Ниточка судьбы

Глава 10

Ей снова приснился необыкновенный сон. В тонких цветных сумерках она летит в самолете. Вспоминает, что боится самолетов. Но делать нечего, ведь это сон. И нужно сделать усилие и переменить картинку. Ей это удается сделать довольно скоро. Самолет идет на посадку.

Внизу раскинулся великолепный город. «Теночтитлан, — думает Вера во сне, — и в нем множество ацтеков. Там чудесные мастера-строители, дворцы, парки. Нужно увидеть это». Она выходит из самолета. Спрашивает, что это за город. Говорит по-английски. На нее смотрят с удивлением и отвечают, что это Лиссабон.

«Я управляю сном», — думает Вера. Надо продолжить это удивительное занятие. «Как добраться до моря?» — спрашивает она людей, напоминающих ей рыбаков.

Тут же понимает, что нет ничего проще.

Небольшой английский автобус везет ее по красивой равнине. Она снова засыпает. И просыпается уже на месте.

«Море там», — показывает ей пожилой человек. Он говорит на незнакомом языке. Но Вера прекрасно понимает во сне все языки.

«Не вернуться ли в страну инков? — думает она. — Нет, от добра добра не ищут. Там жестокая древность, жертвоприношения. А здесь непонятная, но приветливая страна».

Вода в море прозрачная и теплая.

Вера видит, что вокруг никого нет, раздевается и далеко заплывает, устает и ложится на спину. Под ней и вокруг нее плавает рыба. Одна рыбина подплыла совсем близко, Вера хотела дотянуться до нее рукой, рыбина сделала сильное движение хвостом, и жесткий плавник поцарапал ей руку. Она вскрикивает и внезапно понимает, что она действительно в море и плывет на спине под чужими небесами.

От испуга нахлебавшись соленой воды, Вера справляется с собой и начинает медленно грести к берегу, на котором никого нет.

Находит одежду — джинсы, рубашку и куртку. Ищет сумку, которая постоянно была при ней. Находит. Успокоилась на несколько минут, убедившись, что наяву все обстоит не хуже, чем во сне.

Вера больно ущипнула себя за руку. Остался небольшой фиолетовый синяк. Не хватало каких-то существенных деталей. На среднем пальце левой руки не было перстня. Значит, это сон. Когда-то, как ей думалось, в другой жизни, она увидела во сне свою прабабушку. Она говорила ей во сне о какой-то необычайной способности кольца отвращать плохих и привораживать хороших кавалеров. Тогда же она решила не снимать перстень до той поры, пока не выйдет замуж. Значит, она вышла замуж?

А может быть, она умерла? Но горячий песок щекотал босые подошвы, а невдалеке над волнами вились чайки. На смерть все это было похоже мало.

«Кто я такая? — думала она. — Надо побродить по окрестностям. Небось соображу, что в мире происходит».

Одевшись, вытряхнула из сумки все содержимое. Вера не узнала ни одной вещи. Изысканной коробочки с перстнем тоже не было. Это ее разозлило. Она взяла с песка то, что показалось ей документом. «Сейчас я узнаю нечто о своей личности», — в ожесточении подумала она. Почему нет перстня? Ведь она не могла выйти замуж.

Документ, который девушка разглядывала, ничего ей не сообщил нового. Ее имя ничего ей не говорило. Фамилия — тоже. Она бросила его в сумку. Сгребла туда остальное. Денег не было.

«Деньги в заднем кармане джинсов, — вспомнила она. — Деньги — так вот что я помню из всего остального. Только деньги».

Это ее обрадовало.

«Жизнь возвращается, — думала Вера, — но куда? И мое ли это тело? Цела ли я, как раньше?»

Она потешно ощупала себя, не обнаружив никаких изъянов. Все было на месте.

«Лиссабон, — вспомнила девушка. — Туда прилетел самолет во сне. А это что за местность? Я просила довести меня до моря. Почему? Пора просыпаться, госпожа Уайлдер. Почему госпожа? Почему Уайлдер? Не факт. Все это тот же Лиссабон. В документе написано, что я не из Лиссабона. Я из другой деревни. И деревня эта не приморская. Я проплыла полмили и устала. Наверное, я голодна. Впрочем, это само по себе хорошо. Значит, я живая. А ведь могла утонуть от страха».

Вера заметила, что отрешенно наблюдает за собой со стороны. Кажется, раньше не умела этого делать, потому что это причиняло страдание. Обязательно что-нибудь ее не устраивало, — например, манера думать и несносно обобщать кое-как обдуманное.

Сейчас никакого страдания в себе найти не могла. Она смотрела на себя отовсюду. Из чистого пространства с небесами и морскими валами, с песчаной косы, по виду такой домашней и озерной, и этот взгляд готов был разорвать ее, не причинив никакого обыкновенного страдания.

«Если я не умерла, то немедленно умру, потому что нельзя настолько сильно ничего не знать».

Она знала только то, что жива и здорова. Вроде бы это не вызывало никаких сомнений. Осмотрела свою одежду и осталась ею довольна. Кажется, она переодевалась вчера. Поменяла такой эффектный выходной костюм на легкую дорожную одежду. Значит, собиралась куда-то ехать. И не куда-то, а именно сюда. Ведь она последовательна и требовательна. К себе, к другим. Другие? Кто такие — другие? Ну те, что вокруг. С ней в английском автобусе ехали другие — мужчины, женщины, дети.

Внимания на нее не обращали. И она не была к ним требовательна. А зачем быть требовательной к другим? А к себе? Вот что она сейчас хочет от себя? Она смотрит на себя отовсюду. Из пустоты, накрытой морем, песком, светящимся южным воздухом.

Ах да, она решила отдохнуть. Неожиданно собралась и поехала. А как и когда покупала авиабилет? Не финт перелететь через Атлантику на большом самолете. Судя по документу, она прилетела из Америки. Вообще-то неплохо прилететь из Америки. Но почему в Лиссабон? И опять же — почему из Америки?

А еще трудно понять, где прервался сон, которым она столь эффектно управляла, и с какого места началась явь, которая закончилась вот этой прибрежной полосой песка?

«Надо двигать отсюда, — решила Вера. — Наплавалась, наотдыхалась! Кажется, я отдыхаю давно и совершенно ничего не делаю. Видать, путешествую вот так. По белому свету. Таиланд, например. Была ли я там? Да вроде бы. Греция? Да никакого сомнения. Маленькие деревья, обломки священных камней и целые роскошные колонны, жара, блеск, внезапная прохлада, вино и жареная кефаль».

Посмотрела на часы. Из этого ничего не вышло. Сколько часов или дней назад она стала двигаться из пункта А в пункт Б, было неизвестно.

