно, торопливо. Даже за ручку подергали. Хорошо, что она сообразила закрыть дверь на защелку, хотя эта преграда очень хлипкая.

Закутавшись в теплый кардиган, она подошла к двери и повернула собачку. На пороге стоял Максим. Смотрел исподлобья, но с таким невыразимым отчаянием, что даже теперь, после всего, внутри что-то дрогнуло. Но ей этого не надо! Вчерашней агонии хватило с лихвой.

Она попыталась закрыть дверь, однако он успел подставить ногу и нагло вломился в комнату.

— Чего тебе? — Голос ее вдруг подвел, прозвучал чересчур взволнованно, даже слегка истерично. И сердце в груди замолотило, как сумасшедшее, посылая дрожь по всему телу.

— Поговорить надо, — шагнул он к ней, не сводя пристального взгляда.

Алена непроизвольно отступила, спрятала руки за спину, чтобы он не увидел, как ее потряхивает от одного его присутствия. Хотела сказать холодно и спокойно, что говорить им не о чем после сегодняшней ночи, но вовремя спохватилась. Во-первых, спокойно и холодно точно бы не получилось, когда у нее от волнения перехватило горло. А во-вторых, вдруг стало стыдно. Оттого, что слышала те звуки, стыдно оттого, что они ее так ранили, стыдно и особенно оттого, что не могла их выкинуть из головы, до сих пор в ушах звучали, перекрывая бешеный стук сердца. Даже кровь горячо прихлынула к щекам.

И потом, что он подумает? Что она ревнует? Ну уж нет. Не стоит унижаться перед ним еще больше.

Она вскинула голову (хотя кто бы знал, чего это ей стоило!) и тихо произнесла:

— Я не хочу с тобой разговаривать.

Голос-предатель все же дрогнул, но совсем слегка, может, Максим и не заметил. Максим вон и на слова-то ее едва ли обратил внимания, потому что продолжил, словно и не слышал:

— Надо было давно тебе сказать, но я не мог. Вернее, думал, что не мог, что нельзя… А теперь понимаю, какая все это фигня. Но главное, что еще не поздно…

Говорил он горячо, торопливо, сумбурно, и Алена совершенно его не понимала. Не могла уловить никакого смысла, никакой связи: какая «фигня»? Еще не поздно — что?

Ко всему прочему, он безотчетно пугал ее своим видом, своим взглядом горячечным. Она потихоньку пятилась, а он продолжал наступать. Напряжение сгущалось, росло скачками, ощущалось прямо физически. Потому телефонный звонок прозвучал так резко и внезапно, что она в первый миг невольно вздрогнула. Затем кинулась к креслу, где оставила сумку, дрожащими руками отыскала телефон, который продолжал настырно трезвонить.

Ренат.

Алена отошла к окну, встав к Максиму спиной, и ответила на вызов.

— Я уже тут, у вашего дома, — сообщил он бодро и весело.

— Но еще же только половина третьего, — пролепетала она, оглянувшись из-за плеча на Максима. Тот так и стоял, прожигая ее взглядом.

— Да у нашего водителя потом какие-то дела с отцом будут. Ну и я подумал, что полчаса никакой роли не сыграют. Быстрее начнем — быстрее закончим, а?

— Хорошо, сейчас спущусь.

Но не успела она нажать отбой, как услышала прямо за спиной голос.

— Мансуров?

Сердце тут же сделало резкий скачок, а кожу вдоль позвоночника осыпало мурашками. Она чувствовала затылком его дыхание, его напряженный взгляд и трусила обернуться, трусила оказаться с ним лицом к лицу так близко.

— Зовет тебя к себе?

— Да, — глухо произнесла она, затем, сглотнув ком в горле, зачем-то добавила: — У нас общее задание по литературе.

— Знаю я это задание.

Его голос обжигал, заставляя все внутри сжиматься. Господи, зачем он так близко встал? Пусть отойдет! Пусть вообще оставит ее в покое!

— Не ходи к нему. Он хочет тебя просто т… Переспать с тобой он хочет.

Алена резко развернулась. От смущения и гнева лицо ее вспыхнуло, кровь застучала в висках.

— Ты… Как ты смеешь?..

Он оказался еще ближе, чем казалось, и смотрел так, будто в самую душу заглядывал. Желая хоть на чуть-чуть увеличить расстояние между ними, Алена буквально вжалась спиной в подоконник.