Совершенный механизм работал исправно.

Окрестности убедительно показывали, что на дворе белый день. К людям идти было вроде бы опасно. Но отчего? Они — другие. Но ведь она ехала с другими — на автобусе.

И Вера пошла наугад.

В придорожном заведении, которое она назвала для себя корчмой, она съела порцию морских гадов, просто показав пальцем красивой, смуглой женщине на это блюдо. Никто из посетителей, а их было немного, не посмотрел на нее с неприязнью или подозрением.

«Я в раю, — подумала Вера. — Наконец-то я знаю, как он выглядит. Немного пустынно, но в целом отлично».

Но мысленный рай тут же обернулся адом.

С ней нет ее кошки. Черной, дымчатой, с черными усами. И очень умной. Она осталась по ту сторону неизвестно чего. Какого-то барьера. Как бы он ни назывался. Это первое открытие потрясло ее.

Девушка шла по извилистой южной дороге и горько плакала. Это была чисто детская обида и пронзительная жалость к любимому зверю, который, скорее всего, погиб, раз его здесь нет.

Поселок, в который она приехала и откуда пришла на морской берег, находился в противоположной стороне. Да она туда и не хотела. Впереди толпились причудливые южные строения. Стало любопытно. «Средневековая архитектура, — подумала Вера. — Что за прелесть эта Европа. У нас в Америке никогда не было Средневековья. Сколько бы мы ни упивались своей интеллектуальной мощью, да что толку!»

Угнетала тайная мысль, что она не сможет вернуться туда, откуда прилетела. Никогда. Это исключено. Домой возврата нет. А где этот самый дом — неизвестно. С Америкой вроде бы полный порядок. Могла оттуда прилететь? Могла. Но прилетела не оттуда. И это бесспорный факт. Как бесспорно и то, что она все еще спит, по крайней мере на три четверти. Может плавать, может есть морских гадов, считать до тысячи и разговаривать сама с собой. Немного помнить о том, что находится в южной части Пиренейского полуострова. В Португалии. На морском побережье.

От этих жестоких и безысходных мыслей заболела голова. Но это продолжалось не больше часа.

Вера подумала, что мысли тут совершенно ни при чем, а просто напекло голову. Или она набралась с кем-то из попутчиков в самолете. Какого-нибудь шотландского самогона. До потери памяти. Но где попутчики? Двое каких-то уродов с бутылкой виски? Нет, она была в самолете одна. Рядом с ней два свободных места. Она даже спала, как-то странно свернувшись. Как в самолете люди никогда не спят.

Скоро стало понятно, что находится она в древнем португальском городе. Называется он Сетубал.

А купалась Вера не в открытом море, а в заливе. И пребывает вне прошлого и будущего, в сплошном настоящем.

Первое она узнала, купив подробную туристическую карту, последнее осознала без всякого трепета, с видимым удовольствием.

В какой-то момент Вера окончательно поняла, что находится в Португалии. Остальные вопросы удалось отодвинуть на приличное расстояние.

«Как-нибудь на днях я с этим разберусь, — уверенно сказала она себе. — Это не составит никакого труда. Все образуется само собой».

Первую ночь в чужой стране Вера провела на морском берегу, ночевала под одной из рыбачьих лодок, не испытав особенных неудобств.

Утром совершила прогулку до поселка, который, собственно, был предместьем Сетубала. Довольно скромно позавтракала, решив экономить деньги, которых, к сожалению, было слишком мало.

Незаметно успокоилась, почувствовав себя ребенком, которому только что взрослые рассказали о чудесной южной стране, и ребенок видит как наяву прекрасные незнакомые лица, растения, вдыхает горячий воздух других широт.

В залив Сетубал впадала прелестная речка Саду, не такая многоводная, как Миссисипи в Америке, особенно, должно быть, когда она разливается, но все же настоящая река. Движение воды убаюкало Веру и заставило задуматься. Все было настоящим, креолы и цыгане, потомки кельтов и арабов, великолепная человеческая смесь, опечаток мировой жизни в виде рекламы привозных товаров, поддельным оказывалось только ее отношение к этому. Она была вроде бы американкой, но уверенности в этом не испытывала.

В ее положении был какой-то основательный изъян.

«Возможно, я здесь по делу. Но по какому такому делу я прибыла сюда? И отчего не помню своих основных обязанностей? Что я вообще умею? Я умею есть морских гадов и люблю их. Я хорошо плаваю. Но чаще я плавала в реках и озерах.

А море для меня — магия, экзотика, мечта.

Реки и озера — в Америке. Следовательно, я…

Но что-то никак не складывалось.

Реки и озера в России. В огромном количестве. Кажется, она прилетала однажды в Россию. И даже не так давно. Откуда? Да какая разница! Теперь это не имеет никакого значения.

Она в Португалии, совершенно одна. Может быть, она участвует в странной игре и ей обещан огромный приз в случае победы. Скорее всего, это именно так.

Она специалист по этим вещам. Какой-то приз выиграла недавно. Это было где-то на Севере. Вероятно, поначалу она там точно так же не могла ничего понять, но чуть позже блистательно справилась с трудной задачей. Да, там были фиорды, аскетичная, но впечатляющая растительность. А что она делала там? Да то же самое. Пыталась понять, где находится, и что делает, и с какой целью.

А целью был приз, который позволил участвовать в более изощренной игре. Вот в этой, здесь, в южном королевстве. Да, именно — это королевские игры. В прошлый раз она была в Королевстве Норвегия.

Внезапно Вера испытала приступ головной боли такой силы, что потеряла способность даже столь незатейливо размышлять. У нее потемнело в глазах, и она опустилась на землю. Вторым желанием было немедленно бежать из точки, где она сию минуту находилась. Вероятно, ее засекли на мгновение и чуть было не уничтожили. И не в переносном смысле, а по-настоящему.

Навстречу невыносимой боли, которая захватила все ее существо, пространство стремительно увеличивалось в размерах, вместе с речкой Саду, заливом, загадочным городом, который ей предстояло освоить. Причем пространство росло внутри и вне Веры, без какого-либо намека на волнолом или другую преграду. Это было похоже на приближение небытия.

Девушка тяжело опустилась на траву, из-под ее руки вылетела маленькая птичка и уселась на ветку куста. Боль превратилась в тонкую скорлупу, а потом пропала вовсе. Рутинного понимания того, что все обошлось, это, однако, не прибавило.

Она заметила, что неуклонно идет куда-то, стараясь не сбиться с курса.

«Вот так ходят в сказках — куда глаза глядят», — подумала Вера.

Эти сказки она знала на каком-то чудесном языке, и было это давно, в детстве. А сколько ей лет? Наверное, лет двадцать, то есть колоссально много. Жизнь заканчивается. И эта страна — последний волшебный подарок. Впрочем, эти умозаключения ее тоже не устраивали.

Она поняла, что забрела в не отмеченный на карте район Сетубала. Карта его, стилизованная под средневековую, внушала Вере чувство уверенности и спокойствия, какого-то даже предопределения. Она зашла пообедать в небольшое кафе. Заказала жареную рыбу и попросила нацедить стакан вина из пузатой, изысканно оплетенной бутылки.

Вера подумала, что вкус вина старается ей о чем-то напомнить. Как будто это живое и забавное существо. Она посмотрела на свои руки, ловко управлявшиеся с большой жареной рыбой при помощи ножа и вилки. «Они умеют делать что-то еще, — с уверенностью подумала она, — и даже что-то совсем необыкновенное». Вера положила нож, отодвинула тарелку, и под шевельнувшимися пальцами зазвучала музыка.

Это немного напугало ее и позабавило.

Она тут же поймала на себе чей-то взгляд, но ничуть не смутилась.

«Это надо обдумать, — решила она. — Не все так просто, как мне сейчас представляется. Или не все так сложно, да какая разница!»

Вера почувствовала зверский аппетит и заказала еще одну порцию рыбы плюс экзотический салат. Вино из квадратного французского стакана она отхлебывала медленно, потому что этот живительный напиток таил для нее какую-то странную опасность.

Обед получился длинным и таинственно-праздничным. Она была совершенно одна, но в этом не было никакой печали, наоборот — свобода и завершенность.

В другом углу кафе живописно расположилась группа местных жителей, похожих на цыган.

«Да это ж и есть натуральные цыгане, — сообразила Вера, — где им еще жить, как не в Португалии».

Ей приходилось раньше встречать молодых и старых цыганок, она завидовала их странной звериной грации и чему-то училась у них однажды. А как-то сама нарядилась цыганкой. Значит, она участвовала во многих подобных играх. Значит, не надо ничего бояться. Все кончится миром, и она выиграет обещанный приз.

Она вышла из кафе и скоро оказалась на извилистой средневековой улочке с причудливыми строениями. Здесь не хватало только экзотических животных вроде тех, что она встречала прежде. Но где и когда, даже не попробовала вспомнить, потому что это было из другой игры. Других объяснений просто не существовало.

Вера миновала небольшой изысканный замок, вокруг которого рос древовидный вереск, удививший и обрадовавший ее не меньше, чем сам замок. Она знала это растение другим, вьющимся по земле, как запечатленная древность или чудесный рисунок на срезе яшмы. Она даже сорвала одну веточку и растерла между пальцами любимый с детства цвет.

Несколько дубов, точно выточенных из камня, довершали необыкновенную картину.

«Я хотела бы жить здесь, — подумала Вера, — или в похожем месте. Кажется, мне предлагали когда-то именно такой образ жизни. Или я мечтала сама об усадьбах, мрачноватых, старинных парках. Наверное, это было в далеком детстве».

Отсюда не хотелось уходить. Вера встала на месте и замерла. И тогда она услышала звуки фортепьяно.

Она уже слышала здесь гитару и аккордеон, флейту и скрипку, даже отдаленные звуки органа из католического храма. Но фортепьяно она услышала впервые. Это ее насторожило. Как будто ей подали знак. Она должна была приготовиться.

Одновременно девушка испугалась, что сон закончится (вдруг это все же сон, пусть до мельчайших деталей реальный?) и она опять окажется в самолете, летящем неизвестно куда.

Но происходящее не было сном, несмотря на фантастичность.

Не успела она сделать нескольких шагов, как ее окликнули по-английски. Вера обернулась, решив на всякий случай, что встретила соотечественницу, оказавшуюся здесь.

Перед ней стояла молодая, красивая португалка, в этом не было никакого сомнения. Двое маленьких музыкантов, она тоже была уверена в этом, стояли поодаль.

Заметив растерянность Веры, португалка не удивилась, а, напротив, сделалась еще приветливей. Она оживленно затараторила на английском в живописной португальской манере.

Вере показалось, что она больше понимает именно этот роскошный португальский звуковой фон, чем информацию, которую получила сейчас на языке мирового общения.

Португалка оказалась выпускницей Лиссабонской консерватории, вернувшейся на родину, в Сетубал, где несколько лет назад открыла частную музыкальную школу. Она узнала Веру еще два часа назад на улице, перед тем как та зашла пообедать в кафе. И решила непременно с ней познакомиться. Для этого даже заходила в кафе и видела, как Вера перебирает невидимые клавиши, отодвинув рыбу и вино.

По дорожке к дому, который располагался по ту сторону замка с вереском и каменными черно-зелеными дубами, Вера пришла к выводу, что она сама имеет прямое отношение к музыке. А эта красавица только прикидывается португалкой, на самом деле являясь здешним музыкальным божеством.

Впрочем, все это не помешало девушке обрадоваться тому, что больше не придется спать под рыбачьей лодкой.

Из разговора с Верой Катарине, так звали португалку, удалось выяснить, что она путешествует, отдыхает в полном и бесконечном одиночестве. Что для нее это обычное явление, вроде утренней гимнастики или краткой репетиции, Катарина не сомневалась. Вызвало удивление только то, что Вера называет себя Самантой, а когда Катарина назвала ее настоящим ее именем, долго повторяла его, будто старалась припомнить.

У девушки же не вызвало никакого удивления то, что ее знают. Катарина сказала, что видела Веру в телевизионных передачах, восхищалась ее превосходной игрой.

Слово «игра» утешило ее. Значит, она права, она играет сейчас в многоступенчатом шоу, которое связано то ли с выживанием в экстремальных ситуациях, то ли с чем-то еще более изощренным. Это позволило поверить в то, что Вера не просто так прогуляться вышла, а занята важным делом.

Катарина, как видно, была счастлива, что Вера стала ее гостьей. А девушке сделалось еще уютней в этом чудесном городе, и без того не причинившем ей никакого зла.

Она опасалась вопросов, на которые сейчас не смогла бы ответить, но здешний уклад был неагрессивным. Вероятно, могущественная близость океана на протяжении столетий стерла острые углы множества наций, поселившихся тут, превратив всех жителей страны в хозяев и гостей одновременно.

Катарина спросила, нет ли у гостьи какого-либо дополнительного багажа и скарба. Вера ответила, что странствует налегке, а в Европе чувствует себя как в родном доме, особенно в Португалии. Конечно, такие странствия немного утомительны, но только поначалу, а после привыкаешь и уже не можешь обойтись без постоянного перемещения.