— Ты по себе не суди! — выдавила она с усилием. Во рту вдруг пересохло, и язык отказывался слушаться.

Он удивленно взметнул брови, затем нахмурился.

— Ты про что?

— Про все!

Черт, опять вырвалось с явными нотками истерики. Но как тут успокоиться, когда он всего в нескольких сантиметрах, когда его дыхание опаляет кожу, когда глаза так близко, что голова кругом идет?

— Про что «про все»? — Похоже, он и впрямь искренне недоумевал. — Я тебя даже не трогал, даже не думал с тобой… Или ты про то, что мы тогда с тобой в коридоре целовались?

Его взгляд сместился к губам и почти тотчас потемнел, налился странной тяжестью, пугающей и волнующей одновременно.

— При чем тут… Я совсем не про себя, — пролепетала Алена, чувствуя, как горят губы от этого взгляда, как жар наполняет ее изнутри.

— А про кого? А, ты про Крис, что ли? — догадался он и тут же пренебрежительно фыркнул: — Пфф.

— Я слышала, как вы сегодня ночью…

— Ну да, было… кажется. Но что с того? Это вообще неважно. Для меня это никакого значения не имеет.

Его ответ обескуражил ее настолько, что непроизвольно вырвалось:

— Зато для меня имеет!

Алена спохватилась, но поздно. Все он понял и посмотрел так, будто знает теперь все ее мысли, даже самые потаенные. Как же стыдно!

— Это был просто секс, к тому же спьяну, я и не помню почти ничего, — произнес он хриплым полушепотом, снова мучая взглядом губы. — Этого бы даже не случилось, если бы ты вчера ушла со мной. И если тебе это неприятно, больше такого и не случится. Ни с Крис, ни с кем. Слово даю. Только не ходи к Мансурову.

Словно в ответ на его слова телефон вновь зазвонил. И морок, сковавший ее по рукам и ногам, рассеялся. Снова Ренат. Как же вовремя этот его звонок! Она ведь почти сдалась, почти подчинилась этому странному, точно гипнотическому, влиянию.

— Пропусти меня! — потребовала Алена. Но Максим, наоборот, уперся ладонями в подоконник, заключив ее в плен. Она с силой рванулась вбок, забыв о его сломанных пальцах. — Пропусти немедленно!

Он коротко взвыл, сморщился, но отстранился лишь на мгновение и тут же грубо схватил ее здоровой рукой, рывком прижал к себе, зашептал горячо:

— Да не будь ты такой дурой! Почему ты не слышишь меня? Почему не поймешь никак? Я же сказал, что ему от тебя нужно…

Алена попыталась оттолкнуть его.

— Я тебе не дура! — зашипела она, выворачиваясь. Но он притиснул ее к себе еще крепче. — Пусти!

— Не дура, не дура, — прошептал в самые губы, отчего новая волна мурашек осыпала ее кожу, и, рвано выдохнув, впился поцелуем.

Целовал он с таким неистовым отчаянием, с таким пылом и нетерпением, будто погибал и искал спасения в этом поцелуе.

Телефон продолжал назойливо пиликать, но она едва ли различала его трели. Все, что она слышала, — это срывающиеся вздохи, все, что чувствовала — это жар его тела, мягкие, нетерпеливые губы, незнакомое томление. Голова шла кругом, сердце колотилось где-то у самого горла, и все внутри скручивалось в сладостном спазме.

Внезапно поцелуй их прервался, пылкие объятия разомкнулись, притом так резко, что казалось, будто она парила в теплом воздухе и вдруг упала на холодную твердь.

Алена непонимающе распахнула глаза и отшатнулась.

Отец, белый как полотно, держал за грудки Максима.

— Как ты… Как ты посмел? Подонок! — цедил он сквозь зубы. — Как ты посмел тронуть ее?

Алена, онемев от потрясения, наблюдала, как отец припечатал Максима спиной к стене. Тот не сопротивлялся, не пытался освободиться, ничего не говорил и даже не смотрел на отца. Он продолжал смотреть на Алену, неотрывно, все с той же страстью, как будто до сих пор целовал ее, как будто они были только вдвоем.

Отец негодовал, бесновался, выкрикивал страшные слова, угрозы, ругательства, а потом вдруг с размаху ударил Максима кулаком. Голова его откинулась, с глухим стуком ударившись о стену. На губах тотчас выступила кровь. Алена вскрикнула, зажмурившись, а в следующий миг закричала:

— Папа! Не надо! Оставь его!