— Но у нас ты должна остановиться, — сказала Катарина, — на привал. Мне кажется, тебе это нужно.

— Да, — ответила Вера. — Мне это действительно необходимо. Мне приказывают остановиться ваши деревья, небо, река и залив, заодно с диковинными жилищами, оборудованными для жизни в течение тысячелетий. Мне кажется, что здесь вообще ничего никогда не надо менять.

В это время Катарина показывала ей свой дом. Это путешествие больше напоминало экскурсию, чем простое передвижение из комнаты в комнату. В доме было все: от старого оружия и картин, изображающих красивых мужчин и женщин прошлых веков, вероятно — предков Катарины и ее мужа, до обломка мачты как символа далеких морских странствий и битв.

Вера позавидовала своей новой подруге. «С такой историей, живой и всегда близкой, искусство взаимодействует напрямую, — думала она. — Здесь я играла бы совершенно по-другому. Да просто лучше. Это точно». Девушка решила попробовать это сделать завтра или послезавтра.

Она смутно помнила, что выросла в краю, где родились многие прославленные мореплаватели. Значит, эта страна почти знакома ей, несмотря на то что растения и животные здесь такие странные. Из-за шторы, похожей больше на кусок паруса или кулису бродячего театра, вышла кошка и царственно глянула на Веру.

Она тоже была странной породы, продолговатая, большеглазая, с острыми пушистыми ушами, как у рыси.

«У меня тоже есть кошка, — сказала она себе, — потому что без кошки нельзя жить вообще».

Этот примирительный вывод избавил Веру от невозможных мыслей, которые могли расколоть ее голову пополам.

— Слишком много впечатлений, — сказала она Катарине. — Еще немного — и я смогу только смотреть по сторонам и бессмысленно улыбаться. А мне еще предстоит знакомиться с твоей семьей. Я должна привести себя в порядок.

Она выкупалась и уснула в узкой комнате, похожей на каюту корабля.

«Куда ж нам плыть? — успела подумать она. — Кажется, это уже от нас не зависит. Как нитка жемчуга, жемчужина за жемчужиной. И ни одной ненужной паузы. Разве так бывает? Как же не бывает, если это есть? Я выросла в стране, где так не бывает. Что это за страна? Да, скорей всего, Америка. Что ж, недаром я оказалась в Португалии. Христофор Колумб пользовался картами тамплиеров, которые спасались тогда здесь, в замках, подобных тому, что находится рядом, или в таких же вечных жилищах. Вероятно, здесь глубокие, извилистые подвалы, целые пещеры, выводящие к океану, на случай бегства».

Кто такие тамплиеры и зачем они здесь прятались, Вера не могла припомнить. О них ей много рассказывал кто-то из друзей. Вероятно, тамплиер. Храни его Господь. Наверное, он сейчас тоже прячется где-нибудь недалеко.

Она пробудилась довольно рано, спросонок подняв руки, чтобы ощутить дно лодки над головой, и повернула голову так, чтобы увидеть свет и кромку прибоя сбоку.

Но ничего этого не было. Она подумала, что очутилась на корабле. По крайней мере, недалеко находился старинный штурвал. На нем сидел здоровенный попугай, похожий на внимательного морского разбойника.

Он хрипло произнес что-то на португальском. Нетрудно было понять, что птица спрашивала, нормально ли отдохнула гостья.

— Да, птица, — ответила Вера. — Если б не болели мои мозги, все было бы идеально. Скажи, я похожа на старого, обезумевшего пирата, забывшего, в каком месте он захоронил сокровища? Видать, похожа. Потому и ты здесь. Своих почуял.

В доме никого не было.

Девушка вышла во двор, сделала что-то вроде гимнастики, после чего потрогала твердые листья неизвестного ей дерева и рассмеялась. Она не помнила ничего, как будто родилась только вчера.

Но дерево было неизвестно по другой причине.

«Начнем с него, — подумала Вера, — и все отстроится заново. Скорее всего, это пробковое дерево. Да, это пробковый дуб. В детстве я много читала о Пиренейском полуострове. И мечтала вот так вот запросто отдохнуть под широким апельсиновым деревом. Все сбывается — это закон, о котором я не подозревала».

Искупавшись в небольшом бассейне с пресной водой, Вера устроилась под апельсиновым деревом. Несколько маленьких птичек ходили по ветвям, не обращая на нее никакого внимания.

«Вряд ли это мытарства, — подумала девушка. — Это что-то другое. Только бы не заболела голова, как вчера. Второго раза я просто не вынесу».

Обеспокоенная Катарина нашла ее полностью погруженной в себя.

— Я ходила на рынок, — пояснила она. — Сегодня мы устроим небольшой праздник.

Вера с тоской подумала, что уже сейчас предстоит отвечать на вопросы, ответов на которые она не знала, а врать португалке она не могла.

На вопрос Катарины, давно ли Вера из дома, она ответила, что, скорее всего, не была там вовсе.

— Ты путешествуешь все это время? — удивилась португалка. — Я поражаюсь твоей энергии.

— Я тоже, — ответила Вера, впервые рассмеявшись.

Собственный смех удивил ее, а сама возможность запросто рассмеяться переменила все. Вера даже решила, что большего от человека и не требуется, как только способности после всех ужасов быть веселым и приветливым с другими. Вот так рассмеяться, например. Наверное, ее друг-тамплиер тоже смеется где-нибудь.

Катарина была счастлива, убедившись, что Вере на редкость хорошо у нее в доме. Это должно было ошеломить, но почему-то нисколько не удивило гостью.

Она иногда ловила себя на мысли, что старается делать все, и думать, и говорить, и двигаться как-то особенно точно и четко. Но это было не слишком трудно и постепенно превращалось в привычку.

Впервые посмотрев на себя в зеркало, Вера отрешенно заметила непривычный загар и столь же необычный блеск глаз. Она мысленно переместилась в свое зеркальное изображение и окончательно забыла, где и с какой целью находится. Вера была в гостях у подруги. Значение имело только это.

Через два часа девушка была уже знакома с мужем Катарины, занимавшимся поставками морепродуктов в рестораны Лиссабона, и двумя их маленькими сыновьями.

На званый вечер были приглашены соседи, все поголовно любившие музыку. Это было совсем не удивительно. Сам воздух этой древней страны, расположившейся под присмотром океана, был бесконечной мелодией. И не только для чужестранки, что больше всего поразило Веру. Люди, живущие здесь, отчасти сами представлялись ей этими древними камнями и деревьями.

Она не уловила момента, когда было произнесено нечто странное для нее. Настолько необыкновенное, что Вера попыталась протестовать. Но протест ее был воспринят в застолье как нечто естественное — как проявление скромности, наконец.

А Катарина всего лишь говорила о ней как о замечательной русской пианистке, которая одиноко путешествует по гостеприимной Португалии. К тому же, как отметила Катарина, в ее странствии присутствует какая-то маленькая тайна.

«Это точно, — подумала Вера, — тайна на тайне. Вам больше известно обо мне, чем мне самой».

Она решила, что перед сном расскажет Катарине в общих чертах, что с ней происходит.

Девушка почему-то была уверена, что португалка все поймет и поможет. А каким образом — Вера не представляла даже отдаленно.

Они сидели в саду под открытым небом, свежий ветер с постоянством невидимого геометра напоминал о близости океана и превращал все в движущееся и живое, цветы, ветки и листья — каждый в отдельности. Эти темные твердые листья, точно вырезанные из камня, трепетали на ветру, словно дерево приветствовало собравшихся тысячами ладошек.

Вера вспомнила, что видела такое же дерево с точно такими же листьями. И эта картина была связана с чем-то прекрасным, чему она не могла дать никакого названия. Там не было океана, его гигантский размах заменяли движущиеся небеса, а ее кто-то нес на руках под красивым деревом, умудрившись пройти под горизонтальными сильными ветвями. А листья приветствовали Веру и незнакомца (именно незнакомца, как решила она) точно так же, как эти листья.

Она в недоумении потерла лоб. Но в памяти была неодолимая преграда. Тогда Вера на мгновение окаменела, как бы сливаясь с этим препятствием. И тут же заметила на себе особенный взгляд Катарины.

— По-моему, ты настолько устала, что ничего не помнишь, — сделала та предупредительный жест. — Тебе нужно выпить как можно больше этого красного вина. Ведь ты не помнишь, что недавно была в Норвегии?

— Да, — ответила Вера, — на журнальных фотографиях, которые ты показала, конечно же я. Я хорошо играю на фортепиано, это сказала мне ты. У меня был какой-то особенный перстень. Я его потеряла, сразу все забыла. Наверное, потому, что лишилась его. Но больше я ничего, ничего не помню, кроме каких-то туманных, обобщенных картин, как я здесь оказалась, даже имени своего. То есть теперь я знаю, ты сказала мне, но я так и не вспомнила.

— Скорей всего, в нашу страну ты приехала или прилетела из России.

— Вряд ли, — ответила девушка. — Я могла оказаться в Париже сразу после мероприятия, о котором ты говорила. Видишь, я уже могу упомянуть какое-то событие, не рискуя окаменеть от страшной головной боли. В Париже у меня друзья. Это слово тоже произносить не страшно. Но, может быть, только потому, что мы говорим на английском.

Катарина о чем-то перемолвилась с мужем, он кивнул и скрылся в доме.

— Мне настолько хорошо у вас, — призналась Вера, — что я впервые ничего не боюсь. Я могла бы умереть сейчас без всяких сожалений. Все равно почти ничего не помню. А то, что вижу сейчас, и все, что испытала в эти дни, это подобно последнему, самому важному откровению. Почему-то я в этом убеждена. Я слышала об этом раньше. Правда-правда.

Скоро на столе появились крепко запечатанные бутыли вина, принесенные из глубокого, холодного погреба.

В этот вечер она впервые пила великолепное старое вино. И первый раз так много. Никакого обычного опьянения, о котором она смутно помнила как о прискорбном факте прежних дней, Вера не почувствовала ни на мгновение.

Наоборот, окружающее она воспринимала чисто и ясно. Подумала, что впервые в жизни по-настоящему отдыхает и чувствует себя в полной безопасности. Напрашивался простой вывод — она жила в постоянной опасности. Всегда. И почему-то этот факт не вызвал в ней никакого удивления.

— Катарина, — спросила Вера, — как ты думаешь, можно ли отравиться музыкой настолько, чтобы потерять память?

— Нет, — ответила португалка, — думаю, что нет. Ведь ты знаешь, где ты находишься, ты помнишь главное. Что дуб — это дуб, креветки — это креветки, а замок — это замок. Мне кажется, ты прекрасно понимаешь португальский. Вот послушай, что я тебе скажу.

И заговорила на незнакомом языке. Вера довольно легко поняла, что произнесла Катарина.

— Ты сказала, что я подобно ангелу прилетела на вашу улицу. А ангелы разбираются в любых языках и понимают все тонкости земной жизни. Вот только не отличают, где живые, а где мертвые. Такова ангельская особенность. Они контролируют целое.

— Да, — рассмеялась Катарина, — я говорила приблизительно об этом.

Ближе к завершению импровизированного праздника Вера поняла, что способна отлично мыслить в известных пределах, способна поддерживать беседу, но скоро утратит способность двигаться. Так бывало с ней когда-то, но не помнила когда.

Впрочем, предупредив свое изысканное оцепенение, Вера добралась до постели, устроенной для нее на втором этаже в светлой и уютной угловой комнате. Она успела заметить, что в этом помещении пять или даже шесть углов. Это показалось ей добрым предзнаменованием. И мгновенно уснула.

Спала до самого полудня, ни разу не проснувшись. Без сновидений, или они были столь глубокими и тонкими, что не подлежали запоминанию.

Раздавались звуки фортепиано, во дворе слышались детские голоса. Но не это разбудило ее. Во сне пришла угрожающая рассудку, ясная определенность. Она Вера Стрешнева, действительно известная русская пианистка, но последнее, что она помнит, — дружеская вечеринка в ресторане с бывшим любовником и американкой, с которой познакомилась на конкурсе в Норвегии и паспортом которой каким-то странным образом оказалась в Португалии.

Это открытие пронзило ее словно электрическим разрядом. Она испугалась, что вот сейчас разольется страшная боль, которую испытала накануне, и наступит полное и окончательное забвение. Вера резко поднялась и села на кровати, сжимая в кулаках край вышитой льняной простыни.

Будто почувствовав, что гостье необходима помощь, в комнату поднялась Катарина:

— Я хотела разбудить тебя раньше, когда муж отправился в Лиссабон. Но он запретил мне делать это. Я слушаюсь его во всем.

— Это правильно, — ответила Вера, — а я не слушалась своего жениха. Это правда, что я вчера ничего не могла вспомнить и не отличала мертвых от живых?

Она спросила об этом, стараясь быть предельно спокойной. Впрочем, притворяться не было необходимости. Вера помнила себя, и одно это казалось удачей.