Отец, как ни странно, послушался. Убрал руки, повернулся к Алене, посмотрел с такой горечью, что стало просто невыносимо, затем решительно шагнул к ней и, взяв под руку, вывел из комнаты. На пороге она обернулась на кратчайшее мгновение, но успела поймать отчаянный взгляд Максима, взгляд, который, наверное, забыть уже не сможет.

Алена напряженно вслушивалась в крики за стеной. Там, в своем кабинете, отец ругался с Жанной Валерьевной.

— Это хорошо еще, что я вернулся домой рано, хотя не должен был. Даже подумать боюсь, что стало бы, задержись я чуть дольше. Твой поганый сын чуть не изнасиловал мою дочь! Ты это понимаешь? И теперь можешь хоть реветь с утра до ночи, хоть отцу своему жаловаться, но ноги этого мерзавца в моем доме не будет! Ты спасибо скажи, что я его просто отошлю. Таким, как он, место в колонии.

— Дима, прошу, не надо! — рыдала мачеха. — Почему ты думаешь, что он… Что он силой ее?..

— Да потому что я все видел собственными глазами! — орал отец. — Я еще во дворе был, только вышел из машины, посмотрел в ее окно, а там такое… Она отбивалась, а он… Он хватал ее, девочку мою…

— Но ведь они просто целовались! Ты же сам сказал.

— Просто? Просто?! Да ты совсем рехнулась? Он ее схватил, целовал насильно, и дальше дело не зашло только потому, что я вовремя вмешался!

Они спорили и ругались не час и не два. Самого Максима в доме не было, его увез к себе дед.

Несмотря на решительность отца, Алена до последнего надеялась, что ярость у него схлынет и он сможет выслушать ее спокойно. Однако поговорить получилось только утром. Да и то не получилось. Он не слышал ее. Был убежден, что она Максима просто покрывает по наивности своей или же, возможно, «подонок запугал девочку».

— Не проси за него. Он тут не останется. Это решено, и это не обсуждается. Я жалею только об одном — что не отослал его раньше.

Отец убеждал ее, что так будет для всех лучше, для нее — в первую очередь. И возможно, он прав, потому что рядом с ним она бы никогда не успокоилась, продолжала мучиться, томиться, разрываться между долгом и чувствами, которыми управлять, оказывается, совершенно не умела. Но до чего же не хотелось с ним вот так расставаться! До чего же больно становилось от одной лишь мысли, что он уедет так далеко, так надолго, что никогда она больше не увидит его за завтраком или ужином, не услышит его голоса… Возникло ощущение, будто от сердца оторвали часть и теперь там кровоточащая рана.

Отец предпринял все возможное, чтобы они больше не встретились, не попрощались. Отключил Интернет и телефон у нее отнял.

«Потом верну, — сказал, — когда этот уедет, чтоб не названивал».

И даже в школу ее не пускал. Велел, чтоб из дома ни ногой.

Неужели боялся, что Максим ради нее вырвется от деда и примчится к гимназии? Глупо, конечно. Зря отец так перестраховывался. Максим бы никогда так не сделал, к сожалению. Да и писать-звонить не стал бы наверняка…

Дома без Максима было пусто, но в классе отчего-то его отсутствие ощущалось еще острее.

Когда она вошла в аудиторию после трехдневных «каникул», все, буквально все, уставились на нее. Кто с интересом, кто с напряжением, кто в замешательстве.

Алена едва успела сесть за свою парту, когда увидела в дверях Кристину. Та выглядела вроде и обычно, но что-то в ней неуловимо изменилось. Может, не накрасилась? Да в общем-то, ей все равно, приди Фадеева хоть лысой.

Алена отвела взгляд, но в следующую же секунду услышала визгливое:

— Это все из-за тебя!

Даже не догадываясь, о чем речь, она сразу интуитивно поняла: Кристина обращалась к ней.

— Из-за тебя его отослали! — Кристина и начала-то возбужденно, а с каждой секундой, с каждым словом входила во все больший раж. Глаза ее блестели гневно, почти безумно. Бледное лицо пошло алыми пятнами. — Если бы не ты… если бы не свалилась на нашу голову… ничего бы этого не было. И Макс был бы здесь, с нами! Знала бы ты, как я тебя ненавижу! Как ты мне противна этим своим овечьим взглядом, этой своей притворной кротостью! Зачем ты вообще сюда приехала? Кому ты тут нужна? Сидела бы в своей деревне!