— Муж правильно поступил, что не позволил мне отправить тебя с ним в Лиссабон.

— Зачем? Меня там никто не знает.

На мгновение Вере стало страшно. Здесь милые, добрые люди, знающие и любящие ее. Но она, русская, оказалась на чужбине с документами едва знакомой ей американки, да к тому же совершенно неведомым образом. Она сама никак не могла сесть на самолет. Для этого не хватило бы даже ее могучей, незаурядной фантазии.

Португальская тюрьма ей, скорей всего, обеспечена. Пока разберутся. А в чем разберутся? И кто?

Девушка рассказала обо всем португалке. Катарина почему-то не удивилась.

— Я поняла вчера, что тебя опоили каким-то снадобьем, частично отключающим память. Действие его может быть удивительно долгим, а его последствия необратимыми. Я не могу понять, отчего так случилось. Кто-то хотел очень сильно тебе навредить. Как ты себя чувствуешь сейчас?

— Отвратительно. Со мной много странного происходило в этом году, — призналась Вера. — И случившееся в эти дни всего лишь выход, развязка чего-то неизвестного мне. А может быть, все это длилось несколько лет и я сама, не замечая, провоцировала и торопила все эти необыкновенные события.

— Мой муж через своих друзей свяжется, думаю, что уже связался, с русским представительством. Ведь ты важный гость в нашей стране. Я боялась, что тебе может понадобиться более серьезная помощь, чем старое, крепкое вино. Но слава Богу, я оказалась не права.

— Дипломаты? — спросила Вера. — Сказала бы я тебе о них. Но лучше не стоит. Кончится тем, что меня, как я думаю, посадят в темницу.

— Мы тебя спрячем, — возразила Катарина. — Тебе ведь нравится у нас? У моего мужа есть еще один дом, в горах.

— Да, — на всякий случай согласилась девушка, — но делать все равно что-то нужно.

После абсурдных событий на родине стать бесправной затворницей в чужой стране — это для Веры показалось смертью, которую избежать она будет уже не в состоянии. Она вспомнила все, что знала о разнообразных страданиях пленников. Похоже, что на эту роль она вполне подходит. Отправившие ее сюда, наверное, имели в виду и этот вариант. Или какой-то еще более жестокий и циничный. Катарина и Хуан казались людьми добрыми и гостеприимными, но мало ли как все может повернуться!

Девушка, как прежде, когда еще память была практически отключена, старалась быть предельно точной и осторожной в словах и движениях. Нужно немедленно нейтрализовать возможный вред со стороны хозяйки.

Вера учтиво поблагодарила Катарину за нечаянную медицинскую помощь и как бы вскользь заметила, что у нее друзья по всей Европе. А лучшая подруга, русская, — теперь парижанка. Ведь это рядом.

Катарина кивнула, что-то обдумывая. Вероятно, у них с мужем состоялся разговор о гостье. О чем они могли говорить, Вера не могла себе даже представить.

«Типичная московская подозрительность, — решила она. — Пожалуй, в Москве я научилась только этому. Хорошо бы понять, кто тут всем заправляет — Катарина или Хуан? Дом в горах? Стало быть, он типичный горец, потомок охотников и пастухов. Характер дикий и своенравный. Сейчас он мелкий буржуй. Торгует отборными моллюсками. Вполне может быть, что я для него тот же моллюск. И загнать меня подороже — для него дело чести, доблести и геройства».

Они завтракали вдвоем с Катариной. Та открыла еще одну замшелую бутылку вина. Поначалу Веру насторожил этот жест. Но отказываться она не стала, подумав, что Катарина вряд ли станет ее травить, если не сделала этого прежде, а сама, выпив вина, легче разговорится.

«Может быть, они пьют при всяком удобном случае? И мой нечаянный визит в этот чудесный дом — отличный способ устроить пирушку?»

Разговор получился неожиданно долгим и веселым. Катарина, отхлебнув вина, сверкнула темными прекрасными глазами и поведала следующее.

Катарина и Хуан знали друг друга с детства. Отец Катарины охотился в местах, где жили родители парня. Катарину он часто брал с собой. Хуан всегда нравился ей.

«Знаешь, он совершенно не боялся змей, — рассказывала Катарина. — Я просила не брать их в руки при мне и не обвивать вокруг шеи. Хуан очень сердился. Мы были очень смешные. Родители хотели, чтобы мы поженились как можно раньше. Но я упросила отца отправить меня в Лиссабон. Я должна была закончить консерваторию. Я так решила».

На секунду Веру смутила зеркальность этих двух историй — своей и Катарины, но тут же она подумала, что весь мир однороден, однообразен и этим велик.

«Хуан остался в своих горах. Я не бросила его. Он бросил меня. Нашел себе рыжую женщину и поселил ее в своем доме. Говорят, что это было написано ему на роду. Рыжая женщина — это очень плохо. Хуан был обречен на это испытание. Женщина взялась неизвестно откуда. И через два года исчезла неведомо куда. Может быть, уехала в Порту. Судачат, ее видели там. А раз говорят, значит, это именно так. Ее можно узнать издали, потому что у нее на голове костер. Она похитила золото Хуана. У него было много золота, оно досталось ему в наследство от прадеда. Хуан не стал искать ее, чтобы убить и взять золото обратно. Я запретила делать это. Он просил меня на коленях, чтобы я разрешила убить эту женщину. Но я была неумолима. Тогда он стал уговаривать меня простить его и стать его супругой. Мне пришлось согласиться. Иначе он пошел и убил бы рыжую женщину, не спрашивая моего согласия. После этого ему пришлось бы долго скрываться и мы не могли бы стать мужем и женой. А это было бы печально».

Эта необыкновенная история поразила Веру.

«Может быть, Хуан представляет ее другой рыжей женщиной? Которая, в отличие от первой, вернет его утраченное золото. Сказочный народ. Патриархальные кланы крайне агрессивны, действуют скрытно, идут до конца».

Эти мысли все же отошли на второй план. Вера поняла, что в доме всем заправляет Катарина. Кроме того, она узнала, что Хуан крайне религиозен.

— Фанатик? — спросила Вера. — Как же ты с ним уживаешься?

— Да я его этому и научила, — ответила Катарина. — Он читает все божественные книги подряд. Особенно любит современных французских богословов. А теперь увлекся Каббалой. Это надолго. Ты знаешь, что такое Каббала?

— Думаю, что мне это только предстоит, — осторожно ответила Вера.

— Каббала, — подняла Катарина указательный палец, — это много, много непонятных книг. Он будет изучать их и не сможет думать о рыжей женщине. Для тебя он сделает в Лиссабоне все возможное. Но учти, что он никому не доверяет. Типичный горец. Он хочет по-своему помочь тебе. Хуан считает, что это его долг.

Решили ждать возвращения мужа Катарины, то есть следующего дня. А пока Вере оставалось одно — завидовать своей новой подруге. И она делала это беспрестанно, заодно примериваясь к этому новому для нее стилю жизни. Она с удовольствием помогала Катарине по хозяйству, присутствовала на уроках хозяйки большого дома, как она тут же окрестила новую подругу, деликатно вмешивалась в процесс занятий, давала советы, которые восхищали Катарину. Вызвалась приготовить к возвращению настоящий русский обед — окрошку и расстегай на четыре угла. Это развеселило Катарину и окончательно упрочило ее доброе расположение к гостье.

Страх, который мог разрастись до невиданных пределов, на удивление совершенно исчез. Никакой вины за собой Вера не чувствовала и знала, что доказать ее будет не так-то просто даже самым изощренным изуверам.

А то, что нечистая сила (как она резонно теперь думала) перенесла ее на берега океана, отлично. Она должна была потерять память, чтобы что-то переменить в себе. Что ж, забавное мероприятие устроили для нее! Не хотелось вспоминать имена этих людей, что ей вполне удавалось.

То, что пришло на ум из ближайшего прошлого, не вызвало никакого интереса. На невидимых весах один только большой дом в горах, окруженный каменными дубами, да эта дружная семья обладали большим значением, чем внешне пестрые события.

Алексея Вера вспомнила не по имени даже, и не живые черты его стали притягивать как магнит, но абсолютная предопределенность, напрямую только с ним связанная, стала руководить Верой. Она была убеждена, что как-нибудь к нему доберется, что будет, как Хуан Катарину, просить прошения, скажет, что, если он не передумал, она согласна стать его женой.

А до того времени с ними ничего не может случиться.

Ученики и ученицы Катарины были похожи на ее маленьких московских пианистов и пианисток. Еще несколько дней назад она думала о них со щемящей грустью, как о чем-то заранее потерянном, от чего она отказалась в пользу неопределенности. Сейчас эта заноза исчезла.

«Можно жить, — подумала Вера. — Можно жить».

Странным было первое прикосновение к клавишам. Показалось, что с пальцев сыплется прах, что нужно встряхнуть кисти рук особенным образом, чтобы ладони и пальцы очистились.

Тонкую преграду между клавишами и пальцами она одолела с необыкновенным усилием. Такого не было никогда. Может, все дело в отсутствии кольца и оно, действительно, обладает магической силой, Вере, позволявшей играть так, как никто до нее не пытался? И это внезапно обрадовало девушку, как окончательное возвращение памяти.

Занимаясь с Катариной хозяйственными делами, Вера как бы подглядывала за собой. С одной стороны, она опасалась мгновенной лихорадки и катастрофической головной боли, с другой — спокойно думала о том, что болезнью было все, что происходило с ней раньше. Ведь кто-то умный и жестокий сказал однажды, что юность — это безумие, происходящее от неправильной работы организма.

То, что с ней сделали неизвестные люди, она вполне заслужила. Красивый мальчик, которого она видела в Москве последним, лишь выполнил чье-то дьявольское распоряжение. Да, она помнит бокал вина и странный вкус этого утонченного французского пойла.

В это время с дерева упало несколько апельсинов, ветви зашумели и затряслись, земля задрожала. «Опять начинается, — подумала Вера. — Я стала эпилептиком. Это ничего. Федор Достоевский тоже страдал этой болезнью. Может быть, мрачная семейная тайна в том, что я предрасположена к эпилепсии, и прабабушка, на которую я так похожа, страдала этим недугом».

Последнее, что услышала девушка, тревожный крик попугая, рев верблюдов и вопли ослов.

Она моментально потеряла сознание…

— Это землетрясение, — услышала она сквозь пелену голос Катарины, — я не предупредила тебя, а зря. Толчки будут продолжаться еще несколько часов. Мы живем на вулкане. Ничего, привыкли.

— А я думала, что смерть моя пришла, — рассмеялась Вера, — какая же я глупая девчонка!

Без сознания она была несколько секунд.

Отдаленный подземный гул был похож на рокот океана. Она больше ничего не боялась. Все, что еще недавно могло нанести ей гигантский ущерб, теперь выглядело мелким и недостойным внимания. Постепенно созревал план действий.

Никаких утешительных вестей из Лиссабона муж Катарины не привез. Из представительства позвонили в консерваторию. Но в ответ — тишина. Там о Вере ничего не знали. Сообщили только, что она давно не появлялась. И все.

Стрешнева решила позвонить Павлу Кравцову. И тут же сказала об этом.

— Кто он? — спросил Хуан.

— Капитан, — добавила девушка со всей возможной убедительностью.

— О, капитан! — обрадовался муж Катарины. — Это меняет дело.

— Друг моего жениха, — уточнила Вера.

На вопросы о том, где сам жених, Вера с прискорбием доложила, что у них сначала была помолвка, а потом случилась размолвка. Жених не хочет, чтобы она занималась тяжелым мужским трудом.

— Каким? — спросил словоохотливый и любопытный португалец.

— Музыкой. Бесконечными гастролями по всему свету, например.

— Он такой же, как я, — гордо заметил Хуан. — Как его зовут?

— Алексей.

— Божий человек, — поднял хозяин вверх указательный палец. — Твой друг найдет его и он приедет сюда?

— Не знаю, — пожала плечами Вера. — Уже не знаю. Я виновата перед ним.

— Тогда ты останешься у нас! — подвел итог португалец. — Мы великая страна с колоссальным прошлым. Наша история охватывает Запад и Восток.

— Для меня Португалия с детства была загадкой, — честно сказала Вера.

— Бог привел тебя сюда, к нам в дом. Сам Бог. Наш дом — твой дом, — убежденно произнес Хуан. — В России не любят тебя. Я понял это. Катарина мне сказала, что у тебя много врагов. Она чувствует это. А она мистик, визионер. Вы с ней как две сестры. Это чудо. Жизнь каждого человека состоит из нескольких больших чудес.

После долгих переговоров с Хуаном Вера позвонила в Москву.

— Залив Сетубал, — первое, что сказала она, волнуясь как маленькая девочка.

— Как это могло произойти? — Кравцов был крайне встревожен, голос его прерывался, но Вера не могла не заметить долгого вздоха облегчения, когда он услышал ее голос в трубке. — Мы здесь сбились с ног, но я не мог предположить… Вы обращались в консульство?