У Кристины началась форменная истерика. Ее заметно потряхивало, даже Ренат встревожился:

— Крис, Крис, успокойся… Макс ведь не умер. Ну уехал, вернется через год.

Но она уже рыдала вслух, уронив голову на парту. Все озадаченно переглядывались. Мансуров присел рядом с ней, положил ей на плечо ладонь.

— Не обращай внимания, — промолвил под боком Стас.

Кристина вдруг вскинула голову, повернулась к Мансурову.

— Прости, Ренатик, но отсядь, без обид. Это место Макса.

Затем, шмыгнув носом, обвела взглядом класс, вновь остановилась на Алене, прищурилась:

— Что смотришь? Довольна? Думаешь, всех сделала? — Кристина криво улыбнулась. — Думаешь, ты такая офигенная, что за тобой аж двое ухлестывали? Как бы не так! А ты знаешь, что эти двое…

— Фадеева, заглохни! — рявкнул Стас.

— Крис! Крис! Прекрати! — засуетился Ренат.

— … эти двое поспорили, кто из них первым тебя трахнет. Да-да, что вылупилась? Не веришь? — Кристина рассмеялась. — Именно так. Мы всем классом наблюдали, делали ставки… У-у-у, а что это у нас такое лицо? Ты и правда думала, что они оба такие вдруг ослепли, сошли с ума и влюбились в замухрышку, да? Ха! Ну ты и дура…

Алене казалось, что все вокруг стало вдруг нереальным, сплошной сюр. Потому что… Ну не может же быть так на самом деле? Не могут ведь вот так разыгрывать живого человека? Она привстала, потрясенная, оглянулась…

— Стас?

— Да слушай ты ее, — буркнул он, сам красный и злой, и в глаза не смотрит.

Кристина захохотала, правда, как-то совсем не весело.

— Ренат? — Алена пыталась поймать его взгляд, но тщетно: он, покачав головой каким-то своим мыслям, отвернулся.

— Что, доярка, в шоке? Размечталась, а тут на тебе…

Алена схватила сумку и выбежала из класса под нездоровый смех Кристины.

— Беги, беги и не возвращайся! — полетело в спину.

«И не вернусь, — думала Алена, опрометью сбегая с лестницы. — Ни за что не вернусь!»

Домой добиралась на такси. Не стесняясь водителя, рыдала в три ручья. Как же так? Разве можно спорить о таком? Ставить на кон человека? Так подло играть его чувствами? Выходит, все это: кино, ухаживания, комплименты, забота, беседы по душам — было фальшивкой? Сплошным обманом, циничным и жестоким?

И вдруг ее осенило: Максим, он ведь просил ее не встречаться с ними, но просил как-то скомканно, без разъяснений. Выходит, и он знал про этот спор? И тоже делал ставки? Или просто наблюдал? Интересно, как давно они поспорили? Как давно об этом знал Максим? До их первого поцелуя или после? Хотя какая разница? Даже если до, это все равно говорит о том, что он тоже способен на такую низость… И что еще страшно, не сорвись сегодня Кристина в истерику, она бы так ничего и не узнала.

Вопросы и сомнения разрывали голову. Боль тисками сдавливала грудь. Никогда она еще не чувствовала себя настолько униженной, точно ее втоптали в грязь — липкую, несмываемую. И избавиться от этого мучительного чувства, казалось, просто невозможно.

И в школу она в эту злополучную больше ни ногой. Успокоится и придумает какие-нибудь убедительные фразы для отца, чтобы перевел ее как можно скорее из этого элитного гадюшника.

Вечером отец вернул телефон. И это означало одно: он уехал. Все…

«И это хорошо», — внушала себе Алена, уливаясь слезами. Это хорошо, это правильно. Потому что забыть человека гораздо проще, когда его нет рядом. А забыть надо. Иначе как жить дальше? Ведь каждый раз, когда бы она его видела, сразу вспоминала бы об этом унизительном пари, о том, что влюбилась в чудовище, о том, какой доверчивой дурой была.

Нет, это очень хорошо, что они больше никогда не увидятся. Никогда. Но почему же от этого так больно?..