— Туда ходил муж женщины, которая меня приютила. Но там ничего не знают обо мне…

— Скоро узнают. Постарайтесь, чтобы о вашем пристанище никто не догадался.

— Опять тайны, я устала, хочу домой…

— Вера, на вас заведено уголовное дело. По факту хищения документов и крупной суммы денег у иностранной гражданки.

— Ха! — засмеялась Стрешнева. — Но это полная чепуха. Абракадабра! Меня отравили французским вином с каплями дьявольского зелья. У меня полностью на двое суток отшибло память. Это же целая вечность. Я не смогу вернуться к привычной жизни.

— Не думаю, что после всего, что произошло, это такая уж необходимость, — угрюмо заметил капитан.

— Той жизни я обязана популярностью, которая меня спасла здесь. А теперь меня добрые люди приучают к португальскому портвейну в огромных количествах. У меня изменился цвет кожи и волос, Павел. Я не узнаю себя.

— Вы должны были уехать в Высокий Городок, а вместо этого оказались в ресторане «Белый медведь»? Знаете ли вы, что после посещения этого заведения одна компания оказалась в Антарктиде, на станции Беллинсгаузена? Правда, в здравом уме и трезвой памяти.

— Что же мне теперь делать? — спросила Стрешнева капитана.

— Немедленно позвоните маме. А далее сидите и не высовывайтесь. Предполагаю, что вы собирались заработать кучу денег концертами.

— Не собиралась. Но спасибо за подсказку. Пока меня морально и материально поддерживает былая слава, а также молодость и красота, для них здесь райские условия.

— Я постоянно ждал вашего звонка, без отрыва от производства. Эх вы, артистка!

— Не обижайтесь на меня, Павел, многие годы мой организм работал неправильно.

— На всякий случай обратитесь к врачу. Я не имею в виду эти ваши шутки про организм, который, кстати, если подвергся отравлению, то дело может оказаться очень серьезным.

— Нет, — ответила Вера, — все держится только на добром слове и густом вине. Алеша не звонил, не появлялся? — в страхе прошептала она. Ей показалось, что Тульчин находится рядом с капитаном, но говорить не хочет. Конечно, это было выдумкой. Но Вера горько усмехнулась.

— Плохо слышно, — ответил Павел. — Пожалуйста, сейчас же звоните матери. И сообщите ваши точные координаты.

— Есть, мой капитан! — уже веселее произнесла Вера. — Спасибо вам за то, что вы есть.

Высокий Городок было слышно лучше, чем Москву. Показалось, что она различает даже шум ветра в огромных старых липах.

— Мама, — сказала Вера, — у меня мало времени. Я в Сетубале, это Португалия.

— Я знаю, — ответила Марта Вениаминовна. — Только никто не понимает, как ты туда попала. Вера, зачем ты взяла в Португалию чужие документы? Ты что, свои потеряла?

— Мама, я очень торопилась, о чем жалею. А документ американский не понадобился. Меня здесь и так знают. Предлагают остаться здесь навсегда.

— Ты хорошо подумала, дочь? — спросила мать, как будто речь шла о том, хочет Вера выпить чашку чая или апельсиновый сок. — Так вот, Верочка, к тебе есть просьба. Находиться там, где ты сейчас сидишь. И ждать. Что тебе говорил Павел Сергеевич? Я думаю, что ты не забыла. Передвигайся осторожно, даже в этой своей Португалии!

— Да, мамочка, — ответила Вера. Ей даже не пришло в голову спрашивать, откуда мать знает Кравцова.

— Удивлена? — спросила Марта Вениаминовна. — То-то. А если ты будешь вести себя хорошо, дедушка подарит тебе одну замечательную вещь. Заметь, что он наотрез отказывался делать это раньше. Впрочем, даже я не знаю, что это за тайна такая. Кажется, книга какая-то, по виду. В кожаном переплете.

— Не обманывай, ты знаешь, что это.

— Конечно, знаю. Это тайный дневник Елизаветы Андреевны. Она бабушка твой бабушки. И получить его должна будешь именно ты. У тебя перстень Елизаветы Андреевны, — настроилась мать на эпический лад.

— Я его потеряла, — ответила Вера.

— Не говори, чего не можешь знать! — возразила Марта Вениаминовна. — Этот перстень не может потеряться. Дай мне свой португальский телефон и сообщи точно место, где ты находишься.

— Мамочка, сюда звонить дорогое удовольствие, — возразила Вера, назвав перед этим адрес Катарины.

— А ездить? — резонно спросила мать. — С тобой действительно все в порядке?

— Да правда, со мной все в порядке, — жалобно ответила Вера, только сейчас сообразив, как должна была расстроиться ее мама и каких усилий стоит ей этот разговор.

— Ты хорошо питаешься?

— Не то слово, — ответила Стрешнева. — С питанием никаких проблем. Я могу продержаться здесь несколько месяцев или намного больше. Но я скоро соскучусь.

— Не соскучишься, — ответила Марта Вениаминовна, неизвестно что имея в виду. То ли, по обыкновению, высказывала обиду, стараясь сделать это незаметно, то ли старалась что-то утаить.

Поговорив с матерью, Вера впервые задумалась над тем, что она, собственно, свалилась на голову этим простым добрым и трудолюбивым людям — без денег, без определенных надежд на скорое возвращение домой. Пожалуй, надо хотя бы концерт устроить. Таким образом она заработает себе на хлеб и вино, на сардины и креветки.

Катарину предложение девушки привело в восторг. Она тут же послала сыновей объявить в поселке о концерте, который даст известная русская пианистка специально для жителей предместья Сетубала, и принялась готовить большой зал к предстоящему музыкальному вечеру.

На концерт собрались друзья Катарины и Хуана и люди им незнакомые — рыбаки, рабочие. Вера удивилась, что в этой стране простые люди любят музыку, — с такой радостью и благодарностью они воспринимали музыкальное действо.

Стрешнева исполняла русскую музыку. И даже спела три романса Сергея Рахманинова на стихи Мережковского, Апухтина и Бунина. Когда Вера пела бунинские строчки: «Ночь печальна, как мечты мои… далеко, в глухой степи широкой, огонек мерцает одинокий… В сердце много грусти и любви», — она чуть было не разрыдалась.

Ее мастерство привело публику в восторг.

Хуан собрал кучу денег в широкополую шляпу, обходя щедрых гостей.

После дня, полного неожиданных тревог и открытий, Вера долго не могла заснуть. Она вспомнила Тульчина в темном плаще и широкополой шляпе, с каким-то роскошным аккордеоном, неизвестно где взятом, веселого и красивого.

«И счастливого, — добавила она для себя не без гордости. — Я сделала его счастливым тогда».